Констанция (Книга 1)

      Филипп стоял, опустив руки, и угрюмо смотрел на все происходящее.
      Солдаты привычно занимались своим делом. В их действиях не было ни злости, ни радости, они особенно не усердствовали, но пытались делать вид, что старательно выполняют приказание офицера.
      Филипп, повернув голову, покосился и посмотрел на карету, запряженную четверкой лошадей, и увидел крючковатый профиль. Это был судья Молербо, который в свое время вел дело об убийстве его отца Роберта Абинье. И Реньяры были оправданы. Неизвестно, каким способом им удалось оправдаться: может быть, подкупом, может быть, посулами, а может быть угрозами. Но это не меняло дело. Филипп Абинье все равно презирал судью Молербо.
      Тот мизинцем опустил штору, и она скрыла его. <Так вот кто это все затеял!> - подумал Филипп. Наконец, все солдаты собрались во дворе. Офицер постучал пальцем. Дверь кареты приоткрылась.
      - Господин судья, мы никого не нашли.
      - Плохо искали! - рявкнул судья Молербо и захлопнул дверь.
      Офицер вновь открыл дверь кареты.
      - А может быть, его кто-нибудь предупредил и он опять убежал? Этот Марсель изрядная бестия и поймать его будет не так-то просто.
      - Да, я знаю, я уже целый месяц за ним охочусь, - он крючком согнул указательный палец и поманил Филиппа к карете.
      Тот стоял, переминаясь с ноги на ногу, пока ствол пистолета не подтолкнул его в спину.
      Голос судьи разительно изменился, он стал елейным и даже немного заискивающим:
      - Садись, садись в карету, мы с тобой немного прокатимся.
      Филипп посмотрел на мать, на сестру, не решаясь ступить на подножку кареты.
      - Оставьте моего сына в покое! Что он вам сделал? Он ничего не знает, ничего, он еще очень молод!
      - Не беспокойтесь, мадам, - ласково сказал судья Молербо, - я не причиню зла вашему ребенку, тем более, он и мне очень нравится. Садись!
      Филиппа больно задело слово <ребенок>, ведь он считал себя настоящим мужчиной.
      Да он и был таким. Все хозяйство держалось на его плечах, и семья Абинье не разорилась только благодаря стараниям Филиппа.
      Он сел в карету, стараясь держаться независимо и гордо. Судья дал указание, кучер натянул вожжи и карета, плавно покачиваясь на рессорах, выехала со двора. Отряд солдат во главе с офицером сопровождал карету.
      - Верните, верните мне моего сына! - слышался крик мадам Абинье.
      Но никто не обращал внимания на стенания пожилой женщины. Судья Молербо недовольно поморщился. Он поправил свой аккуратно завитой парик и почесав ука
      Зательным пальцем нос, подмигнул Филиппу так, словно они были давними друзьями и их связывала какая-то тайна.
      - Ты смелый и честный парень, мне очень нравится твое открытое лицо и думаю, ты поможешь правосудию.
      Филипп почувствовал, как по спине двумя струйками побежал холодный пот, но его лицо осталось непроницаемым.
      Он прекрасно знал, о чем сейчас попросит судья.Но разговор повернулся совершенно в другое русло.
      - Говорят, Филипп, Реньяры никому не дают покоя. Я вспоминаю то дело и теперь, честно тебе признаюсь, сожалею, что оправдал тех головорезов.
      - Да, да, господин судья, от них буквально нет житья. Они досаждают всем, третируют всю округу, выгоняют людей из их домов, забирают скот. А у одного арендатора забрали урожай.
      - Какие мерзавцы! - улыбнулся судья Молербо. Филипп разговорился, а этого судье только и надо было.
      - Так ты говоришь, они совсем бесчинствуют и распустили руки?
      - Да, господин судья.
      - Поговаривают, что они не лояльны к королю?
      - Вот этого я не могу вам сказать, господин судья, я сам с ними не встречаюсь, поэтому не могу ответить на ваш вопрос.
      И тут Филипп спохватился, вспомнив, что Констанция тоже принадлежит к роду Реньяров и если судья расправится с Реньярами, то пострадает и его возлюбленная.
