Девушка посмотрела на небо. Солнце близилось к зениту.Уже можно было различить стук конских копыт и голос Жака раздавался где-то совсем близко за зарослями.
      Филипп затравленно озирался. Он знал, что находится на чужой земле и никто из Реньяров не спустит ему подобной наглости.
      Констанция решительно схватила его за руку и потащила за собой, перепрыгивая с камня на камень.
      - Скорее, Филипп, тебе нужно спрятаться! Я покажу тебе место, где ты будешь в безопасности.
      Девушка словно опомнилась от наваждения. Она только теперь поняла, в какой опасности находится ее гость. Ведь она столько слышала от своих родственников о том, что все Абинье являются заклятыми врагами Реньяров, которых нужно убивать
      При первой же возможности.
      - Сюда! Сюда! - Констанция тащила Филиппа к самому водопаду.
      И тот понял план девушки. Она прошла в узкую расщелину. Филипп шагнул за ней. Они оказались на ровной каменной площадке, а перед ними стеной летела вода, сверкая на солнце несколькими радугами.
      - Ты, Филипп, пойдешь по этой площадке и перейдешь на другую сторону, там твоя земля.
      - Мы еще увидимся? - с надеждой спросил Филипп, когда Констанция выпустила его руку. Девушка пожала плечами.
      - Может быть, когда-нибудь мы и увидимся.
      - Я приду завтра! - воскликнул Филипп.
      - Нет, завтра нет. И вообще, Филипп, не приходи больше, я запрещаю тебе, братья могут убить тебя.
      - Констанция! - где-то совсем рядом раздался голос Жака. - Где ты? Да отзовись же!
      - Я здесь! - крикнула Констанция и зло скривилась.
      - Где?
      - Да тут!
      Жак, сидя на коне, озирался и никак не мог сообразить, откуда доносится голос кузины. Наконец, он увидел девушку, выходящую из-за скалы.
      - Ты почему так долго не отзывалась? Отец весь извелся! Ты что, не слышала, как я тебя звал?
      - А я тебе отвечала, - с деланным изумлением ответила Констанция, просто, наверное, водопад шумит слишком сильно, и ты не слышал моего голоса.
      Но по улыбке и глазам девушки Жак понял, что здесь что-то не так. Он спрыгнул с лошади и подошел к Констанции.
      - Ведь на тебя могут напасть, украсть, убить! Быстрее возвращаемся, отец вне себя от ярости.
      - Но у нас еще есть время, - Констанция посмотрела на солнце, - я обещала вернуться к полудню и как раз собиралась в обратный путь.
      - Да что ты, Констанция, вообще здесь делаешь? Я не понимаю...
      Девушка пожала плечами.
      - Ничего, любуюсь водой, слушаю водопад. Здесь так красиво... Неужели, Жак, ты этого не понимаешь?
      Жак с недоумением осмотрел окрестный пейзаж. Да в общем, ничего необычного здесь не было - вода, камни, кусты. Но что-то в поведении Констанции ему не нравилось.
      Он взял ее за плечи и пристально заглянул в глаза. Девушка не отвела взгляда.
      - Ты здесь была одна? - прошипел Жак.
      - Нет, не одна, - спокойно ответила Констанция.
      - Кто был с тобой? - разъярился Жак.
      - Вон, - показала девушка рукой, и Жак резко обернулся, готовый в любой момент выхватить пистолет.
      Перед ним стоял конь Констанции и мирно щипал траву.Констанция рассмеялась.
      - Ну и пуглив же ты, Жак. Я была тут со своим конем и с рыбами. Вот, смотри.
      Но Жак, как ни пытался, не мог рассмотреть в бурлящем потоке рыб, о которых ему говорила Констанция.
      - Да хватит, мне уже надоело! - разозлился Жак. - Я и так из-за тебя потерял много времени и вместо того, чтобы отдохнуть, мне пришлось скакать к этому ручью и волноваться. Больше одна ты никуда не пойдешь.
      А Филипп Абинье, в это время стоявший за водопадом, видел в разрывах струй стройную фигуру девушки и мрачного Жака, который что-то пытался ей доказать.
