- Что-то случилось? - спросил он.
      - Нет, все отлично, Клод, но я ощутил силу в своем теле и хотел бы прокатиться верхом.
      Предложение было довольно странным, если учесть, что оно исходило от человека, вот уже несколько месяцев не покидавшего дом.
      Но Клод был рад за своего отца. Правда, ехать в ночь верхом, когда уже собрался лечь в постель... Но это было желание отца.
      - Хорошо, я сейчас подниму конюха и пусть седлает лошадей.
      - Нет, Клод, мы все сделаем сами, как в былые времена.
      - В былые времена? - переспросил сын. И он вспомнил своего отца, уже приготовившегося к смерти. А теперь перед ним стоял немощный старик, лишь каким-то чудом почувствовавший себя сильным мужчиной, и говорил о ночной верховой езде.
      - Да-да, Клод, мы объедем наши владения, посмотрим, все ли в порядке. И не дай бог, кто-нибудь попадется на воровстве! Прихвати с собой пистолеты.
      Сборы были недолгими и вскоре уже Клод и Гильом украдкой выводили из конюшни лошадей.
      - Вот видишь, Клод, - шептал Гильом, - чего стоят ваши хваленые наемники! У нас можно увести лошадей прямо из стойла, а они даже не проснутся.
      - Но, отец, может быть, кто-нибудь и видит нас, но узнав, не хочет вмешиваться?
      - Все равно, завтра я им всем покажу! - шептал Гильом, вновь чувствуя себя полновластным хозяином в поместье.
      Он уже предвкушал себе то удовольствие, с которым встретит завтра или послезавтра Виктора или Жака, вернувшихся из поедки.
      - Они увидят, - шептал себе под нос старик, - что я вновь прежний и не спущу никому неповиновения.
      Лишь спустившись за каменную ограду, окружавшую дом, мужчины сели в седла. Клод не переставал удивляться своему отцу - такие разительные перемены произошли в его лице. Глаза горели нездоровым блеском и даже при лунном свете был заметен румянец на щеках.
      - Ну что, вперед, Клод! - воскликнул Гильом и пришпорил своего коня.
      Он летел по своим полям, залитым лунным светом, под звездным небом - и не было никого, кто бы мог его остановить. Сын еле поспевал за старым Гильомом.
      - Эй! Эй! - кричал Гильом в ночь, и его голос отдавался эхом отдаленных холмов.
      - Эй! Эй! - вторил отцу Клод, настегивая своего коня.
      Вскоре они добрались до опушки леса и старик еще раз озадачил Клода.
      - Ты ничего не прихватил поесть, сын? Я голоден. Клод пожал плечами.
      - Сейчас посмотрю.
      Он порылся в переметной сумке и извлек из нее половину лепешки, которую не съел сегодня днем. Он разделил трапезу с отцом и боясь, не случится ли что, следил за тем, как старый Гильом с аппетитом ест черствый хлеб.
      Трапеза конечно же была убогой, но и она могла хоть немного утолить некстати разыгравшийся у Гильома голод и привести его немного в чувство после быстрой скачки.
      Вновь луна вышла из-за облаков, - сказал Клод Реньяр. - Лошади взмокли, а сейчас вечер холодный. Уже ночь, - улыбнулся старик и направил своего коня в сторону холмов, как раз туда, где появилась полная луна, похожая на огромный белый глаз между двумя черными грядами облаков. Она освещала печальную картину. Безжизненная равнина, конечно, казавшаяся такой только ночью, местами покрытая кустарниками боярышника. То тут, то там мрачные очертания подстриженных дубов
      На опушке леса. Ведь люди приходили сюда обрубать засохшие верхушки деревьев для топлива на расстояние до половины лье.
      На гребне склона возвышался округлой формы холм, созданный не природой, а рукой человека. Об этом холме ходили странные легенды, одна противоречивее другой.И сейчас, когда ночью Клод приближался к этому рукотворному холму, его сердце сжало недоброе предчувствие. Он вспомнил, как когда-то в деревне слышал один из рассказов об этом таинственном холме.
      Как будто бы много лет тому назад здесь произошла битва. Дрались два войска и одним предводительствовал пришлый из-за моря король. Он выиграл эту битву, но смертельно раненый, погиб после победы. Его победоносная армия, чтобы увековечить память своего монарха, насыпала над его останками этот рукотворный холм.