      - Ты о чем-то задумался, Филипп? - усмехнулся судья. - Может быть, ты знаешь больше, чем я, но боишься говорить? Так смею тебя заверить, не стоит никого бояться, ведь закон будет на нашей стороне. И у нас хватит сил, чтобы расправиться с любым, кто посягнет на твою независимость.
      - Господин судья, но я ничем не могу вам помочь, хотя я был бы очень вам благодарен, если бы вы избавили всех окрестных жителей от бесчинств Реньяров.
      - Что ж, я могу сделать это, - он обернулся и посмотрел на солдат, которые, растянувшись по дороге, ехали за его каретой. - Но мне нужна и твоя помощь, Филипп, только ты можешь мне помочь.
      - Чем? - воскликнул Филипп Абинье.
      - Тем, что так сильно ненавидишь Реньяров. Мы уже давно ищем одного человека, думаю, тебе известно его имя - Марсель Бланше.
      - Да, господин судья, это наш родственник.
      - Кажется, он приходится тебе дядей, - показал свою осведомленность судья, - правда, по линии матери.
      - Да, вы правы, господин судья, но я его не видел уже очень давно, Филипп соврал с абсолютно спокойным лицом.
      - Ты говоришь, давно, это сколько - день, два, неделя?
      - Нет, господин судья, очень давно.
      - Сколько же это - давно?
      - Несколько лет, господин судья, по-моему, года четыре.
      - Ты говоришь, парень, четыре года? Это очень большой срок. А вот мне донесли, что он сейчас находится в этих краях, что он ранен и только чудом ушел от погони.
      - Не знаю, господин судья, но если вы думаете, что мой родственник может быть не лояльным по отношению к нашему королю, то вы ошибаетесь.
      - Вот об этом, парень, лучше судить мне, а не тебе, - лицо судьи сразу же сделалось злым и строгим, а Филипп мгновенно пожалел, что был откровенен с этим человеком. - Если Марсель Бланше еще не появился в этих краях и не был в вашем
      Доме, то я уверен, что он в ближайшем времени объявится. Я точно знаю, что ему не удалось покинуть Францию. И я с удовольствием помог бы тебе, Филипп, расправиться с Реньярами, ведь это твоя заветная мечта, я вижу по глазам.
      Филипп кивнул.
      - Но ты для этого тоже должен кое-что сделать.
      - Что же я должен сделать?
      - Когда мятежник и изменник короля Марсель Бланше появится в вашем доме, ты должен всего лишь сообщить об этом мне и постараться задержать его до прибытия солдат. Ты согласен?
      Филипп вздрогнул и прижался спиной к подушке.
      - Господин судья, я не смогу это сделать.
      - Ну что ж, ты вправе поступать так, как считаешь нужным, но тогда и я не стану помогать тебе и в конце концов, Реньяры прикончат ваш род. Вернее, не захочу, как ты не захотел помочь мне.
      Филипп молчал.
      - Ну что ж, кажется мы с тобой обо всем поговорили и ты можешь быть свободен. И тогда не приходи за помощью ко мне, будешь выпутываться сам.
      Хорошо, господин судья, я все понял.
      - Нет, парень, ты ничего не понял, ты слишком молод и слишком честен, и судья Молербо положил руку на плечо офицера, сидевшего в углу кареты.Тот, поняв, чего желает господин судья, распахнул дверь и на ходу вышвырнул Филиппа на обочину.
      Парень упал в грязь и долго сидел на земле, слыша хохот солдат. А карета судьи быстро удалялась.Наконец, чертыхаясь, Филипп поднялся на ноги, отряхнул
      Грязь и побрел к дому.
      Мать и сестра собирали разбросанные вещи, втаскивали в дом сундуки, ставили на место мебель.Увидев сына, Этель обрадовалась.
      - Они тебя били, Филипп?
      - Нет, мама, - единственное, что сказал Филипп и пошел в конюшню. Марсель! Марсель! - негромко окликнул Филипп.
      Зашелестела солома, с грохотом упало несколько широких досок, и перед Филиппом появился Марсель Бланше с пистолетом в руке.
