Все устроилось очень быстро. В считанные минуты трупы сицилийцев были вынесены из дома и свалены на телегу, предназначенную для вывоза отходов квартала. Капрал и его люди с благодарностью приняли от Понго по стакану вина, выпили за дружбу со свободной Америкой и продолжили обход. Когда на соседней колокольне пробило полночь, улица приняла свой обычный вид.
      Пока Понго собирал багаж. Жиль уединился в ванной комнате и при помощи горшка горячей воды и бритвы освободил свое лицо от бороды, так долго и надежно скрывавшей его. Он удалил ложный шрам и густые, нависающие над глазами брови.
      От облика Джона Вогана остались только волосы - очень темные, коротко стриженные по моде Новой Англии. Какой-то миг Жиль колебался, не обрить ли их тоже, но потом передумал и ограничился тем, что подстриг как можно короче, чтобы получилось что-то вроде щетки.
      В шкафу Жиль нашел свой старый гвардейский парик, надел его и окончательно превратился в шевалье де Турнемина. Капитан Джон Воган бесследно исчез.
      Учитывая, однако, что маска, придуманная для него великим Превием, еще может оказаться полезной. Жиль аккуратно разложил в сумке все необходимые предметы.
      Свое лицо доставило молодому человеку несказанную радость, словно после долгого пути сменил он тяжелые, жмущие сапоги на старые, удобные тапочки.
      Потом наш герой переоделся, то есть надел белую рубашку, черные плотно облегающие штаны, застегнул жилет, взял свою лучшую шпагу, подаренную некогда Акселем де Ферсеном и накинул пиджак тонкого темно-серого сукна.
      Надвинув на лоб треуголку без кокарды, он сложил в сумку оставшиеся личные вещи, взял попону для Мерлина и спустился к Понго.
      Индеец тоже освободился от своих восточных одежд и предстал перед хозяином в европейском костюме.
      - Ты снова стать сеньор Кречет! - сказал Понго с улыбкой. - Мой доволен.
      С удивлением смотрел Жиль на гору сумок и чемоданов, загородившую прихожую. На вершине пирамиды стояла корзина, из которой слышалось жалобное мяуканье.
      - Что это такое?
      - Личные вещи. Белье, одежда, красивые серебряные вещи... Мы очень богаты, - отметил Понго удовлетворенно.
      - И как ты собираешься все это увезти?
      - Понго брать повозку садовника, запрягать в нее свою лошадь и ехать в Версаль...
      Жиль покатился со смеху.
      - У тебя на все есть ответ. Но в Версаль ты поедешь один.
      В глазах Понго явно читался вопрос, он нахмурил брови.
      - А твой куда ехать? - спросил он подозрительно. - Еще глупости делать?
      - Надеюсь, что нет, - бросил молодой человек. - Я последую твоему совету и поеду узнать, что осталось от моей жены в той шлюхе, что называется госпожой де Керноа... Давай я помогу тебе погрузить все добро на телегу, а потом запру дом...
      Через четверть часа все было закончено, и один на телеге, другой верхом, оба друга - Жиль и Понго, поехали в сторону Сены. Погода была та же, что и во время возвращения Жиля. Гроза, казалось, кружила вокруг Парижа, не решаясь залить его улицы и площади дождем. Но, видимо, она все-таки удалялась, потому что раскаты грома звучали все глуше и глуше, а ветер понемногу стихал. Фонари, благодаря заботам патруля, освещали улицу.
      На углу, у красивого здания прошлого века остановился экипаж, из него вышли мужчина и женщина. Турнемин, медленно проезжавший мимо, узнал их. Женщина была самой знаменитой певицей Оперы Сен-Уберти; она выпорхнула из кареты в ореоле светлых кружев и в облаке пудры, слетевшей с ее высокой прически. Она уже потянула шнурок звонка у двери, но, заметив, что ее спутник замешкался, недовольно сказала:
      - Так вы идете? Или вам сегодня не до меня?