      Еще рассказывали, что короля похоронили вместе с его любимым конем и оруженосцем. Говорили, что внутри, в гробнице, лежит множество мечей, стрел, пик, что там была оставлена еда и питье для короля и его оруженосца, чтобы они и на том свете ни в чем не знали нужды.
      А потом один подвыпивший дворянин рассказывал, что возвращаясь поздно ночью домой, он видел, как король со своим оруженосцем объезжал долину и давал приказания невидимым войскам, словно до сих пор король руководит битвой.Правда это или нет, Клод точно не знал, но когда скачешь под луной ночью с полусумасшедшим стариком, можно поверить во все что угодно.
      И тут Клод вспомнил, как называют этот курган - Курганом Мертвого Короля. И он еще вспомнил, почему именно в этих местах никогда не показывались ни свои, ни чужие крестьяне. Нет, они не боялись Реньяров так, чтобы не ходить здесь даже днем, они боялись мертвого короля.
      Внезапно Гильом придержал коня и схватился за сердце. Он сжал зубы, чтобы не выдать стона. Сердце то бешено начинало стучать, то казалось, останавливается.
      - Помоги мне слезть, - процедил сквозь зубы Гильом, обращаясь к сыну.
      Тот тут же помог отцу спуститься на землю. Наконец, отдышавшись, Гильом посмотрел в звездное небо.
      - О боже мой, - сказал он, - неужели смерть так близко? Я, кажется, почувствовал ее дыхание.
      - Отец, тебе плохо? - Клод опустился на колени рядом с постанывающим Гильомом. Но тот отстранил его рукой.
      - Нет, Клод, я в полном порядке, просто почудилось. Ведь и у тебя, наверное, бывает, что временами побаливает сердце?
      Клод кивнул, хоть был здоров настолько, что даже не смог бы не задумываясь показать, в какой стороне у него находится сердце.
      - Помоги мне забраться в седло, - сказал старик, он вновь был немощен и угрюм.
      Но Клод уже ничему не удивлялся. Эта ночь научила его многому. Он придержал стремя отца, чтобы помочь ему сесть на лошадь, и вдруг вскрикнул от ужаса.
      - Что такое? - воскликнул Гильом, увидев перекошенное от страха лицо сына.
      Тот показывал на что-то на холмах.
      - Что? Что? - спрашивал Гильом. Но Клод только мотал головой и вновь тянул руку. Старый Гильом скользнул взглядом по направлению его руки и в ясном лунном свете увидел всадника, неподвижного как статуя, на самой вершине Кургана Мертвого Короля. Казалось, он был закутан в длинный плащ, а его растрепанные ветром длинные волосы словно застыли в воздухе.
      - Боже мой! - прошептал Гильом, так и стоя с одной ногой, вдетой в стремя.
      - Отец... - еле проговорил Клод. Но тут край черной тучи скрыл диск луны, и видение исчезло.
      - Кто это? - проговорил Гильом.
      - Мертвый король, - одними губами произнес Клод. Но когда туча прошла, на вершине холма было уже два всадника. Первый стоял все так же неподвижно как конный памятник, а второй медленно взбирался на вершину холма.
      - Они живые, - с надеждой в голосе проговорил Гильом.
      И тут вновь туча закрыла луну.
      - Что они там делают? - спросил Гильом.
      - Делают? - дрожащим голосом переспросил Клод.
      - Да, те парни на холме.
      - Парни? Я не видел никаких парней, это в самом деле был мертвый король, - в ужасе проговорил Клод.
      Если бы он только вспомнил, что рядом стоит его конь, он несомненно уже вскочил бы на него и скакал домой. Но от ужаса он позабыл обо всем. Он сейчас помнил лишь легенду, услышанную в деревне.
      - Да, - проговорил старый Гильом, - это был могильный призрак. Он живет здесь уже не одно столетие. Мой дедушка, вероятно, встретил его, потому что погиб в лесу странной смертью. Волки, которых в те дни было много, обглодали
      Дочиста его кости. За сотни лет, сын, его встречали и многие другие и как раз перед смертью.
      - Перед смертью? - переспросил Клод.
      - Да, сын.
      - Но он был с оруженосцем... - словно это могло что-то изменить, напомнил Клод.