      - Ну что, ты испугался, парень?
      - Нет, дядя, - сказал Филипп.
      - Что они у тебя спрашивали, они искали меня?
      - Да.
      - Судья Молербо, наверное, предложил тебе свою помощь, Филипп?
      - Да, он говорил, что уничтожит всех Реньяров, если я скажу ему, где прячешься ты.
      - Как вижу, ваша сделка не состоялась, - немного горько улыбнулся Марсель Бланше, пряча пистолет за пояс.
      - Не состоялась и не могла состояться, ведь ты сам говорил, что ни в роду Бланше, ни в роду Абинье никогда не было предателей.
      - Молодец, парень! Молодец! - и Марсель крепко прижал к своей груди перепачканного в грязь племянника.
      Они несколько минут так и стояли - мужчина, умудренный опытом и юноша, еще не вкусивший жизни.
      Наконец Марсель Бланше разжал объятья и уселся на ступеньку лестницы, ведущей на чердак.
      - Понимаешь, племянник, у меня сейчас безвыходное положение.
      - Почему, Марсель?
      - Я не могу оставаться в доме моей сестры, потому что своим присутствием подвергаю вас опасности. И поэтому, наверное, мне придется покинуть ваш гостеприимный дом.
      - Марсель! Марсель, не спеши, подумай, ведь тебя никто не гонит. У нас хватит еды, а моя мать и Лилиан тебя любят.
      - Да, мать меня любит, но больше она, как всякая мать, любит тебя и Лилиан. А солдаты наверняка вернутся и тогда неизвестно, успею ли я спрятаться, и вы пострадаете за то, что укрывали мятежника и изменника короля. Как ни прискорбно, но опять, вероятно, моя жизнь превратится в сплошные скитания, в погони, в стрельбу... Боже, как мне все это надоело! обхватив голову руками, произнес Марсель.
      - Так не уезжай, будь с нами.
      - Пойми, Филипп, здесь есть еще одна закавыка:я человек, который не имеет ничего, кроме верного коня, кожаного плаща и пары пистолетов.
      - Марсель, но мы уже успели привыкнуть к тебе, неужели тебе у нас плохо?
      - Мне у вас, Филипп, слишком хорошо, но я боюсь, что вам будет плохо.
      - Нет, Марсель, я хозяин в доме. И даже если мать и Лилиан будут против, я настою на своем. Мне хочется, чтобы ты остался.И в этот момент на губах Марселя Бланше появилась лукавая улыбка.
      - Филипп, - он вскочил со ступеньки лестницы и хлопнул племянника по плечу, - скажи, пришелся по вкусу мой подарок?
      Филипп от неожиданности вздрогнул и растерялся.
      - Откуда? Откуда ты знаешь, что я встречался с Констанцией?
      - Да это видно по твоему лицу, у тебя на лбу написано.
      - А мать? Лилиан? Что они думают?
      - Они давным-давно обо всем догадались. Ведь ты не умеешь хранить тайны, ты слишком прям и честен, на твоем лице как в зеркале отражаются все чувства.
      - Марсель, она была счастлива, ей очень понравился перстень!
      - Ну вот, хоть кому-то мое появление принесло радость.
      - Да, да, она радовалась как маленький ребенок, вертя в руках перстень. Но знаешь. Марсель, вот в чем беда - он оказался ей велик. Он сваливался даже с указательного пальца.
      Марсель громко, не боясь, расхохотался.
      - Я могу сказать, Филипп, что у тебя хороший вкус.Если этот перстень ей оказался велик, значит, это очень изящная девушка. А то, что он велик, не переживай. Придет время, она располнеет и перстень будет ей в пору. Наверное, племянник, сегодня ты признался ей в любви.
      - Нет, Марсель, я не смог.
      - Как не смог? Тебе не хватило смелости или ты не сумел подобрать слова?
      - Я не знаю. Марсель, я все время хотел, думал об этом, шептал слова... Но. когда увидел ее, слова куда-то запропастились, как будто ветер выдул их из головы.
