Не без удивления Жиль почувствовал, что не огорчен, а скорее утешен словами Тима. Мучительное воспоминание о той, что отвернулась от него и ушла к другому, больше не будет нарушать покой его ночей, прекрасное индейское приключение навсегда ушло в прошлое... Но что-то заставило его спросить:
      - Отчего она умерла? Ты знаешь?
      Тим кивнул и, отвернувшись, ответил:
      - Она умерла от грудницы примерно через девять месяцев после возвращения в лагерь Корнплэнтера. Она родила ребенка.., мальчика с бронзовой кожей, но светлыми волосами и голубыми глазами.
      Несмотря на все свое самообладание, Жиль так резко дернул за поводья, что лошадь шарахнулась в сторону и чуть не сбросила его. Он успокоил ее и повернул к другу свое внезапно побледневшее лицо.
      - Что ты сказал?
      - Я ничего не говорил. Это ты меня спросил, отчего умерла дочь последнего самагора алгонкинов, и я тебе ответил.
      - Но ребенок? Что стало с ребенком?! Он жив?!
      - Тот, кто принес мне эту весть, рассказывал, что мальчик здоров и красив, и Корнплэнтер относится к нему лучше, чем к своим сыновьям, так как видит в нем дар Великого Духа, сына Солнца и Луны, и считает, что боги вручат ему власть не только над шестью ирокезскими племенами, но и над последними алгонкинами и, кто знает, может и над белыми... Он пророчит мальчику великую судьбу.
      - Сын, - бормотал потрясенный Жиль. - У меня есть сын.
      Слово, такое новое для него, опьяняло Жиля.
      Он никогда прежде не испытывал ничего подобного. По его расчету мальчику сейчас уже года три, настоящий маленький мужчина, и Турнемину стало неприятно, что его сын называет отцом вождя ирокезского племени.
      Тим не без коварства добавил:
      - Он сын Корнплэнтера, по крайней мере, вряд ли найдется достойный воин, который захочет претендовать на ребенка. Может, ты попробуешь? Когда снега покроют долину Махук, трудно будет добраться до вигвама Корнплэнтера. Сила его огромна, а воины многочисленны.
      Взгляд, каким Жиль окинул его, был полон горечи и упрека.
      - Ты не должен был мне рассказывать все это, Тим.., во всяком случае не сейчас, когда мне нужна ясная голова и свободное сердце. Если бы не опасность, грозящая Жюдит, клянусь тебе моей душой и честью отца, что никакая сила, никакой человеческий закон не помешал бы мне поехать с тобой! Но я себе не принадлежу.., пока. И потому, во имя нашей дружбы, не напоминай мне о сыне Ситапаноки...
      - А почему я должен напоминать о нем? Я вообще ничего не знаю...
      Они достигли Сены; ее рыжая и фиолетовая вода омывала деревню с белыми домиками с коричневыми крышами и роскошными шпалерами виноградников. После перенаселенного Фонтенбло она казалась удивительно тихой и мирной. Хлыстом Жиль указал на большую искусно нарисованную вывеску, скрипевшую над низкой дверью.
      - Вот он, Гран-Прессор, - сказал Турнемин, в его голосе деланное спокойствие выдавало сердечное волнение. - Будем надеяться, что Ферсен скоро придет...
      Но лишь на следующий день поздним вечером высокий силуэт Ферсена показался на пороге комнаты, в которой изнемогающий от беспокойства Жиль метался, как тигр в клетке, а благоразумный Тим, усевшись на корточки перед камином, поджаривал каштаны.
      Стараясь поймать взгляд шведа. Жиль воскликнул:
      - Ну как?!
      Ферсен сбросил плащ, снял перчатки и протянул к огню белые длинные руки, о красоте которых он постоянно заботился.
      - Я ничего не могу тебе сказать. Королева хочет тебя видеть.
      Жиль нахмурился.
      - Почему? Ты ей не сказал...
      - Я сказал все, что мог сказать. Она ничего не ответила мне и велела тебя привести.
