- Рыбы? - изумилас> Лилиан. - А где мы ее возьмем?
      - Завтра утром я отправлюсь к водопаду и постараюсь поймать форель.
      - Если ты ее поймаешь, я с удовольствием ее приготовлю. Но я думаю, Филипп, это тебе не удастся.
      - Лилиан, я помню, как мы с отцом ловили ее, помню, как он делал это, а я стоял на берегу и следил за ним. Я помню, как он выбрасывал к моим ногам рыбу, как она подпрыгивала на берегу, а я не давал ей уйти в воду. Я хватал ее, она трепетала в моих руках, а я складывал ее в корзину. А потом мы приносили форель домой, мать чистила ее и готовила.
      - Так ты хочешь завтра с утра направиться к водопаду?
      - Да, на рассвете я буду уже там и, быть может, на рассвете и вернусь.
      - Будь осторожен, ведь там начинаются владения Реньяров. Этот ручей разделяет наши земли.
      - Я это знаю, - поморщился Филипп. И тут он достал из-под плаща бумагу.
      - Смотри, - и он расправил объявление на столе. Лилиан склонилась и принялась читать.
      - Ты показал его матери?
      - Нет, что ты, она ничего не знает и пусть лучше находится в неведении. Зачем ей лишние волнения? С нее и так хватает.
      - Где ты взял это? - спросила Лилиан.
      - Солдаты повесили объявление на столбе в деревне, а я сорвал его.
      - Может, не стоило этого делать, Филипп?
      - Да нет, никто не видел, как я срывал лист, - Филипп скомкал лист и швырнул его в очаг.
      Жарко занялось пламя, слизывая буквы, бумага скорчилась, превратившись в кучу пепла.
      - Когда будет готов твой пирог? - будничным голосом поинтересовался Филипп.
      - Сейчас поставлю, - сказала Лилиан, - вот только пусть пламя уймется. Через час уже можно будет ужинать.
      - Тогда позовешь меня, я хочу немного передохнуть.
      Филипп снял плащ и направился в свою комнату. Он долго стоял у окна, глядя на далекие холмы, куда ему предстояло завтра отправиться на рассвете. Ведь он уже около года не был в тех местах, подсознательно избегая возвращаться туда, где раньше бывал с отцом. Слишком яркими и болезненными были эти воспоминания. Филипп боялся увидеть, что в этих местах что-то изменилось, он боялся поранить душу.
      Наконец, за окном окончательно стемнело и холмы стали неразличимыми. Не небе зажглись яркие звезды. Издалека прозвучал голос Лилиан:
      - Филипп, ужин готов, спускайся! Филипп, так и не отдохнув, пошел ужинать. На столе в подсвечнике горело две свечи. Их неяркий свет едва рассеивал темноту, освещая лишь золотистый пирог на большом медном блюде.
      - Надо отнести кусочек матери - сказал Филипп. Лилиан согласно кивнула.
      - Хоть она ничего и не ест, ей все равно будет приятно.Лилиан, быстро отрезав кусок пирога, понесла его наверх.
      Филипп слышал приглушенные голоса матери и сестры, слышал, как Лилиан уговаривает ее хотя бы попробовать, слышал ответ матери:
      - Вот завтра я обязательно поем, ведь Филипп обещал принести форель.
      Заскрипели ступеньки, и возле стола вновь появилась Лилиан. Ее лицо было задумчивым, а в глазах стояли слезы.
      - Она тает буквально на глазах, я даже не знаю, что нам делать, прошептала девушка.
      Успокойся, все будет хорошо, я тебе обещаю.
      - Она постоянно думает и говорит об отце так, словно он жив Я остановилась перед дверью и слышала, как мать разговаривает с отцом. Представляешь, Филипп, прошло столько лет, а она все еще обращается к нему, ждет ответа, обижается, если он не хочет выполнить какую-то ее просьбу.
      Филипп с аппетитом начал есть и, чтобы хоть чем-то подбодрить сестру, принялся нахваливать пирог. А пирог и в самом деле был очень вкусным, и Филипп очень удивился, как это сестра смогла приготовить такое угощение. Пирог был
      Сочный и очень ароматный.