      - Как она красива! - прошептал Филипп, любуясь ореолом радуги, который обрамлял Констанцию. - Но она Реньяр, - тут же добавил Филипп, и губы его плотно сжались. - Она права, и нам лучше не встречаться. Это принесет несчастье и мне, и Констанции.
      - Скорее же, поехали! - торопил Жак Констанцию, ведь та уже сидела в седле, но все еще не спешила тронуть поводья.
      - Я только попрощаюсь с водопадом.
      Констанция взмахнула рукой, догадываясь, что Филипп видит ее сейчас. И тут же сердце Филиппа Абинье бешено забилось.
      <Она вспомнила обо мне, она передумала, я обязательно приду сюда!>
      Юноша забыл уже об осторожности, обо всем. Ему хотелось, чтобы Констанция увидела его сейчас. Он смотрел на серебристые брызги водопада, на марево, которое колебалось над водой, и внезапно вспомнил, где и когда он увидел Констанцию - это было в тот день, когда убили отца. Она - та маленькая девочка, вырывавшаяся из рук Жака. И он даже вспомнил тусклый блеск золотого медальона, матовое свечение жемчужины. Но самым ярким впечатлением были отливавшие зеленым глаза девочки, наполненные страхом и отчаянием. Он вспомнил клочья тумана, вспомнил пожухлую траву и даже явственно услышал глухие звуки выстрелов, тонущих в тумане.
      - Это была она, - прошептал Филипп, прикрыв глаза, - это из-за нее погиб мой отец. Но тут же оборвал себя:
      - Нет, это я ослушался отца, и он погиб из-за меня. Она здесь ни при чем, Констанция не виновата.
      Филипп, прижимаясь спиной к влажному скользкому камню, двинулся по каменному карнизу. Шумел водопад, струи низвергались, поднимая мириады брызг.
      Теперь уже мир не казался Филиппу таким прекрасным, он вновь стал суровым и жестоким, он вновь разделился на своих и врагов. И сейчас Филипп пробирался по самой границе между этими двумя лагерями и один неверный шаг, одно неверное
      Движение могли нарушить то хрупкое равновесие, которое держалось последние годы.
      И как ни старался Филипп, он не мог придумать место, где он, Филипп Абинье, и она, Констанция Реньяр, могут быть вместе.
      <Разве что этот камень, нагретый солнцем, посреди ручья, который лежит неизвестно на чьей земле... Неужели мы всегда будем на разных берегах и между нами будет мчаться обжигающе-холодный поток ненависти и вражды? Но ведь над
      Нами всеми светит одно солнце, плывут одни и те же облака, птицы, которые поют по утрам, будят и меня и ее. И ветер, пролетая над моим домом, так же стучит ставнями дома Реньяров. Но, может, стена, разделяющая нас, такая же как этот
      Водопад? С виду она непреодолима, - подумал Филипп, протянул вперед руку, и его кисть исчезла в клокочущей воде. - Но я же смог перейти с одного берега на другой. Должна же существовать тропа от одного берега к другому? Должны же
      Существовать мосты? А если их нет, то их нужно возводить>.
      И тут же Филипп зло оборвал себя. Он до боли в суставах сжал кулаки и вспомнил свирепый взгляд старого Гильома Реньяра, брошенный на него из-под косматых бровей. Он вспомнил нацеленный пистолет и огонь, полыхнувший из
      Ствола. Вспомнил, как отец покачнулся и рухнул на стерню, крикнув перед смертью: <Беги! Беги, Филипп!>
      И он, как заученную молитву, повторил:
      - Беги, беги, Филипп!
      - Тогда я убежал, - прошептал Филипп, - но теперь мне не к лицу бегать, я отомщу за тебя, отец.
      Выбравшись на другой берег, он отыскал своего коня, беззаботно пасущегося на лужайке, вскочил в седло и помчался к своему дому.
      Небо словно вторило мрачным мыслям Филиппа и быстро темнело. Из-за холмов плыли тяжелые мохнатые тучи, готовые вот-вот разразиться проливным дождем. Как ни торопил Филипп своего коня, все равно не успел добраться домой сухим. Дождь хлынул как из ведра. Казалось, с неба низвергается водопад. Филипп мгновенно
      Промок до нитки, но его мокрые губы все равно продолжали шептать одно слово, прохладное на вкус и горьковатое:
      - Констанция! Констанция!