      Но мужчина не отвечал, он оторопело смотрел на Турнемина. Выпученные глаза и открытый от изумления рот говорили о том, что и он узнал ожившего покойника. Оказалось, что вот уже больше полугода два смертельных врага: Жиль де Турнемин и граф д'Антраг жили почти по соседству. Наш читатель, конечно, помнит, что Кречету уже не раз приходилось скрещивать шпагу с графом д'Антрагом, почти всегда в ущерб последнему.
      "Уже завтра, - подумал Турнемин, - в Люксембургском дворце будут знать, что я жив. Граф Прованский и люди Караманико - не слишком ли много врагов? Надо быть осторожней, но, если сегодня ночью все произойдет так, как я задумал, мне не придется их опасаться."
      Спустя полчаса Жиль расстался с Понго и направил коня в сторону улицы Клиши.
      Особняк Ришелье встретил его темными окнами, видимо, в эту ночь госпожа де Керноа не принимала. Ни один луч света не проникал сквозь ставни, дом казался покинутым. Беспокойство сжало сердце Жиля. Неужели вчерашний скандал заставил покровителя Жюдит спешно спрятать ее в надежное убежище? Большинство игорных домов довольно часто становились аренами кровавых стычек, что не только не умаляло, а, наоборот, увеличивало их популярность. Да и слава куртизанки росла с каждой пролитой за нее каплей крови.
      Но если в особняке явно никого не было, то в сторожке у ворот светился огонь. Жиль без колебаний постучал. Прошла, как показалось нетерпеливому юноше, целая вечность, прежде чем дверь отворилась и появился человек в ночном колпаке и со свечой в руке. Он зевал и недовольно щурился.
      - Что вам угодно, сударь? - спросил консьерж у позднего посетителя.
      - Что мне угодно, любезный? - переспросил Жиль, притворяясь пьяным. - Я хочу войти, черт возьми! Я приехал из провинции, мне назвали именно этот дом в Париже, сказали, что здесь здорово развлекаются. А я хочу развлекаться...
      Открывай!
      - Езжайте своей дорогой, сударь! Сегодня здесь не развлекаются.
      - Нет? Так мне не повезло? А почему?
      - Потому что. Идите, сударь, идите. Вам пора спать, вы пьяны.
      - К черту спать... Но послушайте, консьерж, возьмите вот это, - добавил Турнемин, поспешно опуская руку в жилетный карман.
      Консьерж, уже собиравшийся уходить, заметил жест настойчивого посетителя и решил задержаться.
      - Что вам еще надо? - спросил он, не сводя глаз с золотой монетки, блестевшей в руке молодого человека.
      - Я хочу, чтобы ты мне сказал, развлекаются ли здесь в другие вечера, что-то мне не верится. Здесь так невесело, дом темный, сад темный, хмуро и уныло...
      Консьерж рассмеялся.
      - А вы, сударь, кажется, слишком веселы сегодня. Вам сказали правду, обычно здесь очень весело, но сегодня господа не принимают.
      - А почему?
      - Потому что нет мадам. Она уехала в деревню.
      - Ах, в деревню, какая жалость! - воскликнул Жиль, маскируя пьяной улыбкой свое разочарование. - Я так хочу увидеть эту мадам. Мне сказали, что она.., как это.., волшебная женщина! Я хочу увидеть волшебную женщину! Я приду завтра!
      - Будьте благоразумны, сударь, я не знаю, как далеко она уехала. Мне только сказали, что мадам нет в городе. Возвращайтесь домой и забудьте о госпоже де Керноа. В доме, кроме меня, никого нет.
      Возможно, Жиль попытался бы пожертвовать еще одной монетой, так как понял, что консьерж знает больше, чем говорит, но тут его внимание привлек слабый луч света в окне второго этажа.
      Жиль понял, что консьерж солгал ему, конечно, по приказанию хозяев, и дом совсем не так пуст, как казалось вначале.
      Жиль решил не уходить, не разузнав все точно.
      - Хорошо, - проговорил продолжавший изображать пьяного Турнемин, сопровождая свои слова вполне убедительной икотой, - я ухожу.
      Но твоя госпожа многое теряет. Скажи ей, что барон Шевротин-Роблошон никогда не утешится.., не полюбовавшись ею... Не забудь, Шевротин-Роблошон ..
      - Ладно, ладно, господин барон... Спокойной ночи.