      Съев один кусок, Филипп посмотрел на сестру. Та улыбнулась.
      - Вот теперь, Филипп, я вижу, что ты в самом деле восхищен пирогом, не врешь и не льстишь мне.
      Она отрезала еще большой кусок и подвинула его к брату.
      Филипп, удивляясь самому себе, съел этот большой кусок пирога, собрав с тарелки вилкой все крошки. Он запил пирог вином и, ничего не говоря сестре, вышел во двор.
      Добравшись до конюшни, Филипп проверил, все ли там в порядке, глянул на звездное небо и с радостью подумал, что завтра, скорее всего, будет хорошая солнечная погода.
      Он стоял на крыльце, слыша как убирает со стола посуду Лилиан, смотрел на звезды. Он смотрел на звездное небо и думал о том, как одинок человек на земле, как мало у него друзей и как много врагов. Конечно, Филипп подозревал, что
      Где-то существует другая жизнь, не такая тяжелая, как у него, и куда более разнообразная. Но он понимал и то, что ему выпала своя судьба, и он должен прожить свою жизнь, а не чужую, он не вправе покинуть свой дом, отправившись куда-нибудь в дальние края искать счастья. Ведь его счастье где-то здесь рядом, близко, надо лишь заметить его, найти.
      <Но что может быть здесь? - недоумевал Филипп. - Я знаю здесь каждую тропинку, даже знаю наперед, что может сказать мне сестра или мать. Здесь каждый день похож на предыдущий и следующий не приносит ничего нового. Здесь люди рождаются, живут и умирают, так и не увидев счастливых дней, принимая за счастье минутные радости. Ведь не может же быть счастьем хороший урожай или удачная сделка? Счастье совсем в другом. Только вот в чем? - задумался Филипп, глядя
      На звездное небо. - Но и не в богатстве> - подумал молодой человек.
      И тут его сердце сжалось, как когда-то давно, когда был еще жив отец.
      И Филипп вспомнил густой туман, вспомнил лицо маленькой девочки и ее огромные глаза, с надеждой смотревшие на него. Он вспомнил, как на ее груди сверкнул
      Тяжелый золотой медальон и даже вспомнил огромную жемчужину, похожую на гигантскую слезу. Он даже явственно услышал запах стерни, размокшей под дождем и запах лошадиного пота, долетавшего до него сзади.И внезапно, как светлячок, вспыхнула падающая звезда.
      Сердце Филиппа на мгновение остановилось и бешено забилось в груди.
      <Счастье в любви> - вспыхнула в памяти когда-то услышанная фраза. - А что такое любовь? - подумал Филипп и перед его внутренним взором встало лицо матери, бледное и одухотворенное. - Но если счастье в любви, - задумался Филипп, - то почему так несчастна моя мать, хоть до сих пор и продолжает любить отца? Наверное, можно быть счастливым и в несчастье>.
      На темном небе вновь промелькнула золотистая искра, и Филипп Абинье, пожалев, что не успел загадать желание, вернулся в дом.
      Еще над дорогой клубился белый туман, а Филипп Абинье уже ехал по узкой тропинке через поля. Он слушал, как щебечут птицы, пробуждаясь ото сна, слушал, как шуршит трава под копытами лошади, и его душа наполнялась радостью. Ему было
      Хорошо и спокойно. Мысли были легкими и приятными.
      Предчувствие счастья наполняло его душу и пьянило разум.Филипп улыбался, не зная чему, то и дело откидывая со лба длинные пряди непослушных волос и подставляя лицо ярким лучам встающего из-за холмов солнца.
      Наконец, золотой шар словно выкатился из ложбины. Филипп радостно вскрикнул. Он видел тысячи раз закаты и восходы солнца, но теперь ему показалось, что он столкнулся с этим зрелищем впервые. Никогда восход не был еще таким торжественным и радостным.
      Он пришпорил свою лошадь, та радостно заржала и быстрее побежала по извилистой тропинке.
      Туман рассеивался, будто бы горячие лучи слизывали его с поверхности земли. Окрестный пейзаж радовал глаз, зелень была сочной, а сжатые золотистые поля веселили душу, как молодое вино.