      - Вот это, Филипп, ухе непорядок, нельзя из-за любви терять голову, и девушка должна знать, что ты ее любишь, иначе и она не сможет признаться тебе в своих чувствах.
      - Мне кажется, она догадывается, что я люблю ее.
      - Откуда ты это знаешь?
      Филипп вновь пожал плечами и, тряхнув головой, сказал:
      - Она сама поцеловала меня.
      - Вот это здорово! - и Марсель, взяв своего племянника за плечи, крепко встряхнул. - Правда, лучше было бы, если бы ты первым поцеловал ее, но если девушка поцеловала тебя - это очень хороший знак, значит, она очень тебя любит.
      - Правда? Правда, Марсель, ты думаешь, она любит меня по-настоящему?
      - Ну конечно же, только пока не говори об этом матери и сестре.
      - Я никому не скажу об этом, никому не признаюсь, кроме тебя.
      - Да тебе и признаваться не надо, стоит только взглянуть на тебя, как сразу же становится ясно, что тебя поцеловала девушка, которая тебе очень небезразлична.
      - Ну хватит вам вести тайные переговоры! - на пороге появилась Этель, ее лицо было озабоченным и строгим. - Помогите втащить сундуки, эти мерзавцы выволокли их на улицу, как будто не могли посмотреть в доме.
      - Пошли, - сказал Марсель, обнимая за плечи племянника.Лилиан складывала подушки, собирала разбросанную одежду и полотенца.
      - Марсель, я так испугалась, - воскликнула девушка, - когда один из солдат зашел в конюшню!
      - Лилиан, не стоит беспокоиться, я сделал себе очень глубокую нору. А солдаты короля ленивы, они проявляют прыть только тогда, когда им что-то надо стащить или когда видят такую привлекательную девушку, как ты. Правда, тогда их
      Прыть направляется в другую сторону.
      Лилиан вспыхнула.
      - Марсель, зачем ты говоришь гадости!
      - Да нет, племянница, я говорю правду.
      - Тащите этот сундук наверх! - строго приказала мадам Абинье и мужчины, кряхтя, поволокли тяжеленный дубовый сундук, окованный железными полосами, на второй этаж.
      Все более холодными становились дни. По утрам густой туман стлался над долинами и холмов не было видно из окон дома Абинье. Иногда по целым дням шел мелкий однообразный дождь.
      Но ни туман, ни дождь, ни пронзительный холодный ветер не могли остановить Филиппа. Он натягивал на плечи тяжелый кожаный плащ, седлал свою лошадь и каждое утро отправлялся из дому к ручью. И каждый раз его сердце сжималось, каждый
      Раз ему казалось, что Констанция будет ждать его в условленном месте.
      Но день проходил за днем, а Констанция так и не появлялась у ручья. Об этом говорило кольцо с жемчужиной. Оно висело на сучке и тускло поблескивало. Это было единственное яркое пятно в мрачном сером пейзаже, ведь листьев на деревьях уже не было, они, потемнев от дождей и тумана, лежали на земле.
      Филипп садился на мокрый камень и пристально смотрел на сверкающий перстень, думая о Констанции.
      <Где же она? Почему не приходит? Может, она забыла обо мне, вычеркнула из своей памяти? Нет, этого не может быть, ведь не может же она забыть все, что с нами здесь было! Может быть, с ней что-то случилось? Может, она заболела и сейчас нуждается в помощи, а жестокие Реньяры даже не хотят помочь девушке?>
      Но он тут же одергивал себя, понимая, что смотрит на старого Гильома Реньяра и на его сыновей своими глазами и примеряет к ним свои отношения.
      <А ведь, как говорила Констанция, все Реньяры жалеют и любят ее. Может быть, действительно, она больна?>
      И он вспомнил, как в прошлом году поздней осенью простыла и лежала в бреду Лилиан. Вспомнил, как она металась по подушкам, просила пить, вспомнил ее горячие руки, растрепанные волосы, вспомнил озабоченное лицо матери с застывшими слезами на глазах. Целую неделю Лилиан пролежала тогда, почти не приходя в сознание. Она бредила, шептала какие-то имена, кому-то клялась в верности.