      - Мне это не нравится... Видно, она очень хорошо к тебе относится, если посылает с такой неприятной миссией. Но будь что будет! Я увижусь с Ее Величеством, если она так желает. Скажи только, где и когда?
      - Сегодня вечером во дворце бал. Я должен проводить тебя к полуночи в Партер. Там ты ее встретишь. У нас есть еще два часа, и я не откажусь от стакана вина, которое так нравится Тиму, и какой-нибудь легкой закуски. По правде говоря, я умираю от голода, я не ел со вчерашнего вечера.
      - Неужели? - удивился Тим, грациозно протягивая шведу поджаренный каштан. - Твои принцы и принцессы не удосужились покормить тебя?
      - Граф д'Артуа великодушно предоставил мне мансарду и покормил меня вчера вечером, но сегодня я не получил никакого приглашения: принц охотится с королем, там и весь двор. А харчевни переполнены. Не забудь, мой милый, что я тоже здесь контрабандой...
      - Тогда я буду лучше принца и приглашу тебя отобедать, - сказал Жиль. Я полагаю, что мое гостеприимство тебе понравится.
      ***
      Было уже чуть больше половины двенадцатого, когда Турнемин и Ферсен, миновав сонный Аблон, вошли в парк замка через Красные ворота. Лошадей они оставили на попечение гвардейской стражи. Швед показал ночной пропуск, ворота открылись, и наши друзья быстрым шагом, так как до Партера им предстояло пройти добрую четверть лье, зашагали вдоль канала. Они миновали бывший питомник охотничьих соколов Франциска I и Каскады, воды которых пенились в большом бассейне. Дорога была пустынной, они шли молча, разговаривать не хотелось.
      Внезапно перед ними вырос дворец, но луна, висевшая как раз над крышей, затмевала блеск и сверкание его огромных окон. Возле Каскадов дорога сворачивала к террасе, окружавшей Партер: обширный квадратный сад в три гектара, ухоженный, словно дорогой ковер, садовниками Великого века. Стройные, посаженные в два ряда липы окружали сад и отделяли его от гладкого зеркала пруда.
      В эту ночь Партер производил феерическое впечатление: поток света из высоких окон большой бальной залы лился на душистые клумбы сада, а гирлянды небольших ламп сверкали, словно светлячки в зеленых, желтых и красных листьях деревьев. Тихая музыка менуэта вторила песне большого фонтана.
      Все так же молча Ферсен проводил друга в густую тень лип; дворцовые часы пробили полночь, им ответил колокол на соседней церкви.
      - Мы пришли точно, - прошептал Ферсен, - но, может быть, нам придется подождать. Королева сказала, что удалится до полуночи...
      Он внезапно замолчал и прислушался. Вскоре и Турнемин различил легкий шум шагов и шелест шелка. К ним приближались две женщины в темных шелковых накидках, предназначенных не столько скрывать, сколько подчеркивать красоту и богатство убора обеих дам. Особенно одной из них: ее гордая голова с высокой прической была украшена бриллиантами, белоснежное платье, также усыпанное бриллиантами, отбрасывало искры. Это была королева.
      Когда она подошла, Жиль преклонил колено и снял шляпу, а Ферсен склонился в глубоком поклоне. Мария-Антуанетта обратилась сначала к нему. Указывая концом веера на свою спутницу. она распорядилась:
      - Господин де Ферсен, госпожа де Полиньяк умирает от желания прогуляться с вами вдоль этого прекрасного пруда. Но не уходите слишком далеко, наш разговор долго не продлится.
      С новым поклоном Ферсен удалился и присоединился к подруге королевы. Вскоре их смутные силуэты растаяли среди деревьев. Королева проводила их взглядом и только после этого повернулась к Турнемину, так и не поднявшемуся с колен.
      - Встаньте, шевалье. Эта поза не подходит герою, спасшему счастье короля и надежду королевства.
      - Мадам, - тихо произнес Жиль, не дожидаясь разрешения королевы, преступление той, за которую я пришел молить Ваше Величество, так велико, что я могу приблизиться к королеве только на коленях.