      - В том-то и дело, оруженосец был с ним, - словно смирившись с судьбой, проговорил Гильом. - Они плохие вестники, эти могильные призраки и тот, кому они попадают на глаза, поступит мудро, если повернет своих лошадей к дому. Я бы тоже поступил так, если бы мог, - сказал Гильом.
      Клод удивился.
      - Но кто мешает нам повернуть домой?
      - Это ничего не изменит, - старик отбросил со лба седые волосы и сел в седло, - я должен ехать к нему.
      - Но какой в этом смысл, отец, если он предрекает смерть? Да я и не верю в эти сказки! Наши привидения, скорее всего, сторож или пастух... неожиданно осмелел Клод.
      На лице Гильома появилась надменная улыбка.
      - Лесной сторож или пастух не слоняются по ночам в дорогих плащах и на хороших конях. Когда нет скота, для охраны им нельзя рубить деревья. Думай как хочешь, Клод, но это вестники ада, и я еду им навстречу.
      Старый Гильом взмахнул рукой и пришпорил своего коня.
      Вновь выглянула луна, и Клод с ужасом увидел, что никаких всадников на вершине холма нет, а его отец во весь опор мчится к длинным теням, отброшенным холмами на равнину, и исчезает в них. Лишь только глухой топот нарушает тишину в
      Ночи.
      И Клод заскрежетал зубами. Ему захотелось поскакать за отцом, вернуть его, но что-то удерживало парня. Ведь отец сам сделал свой выбор, решил, куда ему направиться.
      И все-таки, сыновний долг победил в нем страх, и он тоже полетел во весь опор к длинным теням, отбрасываемым холмами.И тут из темноты раздался смех. Сперва он показался Клоду страшным, но это было всего лишь какое-то мгновение. В темноте весело хохотал его отец Гильом и смеху вторили еще два голоса.
      Когда Клод подъехал, то увидел своего отца в обществе старших братьев Виктора и Жака. На Викторе и впрямь был длинный плащ, который он демонстрировал отцу.
      - Да это же я, - смеялся старший брат. Гильом нервно хохотал прерывистым старческим хохотом.
      - А я думал, это Мертвый король, - и он вновь принимался хохотать.
      Завидев Клода, Виктор и Жак поскакали ему навстречу.
      - Ну что, ты тоже не испугался встречи с мертвецами? Смотри, какие мы страшные, - и Виктор, расправив плащ, взмахнул им.В самом деле, издалека его можно было принять за страшное видение, особенно в этих безлюдных краях.
      - А ты молодец, Клод, - не унимался Жак, - не побоялся привидения. Или ты просто спутал направление от страха, хотел убежать, а поскакал навстречу нам?
      - Не обижайте брата, - крикнул Гильом, - он вел себя как подобает мужчине. А я-то, старый дурак, подумал, что вы призраки!
      Ночь уже никому не казалась такой темной, страхи ушли. Но когда смех стих, Гильом вновь почувствовал себя старым и разбитым.
      - Может быть, зря, - вздохнул он, - это оказались вы - Виктор и Жак, может быть, мне лучше было бы встретить смерть.
      Знаешь, Виктор, я почувствовал такое странное облегчение, когда поскакал навстречу тебе, считая тебя призраком.
      - Да брось ты, отец, тебе еще жить да жить, - сам не веря в сказанное, произнес Виктор.
      - Мне лучше знать, - погрозил старшему сыну старик, - это не к добру, когда собственного сына принимаешь за образ смерти.
      - Брось, отец, не думай о плохом.
      - Нет, Виктор, доживи ты до моих лет - и поймешь, что творится в моей душе. Тебе же никогда не приходилось желать смерти?
      - Я не боюсь ее, - сказал Виктор.
      - Это совсем другое, - старик нахмурил брови, - бояться смерти и желать ее - это разные вещи. Я же сказал тебе, доживи до моих лет, и ты поймешь.
      Жак, слегка улыбаясь, смотрел на отца.
      - А ты все-таки молодец. Ночью, верхом, с оружием, как в старые времена.
      - Поехали домой! - махнул рукой Гильом и только сейчас ощутил, насколько устал.
      Он уже еле сидел в седле, но не хотел подавать вида.
      - А твой Анри, - сказал он Виктору, - совсем взрослый.
      - Да что ты, отец, ему еще очень мало лет.