      И тут же он добавлял, будто бы бередя раны, будто бы добавляя в бокал терпкого вина яд:
      - Констанция Реньяр! Реньяр! И почему, почему ты не родилась в другом доме? Почему ты носишь это ненавистное имя? Почему между нами кровь моего отца и кровь двух его братьев?
      Наконец, промокший до нитки, продрогший, он добрался до дома, быстро снял с лошади седло и завел ее в конюшню. Прикрываясь седлом от дождя, хотя и понимая, что это ни к чему, Филипп вошел в дом и сразу же, бросив у порога сумку с рыбой на пол, двинулся к жарко пылающему очагу.
      - Ну ты и вымок! - сказала сестра, продолжая стряпать.
      - Да, погода разбушевалась.
      - А рыбу ты привез?
      - Конечно, посмотри в сумке. Сестра тут же подняла тяжелую кожаную сумку и заглянула внутрь.
      - О, да ты, Филипп, замечательный рыбак! Две такие огромные рыбы! Значит, ты еще не забыл, чему тебя учил отец.
      - Нет, я ничего не забыл. У меня такая память,сестра, что я помню все до мельчайших подробностей. Я помню тот день, когда убили отца.
      - Не надо, не надо об этом, Филипп. Мать может услышать, расплачется, и тогда ты ее ничем не успокоишь.
      Она тут же отложила свою стряпню и принялась чистить рыбу.Когда девушка закончила, она строго посмотрела на брата, и на ее губах появилась улыбка, и до этого не очень приветливое лицо Лилиан преобразилось и засияло, как пышный букет, украшающий унылую комнату.
      - Давай брат, раздевайся, ведь ты весь промок до нитки и дрожишь как воробей.
      И тут же Филипп вспомнил Констанцию. Его мрачное лицо мгновенно прояснилось.
      - Чему ты улыбаешься? - обратилась к нему сестра.
      - Да так, подумал о воробье, - отшутился Филипп.
      - Раздевайся скорее, а то простынешь. И садись ближе к огню.
      Филипп стаскивал с себя мокрую одежду, но улыбка не сходила с его лица.
      - Мне кажется, что ты, Филипп, что-то от меня скрываешь, что-то произошло в твоей жизни.
      - Да ничего я не скрываю, - буркнул Филипп.
      - Нет-нет, скрываешь, я же тебя знаю хорошо и чувствую по выражению твоего лица, по взгляду, что какие-то приятные мысли занимают твою душу.
      - Лилиан, отвяжись, я тебя прошу, а не то я разозлюсь.
      - Брат, а не влюбился ли ты ненароком? - Лилиан всплеснула руками, обрадованная собственной догадке. - Точно, ты влюбился! Все мужчины одинаковы - стоит им только увидеть хорошенькую девушку, как на их лицах появляется масляная улыбка, а глаза начинают блестеть, как уголья в очаге.
      - Лилиан, если ты не отвяжешься, то я тебя выставлю на дождь.
      - Значит, я угадала и мой братец влюбился. Наш мрачный Филипп нашел свою избранницу.
      - Замолчи! - бросил мокрой рубашкой в сестру Филипп. Та ловко поймала ее и стала развешивать у очага, продолжая улыбаться своим потаенным мыслям.
      - Если ты не перестанешь улыбаться, Лилиан, я запущу в тебя сапогом.
      - Да хоть горшком можешь в меня запустить, все равно ты влюбился и не можешь этого скрыть.
      Филипп отвернулся, чтобы сестра не видела его лица. Он попытался убрать улыбку со своих губ, но это ему не удалось, она словно прилипла.
      А сестра подошла сзади, положила руки на плечи Филиппу и крепко его обняла.
      - Я очень рада за тебя, брат. И пожалуйста, не сердись на меня, я не желаю тебе зла, я действительно рада. А она красивая? - уже другим голосом зашептала Лилиан прямо в ухо Филиппу.
      - У меня нет слов! - сказал Филипп.
      - Ну, брат, это не объяснение. Ты хоть скажи, кто она и откуда. Я ее знаю? - и Лилиан принялась называть имена всех известных ей в округе девушек.
      Филипп каждый раз отрицательно качал головой.