      И, зевая шире, чем раньше, консьерж зажал в руке так легко заработанный золотой. Он закрыл за собой дверь и, по всей вероятности, поспешил в постель.
      Оставшись один, Турнемин взял под уздцы Мерлина и, распевая во все горло, направился к повороту дороги, туда, где стена старого особняка Ришелье почти примыкала к стене ограды.
      Уверенный, что консьерж за ним не следит, шевалье привязал коня к дереву, встал на седло и легко вскарабкался на ограду. Там он осмотрелся: дом, как он и предполагал, был довольно близко, его окружали высокие деревья, их густые кроны почти полностью заслоняли окна второго этажа.
      Стояла мертвая тишина, в, этот поздний час умолкли даже птицы. Боясь выдать свое присутствие каким-нибудь неосторожным движением и вызвать появление двух сторожевых псов в человеческом облике, с которыми он уже вчера познакомился, Жиль осторожно спустился, цепляясь за толстые ветки плюща. Он не без удовольствия отметил, что плющ поднимается почти до самого верха стены, и, значит, выйти из сада будет так же легко, как и войти.
      В три прыжка Жиль достиг дома. Все ставни первого этажа оказались закрытыми, но на втором этаже Турнемин разглядел окно с неплотно закрытым ставнем. Оставалось лишь добраться до второго этажа. Возле дома росло высокое дерево, одна из подрезанных веток упиралась в стену рядом с окном. Решив, что жребий брошен. Жиль ухватился за нижнюю ветку, подтянулся и забрался на дерево. Это упражнение напомнило ему юность, он с удовольствием отметил, что сила и ловкость не изменили ему.
      На развилке он остановился и прислушался - все тихо. Тогда Жиль полез дальше. Наконец он достиг ветки, тянувшейся к дому. Держась рукой за верхнюю ветку и осторожно переступая по нижней, Жиль приблизился к окну. Ветка пригибалась под его тяжестью, но не ломалась.
      Продолжая продвигаться вперед, он правой рукой дотянулся до ставня, осторожно распахнул его и открыл узкий подоконник. Тогда, отпустив ветку, Жиль прыгнул и оказался на подоконнике, его рука нащупала стекло окна, под его нажимом рама распахнулась тоже. Окно не было заперто.
      Не задумываясь, чем была вызвана такая небрежность в охране дома. Жиль спрыгнул в комнату, его ноги утонули в толстом ворсе ковра.
      Было так темно, что молодому человеку пришлось вынуть огниво, высечь искру и только в ее неверном свете он смог разглядеть то помещение, куда привел его случай. Он увидел, что находится в коридоре, который, видимо, шел вдоль всего этажа. В него выходили двери комнат, возле каждой стояла ваза с душистым букетом прекрасных цветов.
      Жиль осторожно пошел по коридору, стараясь представить расположение комнат. Он помнил, как перед дуэлью с Караманико смотрел на окно спальни Жюдит. Сегодня именно в нем мелькал слабый свет. Но, подойдя к двери, за которой, как он рассчитал, должна находиться комната Жюдит, Жиль засомневался и положил руку на эфес шпаги. Может быть, прежде чем входить туда, стоит осмотреть первый этаж, не прячутся ли там неприятные сюрпризы.
      Он уже было решился на это, как вдруг под дверью мелькнул слабый свет. Дверь бесшумно раскрылась. Перед ним в белом пеньюаре, с рассыпавшимися по плечам волосами стояла Жюдит. Тонкая свеча озаряла ее бледное лицо.
      Их глаза встретились.
      - Входи, - спокойно сказала молодая женщина, - я не ошиблась, я ждала тебя.
      НОЧЬ ПРИВИДЕНИЙ
      Турнемин вошел, дверь за ним бесшумно закрылась. Жюдит поставила свой подсвечник на край маленького туалетного столика, огонь свечи отразился в зеркале и осветил комнату, убранство которой удивило молодого человека. В спальне опрятной и чистой, стояла широкая кровать, убранная по-польски, то есть с балдахином над изголовьем. Казалось, она была приготовлена для невинной девушки, а не для прожженной куртизанки.