      - Такая деликатность делает вам честь, но я все-таки прошу вас подняться. Помимо того, как любит говорить мой шурин д'Артуа, что эта поза неудобна, она может пробудить неуместное любопытство. Пойдемте в грабовую аллею, шевалье.
      Она направилась туда, сопровождаемая отставшим шага на три Жилем - он не знал, как следует поступать в подобной ситуации. Королева казалась бесконечно радостной и великодушной, но это не значило, что она уступит без борьбы. Дойдя до грабовой аллеи, Мария-Антуанетта присела на скамейку, стоявшую недалеко от больших бассейнов, которые ограждали Партер с юга.
      - Я не удовольствовалась тем, что рассказал мне граф де Ферсен, и пригласила вас сюда, шевалье, - произнесла она, поднимая свою сверкающую голову, - только для того, чтобы вы осветили мне некоторые неясные детали этого печального дела.
      - Пусть королева спрашивает, я отвечу на все вопросы.
      Королева одобрительно кивнула, и в ее волосах зажглись мириады звезд.
      - Прекрасно. Тогда скажите мне для начала, как случилось, что вы стоите передо мной живой и невредимый, когда при дворе все считают вас умершим? Я знаю, вы были арестованы за сообщничество с подлым прелатом, изменником и преступником, и я не скрываю от вас, что меня это очень удивило и огорчило, ибо я верила в вашу преданность. Нет! Дайте мне договорить! Вас арестовывают, заключают в Бастилию, вы устраиваете побег, но, к несчастью, вас замечает часовой, стреляет и убивает. Во рву находят ваш труп, впрочем, очень обезображенный, его отправляют в Бретань, чтобы вы обрели покой в земле предков, и вдруг спустя несколько недель вы воскресаете, чтобы поведать графу Ферсену (граф считает вас мертвым) о самом гнусном заговоре, который только может быть организован против несчастной женщины и ее детей. Есть в этом что-то непонятное, вы не находите, какой-то секрет?
      - Да, мадам, секрет, но он принадлежит не мне.
      - Говорите! Королеве можно все сказать!
      - Конечно, Ваше Величество, королеве можно открыть любой секрет, кроме.., секрета короля. Ваше Величество знает, что я давно предан ему телом и душой...
      - Что вы его любите, я знаю. Но я также знаю, что вы не любите королеву... - добавила она грустно.
      - Как можно не любить королеву! - возразил Жиль нежно. - Ваше Величество ошибается, и моя преданность...
      - Вы ее отлично доказали, как только вернулись в этот мир. Ваша мнимая смерть превратилась для вас в ссылку. Как печально.
      - Ах, мадам, это было бы еще печальней, если бы я не умер. Ведь тогда, и уже по-настоящему, умерла бы моя жена.
      - Кто же ей угрожал?
      - Тот, кто всегда и везде угрожает преданным слугам короля и королевы.
      - Мосье!.. А вы говорите, что королеву нельзя не любить. Мой шурин прекрасно с этим справляется. Да, - вздохнула Мария-Антуанетта, - вот кое-что уже проясняется. Теперь.., у меня к вам другой вопрос: мне сказали, что эта сумасшедшая, эта женщина, посмевшая оскорблять меня и старавшаяся взорвать мой корабль, что это ваша жена...
      - Да!
      - Но.., вы в этом уверены? Не обмануло ли вас роковое сходство?
      - Теперь я ничего не понимаю. Не соблаговолит ли королева пояснить свой вопрос.
      - Я постараюсь. В тот момент.., мне показалось, что это галлюцинация. Передо мной была молодая, красивая женщина, скорее даже девушка, с прекрасными рыжими волосами, но лицо!..
      Ах, это лицо! Оно напомнило мне ту ужасную женщину, о которой вы мне говорили однажды в Трианоне.
      - Теперь я понимаю, почему, увидев ее, Ваше Величество вскрикнули, сказал Жиль грустно. - Действительно, госпожа де Турнемин очень похожа на графиню де Ла Мотт и даже меня, когда я впервые увидел графиню, это сходство ввело в заблуждение. Я, признаюсь, забыл, что они похожи, и теперь с горечью думаю, что это обстоятельство лишь усугубляет вину моей несчастной жены.