      Заяц пулей выскочил из-под ног лошади и, петляя, бросился по полю, не зная, где укрыться.
      Филипп сунул пальцы в рот и оглушительно свистнул. Заяц еще плотнее прижал уши к земле и запетлял по полю.
      - Убегай, убегай! Правда, я не собираюсь на тебя охотиться, тебе повезло.
      Наконец, Филипп Абинье услышал шум водопада. Но, несколько мгновений поразмыслив, решил, что лучше всего ловить рыбу выше по ручью. Он натянул поводья, и лошадь стала тяжело подниматься в гору.
      Выбрав удачное место, Филипп привязал лошадь, сбросил сапоги, закатал штаны и,лихо сдвинув на затылок шляпу, подошел к ручью. Он несколько минут стоял на сером камне, глядя на бурлящую у его ног, прозрачную как стекло воду. Вода
      Пузырилась, извиваясь, качались длинные зеленые стебли растений.
      Вначале он ничего не мог различить в пестрой картине сверкающих камешков, бликов и отражений.Наконец его глаза уловили стремительную тень.
      - А вот и форель, - сам себе сказал Филипп и осторожно ступил с замшелого камня в обжигающую холодную воду.Он зябко поежился и, откинув со лба непокорную прядь волос, стал пристально вглядываться в бурлящие струи.Он увидел небольшую форель и даже смог рассмотреть яркие пятнышки, идущие вдоль хребта. Рыба казалась неподвижной, хотя Филипп понимал, что для того, чтобы удержаться в бешеном потоке, ей приходится изо всех сил шевелить плавниками и хвостом.
      Он пригнулся, боясь спугнуть рыбу. Тень его руки коснулась головы рыбы на мгновение раньше, чем рука. Форель стремительно бросилась в сторону и мгновенно
      Исчезла в пенящемся потоке.
      - Дьявол! Надо быть осторожнее, ведь форель очень хитра. Может быть, она спряталась под камень? Но оттуда ее ничем не достанешь.
      И Филипп вновь стал вглядываться в сверкающую воду. Наконец он заметил еще одну рыбу. Сперва она показалась ему большой, и его сердце радостно забилось. Он осторожно, не двигая ногами, замер. Медленно снял с головы шляпу и плавно опустил ее под воду, подводя под стоящую в бурлящей воде форель. Потом, зажмурив глаза, резко поднял шляпу вверх. Холодные капли осыпали его лицо. Вода выплескивалась из шляпы, но в тулье трепетала рыба. Она оказалась совсем не такой крупной, как предполагал Филипп. Но и эта первая удача развеселила и обрадовала его.
      Поддерживая шляпу левой рукой, он запустил в тулью правую и сжал пальцами упругое холодное тело рыбы. Он ощущал биение ее хвоста и, радостно вытащив ее из шляпы, посмотрел на сверкающие капли воды на ее хвосте.
      - Почему ты такая маленькая? - задал он вопрос и немного разжав пальцы, хотел посмотреть на брюшко рыбы. Та трепыхнулась, выскользнула из руки, упала к ногам. Филипп инстинктивно дернулся, пытаясь ее поймать, но рыбы и след простыл.
      Филипп зло топнул ногой, не обращая внимания на холодные брызги, и вновь принялся внимательно вглядываться в сверкающие потоки. Его уже охватил азарт.
      - Ну где ты? Где ты, моя форель? - шептал Филипп.
      Рыба буквально сновала у его ног, но ни одна из них даже на мгновение не останавливалась.
      - Куда ты спешишь, форель? Постой, - шептал незадачливый рыболов.
      Но рыба, ясное дело, не обращала на замечания охотника ни малейшего внимания. Она скатывалась вниз по ручью, потом вновь поднималась вверх по течению и часто серебристые упругие спины мелькали над белой пеной.
      <Нет, шляпой ее много не поймаешь, - подумал Филипп, - да и руками тоже> - и принялся, осторожно ступая, спускаться вниз по ручью, где вода не так сильно бурлила и не была похожей на кипящий котел.