      - Я в его годы был совсем несмышленный, даже не помню себя, а он уже сидит в седле, - сказал Гильом.
      - Он уже целый год сидит в седле, - рассмеялся Виктор.
      - И ты тоже был таким, - улыбнулся старик, - хоть и не помнишь.
      - Мне кажется, я всегда ездил на лошади.
      - Ну что ж, вы когда-нибудь смените меня, - сказал старик. - Теперь я и в самом деле могу спокойно умереть, только пообещайте мне, что никто из вас не подумает обидеть Констанцию.
      - Что ты, отец, - Виктор подъехал к Гильому, - мы все ее очень любим.
      Отец испытующе заглянул в глаза сыну, ему показалось, что тот его обманывает.
      - Говоришь, что любишь ее? - переспросил Гильом.
      - Да, - Виктор отвел взгляд.
      И именно потому, что отец не расспрашивал его дальше, Виктор понял, что между ним и отцом возникла преграда. Тот начал бояться теперь за свою воспитанницу.
      <Как убедить отца, что я желаю Констанции только добра? - думал Виктор. - Он еще недолго протянет, и мне не хотелось бы, чтобы перед смертью он лишил меня всего. Как сделать, чтобы он вспомнил о своем долге перед родом? Неужели я сам
      Стану когда-нибудь таким старым, немощным, а мой сын примется рассуждать, как мне объяснить простую истину - властвовать должна сила, а не стариковская немощь?>
      Домой Гильом и его сыновья вернулись еще до рассвета.
      Старый Реньяр с трудом спустился с коня и, скрывая свою слабость от детей, двинулся к дому. Он еле смог подняться на крыльцо и добрести до постели. То, что совсем еще недавно он чувствовал прилив сил, позабылось. Теперь все его тело бил
      Озноб.
      Но Гильом Реньяр нашел в себе силы раздеться и лишь только потом лег на кровать.
      Весь дом еще спал, когда Констанция пробралась к выходу. Она сама не могла объяснить, почему проснулась так рано. Она ничего не знала о ночной поездке Гильома и его сыновей, но девушка чувствовала, что сегодня последнее утро, когда она сможет добраться до ручья и побыть там одна.
      Конечно, на самом деле, Констанция обманывала себя, она надеялась встретить там Филиппа, но всячески гнала от себя эту крамольную мысль.Точно так же как и Гильом с Клодом, она вывела из конюшни лошадь, пробралась за ограду и только тогда вскочила в седло.
      Когда девушка добралась до ручья, солнце уже стояло довольно высоко. Но Констанция так и не дошла до своего любимого камня. Она услышала под деревом тоненький писк и раздвинула руками траву. Там лежало перевернутое гнездо, а
      Возле него копошились птенцы.
      - Ой, что с вами стало? - спросила Констанция, беря в руки легкое как пух гнездо.
      Она одного за другим ловила птенцов и осторожно опускала их на дно гнезда. Те, очутившись в гнезде, тут же затихали.
      - Маленькие, вы, наверное, совсем продрогли за ночь, - приговаривала Констанция, обогревая птенцов своим дыханием.
      Филипп Абинье даже сквозь шум водопада расслышал ее тихий голос. Он поднялся с камня и глянул поверх кустов на девушку, собиравшую в траве птенцов. Шлея ее платья сползла с плеча, обнажив белоснежное тело.
      Филиппу хотелось как можно скорее окликнуть Констанцию, снова быть с ней вместе, но он сдержался. Смотреть на нее, когда она не подозревает, что ты здесь рядом, было слишком большим искушением.Девушка собрала всех птенцов в гнездо, глянула вверх.
      - Откуда же вы свалились? И тут она увидела развилку с остатками гнезда.
      - Ох, какая высота! - сказала Констанция. - Сами вы туда не доберетесь.
      Девушка заткнула подол своего длинного платья за пояс и положила туда гнездо с птенцами. Дерево склонялось над водой, и Констанция начала пробираться по его наклонному стволу все ближе и ближе к развилке.
      Филипп стоял на камне и недоумевал, как это девушка до сих пор его не заметила. Но Констанция смотрела только себе под ноги, боясь сорваться.
      Теперь ей предстояло ступить со ствола на толстый сук, ведь она твердо решила вернуть птенцов на прежнее место.