      Мать сидела у изголовья ее кровати, потупив взор, и гладила дочь по щекам, а время от времени клала на ее горячий лоб мокрое полотенце.Филипп входил в комнату сестры, несколько минут стоял, чувствуя, что ничем не может помочь своей сестре.Но Лилиан вскоре поправилась, и в доме Абинье все пошло своим чередом. По утрам Лилиан готовила завтрак, мать занималась рукоделием, штопала белье. Служанка убиралась в комнатах, а Филипп занимался хозяйством...
      Дождь монотонно барабанил по шляпе, по плащу. Голые черные ветки подрагивали и с них осыпались крупные капли.
      Филипп протянул руку и прикоснулся к перстню. Он был холоден и влажен.
      - Ну, что же не идет твоя хозяйка? Я же так хочу ее увидеть, сжать ее тонкие пальцы в своих ладонях, хочу признаться ей в своей любви. А если бы руки Констанции замерзли, я бы сжал их в своих ладонях, поднес ко рту и жарко дышал на них. Но она не идет... Может быть, она действительно меня не любит и я ей безразличен? Тогда почему она меня поцеловала?>
      И Филипп облизывал пересохшие губы и до хруста сжимал кулаки.Пора было уезжать, но он каждый раз медлил, не находя в себе силы подняться с мокрого холодного камня. Он подолгу смотрел на воду, но сейчас она уже не радовала его взор. Желтые и красные листья проплывали по ручью как бесцельно прожитые дни. На душе становилось больно, сердце сжималось, кровь стучала в висках.И он вновь продолжал произносить имя, как будто оно было каким-то магическим заклинанием и могло заставить Констанцию прийти-к ручью, бросив все, что удерживало ее в доме.
      Откуда было знать Филиппу Абинье, что старый Гильом Реньяр, его заклятый враг, занемог и постоянно требует к себе Констанцию, которая не может отойти от него ни на шаг. С самого утра и до позднего вечера Констанция проводила возле своего опекуна. Тот наотрез отказался ложиться в постель и с трудом сидел в кресле возле жарко пылающего камина. У него постоянно мерзли руки, и хоть комната была жарко натоплена, все равно его тело пронизывал озноб.
      - Прикрой окно, - просил старый Реньяр, обращаясь к Констанции.
      Та смотрела на плотно закрытые рамы и, не решаясь возразить старику, подходила к ним и делала вид, что закрывает окно.
      - Ну вот, теперь стало теплее, - вздрагивал старик и протягивал озябшие руки к огню.
      Констанции иногда казалось, что он подставляет их слишком близко и его полупрозрачные старческие руки чуть ли не лижут языки пламени. Тогда она подходила к Гильому и пыталась занять его каким-нибудь разговором.
      На какое-то время старик отвлекался, на его бескровных губах даже появлялась улыбка, а седая голова мелко тряслась от смеха. И тогда старик начинал вспоминать что-нибудь из своей жизни. Он рассказывал, как воевал с соседями и почему-то самые страшные истории, в которых рекой лилась кровь и гибли люди, казались Констанции в рассказах Гильома смешными. А еще он любил
      Рассказывать о том, сколько денег потратил на то, чтобы подкупать судей и солдат.
      И в самом деле, когда Гильом рассказывал, то становилось ясно - не так уж страшен этот старик, хотя и жесток. Куда страшнее люди, за деньги продававшие свою совесть и честь, которые, находясь на службе у короля, соблазнялись на подкуп и решали дела в пользу Реньяров.
      Гильом ничего не скрывал от Констанции. Он чувствовал, что смерть его близка и поэтому хотел быть откровенным до конца. Но все-таки, он никак не находил в себе сил рассказать тайну происхождения Констанции. Он даже сам боялся
      Вспоминать о том корабле, подожженном его сыном, и о том сундучке, окованном медными пластинками, в котором находился пакет, запечатанный королевской печатью, и книга со страницами, испещренными записями и колонками цифр.
      И еще об одном происшествии старался не вспоминать старый Гильом Реньяр. Он так и не рассказал Констанции о той ночи, когда принял своего сына Виктора за призрака мертвого короля. Хоть эта история и была не столько страшной, сколько
      Смешной.