      Жюдит оперлась о столбик кровати. Жиль облокотился на угол камина. Таким образом их лица оказались почти на одном уровне.
      Недолгое молчание дало Жилю возможность внимательно рассмотреть лицо Жюдит, но напрасно искал он на нем следы гнева, раздражения или ужаса. Жюдит была спокойна, ее отстраненный взгляд не отражал никаких земных чувств.
      Тусклый свет тонул в массе рыжих волос и подчеркивал тонкие черты прекрасного лица. Бледность и белое кружево пеньюара делали ее похожей скорее на привидение, чем на существо из плоти и крови.
      Тщетно пытался Жиль поймать ее взгляд.
      Взбешенный неудачей, он постарался, чтобы голос не выдал бури, клокотавшей в его груди.
      - Скажи, - начал он, - почему ты решила, что я приду?
      Все так же безразлично Жюдит пожала плечами.
      - Ты не мог не прийти. Это на тебя не похоже...
      Как только я поняла, кто прячется под маской американского моряка, я начала тебя ждать. Прошло двадцать четыре часа, и вот ты пришел.
      - Довольно странный способ ожидания! Дом пуст, заперт, как сундук, кругом охрана...
      - Но разве не было открыто окно и ты не смог его найти? Я знала, что этого достаточно. Или у тебя больше нет крыльев Кречета?
      - Хорошо, пусть так, ты меня ждала! Но вчера, в толпе своих обожателей, ты меня не ждала, не так ли?
      Жюдит отошла от кровати, присела перед туалетным столиком, поглядела на себя в зеркало и ответила так безразлично, словно разговор шел о самых обычных вещах:
      - Мне сказали, что ты умер...
      - Разумеется! Мертвого не ждут. Его оплакивают или навсегда хоронят в прошлом.
      При словах "хоронят в прошлом" лицо Жюдит перекосилось от страха. Жиль догадался, что они напомнили ей ту ужасную ночь, когда она была заживо похоронена, и то безумие ночных кошмаров, спасение от которых она находила только в гипнотическом воздействии Калиостро.
      Но мука, написанная на лице Жюдит, лишь обрадовала Турнемина, наконец-то он разрушил ее показное спокойствие.
      Медленным шагом Жиль приблизился к молодой женщине. Теперь и его лицо отражалось в туманной глади зеркала.
      - Ты, кажется, меня совсем не оплакивала?
      До годовщины нашей счастливой свадьбы осталось еще три месяца. Ты знала о моей предполагаемой смерти, но однако...
      Внезапно она резко повернулась и посмотрела на Турнемина взглядом, полным ярости.
      - Почему я должна была тебя оплакивать?!
      Оплакивают лишь тех, кто этого достоин, а ты, ты не достоин даже моего взгляда! Разве ты забыл, что произошло в вечер той свадьбы, которую ты только что назвал счастливой? Разве ты забыл, что бросил меня одну, совсем одну, и побежал на свидание с любовницей! И какой любовницей! Грязная потаскуха, обесчестившая короля покрывшая грязью французский трон, укравшая колье в два миллиона и без зазрения совести отдавшая в руки суда кардинала, своего очередного любовника! Да, вы нашли друг друга, - ты и она! Неотесанный незаконнорожденный крестьянин и шлюха...
      Раздался звук пощечины, словно удар бича.
      Вторая пощечина, третья. Жиль почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Он схватил Жюдит и грубо бросил на кровать. Хрупкая фигурка молодой женщины утонула в ворохе шелка и кружев.
      Слабый стон и всхлипывание вернули ему хладнокровие. Еще несколько минут гнев бушевал в нем, но напоминал уже не всепожирающее пламя, а затухающий костер. Стараясь погасить последние искры пламени, Турнемин сжал зубы и закрыл глаза, на лбу его выступил пот...
      - Может, ты еще какую-нибудь другую шлюху знаешь? - проворчал он сквозь зубы. - Ведь ты теперь в этом хорошо разбираешься? Я, конечно, неотесанный крестьянин, чем и горжусь, но у нас, крестьян, жены знают, что такое вдовство, и для них черная одежда - это знак траура, а не западня для сластолюбцев! Твое же вчерашнее - даже не платье, а настоящая витрина!