      - Не старайся, Лилиан, у тебя все равно ничего не получится.
      Тогда Лилиан принялась перечислять молодых вдов. Но Филипп все равно продолжал качать головой и просить сестру остановиться. Но Лилиан уже разошлась. И Филипп знал, пока сестра не выговорится, она не остановится.
      Наконец, запас имен иссяк. И тогда Лилиан избрала другую тактику. Она обошла брата, села у его ног, оперлась руками о его колени и вопросительно заглянула ему в глаза.
      - Я буду смотреть в твои глаза и отгадаю ее имя. Ты сейчас думаешь о ней, это естественно, ведь ты ни о ком другом сейчас думать не можешь.
      Филипп утвердительно кивнул.
      - Вы с ней еще не целовались, хотя, зная твой скрытный характер, я уверена, что ты, даже если бы вы и целовались, мне этого не сказал. Погоди, погоди, - Лилиан придержала голову брата, - в твоих глазах стоит ее портрет.
      - Лилиан, не мучайся и не пытайся хитростью вытянуть из меня признание. Даже если ты два дня не будешь меня кормить, я тебе ничего не скажу.
      - Филипп, а если я тебе дам большой кусок свежего пирога?
      - С телятиной и луком? - словно бы торгуясь, произнес Филипп.
      - Нет, сегодня пирог с индейкой.
      - Если с индейкой, то не скажу. Если бы был с телятиной, может быть, я бы еще признался.
      - Но хочешь, Филипп, я отгадаю, какого цвета волосы у твоей избранницы?
      Филипп утвердительно кивнул головой. Лилиан прижала палец к своим губам, а потом, глядя прямо в зрачки Филиппа, словно буравя его насквозь,тихим, дрогнувшим голосом произнесла:
      - У нее темно-каштановые волнистые волосы. Филипп вздрогнул и отшатнулся от сестры.
      - Откуда ты знаешь? Лилиан засмеялась.
      - Это совсем несложно, брат, ведь у нас в округе нет ни одной блондинки.
      Пришло время засмеяться и Филиппу.
      - Может быть, завтра я тебе, Лилиан, и признаюсь во всем, а сегодня отстань от меня.
      - Хорошо, тогда садись к столу и будешь есть пирог. А я пока займусь рыбой.
      Вдруг скрипнула дверь и послышались шаркающие шаги.
      - Мама, не вставай, лежи, я подам тебе наверх, - сказала Лилиан.
      - Нет, дочь, я хочу сама приготовить рыбу, которую принес Филипп.
      Этель подошла к своей дочери и, обняв ее, прижала к себе.
      - Не обижайся, Лилиан, но ты не сможешь приготовить эту рыбу так, как мне хочется.
      - Мама, конечно-конечно!
      И Этель тут же принялась готовить рыбу. Ее движения были уверенными и ловкими, а на глазах стояли слезы. Ни Филипп, ни Лилиан не тревожили мать расспросами.
      За окном шумел дождь, скрипели деревья, и к стеклу то и дело прилипал какой-нибудь лист, подхваченный ветром.
      - Ну и погода разыгралась! - прислушиваясь к шуму ветра, к вою в дымоходе, произнесла Лилиан.
      - Такое было хорошее утро! - улыбнулся Филипп.
      - Так ведь осень, - сказала Этель, аккуратно укладывая рыбу в медный котелок. - Надо удивляться тому, что с утра было солнце, а не тому, что к вечеру пошел дождь.
      - Обычно в такую погоду у меня на душе неспокойно, - глядя в темное окно, сказала Лилиан и прижала руку к груди.
      - Да, это всегда так, - ответила пожилая женщина своей дочери. - Когда льет дождь и воет ветер, мою душу тоже охватывает тоска. Ведь такой-же поздней осенью погиб наш отец.
      - Не надо, мама, - Лилиан подбежала к матери и обняла ее.
      Филипп отложил вилку и пряча лицо от женщин, стал смотреть в огонь очага. Его настроение менялось ежесекундно. То вдруг сердце заполняла радость, то вдруг оно начинало разрываться от тоски. То злость переполняла его, и кулаки сжимались так сильно, что белели суставы, то на губах появлялась улыбка, глаза начинали сверкать. То гнетущие предчувствия начинали давить ему на плечи, и Филипп
      Втягивал голову. То, вдруг вспомнив звонкий голос Констанции, он расправлял свои плечи и блаженно потягивался.