      Несколько крупных форелей стояло на середине ложбинки, лениво шевеля пестрыми плавниками, когда течение относило их немного вниз. Рыбы, стремительно вильнув хвостом, вновь возвращались на прежнее место.
      Филипп залюбовался этими стройными, грациозными рыбами. Он смотрел на то, как подрагивают на золотистом песке их тени. Эти три форели были очень крупными, намного больше той, которую он упустил и даже изловив одну из них, можно было радоваться удаче и возвращаться домой.
      Ведь Филипп твердо пообещал себе, что не поймав рыбы, он не вернется домой и не покажется на глаза матери.
      И тут Филипп вспомнил, как делал это отец. Он выбрался на берег и ножом отрезал большую ровную ветку, расщепил ее конец надвое и заточил влажную древесину. Вначале он вставил маленькую распорку, но потом вспомнил, как делал его отец, и двумя руками развел упругую древесину в стороны.
      - Вот так-то ты от меня не уйдешь. Если я не заколю тебя, то защемлю и прижму ко дну, а там я смогу взять тебя.
      Вооружившись самодельной острогой, Филипп снова вошел в воду. На этот раз вода не показалась такой обжигающей. Он медленно двигался, боясь спугнуть форель прежде времени. Затем он опустил ореховую острогу в воду и медленно начал подводить ее к спине самой большой рыбы. Но та, видимо что-то почувствовав,
      Стремительно рванулась с места и исчезла под темными замшелыми камнями.
      - Какая хитрая! - проговорил Филипп. - Но я тебя все равно хитрее, ведь я же человек, а ты рыба.
      На этот раз он действовал еще более осторожно, стараясь подвести острогу к рыбе так, чтобы та не заметила. Когда до рыбы оставалось совсем мало, Филипп резко опустил острогу, прижав рыбу к твердому песчаному дну. Он чувствовал, как вздрагивает его острога, и его сердце отвечало такой же дрожью. Он быстро опустил руку в воду, даже не обращая внимания на то, что она замочила его
      Рубаху, нащупал бьющееся тело форели, крепко сжал ее, сунув пальцы под жабры, и только потом извлек ее из воды.
      Он не стал любоваться ее красотой, а сразу же швырнул в траву на берег. Рыба несколько раз высоко подпрыгнула, и поэтому Филипп заспешил скорее к ней. Он бросил ее в кожаную сумку, а сумку перекинул через плечо и вновь вошел в воду. Он, конечно, мог вернуться омой, но азарт настолько захватил его, что он дахе не раздумывал, продолжать рыбалку или нет. К тому же, солнце еще едва поднялось над холмами.
      И Филипп принялся вновь выслеживать форель. Теперь он не обращал внимания на мелкую рыбу. Он хотел поймать еще большую, чем та, которая трепыхалась в его кожаной сумке.
      И он увидел такую рыбу. Форель стояла у самого камня, почти прижимаясь к нему боком. Ее пестрые плавники дрожали, и Филипп даже видел сквозь прозрачную воду, как двигаются жаберные крышки.
      - Вот это достойная добыча, - прошептал Филипп и стал подводить острогу к рыбе.
      Он резко ударил и кровь мгновенно окрасила воду в розовый цвет. Филипп спрыгнул с камня, боясь выпустить острогу из рук, чувствуя, как она сотрясается от тяжелого тела рыбы. Он попытался дотянуться до нее рукой, но сделать это
      Оказалось не так просто. Ведь это с камня вода казалась неглубокой, а на самом деле, она доходила ему до пояса.
      Филипп, сжимая острогу левой рукой, набрал воздух и весь ушел под воду. Он нащупал рыбу, сжал ее за жабры и вынырнул, отфыркиваясь от холодной воды. Вторая форель тоже упала в кожаную сумку и стала судорожно биться, веселя душу Филиппа Абинье.
      И только теперь Филипп догадался, что чем ближе к водопаду, тем крупнее форель. Ведь мелкая рыба, скорее всего, боится шума водопада и только крупная отваживается стоять у самой кромки, откуда вода низвергается в небольшое, но
      Глубокое озеро.