      Ничего не скажешь, подходящая одежда для последней из Сен-Мелэнов!
      Отбросив кружева, Жюдит высунула красное, залитое слезами лицо.
      - Не смей произносить это имя! Оно умерло вместе с моим отцом! Его больше не существует... я тоже больше не существую! Нет на свете Жюдит де Сен-Мелэн!
      - Я это слишком хорошо знаю! Сирены недолго живут на земле, моя покоится под дубом старой Броселианды...
      - Замолчи!
      - ..но я только вчера это понял. Слишком поздно.., слишком поздно!
      Тыльной стороной ладони он вытер влажный от пота лоб.
      - Оставим это, - вздохнул он. - Нам еще так много надо друг другу сказать! Поговорим о твоей ненависти к королеве. Ты напрасно тратишь свой пыл: я никогда не был ее любовником. Клянусь честью и памятью отца!
      - И ты воображаешь, что я тебе поверю!
      Честь незаконнорожденного, - с презрением сказала она. - О, ты хочешь снова меня ударить?! Но все равно тебе придется выслушать то, что я должна сказать, заставить меня замолчать не удастся. Ты забываешь, что мне в подробностях сообщили о ваших с королевой похождениях, что в письме, пришедшем на следующий день после нашей счастливой свадьбы, перечислялись все ее любовники, ты лишь продолжил их список!
      - Глупости! Я читал это письмо, мадемуазель Маржон сохранила его. Эту паутину лжи соткали в окружении графа Прованского, - выпалил Жиль, сам удивляясь, что не смог произнести имени графини де Бальби. Но Жюдит заметила его смущение.
      - Кто-то из окружения мосье? Кто же это мог быть? Уж не прекрасная ли графиня? Разве она не была тоже твоей любовницей?
      - Мы отвлеклись. Имя написавшего письмо в данный момент совершенно, не важно. Тебе достаточно знать, что принц - мой враг, вернее, наш враг. Если хочешь знать, в Бастилии он мне угрожал твоей смертью, он хотел заставить меня отдать некоторые предметы...
      - Какие предметы? Портрет королевы, что ли, который я нашла у тебя?
      - И портрет, и кое-что другое... Мне пришлось умереть, чтобы защитить и спасти тебя.
      Жюдит пожала плечами.
      - Как правдоподобно! Кто же помог тебе?
      Ведь тебе помогли? Не так просто покинуть Бастилию, оставив вместо себя ложный труп.
      - Да, мне помогли.
      - И конечно, это была она. Она, всегда она!
      Она, всемогущая...
      - ..которую ты хотела убить вместе с тремя невинными детьми, не говоря уже о нескольких десятках совершенно посторонних людей. Как ты могла взять на себя такой грех и стать убийцей?!
      Вскочив, она встала перед ним, словно змея, готовая ужалить.
      - Грех! Эта шлюха и ее ублюдки, принесенные на ступени французского трона, недостойны жить!
      Она обесчестила королевство, дворянство. Все склоняются перед ней, целуют ей руки, а я, я, кого она так жестоко оскорбила, разрушила жизнь и счастье, я сделалась мстительницей, я готова была уничтожить ее и умереть! Не забывай, меня зовут Юдифь!
      - Вернее, тебя так звали раньше, - поправил ее Жиль. - Разве мы только что не согласились, что Жюдит больше нет на свете. В любом случае, спасибо за тираду! Браво! У тебя талант, моя милая, почему бы тебе не попробовать выступать на подмостках? В "Комеди Франсез" примут с радостью, вот и будет чем заняться, когда твой игорный притон закроют...
      Пожав плечами, Жюдит направилась в туалетную комнату, и Турнемин услышал, как она наливала воду в таз.
      - Ни твои оскорбления, ни твое мнение меня не интересуют, - сказала Жюдит из-за двери, - но я хотела бы узнать, как ты смог все разнюхать? Покушение готовилось в глубокой тайне, соблюдались все меры предосторожности... Узнать ты мог только у своей драгоценной Марии-Антуанетты...