      Сердце Констанции радостно билось, когда Гильом заводил туманный разговор о том, что, мол, было бы неплохо помириться с соседями. Правда, он не знал, как это сделать, но уже само появление такой мысли в голове жестокого старика, не могло не радовать девушку.
      - Мы все время враждовали со всеми, - говорил Гильом, - мы гибли сами и убивали других. Может, все-таки, стоит остановиться, стоит прекратить эту бессмысленную вражду? Ведь все равно, воюй мы еще хоть сто лет, мы не сможем вернуть ни земель, ни богатства.
      Но странное дело, лишь только стоило старику завести этот разговор, как чуткое ухо Констанции улавливало пьяные крики Виктора, Клода, Жака и их приспешников, пирующих внизу.
      Они уже совсем распустились, зная, что отец немощен и вот-вот покинет этот свет. Она понимала, что старик не сможет их убедить остановить вражду. Виктор вел себя в имении как полный хозяин,лишь для виду ссылаясь на указания отца. А братья покорно выполняли все его просьбы и приказы, не находя в себе силы
      Противиться.
      Вечно пьяные приспешники, которые неизвестно откуда брались в доме Реньяров, словно какая-то злая невидимая сила толкала их сюда, совсем распоясались. Они напоминали свору голодных псов, и стоило Виктору только крикнуть, что кто-то ему не нравится, как те сразу же хватались за оружие и жгли
      Дома в окрестных селениях. Среди ночи гремели выстрелы, слышался конский топот.
      А судья Молербо словно исчез. Его карета не показывалась, а солдаты бездействовали, проводя жизнь в кутежах и карточных играх, не показывая носа дальше селения.
      Сиживая со стариком и слушая его в пол-уха, Констанция то и дело поглядывала в окно на далекие холмы, за которыми протекал ручей, окутанный туманом. Но она знала, что не пройдет и часа, как старик хватится ее и поднимет всех на ноги. И поэтому как ни хотелось Констанции увидеть Филиппа, посидеть с ним в укромном месте, полюбоваться его подарком, она никак не могла этого сделать.
      Поэтому она встречалась со своим возлюбленным только в мечтах, только во сне.Да и старый Гильом вроде бы почувствовал, что что-то изменилось в поведении Констанции...
      Однажды сердце Филиппа не выдержало. Он просидел до сумерек у ручья, до предела измотав свою душу воспоминаниями, и с сердцем, полным горестных пред
      Чувствий, решился. Он окончательно уверил себя в том, что с Констанцией что-то случилось, ведь не могла же она две недели избегать встречи с ним. И вместе того, чтобы поехать домой, в сумерках он двинулся к дому Реньяров. Его сердце бешено колотилось, но он твердо решил во что бы то ни стало увидеть свою возлюбленную.
      Наконец, он поднялся на холм и оказался среди развалин замка. Он приник к бойнице и посмотрел вниз. Поместье Реньяров было видно как на ладони. По двору слонялись пьяные вооруженные люди, кони были навязаны у самого крыльца, сновала прислуга, разнося бутылки с вином.
      И вдруг Филипп увидел свою возлюбленную. Его сердце дрогнуло.
      - Слава богу, - прошептал он, - она жива, с ней все в порядке.Он едва удержал себя, чтобы не броситься вниз, чтобы не закричать:
      - Констанция, я здесь, иди сюда, я люблю тебя!
      Но он прекрасно понимал, что никто не обрадуется его появлению, кроме самой Констанции, и то он в этом уже начал сомневаться.Но желание увидеться и поговорить с девушкой было сильнее страха. Поэтому он решил дождаться ночи и, проникнув к дому, подойти к ее окну и поговорить.
      Долго не унимался пьяный кутеж, долго слышались крики и шальные выстрелы. Испуганно ржали лошади. Филиппу Абинье повезло. Он смог увидеть в окне нижнего этажа Констанцию и смог догадаться, что это ее комната.