      Перескакивая с камня на камень, Филипп добрался почти до самой кромки. Прямо у его ног зеркало воды обрывалось, превращаясь в шумящую отвесную стену. Но Филипп даже не смотрел туда, он был всецело захвачен другим - он выслеживал крупную форель.
      И действительно, ее здесь было очень много. Прямо у камня, на котором он стоял, подрагивала в струях течения гигантская форель. Солнечный луч золотил ее спину и чешуйки отсвечивали как полированное золото.
      Филипп медленно и сосредоточенно начал подводить острие остроги к спине ни о чем не подозревавшей гигантской форели.
      Он ничего не видел вокруг и ничего не слышал. Казалось, весь мир сосредоточился для него на острие остроги и на подрагивающих плавниках рыбы. Филипп только видел узор и мелкие крапинки, тянущиеся вдоль темного хребта.
      - Какая она огромная! Я даже не подозревал, что такие бывают, - сам себе шептал Филипп, неуклонно, пядь за пядью подводя свое орудие к рыбе.
      Когда до рыбы осталось совсем немного, Филипп до боли в руках сжал гладкое древко и зажмурившись, с криком ударил.
      Острие, скользнув по боку рыбы, ударилось в каменистое дно и надломилось.
      Не удержав равновесие, Филипп сорвался в воду. Первым чувством было то, что такая огромная форель не досталась ему. Но потом страх мгновенно сжал его сердце.
      Течение, перевернув его через голову, швырнуло на крупный камень. Ударившись головой, Филипп на несколько мгновений потерял сознание и очнулся, когда уже летел в шумящих струях вниз, в озеро.
      Удар о воду был очень сильным. Вновь потемнело в глазах и Филипп, судорожно открыв рот, пытался крикнуть. Вода хлынула в легкие, а упругие струи уже завертели его в бешеном водовороте.
      ГЛАВА 6
      Десять долгих лет, проведенных за мрачными стенами дома Реньяров, не прошли для Констанции бесследно. Суровая жизнь на берегу океана наложила свой неизгладимый след даже на ее облик.Девочка, постепенно взрослела. Но странное дело - новые впечатления, переживания почти напрочь стерли воспоминания, хранившиеся в душе ребенка.
      Только иногда по вечерам, лежа в постели, глядя в светлеющий квадрат окна, за которым на синем бархате неба зажигались крупные звезды, Констанцию посещали
      Странные воспоминания. Она видела тяжелые складки бархата, блеск драгоценностей, слышала какие-то почтительные разговоры, похожие на шум далекого океана... Всплывали в памяти картины, на которых были изображены прекрасные дамы и благородные мужчины... Тускло сверкало золото тяжелых рам, растворялись в сумерках огоньки свечей в высоких серебряных канделябрах... Слышался даже звон
      Посуды...
      Глядя на звезды, Констанция вспоминала высокие стены дома, экипажи, подъезжавшие к крыльцу, гостей... Из памяти исчезли даже образы отца и матери, она даже забыла их имена. Только иногда, как странное видение, появлялась тень,
      Растворяющаяся с наступлением сумерек, возникал женский образ. Она даже ощущала неуловимый запах.
      - Что это? - задавала она себе вопрос. - Чем так удивительно пахнут руки и одежда пожилой женщины? Лаванда... лаванда, - говорила она сама себе, вспоминая
      Полевые цветы у обочины дороги. - Они пахли точно так, как руки той женщины, которая иногда навещала ее во сне. - Кто она?
      Констанция не могла вспомнить ее, как ни напрягала свою память. Но она знала, что эта женщина любит ее, а быть может, любила. А может быть, образ Констанции исчез из ее памяти так, как исчезает тень в сумерках...
      Она прикасалась к своему медальону и кончиками пальцев нежно поглаживала огромную жемчужину. Перламутр тускло сверкал и, казалось, согревал ее пальцы.
      - Ты такая большая, как слеза, - говорила Констанция, обращаясь к жемчужине.Но та ни о чем не могла поведать своей хозяйке, до времени храня ее тайну.