      - Как я узнал? Очень просто, ведь это именно я разрушил ваш план и помешал убийству, скрупулезно подготовленному твоим драгоценным Провансом.
      Наступило длительное молчание, потом Жюдит вошла в комнату, держа в руке влажную салфетку. Время от времени она прикладывала ее к своему озадаченному лицу.
      - Ты? - переспросила она. - Не понимаю, как ты мог узнать?
      - Не важно, главное, узнал. В результате супруга короля и его дети, сказал Жиль, намеренно нажимая на притяжательные местоимения, - остались живы, а твои руки не обагрились кровью. Честь рода де Турнеминов не пострадала.
      - А при чем здесь твоя честь?
      - И ты еще спрашиваешь? Хоть ты называешь себя Жюдит де Лятур, де Керноа или еще как-то, ты все равно остаешься моей женой и носишь мое имя.
      Она насмешливо улыбнулась и сказала почти ласково:
      - Нет, Жиль, я не твоя жена, да и никогда ею не была. Наш брак недействителен, мы совершили большой грех, но это грех по неведенью.
      - Что такое? Наш брак недействителен?
      - Именно так!
      - Чем ты можешь доказать это? Ты забыла...
      - Я ничего не забыла. Что касается доказательства, то оно у меня есть: человек, за которого я вышла замуж, чтобы избежать брака, навязанного мне братьями, не умер. Он сумел выжить...
      - Кто тебе это сказал? По крайней мере, не я, - прогремел Жиль. - Ты забываешь, что перед смертью Тюдаль, твой гнусный братец, уверил меня, что убил Керноа. Он проткнул его насквозь, словно "иголка шелковый лоскут". Это его собственные слова.
      - Ну что ж, в жизни всякое бывает, случается, что человек, оставленный умирать, находит в себе силы выжить.
      - Действительно, все зависит от серьезности раны, но я мало знаю людей, выживших после такого ранения. Кроме того, есть еще одна причина, заставляющая меня усомниться в столь внезапном воскрешении...
      - Веришь ты или нет, значения не имеет.
      Важно то, что Джоб жив и нашел меня. Я, конечно, очень сожалею, я обманула тебя, согласившись на брак. Но судьба, к счастью, вернула мне настоящего мужа...
      Она говорила и говорила, словно отвечала заученный урок. Было в ней что-то автоматическое, безликое, это поражало Жиля и заставляло хмурить брови. Ему больше нравилась необузданная ярость прежней Жюдит, чем это странное спокойствие.
      - Если я тебя правильно понял, - переспросил Жиль, - бедняга Керноа такое же привидение, как ты и я... Все в руках Всевышнего, и воскрешение и смерть, но в нашей истории есть еще одно непонятное место - это твое исчезновение из Сен-Дени. И правда, интересно узнать, как ты оттуда вырвалась? Настоятельница мать Тереза сказала мне, что королева, та самая королева, которую ты так ненавидишь, вызволила тебя с помощью своей подруги Дианы де Полиньяк. А мне она говорила, что будет держать тебя в монастыре достаточно долго, чтобы ты забыла о своих подвигах в Сен-Порте. Я еще расспрошу королеву, но сейчас я хочу услышать твои объяснения.
      Жюдит весело рассмеялась, и этот смех, такой несвоевременный, заставил Жиля остановиться.
      - Не вижу, что я сказал смешного?
      - Сейчас объясню. Ты полагаешь, что королева помогла мне выйти из монастыря? Да будь ее воля, я бы сгнила в Сен-Дени, она не выпустила бы меня до самой старости! Впрочем, я думаю, в этом вы были заодно... Вам, конечно, понравилось, что принц спрятал меня в Сен-Дени.
      Когда же, по приказанию твоей Мессалины, ко мне не пропустили даже графиню Прованскую, я доняла, что она мстит мне за твою смерть...
      - Это все слова! Перейдем к фактам. Как ты вышла из монастыря?
      - С помощью того, кто меня туда доставил... и благодаря подложному письму королевы.
      - Принесенному, несомненно, мнимой графиней де Полиньяк? - продолжил за нее Жиль, недоверчиво улыбаясь.