      Констанция присела на сук, спустив ноги, и стала подвигаться к развилке, помогая себе руками.
      Глядя на нее, Филипп совсем не боялся, что девушка может сорваться, настолько ловко и уверенно она действовала, будто она всю жизнь только и делала, что лазила по деревьям.
      Наконец, птенцы были водворены на место, Констанция еще что-то им пошептала, словно прощалась, и только потом удосужилась глянуть вниз.
      Филипп, приготовивший столько слов для встречи, тут же их забыл. Он виновато улыбнулся и развел руками в стороны.
      - Я пришел, Констанция.
      Девушка ответила такой же лучезарной улыбкой и только тут сообразила, что подол ее платья подобран.
      Она, суетясь, стала вытаскивать его из-за широкого кожаного пояса и чуть не сорвалась вниз, настолько велико было ее волнение.
      - Тебе помочь спуститься? - крикнул Филипп.
      - Нет, я сама, - отрезала Констанция. Она вновь пробралась по наклонному стволу дерева и подошла к ручью.
      - Ты хочешь сюда?
      Филипп показал на плоский камень. Констанция отрицательно качнула головой.
      - Нет, Филипп, а вдруг будет как в прошлый раз? Приедет кто-нибудь из кузенов, и тебе может и не удастся спрятаться.
      - Честно говоря, я и не задумывался над этим, - замялся Филипп Абинье, - но я приехал не просто так.
      Он пробрался по выступавшим из ручья камням прямо к Констанции. Они стояли друг напротив друга, не решаясь приблизиться.
      - Я привез тебе подарок, - Филипп протянул руку и разжал ладонь.
      На ней сверкнуло золотое кольцо с жемчужиной. Конечно же, жемчужина не шла ни в какое сравнение с жемчужиной на медальоне Констанции, но вызвало такую бурю восторга, что право, если бы это видел дядя, он был бы тоже рад.
      Констанция примерила кольцо и улыбнулась. Даже на указательном пальце оно не держалось, было слишком велико.
      - Спасибо тебе, Филипп, я что-нибудь придумаю, ведь это твой подарок.
      - Должен же был я отблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь, Филипп сказал совсем не то, что хотел.
      Но Констанция поняла его истинные мысли и прикоснулась к его руке.
      - Ты не сердишься на меня? - спросил Филипп.
      - Что ты, мне никто еще не делал таких подарков.
      - Извини, Констанция, что оно не пришлось тебе впору, ведь я даже не держал твою руку в своей.
      - Теперь можешь, - Констанция вложила свою ладонь в пальцы Филиппа. Пойдем отсюда, вдруг кто-нибудь увидит. А насчет кольца... Во-первых, оно мне велико, а во-вторых, я все равно не могу его надеть.
      - Почему?
      - Кто-нибудь из кузенов или дядя Гильом спросят у меня, откуда я его взяла. И что я им отвечу?
      - Об этом я тоже не подумал, - пожал плечами Филипп.
      - Пойдем, пойдем, я покажу, где приготовила для него место, - и Констанция повела Филиппа по крутому склону к зарослям кустарника.
      Она раздвинула ветки, и молодые люди оказались в каком-то подобии не то дома, не то шалаша. Здесь лежал ствол старого поваленного дерева, его ветви были аккуратно обрезаны. Вокруг небольшой поляны возвышалась непроходимая стена кустов, а над стволом поваленного дерева был сооружен навес из сухих веток и
      Сена.
      - Это укромное место, - сказала Констанция. - Когда я хочу побыть одна, совсем одна, - добавила девушка, - прихожу сюда. Никто не может меня найти, никто из кузенов не знает о нем. Все они ищут меня у ручья, а я сижу здесь.
      Филипп осмотрел убежище Констанции. Здесь, на высохшем суку дерева были навязаны разноцветные ленточки, в развилке сучьев поблескивал осколок зеркала.
      - Ну что, нравится? - спросила Констанция. - Можешь считать это моим домом.
      Она сняла слишком большое для ее руки кольцо и повесила его на сухой сучок поваленного дерева рядом с пестрыми ленточками.
      - Оно будет здесь, и я буду навещать его, приходить и надевать на палец, - склонив голову, сказала Констанция.
      - А ты не боишься, что его украдут птицы? - испугался за судьбу своего подарка Филипп. Констанция пожала плечами.