      Иногда во сне ее начинало раскачивать, она слышала тяжелые удары, свист ветра и шум дождя. Грубые крики мужчин сливались с ревом волн. И высокий женский голос над самым ее ухом шептал сокровенные слова молитвы.
      Единственное имя, сохранившееся в памяти Констанции было Жанет. Но кто это, мать, сестра,знакомая? Или, может быть, оно принадлежало ей самой?
      - Нет, нет - вскакивала Констанция среди ночи, вытирая слезы, бегущие по щекам.
      Она взглядывалась в темноту, будто ночь могла подсказать ей ответ.
      - Нет, я сама помню, как произносила это имя, обращаясь к какой-то женщине. А меня зовут Констанция, это я помню точно. Меня так звали всегда.
      Она слышала страшный хруст и грохот, и сердце Констанции начинало судорожно вздрагивать. А дальше в памяти шел глубокий темный провал. И еще иногда перед ее глазами проплывало лицо мальчика: длинные каштановые волосы
      Трепал ветер, а вокруг плыли клочья тяжелого, плотного липкого тумана.
      - Что это за мальчик? - задавала себе вопрос Констанция. - И почему он приходит в мои воспоминания? Что ему надо? Как его зовут?
      Констанция вновь напрягала память и та дарила ей даже голос мальчика. Она слышала надсадный крик:
      - Пустите! Пустите ее! Пустите!
      А потом слышались глухие, захлебывающиеся в глухом тумане выстрелы. Ее кто-то хватал, и она исчезала в густом тумане. Земля куда-то уходила в стороны, и она слышала тяжелый стук копыт. А на своем плече видела замшевую черную перчатку, украшенную серебряными накладками.
      И сколько она ни пыталась разузнать правду о своем прошлом у старого Гильома Реньяра, он неизменно говорил ей одно и то же.
      - Ты дочь моего брата, которого убили слуги короля.
      - А этот медальон откуда? - Констанция брала в руку дорогое украшение и показывала старому Гильому.
      Тот скорбно улыбался, его седые усы топорщились и он шептал.
      - Это украшение твоей матери, береги его.
      И Констанция не расставалась с медальоном никогда.
      В доме Реньяров Констанцию все любили. Даже свирепый Виктор и тот относился к девочке с уважением. Его холодные глаза на несколько мгновений теплели, когда он смотрел на девочку и гладил ее волнистые каштановые волосы.
      - Ты такая красивая, - говорил Виктор и начинал безумно хохотать, словно бы знал какую-то тайну, не известную самой Констанции.
      Девочка, испуганная этим безумным хохотом, сразу же убегала к Гильому Реньяру, забиралась к нему на колени и принималась гладить длинные седые волосы, ниспадавшие на сутулые плечи. Только сидя у него на коленях девочка чувствовала себя в полной безопасности. Она знала, что старый Гильом ни в чем ей не откажет и все, о чем она попросит, выполнит.
      Да и все в доме боялись Гильома Реньяра, слушались каждого его слова, каждого, самого незначительного жеста. Казалось, стоило Гильому Реньяру только бросить косой взгляд, как все слуги и сыновья бросались исполнять его невысказанное вслух приказание.
      И Констанция часто пользовалась этим добрым отношением Гильома Реньяра к себе.
      - Ты приносишь нам счастье, - гладя девочку по волнистым волосам своей жесткой ладонью, говорил Гильом Реньяр. - С твоим появлением в нашем доме мы стали жить намного лучше.
      А где я жила раньше? - интересовалась Констанция.
      - Ты всегда жила здесь.
      - Но почему? Почему ты говоришь, что с появлением меня вы стали жить лучше?
      - Я имел в виду, Констанция, твое рождение.
      - А где моя мать и отец? Где они похоронены?
      - Когда ты станешь взрослой, я обязательно все тебе расскажу. А пока не стоит забивать голову мрачными мыслями. Ты должна быть счастливой.
      Девочка соскакивала с колен старика и, бегая по дому, весело напевала. Ведь для нее не существовало никаких запретов. Все двери были открыты, все люди, прислуживающие Реньярам, тут же бросались исполнять любое ее самое взбалмошное приказание.