      Ни Филипп, занятый своими мыслями, ни Этель, ни Лилиан даже не подозревали, что готовит им грядущая ночь. Они находились в тепле за толстыми стенами дома, пылал очаг, весело потрескивали поленья, а в котелке готовилась еда.Им было невдомек, что сейчас творится в кромешной тьме, изредка рассекаемой вспышками молнии.
      Наконец, Этель встала со своего кресла, подошла к очагу и, подняв медную крышку над котелком, заглянула внутрь.
      - Вот уже и рыба готова. Лилиан потянула носом.
      - Какой ароматный запах! Как давно мы не ели рыбы!
      - Ты молодец, Филипп, - сказала мать, - что выполнил мою просьбу, не поленился и съездил к ручью.
      - Мама, может быть, я поеду туда и завтра и еще привезу рыбы?
      Этель ничего на это не ответила. Но только как-то странно посмотрела на сына, словно почувствовав какую-то загадку в его словах, словно он сказал лишь первую часть фразы, оборвав ее на самом главном.
      А Лилиан, перехватив взгляд Филиппа, улыбнулась самыми уголками губ. Филипп погрозил ей пальцем и на всякий случай показал кулак.Лилиан прыснула смехом.
      Мать посмотрела на сына и дочь, и на ее губах появилась улыбка, мгновенно разгладившая морщинки. Даже ее волосы теперь не казались Филиппу такими седыми. А может быть, виною тому был полумрак, царивший в доме, тепло, исходящее от очага.
      - Так когда же мы сядем ужинать? - поинтересовался Филипп. - Рыба ведь уже готова?
      Его ноздри хищно затрепетали. Он чувствовал страшный голод, хотя только что съел большой кусок пирога.
      Сестра с недоумением посмотрела на полуобнаженного брата.
      - Филипп, мне кажется, тебе следует одеться. Филипп, казалось, только сейчас и заметил, что сидит полуобнаженным. Он тут же вскочил, снял уже сухую рубаху и накинул ее на плечи.
      - Не спеши, Филипп, - сказала Этель, - ваш отец говорил, что рыбу нужно есть холодной. Только тогда можно почувствовать всю ее прелесть и нежность.
      - Хорошо-хорошо, мама, пусть остынет, я же не тороплю.
      А за окном надсадно выл ветер, хлопали ставни и вою ветра вторили два пса.
      Чего они волнуются, Филипп? - спросила Лилиан у брата.
      Тот пожал плечами и прислушался.
      - Наверное, что-то не так, Филипп, - вновь сказала Лилиан.
      Филиппа тоже вдруг охватило беспокойство. Он нехотя поднялся с кресла, накинул на плечи старый кожаный плащ, взял в руки фонарь и несколько мгновений раздумывал, прежде чем переступить порог. Собаки зло залаяли.Тогда Филипп Абинье толкнул ногой дверь и вышел под холодный дождь, держа высоко над головой фонарь.
      - Кто здесь? Кто здесь? - раздался голос Филиппа в темноте.
      Лай мгновенно прекратился.
      И вдруг Филипп заметил темный силуэт всадника.Блеснула молния, и Филипп успел разглядеть тяжелый пистолет, нацеленный прямо ему в грудь.
      - Кто ты? - послышался из темноты голос. Филипп прижался к стене и пожалел, что прихватил с собой фонарь, ведь теперь он был виден и являлся
      Хорошей мишенью.
      Из темноты послышался смех:
      - Так кто ты?
      - Я Филипп Абинье, - дрогнувшим голосом сказал парень.
      - Ты Филипп Абинье, а я твой дядя Марсель. Филипп осторожно направил луч фонаря в лицо всаднику. Тот уже успел спрятать пистолет и тяжело слезал с лошади. Филипп бросился к ночному гостю и хотел было его обнять, но Марсель придержал племянника.
      - Погоди, погоди, дорогой, я ранен, осторожно. И только тут Филипп заметил пятна крови на плече своего дяди.
      - Поставь лошадь в конюшню, сними седло, а потом поможешь мне добраться до дома.