      - В какой-то момент я подумала... Бог знает что! Я решила, что графиня сбежала из Бастилии.., или, что я начинаю сходить с ума. От нее можно ждать любого злодейства, она мой самый страшный враг, она преследует меня... И вдруг являетесь вы и говорите, что это не графиня, а ваша жена?
      - Клянусь честью, мадам, это моя жена, - сказал шевалье печально. Клянусь честью, от которой ничего не останется, если рука палача затянет петлю на шее госпожи де Турнемин. Я навсегда останусь мужем цареубийцы...
      - Нет, преступница, когда ее арестовали, отказалась назвать свое имя, она, возможно, так и умрет безымянной... Но теперь у меня к вам третий вопрос, и он будет последним: вы ее любите?
      - Люблю ли я ее? О мадам! Разве Ваше Величество не видит моего горя? Если Жюдит умрет, умру и я...
      Королева слушала его рассеянно, следуя капризному полету своей мысли.
      - Жюдит? Ее так зовут? Это имя ей очень подходит. Жюдит - то есть Юдифь - безжалостная, сильная женщина, в ненависти доходящая до самопожертвования. Почему она меня так ненавидит?
      Жиль в душе благословлял темноту, царившую в грабовой аллее, она спрятала краску стыда, внезапно залившую его лицо.
      - Потому что она считает вас. Ваше Величество, виновницей моей смерти и еще она думает, что я слишком люблю королеву.
      Минута прошла в неловком молчании, потом Мария-Антуанетта грустно произнесла:
      - Иначе говоря, она считает вас моим любовником, не так ли? А почему бы нет, в конце концов? Мне это уже многие предлагали... Куаньи, Бодрей, Лозен, Дийон, Лианкур, английский посол Дорсет, Романсов, лорд Сеймур, герцог де Гин и многие другие. А вы, красивый, мужественный, можете соблазнить и королеву...
      - Мадам! Мадам! Пощадите! - умолял Жиль, заметив, однако, что имя настоящего любовника так и не было произнесено. - Я прошу Ваше Величество не добавлять к моему смущению...
      - Хорошо, я согласна, но при одном условии!
      Вы мне скажете откровенно, почему эта безумная считает вас моим любовником. Ничего не скрывайте от меня, я хочу все знать.
      - Это длинная история, мадам.
      - Ничего, у меня есть время. Итак, шевалье, говорите, я слушаю вас.
      И Жиль рассказал королеве историю своей любви: кошмар, пережитый несчастной в ночь Тресессона, их встречу, расставание, свадьбу и связанные с ней надежды навсегда уехать в Америку, чтобы окончательно освободить Жюдит от ужасных воспоминаний и загадочного влияния на нее Калиостро, а особенно от преступных замыслов графа Прованского. Рассказал Жиль и о том, чем закончился самый счастливый день его жизни...
      Он только не назвал имя той, кто была виновницей его несчастья: во-первых, потому, что галантный мужчина не бахвалится своими любовными похождениями, а во-вторых, Анна искупила свою вину, рассказав о покушении на королеву.
      Но, естественно, такое умолчание вызвало новый вопрос:
      - Так кого же вы нашли на мельнице?
      - Ваше Величество, когда говорят о любви, имя женщины не произносят.
      Австрийская принцесса презрительно скривила губы, отчего ее лицо сразу же подурнело.
      - Я ведь могу и приказать вам, сударь. У хорошего слуги нет секретов от господина.
      - У слуги - возможно, мадам. Но я дворянин, и мое сердце имеет право хранить как свои, так и чужие секреты.
      Королева отвернулась, стараясь не показывать Турнемину, что она прекрасно поняла смысл последних его слов. Ведь шевалье знал давно ее самый главный секрет, и то, что он ни разу не воспользовался этим знанием, давало ему право сохранять и свои собственные секреты.
      Так как молчание затянулось. Жиль осмелился, вопреки этикету, первый продолжить разговор.