      - Твоя ирония здесь неуместна. Ты сказал совершенно правильно: письмо привезла мнимая графиня де Полиньяк. Это было нетрудно. Нашли женщину, отдаленно похожую на графиню, на самом деле даже это сходство было лишним: мадам Луиза покинула двор задолго до того, как там появились Полиньяки. Она никогда прежде не видела графиню, их семья только в новое царствование появилась в Версале. Так что все вышло удачно. Ты не находишь?
      - Что я могу сказать? Ничего! Самое удивительное, что автор всех инсинуаций, подлогов, фальшивок, злодейств и убийств стоит у самого трона, что это принц крови, родной брат короля!
      Я не знаю, чему следует больше удивляться: его подлости или тому раболепству, с каким ты повинуешься ему. Я знал, что мосье подлый принц, но я не знал, что ты, последняя из рода Сен-Мелэнов, ты, в чьих жилах течет чистая бретонская кровь, можешь опуститься так низко, участвовать в преступлениях и пресмыкаться перед убийцей!
      Его слова ударили Жюдит, словно пощечина.
      Она побледнела, но быстро взяла себя в руки.
      - До чего я опустилась? Какие преступления?
      В чем? В том, что начала жить в союзе со своим настоящим супругом?
      - С настоящим супругом? Но где же он? Как это получилось, что я до сих пор не видел его?
      - Его нет в Париже, но он не задержится.
      Возможно, вернется этой ночью. Он никогда не оставляет меня надолго одну.
      - Правда? Тогда мы подождем его вместе. А ты пока что расскажешь мне продолжение своего романа. Если хочешь знать, он мне кажется довольно не правдоподобным.
      - Ждать Джоба? Что ты хочешь сказать?
      - Только то, что сказал...
      Заметив удобный шезлонг, стоявший у окна, Жиль устроился в нем, словно человек, располагающий временем, но при этом не забывающий об осторожности шпагу Жиль держал под рукой.
      - Вот, - сказал он, вытягивая ноги, - теперь я тебя слушаю. Расскажи-ка мне, какая добрая фея земли бретонской, какой злой дух, какой волшебник Мерлин оживил нашего достойного покойника и привел.., действительно, куда же он его привел? Не в монастырь же?
      - Нет, - ответила Жюдит мрачно, - это было в замке Брюнуа. И перестань насмехаться, потому что чудо именно в том, что он жив и граф Прованский его знает. Джоб, когда выздоровел, повсюду искал меня, он объехал всю Бретань и наконец оказался в Париже. Я рассказывала ему когда-то о своей тетушке де Сен-Круа. Остальное было дело случая.
      - Случай! Приятно слышать... Действительно, у тебя была тетка в Париже, тоже ярая поклонница Калиостро. Но почему ты не у нее искала убежища после моей смерти?
      - Мне нужна была сильная поддержка влиятельного человека, чтобы отомстить Марии-Антуанетте. А вот после монастыря я действительно отправилась к тете и прибыла как раз вовремя, чтобы принять ее последний вздох. Она умирала.., и возле нее я нашла моего дорогого Джоба.
      Теперь ты знаешь все, и я прошу тебя уйти.
      - Я должен уйти? Почему? Я ведь сказал, что жажду увидеть доброго доктора Керноа. Он ведь врач, не правда ли?
      Жюдит кивнула и стала метаться по комнате, сжимая руки и ломая пальцы. Она, казалось, полностью забыла о Турнемине, не удостаивала даже взглядом, лишь сквозь сжатые зубы бормотала неразборчивые слова. Она как будто боролась с невидимым врагом. Глубокая тишина, окружавшая дом, придавала этой сцене завораживающую таинственность.
      Жиль уже было собрался обратиться к Жюдит с каким-нибудь вопросом, как вдруг она сама остановилась перед ним, и огонь свечи заблестел на ее заплаканных щеках.
      - Послушай, - сказала она с мукой в голосе, - тебе надо уйти. Пора понять, что между нами не только все кончилось, но и никогда не начиналось. Мы обманулись...