      <Там! Там живет Констанция!>
      Она сидела перед невидимым Филиппу зеркалом и примеряла свое украшение. Она поворачивала голову то вправо, то влево, то отбрасывала волосы с плеч, то приподнимала их над головой.
      Филипп, прячась за деревьями, подбирался к дому все ближе и ближе. Камни потрескивали под его ногами.
      <Только бы не залаяли псы! Только бы не бросились на меня! Ведь тогда придется убегать, и я не смогу увидеть Констанцию!>
      А это было для него самым страшным.Но постепенно в доме становилось все тише и тише. Пьяные песни смолкли, и люди Реньяров разбрелись, кто куда.
      Филипп подошел к окну, взобрался на цоколь, сложенный из дикого камня, и кончиками пальцев негромко постучал в стекло.Констанция испуганно вздрогнула и взглянула на окно. По стеклу бежали струи дождя, как бы смывая силуэт того, кто находился за ним. Но девушка догадалась, кто находился на улице, ее сердце тоже радостно вздрогнуло.
      <Да это же Филипп! Боже, боже, почему он здесь? Зачем он сюда пришел? Ведь его же здесь могут схватить, убить!>
      Она подбежала к окну и подняла раму. Холодный воздух ворвался в ее комнату.
      - Филипп, Филипп! - зашептала Констанция.
      - Я здесь, - послышался голос парня, и его лицо появилось в окне.
      - Зачем ты сюда пришел, ведь тебя могут схватить?! Ты сошел с ума!
      - Я хотел тебя увидеть, Констанция, поэтому я здесь.
      - Я не могла прийти, заболел Гильом Реньяр и он постоянно требует, чтобы я была рядом с ним.
      - Но я же не знал этого, я думал, что с тобой, Констанция, что-то случилось.
      - Да что со мной могло случиться? Я день и ночь думаю о тебе, Филипп!
      - И я, - ответил парень, - думаю только о тебе.
      А в это время одному из головорезов сделалось плохо. Он огляделся и понял, где находится - он сидел прямо возле входных дверей. Свежий воздух долетал до него с улицы. Он тяжело поднялся, помотал головой и, ощупывая стены, двинулся к выходу.
      Наконец, он оказался на крыльце и огляделся. Его мутило, и уцепившись руками за поручни, он раскачивался из стороны в сторону, бормоча проклятья.
      Констанция и Филипп не слышали ни его громкого бормотанья - ничего. Они всецело были заняты собой. Они смотрели друг на друга в глаза, и Филипп сжимал в своей ладони пальцы девушки.
      Филипп попытался привлечь Констанцию к себе и задел ставню. Та с ужасным скрипом качнулась и ударилась о стену.Пьяный наемник тупо уставился в темноту. И только тут, на фоне светлой стены, он различил мужской силуэт в мокром черном плаще.
      - Эге, - сам себе сказал бандит, - кто-то лезет к кузине Виктора.Но соваться сам он побоялся.
      - Нет, лучше пойду разбужу Виктора, он поймает и оторвет голову нахалу. То-то будет веселье, а то в последнее время что-то скучно жить стали Реньяры.
      Пьяный, пошатываясь, стараясь не шуметь, пробрался в дом и отыскал спящего за столом в кресле Виктора.
      Он робко потряс его за плечо. Тот уставился на своего собутыльника.
      - Тебе чего?
      - Тише! - приставил бандит палец к губам. - Там к твоей кузине какой-то нахал лезет в окно.
      - Ты что, бредишь?! Тебе почудилось, напился, так спал бы, - Виктор попытался вновь положить голову на руки.
      - Да нет же, я тебе точно говорю! - по-пьяному настойчиво уговаривал Виктора собутыльник. - Они целуются, я это сам видел.
      Еще в то, что кто-то захотел забраться в спальню к Констанции Виктор мог поверить, но в то, что его кузина могла с кем-то целоваться, было совсем невероятно.
      Виктор решил наказать нахала, отважившегося разбудить его.
      - Мерзавец, если ты ошибся, я вылью тебе в горло полбочки вина, и ты захлебнешься.
      - Да точно, Виктор, ведь я же трезв, - еле стоя на ногах, шептал бандит.