      - Мадам, - обратился он к королеве, - простите Жюдит, верните мне несчастного ребенка, виновного только в том, что стал орудием преступления в руках человека еще более виновного! Да, она хотела вас убить, но сама она никогда бы на это не решилась. А тот, кто искусно эксплуатировал ее страдание, ее раненую гордость, ее...
      - Ее глупость, шевалье! Почему не посмотреть правде в глаза! Во всем, что вы мне рассказали, я напрасно искала доказательства ее любви к вам, действительной любви этой новой Юдифи.
      Она обещала вас ждать, когда вы уехали в Америку, но не дождалась. Что она была чудовищно оскорблена - не отрицаю, но факт остается фактом: она вышла замуж за другого. Когда вы нашли ее у шарлатана Калиостро, она что, вернулась к вам? Нет. И только когда Калиостро был арестован, она стала искать убежища в вашем доме, ей просто некуда было идти...
      - Нет, мадам, я верю, она любила меня. Впрочем, мы женаты.
      - Хорошо, вы женаты, но почему она без колебаний поверила ложному письму о наших с вами отношениях, почему не подождала несколько дней и не спросила вас сама? Она даже не знала, живы вы или нет, и не старалась это узнать, а просто собрала вещи и сбежала. И куда? К кому?
      К вашему заклятому врагу. И вы говорите, что она вас любит!
      - Мадам! Мадам! - простонал Жиль, сраженный железной логикой королевы. - Но разве ее желание убить виновницу моей гибели не говорит об истинной любви?
      - Нет! Она просто хотела убить соперницу.
      Господин де Турнемин, эта женщина вас не достойна.
      - Быть может. Ваше Величество и правы, и Жюдит меня действительно не любит, но это ничего не меняет. Ведь я-то ее люблю! Я не перенесу ее смерти!
      - Тогда она не умрет.
      - Правда?! Ах, мадам! Ваше Величество! Какая радость! Какое утешение!
      Радостный порыв бросил его к ногам королевы, он хотел поцеловать край ее платья, но Мария-Антуанетта остановила Турнемина.
      - Постойте, шевалье, я еще не договорила.
      Она не умрет, завтра же по приказу короля ее увезут из Венсенского замка, но не для того, чтобы вернуть вам. Вы сами подвергаетесь огромной опасности, особенно теперь, когда покушение провалилось. Вы вынуждены скрываться. Если она узнает, что вы живы, она рано или поздно обязательно проболтается, и вы погибнете.
      - Но мы можем уехать, покинуть родину.
      - Конечно, но тогда в жертву этой женщине вы принесете своего короля, ведь вы поклялись охранять и оберегать его. Я не верю в любовь вашей Юдифи и не доверяю ей, она должна и дальше верить в вашу смерть, а вы дадите мне слово не искать с ней встречи до тех пор, пока я не разрешу...
      Жиль понял, что большего он и не мог добиться, и покорился, не смея возражать.
      - Я благодарю Ваше Величество за столь великодушное решение, но не скажет ли мне королева, какую участь она уготовила для госпожи де Турнемин?
      - Я не знаю никакой госпожи де Турнемин, она еще не родилась. Что касается этой молодой женщины, которую вы зовете Жюдит, то она покинет тюрьму, сменив ее на монастырь, где будет вести соответствующую жизнь. Я хочу посмотреть, окажется ли она достойной такого человека, как вы. За ней будет постоянное наблюдение. И, возможно, однажды наступит день, когда я собственной рукой верну вам настоящую госпожу де Турнемин... О Боже! Как вы меня напугали!
      Последние слова были адресованы человеку, внезапно появившемуся из-за дерева позади скамейки, на которой сидела королева. Это был король.
      - Мой Бог, Ваше Величество, прошу у вас прощения, - сказал Людовик XVI, громко смеясь.
      Подобный смех говорил о том, что король смущен. - Но я так долго стоял за деревом, что наконец решил вмешаться в ваш интересный разговор. Добрый вечер, господин де Турнемин! Счастлив видеть вас по-прежнему бодрым и здоровым после стольких приключений и хочу выразить вам благодарность за спасение королевы и принцев...