      Филипп сразу же бросился выполнять приказание. Его сердце заколотилось в предчувствии беды. Расседлав лошадь и всыпав в кормушку овса, Филипп вернулся к
      Своему дяде, который стоял, прислонившись к стене и морщась от боли.
      Дверь дома вновь отворилась и послышался обеспокоенный крик Лилиан:
      - Филипп, Филипп, что-то случилось? Где ты? Почему я тебя не вижу?
      - Кто это? - бледными губами прошептал Марсель.
      - Да это же Лилиан. Мама тоже в доме.
      - А слуги?
      - Служанку мы отпустили проведать родителей, в доме только свои.
      - Тогда помоги. Дай я обопрусь на твое плечо.
      Филипп, бережно поддерживая, ввел своего дядю в дом.
      Лилиан, увидев окровавленного небритого мужчину,всплеснула руками и вскрикнула.
      - Тише! Тише, Лилиан, это я, твой дядя. Лилиан тут же бросилась к нему навстречу. А вот Этель была почти неподвижна. Она только повернула голову, пристально глядя на своего брата, не зная, радоваться ли его появлению или огорчаться.
      ГЛАВА 8
      Единственное, что произнесла Этель Абинье, когда ее раненого брата Марселя усадили в низкое кресло, так это:
      - Немедленно закройте ставни! Никто не должен видеть, что происходит в нашем доме.
      Марсель поморщился от боли и утвердительно кивнув, сказал:
      - Да, да, сестра, ты как всегда права. Этель поднялась, подошла к брату и начала стягивать с него насквозь промокшую одежду. Мужчина морщился от нестерпимой боли, скрежетал зубами.
      Наконец, тяжелый плащ и куртка были развешены у очага.
      - Наклонись, я сниму рубашку.
      - Осторожно! - попросил Марсель. Этель стащила рубашку с плеч своего брата и тяжело вздохнула, глядя на его рану.
      - Проклятые солдаты, все-таки зацепили меня! Марсель покосился на свое правое плечо с глубокой раной.
      - Сейчас, сейчас. Марсель, - зашептала Этель, - Лилиан, быстрее дай горячей воды!
      Девушка сняла котелок с водой и подала матери.
      Марсель морщился, скрежетал зубами, до крови прикусывал губы, но не проронил ни единого стона.
      Филипп с восхищением следил за тем, как ловко управляется его мать с огнестрельной раной и как мужественно терпит боль его дядя.
      - Принеси сухую одежду, - приказала Этель дочери.Та несколько мгновений раздумывала, а потом быстро побежала наверх.
      А Этель встряхнула куртку, чтобы аккуратнее развесить ее у очага, и к ее ногам упал сложенный вчетверо лист бумаги. Она наклонилась и подняла его.
      Марсель хотел забрать, но сестра отстранила руку брата. - Погоди, я умею читать.
      Она развернула лист и быстро прочла. Это было такое же объявление, какое сорвал Филипп со столба на площади в селении.
      - Оказывается, мой брат замешан в грабежах и обвиняется в измене королю... - каким-то бесстрастным голосом сообщила Этель.
      Марсель поморщился, но на этот раз уже от досады.
      - Завтра же я покину твой дом, сестра.
      - Я тебя, Марсель, об этом не просила. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько сочтешь нужным. У меня всегда найдется для тебя кусок хлеба и стакан вина, - женщина нервно скомкала лист бумаги и швырнула его в пламя камина.
      Спустилась Лилиан, она несла одежду. Подойдя, положила ее на стол.
      - Вот что я принесла.
      Филипп, едва взглянув на одежду, сразу же узнал, кому она принадлежит. Он встрепенулся и вскочил из-за стола.
      - Так ведь это же одежда отца, Лилиан, как ты могла! Сейчас же отнеси назад!
      - Я узнаю своего племянника. В твоих жилах действительно течет горячая кровь Абинье. Ты похож на своего отца, Филипп, и можешь этим гордиться.
      - Сын, я знаю, что делаю, - твердо сказала Этель, расправляя накрахмаленную рубаху. - Надевай, Марсель, я тебе помогу.