      Виктор вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок.
      - Пошли! - махнул он рукой.
      Стараясь не шуметь, мужчины вышли на крыльцо. Сперва Виктор протер глаза, не желая верить увиденному, и тут же мгновенно отрезвел.
      - Я же тебе говорил! - прошептал бандит и схватился за перила.
      - Заткнись! - зло прошептал Виктор. Но даже это резкое слово не согнало с губ бандита довольной улыбки.
      - Буди людей, - взял за шиворот своего собутыльника Виктор и пристально заглянул ему в глаза, - только тихо.
      Хмель и с того как рукой сняло. Он понял, что дело принимает серьезный оборот и стал красться в дом.
      Виктор, держась в тени деревьев, стараясь не попадать в пятна лунного света, двинулся вокруг дома. Когда он выбрался к углу, то увидел на крыльце несколько своих людей, притаившихся за балюстрадой.
      <Ну все, можно начинать>.Виктор резко рванулся из-за угла и прижал ствол пистолета к спине Филиппа Абинье.
      - Ну что, парень, - зло проговорил он.
      - Виктор, не стреляй! - с мольбой в голосе проговорила Констанция.
      Филипп Абинье понял, что деваться некуда.
      - Слезай! - приказал ему Виктор. Тут же подбежали осмелевшие приспешники, заломили Филиппу Абинье руки и оттащили его от окна. Констанция испуганно кричала:
      - Пустите его! Пустите, он ни в чем не виноват!
      - Уйди! - мрачно сказал Виктор и захлопнул ставни.
      - Кто это такой, посвети ему в лицо! - обратился он к одному из бандитов.
      Но ему показалось, что тот действует слишком медленно. Он схватил фонарь сам и направил желтый свет в лицо Филиппу.Радостная улыбка появилась на лице Виктора Реньяра.
      - О, да это сам Филипп Абинье решил наведаться к нам в гости! Но, наверное, он заблудился где-то по дороге и поэтому приехал так поздно. Наверное, ты хотел встретиться со мной, но перепутал окна и попал к моей кузине?
      Наемники громко хохотали, глядя на беспомощного Филиппа. А что он мог сделать против дюжины вооруженных людей? Тем более, его руки были связаны за спиной. Дерзить Виктору он тоже не хотел, потому что чувствовал себя виноватым из-за того, что проник тайком в дом своих врагов и не имел права рассчитывать на пощаду. Он сам знал, на что шел, направляясь к Констанции.
      - Что тебе, Филипп, понравится больше, выбирай - или я пущу тебе пулю в лоб или вздерну на этом клене?
      - Не надо... - единственное, что смог сказать Филипп.
      - Ах, ты боишься умереть, боишься смерти?
      - Нет, не боюсь! - громко сказал Филипп Абинье, он не столько боялся за себя и свою жизнь, сколько за Констанцию. Он понимал, что она сейчас, прильнув к щели ставни, следит за всем, что происходит во дворе, слышит каждое слово.
      - Так ты, значит, не боишься смерти?
      - Нет, не боюсь, Виктор.
      - Хотя, к чему мне спешить? - задумался Виктор и, откинув со лба мокрые пряди спутанных волос, потряс головой. - Освобождать тебя никто не приедет, а расправиться с тобой я смогу завтра, тем более, мне очень хочется посмотреть, как ты будешь корчиться, как еще на одного врага нашего рода станет меньше. Твоя мамочка, наверное, будет убиваться и горько рыдать и вновь начнет обвинять
      Нас, что мы снова убили кого-то из Абинье, причем абсолютно невиновного, - фиглярствуя, заговорил Виктор.
      Хмель понемногу возвращался к нему и туманил взор.
      - И все будут говорить, что мы тебя убили на твоей земле, ворвались в твой дом, а ты, Филипп, ни о чем не подозревал, вел себя мирно... И надо же было такому случиться! Какие эти Реньяры кровожадные мерзавцы! Как им нравится убивать невинных людей! Это они по ночам лезут в чужие дома, зарятся на чужое добро, крадут, сбивают с истинного пути чужих девушек...
      - Хватит! - сказал Филипп.