      - Но, - прервала его королева, - вы шпионили?!
      - Господи, ну конечно... Я уже давно знаю, сколько пользы можно извлечь из подслушивания разговоров, особенно если они не для твоих ушей предназначены. Спросите моего брата графа Прованского. Он этим постоянно занимается.
      Но вернемся к вам, моя дорогая, не смотрите на меня так гневно. Если хотят сохранить встречу в тайне, ее проводят в глуши леса, а не в саду и не в белом платье с диадемой Санси в волосах и дюжиной бриллиантов Мазарини вокруг шеи. Я заметил вас издалека и захотел узнать, кого вы прячете в глубине сада.
      - Хорошо! - раздраженно бросила королева. - Теперь вы знаете кого. Но почему, сир, вы сочли уместным вмешаться в разговор именно в этот момент? Вы не одобряете моего решения?
      Если это так, я вас предупреждаю...
      - 0-ля-ля! Не надо горячиться! Ваше решение превосходно, но невыполнимо...
      - Невыполнимо? Почему? - высокомерно спросила Мария-Антуанетта.
      - По одной простой причине: арестованная никогда не приезжала в Венсен. Когда солдаты из гарнизона Мелена под командованием графа де Кастеллана прибыли в Сент-Ассиз, они узнали, что другие солдаты в другом экипаже уже увезли преступницу. Какие солдаты, какой экипаж? Это еще надо выяснить...
      - Я видел их, сир, - вмешался Жиль. - Карета темно-красная, солдаты одеты в форму красную с голубым, верхом на лошадях, вооружены карабинами. Я бросился их догонять, но один из них выстрелил в меня. Моя лошадь была убита, и мне пришлось прекратить погоню.
      - По какой дороге они ехали?
      - По той, что ведет в Нанди и соединяется возле Льесана с большим трактом, ведущим из Мелена в Париж... Самая короткая дорога в Венсен...
      Людовик пожал плечами и невесело рассмеялся.
      - ..и которая идет вдоль парка Брюнуа, - закончил он за Турнемина. Нас обвели, как младенцев, стратегия брата безупречна. Он ничего не оставил на волю случая и принял все меры, чтобы помешать исполнительнице заговорить.
      Убить ее было бы опасно - это могло навести на мысль, что некто, прячущийся за ее спиной, испугался. Увезти гораздо проще, и очень вероятно, что теперь...
      Король замолчал. Жиль, забыв, где находится, упал на скамейку, которую только что оставила королева, обхватил голову руками, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и чувствуя, что сходит с ума. Правда предстала перед ним во всей ужасающей наготе, он понял: люди, на его глазах увезшие Жюдит, не остановятся перед преступлением. Ведь они стреляли в него самого...
      Скорей всего Жюдит уже мертва...
      На его плечо опустилась чья-то дружеская рука, это прикосновение вернуло его к действительности. Турнемин поднял заплаканное лицо и увидел короля, с состраданием глядящего на его слезы.
      - Друг мой, - сказал Людовик сердечно, - не отчаивайтесь. Я вовсе не хотел сказать, что ваша жена убита, верьте мне, я так не думаю. Теперь, когда она снова в его власти, мосье больше нечего опасаться, что она заговорит. Кроме того, красивая, решительная женщина - это ценное оружие, с ним так просто не расстаются... Мой брат при всей своей жестокости...
      - Ваш брат! - прервала его королева с негодованием. - Вы продолжаете называть его братом! Если бы я не знала, каким святым созданием была ваша матушка, я бы ни за что не поверила, что вы родные братья! Вы сама доброта, а он...
      - 0-ля-ля! Мадам! Остановитесь! Сомневаясь в чистоте его происхождения, вы оскорбляете меня и моих родителей. Нет, уверяю вас, граф Прованский действительно мой брат.