      Виктор Реньяр иногда морщился и недовольно бурчал, видя, какой любовью старый Гильом окружил эту неизвестно откуда взявшуюся девочку. Но глядя на ее улыбку, на лучезарные глаза, на нежность румяных щек, его суровое сердце, очерствевшее в кровопролитных стычках с соседями, тоже делалось мягким как согретый воск. И он сам, не понимая почему, не отдавая себе отчета, готов был выполнить любую ее просьбу.
      - Виктор, - обращалась Констанция к своему кузену, - я хочу, чтобы ты покатал меня верхом.
      И уставший Виктор, только что въехавший во двор дома, вновь вскакивал в седло, подхватывал Констанцию на руки и катал ее вокруг дома. Или весело, с гиканьем они мчались по полям, гоняясь за каким-нибудь зайцем.
      - Виктор! Виктор, поймай его! - радостно кричала девочка, вцепившись обеими руками в гриву коня.
      Мы его не догоним, Констанция, он слишком быстрый.
      - А разве твой конь не быстрый? Виктор похлопывал коня по шее.
      - Мой конь самый лучший и самый быстрый во всей округе. Но даже он не может догнать зайца. Видишь, как он петляет по полю?
      - Такой маленький, а так быстро бегает! - изумлялась Констанция. Виктор смеялся.
      - Заяц не бегает, Констанция, а прыгает, поэтому так быстро несется.
      - Тогда поехали к ручью, я хочу посмотреть на рыб.
      - Нет, Констанция, мой конь устал, к ручью мы поедем завтра.
      - А можно, Виктор, я поеду туда с Жаком или Клодом?
      - Думаю, они не смогут тебе отказать.
      Виктор склонял голову и целовал девочку в затылок.
      - Зачем ты меня целуешь, Виктор? - спрашивала Констанция.
      Суровый мужчина задумывался, не зная как объяснить свое поведение.
      - Наверное, потому что я тебя люблю, Констанция.
      - Любишь? - восклицала девочка. - А я вот не знаю, люблю тебя или нет. Иногда мне кажется, что я тебя очень боюсь, что ты злой и страшный, а иногда мне с тобой очень хорошо.
      - И когда же я кажусь тебе страшным? - интересовался мужчина.
      - Тогда, когда ты меня не видишь и разговариваешь со слугами или с крестьянами.
      - О, да! - восклицал Виктор. - С этими мерзавцами надо держать ухо востро, ведь они только и норовят сделать какую-нибудь пакость или что-нибудь стащить из нашего добра.
      - А почему тогда ты так злобно разговариваешь с отцом?
      - Он уже слишком долго, Констанция, живет на этом свете и слишком привык всем распоряжаться, всем отдавать приказы. А мне уже надоело ему подчиняться, потому что я большой.
      - Да, Виктор, ты очень большой. Но, пожалуйста, не обижай Гильома, ведь он очень старенький и очень хороший.
      Странное дело, но все Реньяры относились к Констанции как к самому большому своему сокровищу. Они не отпускали ее от себя ни на шаг. Вечно при ней кто-нибудь находился. И если Виктор и Клод куда-то уезжали, то при ней был Жак, а если все братья покидали дом, то она находилась все время рядом с Гильомом.
      - Почему я никуда не могу пойти одна? - изредка возмущалась Констанция.
      - Потому что ты еще очень мала и очень красива.
      - Так разве это плохо, Гильом?
      - Нет, это очень хорошо, но тебя могут украсть, ведь вокруг очень злые люди и они все ненавидят нас.
      - А меня за что они ненавидят?
      - Тебя? - Гильом Реньяр задумался, раскачиваясь в старом резном кресле. - Тебя, Констанция, они ненавидят за то, что ты тоже Реньяр, что ты одна из нас.
      - Какие же они плохие и злые!
      - Да-да, Констанция, запомни это навсегда и никуда не отходи от дома одна. Никогда не доверяй соседям и никого не слушай, что бы тебе ни говорили, какие бы посулы ты не слышала от посторонних.
      - Гильом, а когда я вырасту и стану большой, я тоже буду жить с вами? Старик улыбался.