      - Говори только за себя! Я знаю, что не ошибся. Я всегда хотел только тебя, мечтал только о тебе. Ты забыла наши ночи любви и тот великолепный вечер, когда ты пришла ко мне и сказала, что любишь?.. И ты меня действительно любила, раз возненавидела королеву, считая ее своей соперницей! Приди же в себя, Жюдит! Тебя околдовали! Как смогла ты, такая гордая и непримиримая, согласиться стать Королевой Ночи?! Содержательницей картежного притона! Падшая женщина! И это Жюдит!
      С гневом она отвернулась от него, топнула ногой.
      - Я не падшая женщина! Если я и согласилась играть эту роль, то.., но зачем я буду тебе все объяснять, ведь ты больше не муж мне. И тебе пора уходить, не мучай меня. Если ты любишь меня, уходи!
      Он снова схватил ее, прижал к себе. Она застонала и стала вырываться.
      - Почему ты хочешь, чтобы я ушел? Я только посмотрю на твоего Керноа.
      - Нет... Нет! Оставь нас в покое! Ты не имеешь никакого права!
      - Да, теперь конечно. Но, насколько я помню, Керноа был хорошим человеком, добрым малым. Почему ты боишься нашей встречи? Ведь ты боишься, не так ли? Он что, такой ревнивый?
      После вчерашнего представления в его ревность поверить трудно.
      Она извивалась в его руках.
      - Ты мне делаешь больно!
      - Не важно! Скажи! Ты боишься?
      - Да, да, верно, я боюсь.
      - Чего ты боишься? Кого?
      Внезапно она перестала сопротивляться, он нагнулся к ее лицу и увидел глаза Жюдит, горящие ненавистью и страхом.
      - Кого ты хочешь, чтобы я боялась? Тебя, конечно! Да, я боюсь тебя. Я боюсь, что ты убьешь Джоба, потому что я люблю его. Чтобы до этого додуматься, никакого колдовства не нужно. Ну, ты доволен?..
      - Не правда! Ты любишь меня...
      - Возможно, любила.., одно время. Ты красивый, сильный, страстный... Ты меня обожал, а я была одинока. Но он, он совершенно другое! Если бы мои братья не нашли, нас тогда, мы бы могли жить счастливо...
      Жиль отпустил ее так неожиданно, что она чуть было не упала. Ледяная рука тоски сжала сердце Турнемина, и ему вдруг показалось, что из жил его вытекла вся кровь. Это через невидимую рану вытекала его жизнь...
      - Ты его любишь? - выдавил он с трудом.
      - Да, прости меня.
      Если бы она не добавила эти жалкие слова, он, возможно, еще надеялся... Чтобы не показать свое страдание. Жиль отвернулся, и в высоком зеркале камина отобразилось его перекошенное лицо.
      Он вспомнил, как Тюдаль де Сен-Мелэн перед смертью говорил: "Ей будет неплохо без тебя..."
      Что ж, и Тюдаль и Жюдит не обманули его. Она действительно любила только одного человека, того, кто подобрал ее полумертвую и назвал своей женой.
      Жиль зажмурил глаза и сжал кулаки, чтобы остановить слезы, они душили его. Несчастный!
      Всего несколько слов, и вся жизнь разбита! Он пришел к ней, готовый простить и увезти ее на край света, но счастье Жюдит зависело не от него, а от другого человека...
      Он перехватил в зеркале ее обеспокоенный взгляд. Тогда, стараясь не глядеть на Жюдит, Жиль взял свою шляпу и твердым шагом направился к выходу.
      - Прощай! - сказал он тихо. - Пусть Бог тебя простит. Я не могу...
      Он вышел в темный коридор и остановился, пытаясь собраться с мыслями. Несколько минут он стоял, слушая пустоту в своем сердце, потом медленно пошел к открытому окну. Он не помнил, ни как он дошел до окна, ни как открыл ставни, он двигался автоматически, стараясь не бередить кровоточащую рану. Он думал только об одном: уйти, залечь в какой-нибудь норе и спать, спать, спать... Дать утихнуть боли.
      Жиль встал на подоконник и уже был готов ухватиться за знакомую ветку, как вдруг его слуха коснулся шум подъезжающего экипажа.
      Потом послышались неторопливые, спокойные шаги человека, явно возвращавшегося к себе домой.