      - Ну что ж! Тогда вам, уже не брату, а правителю, следует прекратить его козни! Действуйте, черт возьми! Пошлите в Брюнуа капитана гвардейцев со всем его полком, дайте ему в помощь швейцарцев, жандармов, легкую кавалерию, если надо, гренадеров, да весь парижский гарнизон, но чтобы к вечеру было очищено это гнездо заговорщиков! И тогда мосье вместе со своими любимыми друзьями: Моденом, Антрегом и графиней де Бальби - в Бастилии будут спрашивать звезды, когда топор палача опустится на их преступные головы. А мы, мы наконец сможем спать спокойно.
      - Мадам, - холодно возразил Людовик XVI, - хочу вам напомнить, что Бастилия и так переполнена людьми, еще совсем недавно называвшимися вашими друзьями... Ну, ну, моя дорогая Антуанетта, - добавил он более нежно, увидев слезы в прекрасных голубых глазах своей жены, - вы же сами отлично понимаете, что ваш план неосуществим. Помимо того, что прольется море крови, у нас нет никаких доказательств, чтобы привлечь к суду принца крови.
      - Но, Ваше Величество, это доказательство существует - молодая женщина, ее надо найти и заставить говорить...
      Король пожал плечами.
      - Готов поставить корону против пригоршни каштанов, что ей уже нашли достаточно секретное и скрытое ото всех убежище...
      - Скажите лучше, что вы не хотите ничего сделать!
      - Я не могу ничего сделать. Это всегдашняя участь королей: позволять братьям плести против них заговоры, заранее зная, что наказание им не грозит. Увы, у графа Прованского много сторонников, очень много, и они предпочли бы видеть на троне его, а не меня... Оставим этот разговор, мадам, он ни к чему не приведет.
      - Что касается вас, шевалье, - обратился к Жилю Людовик, - знайте, что король разделяет ваше горе и умоляет собраться с духом. Как вы понимаете, это лишь эпизод в тайной войне моего брата, и только Бог знает, когда она закончится, ведь мосье с рождением каждого нового принца все больше ожесточается. Королевская семья нуждается в верных людях, вот почему я потребую от вас обещания.
      Огромным усилием воли Жиль покорился.
      - Король может требовать...
      - Нет, мой друг, не требовать, а просить, король просит вас отказаться от безумного плана, который, как я чувствую, вы носите в своем сердце. Обещайте мне, шевалье де Турнемин, ничего не предпринимать против замка Брюнуа, ибо там вы никого не найдете и лишь потеряете свою жизнь.
      А я потеряю преданного слугу.
      Понимая, что сопротивление бесполезно, молодой человек опустил голову.
      - Я обещаю, сир... Какие будут ваши дальнейшие приказания?
      - Никаких. Возвращайтесь в Париж, я пока подумаю над этим делом. Кстати, где вы остановитесь, по-прежнему в гостинице Вайят?
      - Королю и это известно?
      - Королю многое известно. И еще.., вам надо найти какое-нибудь жилье: особняк или дом, где вы сможете постоять за себя, если, не приведи Господи, ваше инкогнито будет раскрыто. А это обязательно произойдет, если вы и дальше будете разгуливать с открытым лицом. Теперь, мадам, - обратился он к королеве, - я говорю вам до свидания и иду спать. Господин де Ферсен, наверное, умирает от скуки с вашей подружкой Полиньяк.
      Не забудьте ему сказать, чтобы он как можно скорей отвез шевалье назад в Париж.
      - Сир! - воскликнула Мария-Антуанетта, густо краснея и отворачиваясь. Мне кажется, сегодня у вас обострилось зрение. Действительно, граф привел сюда господина де Турнемина...
      Король засмеялся.
      - Мадам, - сказал он, добродушно поглядывая на смущенную королеву, зачем объяснять то, что я и так знаю. Как все близорукие люди, я лучше вижу в тумане и сумерках и хорошо различаю силуэты. До свидания, шевалье, я о вас не забуду...
      Спустя минуту в грабовой аллее остались только Ферсен и Турнемин. Король исчез так же таинственно, как и появился, силуэты королевы и госпожи де Полиньяк поглотила ночная темнота.
      Жиль подошел к бассейну, наклонился и окунул разгоряченное лицо в прохладную и чистую воду.