      Когда ты станешь взрослой девушкой, я найду тебе достойного жениха, если, конечно, доживу до этого времени.
      - А ты что, Гильом, собираешься умирать?
      - Я уже давно собирался умереть, но с твоим появлением в моей жизни появился смысл, и я живу для тебя, живу только за тем, чтобы оберегать тебя от всяких неприятностей и несчастий. А еще, дорогая, - Гильом притягивал девочку к себе и нежно склонялся над ней, - еще, дорогая, я хочу выпить на твоей свадьбе.
      - А у меня будет свадьба?
      - Конечно, обязательно.
      - А мой жених будет красивый?
      - О, да, твой жених будет не только красивым, но и очень богатым. Лишь бы за кого я тебя не отдам, ты мне слишком дорога.
      - Но ведь, Гильом, если я выйду замуж, то мне придется уехать из этого дома, а как же ты? Старик беспомощно разводил руками.
      - А ты знаешь, что мы сделаем, - улыбка сияла на лице Констанции, - я обязательно заберу тебя с собой, куда бы ни уехала.
      Сердце старика таяло, на глаза наворачивались слезы. Он дрожащей рукой вытирал их, пытаясь скрыть их от девочки.
      - Ты плачешь? - замечала слезы Констанция.
      - Нет-нет, моя маленькая, я не плачу, просто ветром занесло в глаз соринку.
      - Соринку? - восклицала Констанция и смотрела на окна. - Но ведь все закрыто...
      - Это кусочек табака. Я хотел раскурить трубку, а кусочек табака попал мне в глаз.
      Констанцию такой ответ вполне удовлетворял и она успокаивалась.
      Год шел за годом, Констанция все больше и больше забывала свое прошлое. Она все чаще и чаще останавливалась перед зеркалом, прикасалась кончиками пальцев к своему лицу, откидывала за спину длинные волнистые волосы, развязывала шнурок на груди и любовалась на массивное золото, украшенное огромной перламутровой жемчужиной. Иногда жемчужина казалась ей розоватой, как солнце на рассвете, а иногда матово-холодной, как полная луна, выплывающая из-за дальних холмов.
      Констанция всматривалась в свое лицо и пыталась найти сходство с Реньярами. Но оно было абсолютно не похоже ни на одно из них. Ее глаза немного отливали зеленью, как китайская яшма.
      <Странно, - думала Констанция, - почему же я ни на кого из Реньяров не похожа? Ведь я тоже принадлежу к их роду. Наверное, я похожа на свою мать. Как жаль, что нет портрета и я не могу сравнить!>
      Пару раз Констанция пробовала обратиться с вопросами к самым старым слугам Реньяров. Но те испуганно шарахались в стороны и замолкали, до этого будучи такими приветливыми и ласковыми. Ведь они навсегда запомнили суровый наказ старого Реньяра, отданный в тот день, когда маленькая Констанция появилась в их доме.
      - Если кто-нибудь из вас, - сказал старый Гильом, собрав всех слуг, расскажет этой девочке, откуда она взялась, можете быть уверены, я отрублю голову любому собственными руками.
      Слуги прекрасно знали, что Гильом Реньяр никогда не бросает слов на ветер и каждое его обещание будет выполнено.
      - Запомните, если кто-нибудь из вас проговорится, я достану его даже из-под земли, вытащу из адского пламени и покараю.
      Поэтому все слуги держали языки за зубами. И как ни уговаривала Констанция, ей так никто и не рассказал, кто она и откуда.
      Правда, слуги не много и знали.
      И постепенно Констанция пришла к мысли, что никакой тайны не существует, что она племянница Гильома, кузина Виктора, Жака и Клода. А ее родители погибли какой-то страшной смертью.
      И Констанция тешила себя надеждой, что в конце концов придет то время, когда старый Гильом Реньяр откроет тайну ее прошлого и даже покажет могилы ее родителей.
      Время от времени повзрослевшая Констанция уже ловила на себе настороженные взгляды мужчин. В этих взглядах было что-то пока еще для нее непонятное. В глазах мужчин вспыхивал какой-то огонек, а на губах появлялась странная улыбка.