      Филипп недоуменно пожал плечами. Ведь одежда отца - это было самое дорогое для его матери. Он абсолютно не мог взять в толк, почему она поступила так, а не иначе, почему она согласна расстаться с самыми дорогими для нее вещами.
      - Возможно, одежда моего мужа будет тебе великовата, Марсель, но ничего не поделаешь, Робер был крупным и видным мужчиной.
      - Да и я не промах, - пошутил Марсель.
      И сейчас Филипп вновь почувствовал, что мать, наконец, вновь стала сама собой и власть в доме опять перешла к ней. Он хоть и был единственным мужчиной, но спорить с матерью не решился.
      <Наверное, ей действительно виднее и она знает, как надо поступать>, подумал Филипп.
      А Этель помогала одеться брату.
      - Я и подумать не могла, что мой брат станет когда-нибудь скандально известным, что его будут разыскивать солдаты, будут за ним охотиться, а за его
      Голову будут предлагать вознаграждение.
      - Ты что, стыдишься меня, Этель? - негромко спросил Марсель.
      - Нет, брат, я тебя слишком хорошо знаю и понимаю, что все, что написано в этом объявлении - выдумка и вранье.
      - Вот тут ты, Этель, ошибаешься, это не совсем так. Я действительно участвовал в заговоре, но он провалился, и я вынужден скрываться.
      - Ты можешь оставаться у нас, пока не окрепнешь. Еды у нас хватит, а мои дети никогда тебя не выдадут, Марсель, они умеют держать язык за зубами.
      - Вот этого, сестра, я как раз боялся меньше всего. Я знаю, чья кровь течет в моих жилах. Ведь ни в нашем роду, ни в роду твоего мужа никогда не водились предатели.
      Филипп расправил плечи. Ему явно польстил комплимент дядюшки Марселя.
      - Сколько лет мы не виделись, сестра? Этель задумалась, глядя в огонь.
      - Да, давненько, брат, раньше мы никогда так надолго не расставались.
      - Так сколько же, все-таки? - вновь задал вопрос Марсель.
      - Года четыре уже прошло.
      - Пролетели как одно мгновение, - сказал Марсель Бланше, застегивая пуговицы.
      Только сейчас Лилиан и Филипп смогли рассмотреть своего родственника. Это был довольно крепкий мужчина, его лицо было решительным и смелым. Он чем-то очень походил на свою сестру. Но чем? Ни Филипп, ни Лилиан сразу не могли
      Определить. Волосы Марселя Бланше были растрепаны. Его мощный подбородок скрывала темная борода, а усы были лихо закручены. И весь облик Марселя Бланше говорил о том, что он не привык останавливаться перед трудностями и пасовать перед препятствиями, которые судьба щедро отпустила на его долю.
      Прошло несколько дней. Марсель Бланше окреп, его рана затянулась. Он даже
      Спускался из дальней угловой комнаты в столовую, и они все вчетвером обедали.
      - Так, где тебя носило, -Марсель? - спрашивала Этель своего младшего брата.
      - О, сестра, об этом долго рассказывать и сейчас мне не хочется вспоминать все тяготы и невзгоды, выпавшие на мою долю.
      - Расскажи, Марсель, - просил Филипп и в его глазах появлялся блеск, ведь ему страстно хотелось узнать о приключениях, выпавших на долю его дяди.
      - Где я только не был! Проще назвать места и земли, куда не ступала моя нога, чем перечислить все те города и селения, где мне довелось побывать.
      Он поднимал голову и задумывался. На его лице происходили странные вещи. Брови сами ползли вверх, на лбу появлялись морщины, глаза то злобно сверкали, то вдруг в них появлялся какой-то мягкий блеск и они делались влажными. А губы то вдруг становились жесткими, то растягивались в мимолетной улыбке.
      - Расскажи, расскажи. Марсель, - просила Лилиан, - ведь я же никуда не выезжала из этих мест и ничего не видела.
      - Знаешь, Лилиан, люди живут везде.
      - И что. Марсель, везде живут так же плохо, как и у нас?
      - Нет, не везде. Кое-где живут получше, но везде хватает несчастий и бед.
      - Так почему же, брат, тебя называют изменником и за твою голову предлагают большие деньги?