      Его мысли прояснились, отчаянье отступило.
      - Что ты теперь собираешься делать? - спросил его швед, протягивая большой платок. Жиль вытер лицо и, посмотрев на друга чистыми и полными решительности глазами, ответил:
      - Повиноваться королю. Вернусь в Париж, найду себе жилье, привезу туда Понго и опять начну искать Жюдит. Надо будет - перерою каждое логово этого треклятого графа, а если узнаю, что Жюдит принесена в жертву...
      - Что тогда?
      - Убью его, - решительно и холодно сказал шевалье. - Для короля Франции это будет лучшей услугой. Я спрашиваю себя, - добавил он, - может, с этого и надо начать...
      "ЖЕНИТЬБА ФИГАРО"
      "Сударыня! Ваш замысел великолепен! Я его оценила вполне. Он все примиряет, все завершает, все собой обнимает. Теперь, что бы ни было, моя свадьба состоится."
      Под гром аплодисментов Сюзанна поцеловала руку графини. Занавес опустился, закончился второй акт "Женитьбы Фигаро". Актрисы вышли на поклон, и энтузиазм зала вырос еще на несколько градусов. Трудно сказать, кто из них больше нравился публике: Луиза Конта, игравшая Сюзанну в казакине по-басконски и в яркой юбке с воланами, или очаровательная Мари-Бланш Сенваль - графиня Альмавива, в легком белом шелковом платье.
      - Браво! Превосходно! - закричал Тим, резко вскакивая, словно для того, чтобы перепрыгнуть через сидящего впереди Жиля и броситься на сцену. Турнемин тоже с восторгом приветствовал исполнительниц, но выражал свое восхищение не так бурно.
      - Да, и мне кажется, что это место Пьеру-Огюстену особенно удалось, сказала Тереза де Виллермолаз Тиму Токкеру.
      Американец стал пунцовым.
      - Я.., мне кажется, не очень хорошо понял, о чем там говорили, пробормотал он на своем робком французском языке, - но девушки показались мне очаровательными.
      - Тогда после спектакля вам обязательно нужно с ними познакомиться. Смотрите, вы пользуетесь почти таким же успехом, как и они.
      Действительно, сидевшие рядом с Терезой в ложе, которую "Комеди Франсез" обычно предоставляла драматургам, оба американца привлекали к себе пристальное внимание всего зала.
      Тим - веселый гигант, и в городском платье остававшийся человеком леса, и Джон Воган - загорелый, атлетически сложенный, одетый по английской моде в черный костюм из тонкого сукна, строгость которого смягчали золотые пуговицы и белоснежный галстук; оба они ловили на себе взгляды элегантных и нарядных дам, украшавших этот новый, открытый всего три года назад зал в особняке Конде.
      В переполненном зале почти не было людей, принадлежавших ко двору, лишь граф д'Артуа, как обычно, пришел посмотреть на красавицу Конта свою любовницу, игравшую сегодня роль Сюзанны. В начале ноября двор все еще был в Фонтенбло, где Австрия и Голландия готовились при посредничестве Франции подписать договор, который должен был положить конец разрушительной авантюре в дельте Шельды, длившейся вот уже год и сильно подрывающей авторитет короля. Договор был исключительно детищем Марии-Антуанетты. По нему Голландия обязывалась принести извинения Австрии и возместить убытки, часть из которых брала на себя Франция. Вот уже полгода, как Мария-Антуанетта стала для Парижа Австриячкой, в салонах кипел гнев просвещенной мысли.
      Но если Версаль отсутствовал, то весь Париж был в этот вечер в театре, включая и входивших в моду "старых американцев": Лафайета, Лозена, Ноайля, Бертье, Ламета и многих других, о ком партия королевы изо всех сил старалась забыть. В антрактах в полный голос обсуждали "позорный договор Фонтенбло".
      Старые знакомые узнавали и приветствовали Тима, но ни один жест, ни одно слово не было обращено к Турнемину, хотя со многими он был знаком близко и даже сражался в одних рядах.