      - Моя голова, сестра, действительно кое-чего стоит, - и он прикасался двумя пальцами к виску. - Я не просто ношу ее на плечах, она кое о чем еще умеет думать, а глаза видеть, что в этом мире несправедливо. А в жилах Бланше течет горячая кровь, и я не могу видеть несправедливость, мне сразу же хочется схватиться за оружие и все изменить в этом мире. Мне хочется, чтобы такие как
      Ты, как твои дети, были счастливы хоть немного, чтобы кончилось вот это беспросветное существование для простого народа, чтобы они увидели солнце.
      - Брат, ты говоришь странные вещи. Но тебе, в конце концов, виднее. Я знаю, что ты всегда был честным человеком.
      - Э-э, нет, сестра, не всегда Марсель Бланше был честным человеком. Иногда мне приходилось обманывать, для того, чтобы как можно скорее достичь нужного результата. Иногда нагло врал... Но знаешь, сестра, я не раскаиваюсь в своих проступках и думаю, бог меня простит. Ведь у меня на сердце никогда не было злобы и все, что я делал, я делал для того, чтобы хоть кому-то на этом свете стало легче жить. Так что думаю, ты со мной согласишься, что живу я на этом свете не зря.
      - Успокойся, Марсель, - Этель клала свою руку на плечо брата и крепко сжимала пальцы, - лучше скажи, как ты себя чувствуешь.
      - О, чувствую я себя прекрасно! Я давно уже не спал в чистой сухой постели, давно так вкусно не ел и давно на меня так приветливо никто не смотрел.
      Марсель подмигнул Лилиан. Та залилась румянцем и засуетилась у стола, убирая пустые блюда.
      - Марсель, не смущай мою дочь. Она очень молода и падка на комплименты.
      - Мама, мама, зачем ,ты так говоришь? - вновь вспыхнула и залилась румянцем Лилиан.
      - Я говорю правду, дочь. Я знаю Марселя, он всегда нравился женщинам, как замужним, так и молоденьким. Он привык кружить им головы, а потом оставлять.
      - Это правда. Марсель? - поинтересовалась Лилиан.
      - О, да, если моя сестра говорит обо мне так, то это чистая правда. Тем более, Этель никогда не врет, этим она отличалась от меня всю жизнь.
      - А ты, Марсель, любишь приврать? - хохотала Лилиан, ставя перед родственником большое блюдо с мясом и подкладывая ему самые лакомые куски пирога.
      - Жизнь - не такая простая штука, как я думал раньше. И я сам не знаю, почему у меня все пошло на перекосяк, почему я стал жестоким, почему ненавижу подлецов и люблю честных людей.
      Вдруг Филипп насторожился. Он приложил палец к губам и подал всем знак замолчать. Было слышно, как потрескивают поленья в очаге, как шумит за окнами ветер, как булькает вода в котлах.
      - Что такое, Филипп? - насторожился Марсель Бланше, хватаясь за оружие.
      - Мне показалось, что я слышал топот лошадей, - негромко, но испуганно произнес Филипп.
      - Лошадей? Неужели они выследили? Неужели они знают, где я прячусь?
      Этель испуганно вскочила из-за стола, подбежала к окну, приоткрыла ставни и выглянула на улицу.
      - Да нет, все спокойно.
      - А я уже испугался, - откладывая пистолет в сторону, сказал Марсель Бланше, - думал, что накликал на вас беду. Как же вы жили, сестра, все эти годы? - поинтересовался Марсель.
      - По-разному, брат. Тяжело жили.
      - А как ваши соседи?
      - Кого ты имеешь в виду? Реньяры?
      - Ну да, - кивнул Марсель, его губы нервно дернулись.
      - Будь они прокляты, эти Реньяры. И дал же нам бог таких соседей!
      - Что, они все продолжают бесчинствовать?
      - Да, Марсель, да. На них нет никакого удержу. Они не боятся ни королевских солдат, ни судьи, ни прокурора. Они потеряли стыд и совесть. Вот Филипп видел, как они выгнали крестьян со своей земли. Представляешь, Марсель, те уже лет восемьдесят арендовали их землю, построили дом, завели скот, собирали хороший урожай, честно рассчитывались с Реньярами. А старший сын Гильома, Виктор, почему-то посчитал, что они платят мало и налетел с бандой своих