      - Они меня любят, зачем им красть мое кольцо? А если возьмут, я попрошу, и они вернут его обратно.
      Юноша не мог понять, шутит девушка или говорит серьезно. Глядя на Констанцию, он мог поверить во все что угодно, даже в то, что птицы слушают ее приказания. Он и сам сейчас был готов выполнить любую ее прихоть.
      - И не бойся, - засмеялась Констанция, - никто его здесь не украдет ни птицы, ни люди. Только я одна, а теперь и ты знаем об этом укромном месте. Посмотри, как отсюда чудесно виден ручей, - она раздвинула руками кусты и перед
      Филиппом открылась великолепная картина - бурлящий поток и плоский камень, который вода огибает двумя рукавами.
      Первая радость встречи прошла и Констанция посмотрела на Филиппа немного другими глазами. Только теперь она заметила, что парень немного грустен.
      - Я знаю, ты меня ненавидишь, - сказала Констанция.
      - Я ненавижу?! - изумился Филипп. - Да я... я... - и он осекся.
      - Конечно, ненавидишь, ведь я одна из Реньяров. Ты не можешь поступать иначе, я знаю, твоя мать обвинила моих кузенов и дядю в том, что это они убили твоего отца. Это правда? - спросила она Филиппа.
      - Да, я видел это собственными глазами, - полуприкрыв веки, ответил Филипп. - И ты видела это, только была слишком мала. Тебя вез на лошади кто-то из братьев, а ты вырвалась и побежала. А мы с отцом, спрятавшись, хотели переждать, пока проедут твой дядя и кузены, потому что мы находились на вашей земле. Но ты так плакала и отчаянно кричала <Пусти!>, что я не выдержал и выбежал на дорогу, - Филипп бессильно опустил голову. - Я каждый день не устаю корить себя за тот
      Злосчастный поступок.
      - Не надо, - сказала Констанция и положила свою теплую ладонь на продрогшее плечо Филиппа. - Не надо, прошлое не вернешь. Я верю тебе, если ты можешь сказать мне в лицо, что мои родственники убили твоего отца. Но я одна из них, - горестно сказала Констанция, - видишь, я даже была вместе с ними.
      - Я выбежал потому, - закрыв глаза, сказал Филипп, - что ты показалась мне другой. Даже маленькой девочкой ты не была похожа ни на одного из них.
      - Это ты все придумал себе сейчас.
      - Нет! - воскликнул Филипп. - Я каждый день возвращаюсь в прошлое, вновь и вновь переживаю, измеряю каждый свой шаг и вижу тебя. Да, теперь я точно знаю - это была ты. На тебе было дорогое нарядное платье, а в руках ты сжимала куклу.
      - Куклу... - задумалась Констанция, - значит это была я. Эта кукла до сих пор хранится у меня, временами я люблю брать ее на руки и разговаривать. Мне кажется, она знает какую-то тайну, но не может открыть ее мне.
      - Так значит это точно была ты, Констанция. Сколько же лет мы знаем друг друга? Почти всю нашу жизнь, а встретились только теперь.
      - Это странно звучит, - задумалась девушка, - знать всю жизнь, а встретиться только теперь. Наверное, мы что-то путаем.
      - Но почему я сразу вздрогнул, увидев тебя? Констанция улыбнулась.
      - Иногда это случается и по другому поводу.
      - По какому же?
      - Ну, знаешь... - замялась девушка, - бывает, иногда озноб пронижет тебя, а вдруг бросит в жар... Всякое бывает.
      - А ты? Что ты почувствовала, Констанция, когда впервые увидела меня? Констанция засмеялась.
      - Ты был такой мокрый и несчастный, что ничего кроме жалости испытывать к тебе было невозможно.
      - Ах, да, ты назвала меня мокрым нахохлившимся воробьем.
      - Да-да, именно, воробьем. Ты сегодня был похож на него.
      - Ты пришла сюда, потому что хотела увидеть меня? - с надеждой спросил Филипп Абинье.
      - Да, я все эти дни только и думала о тебе.
      - И я, - воскликнул Филипп и сжал пальцы Констанции, - я тоже думал о тебе. Я вспоминал ту нашу встречу.
      Может быть, они еще долго сидели бы, глядя в глаза друг другу, но их разговору суждено было прерваться. Огромная форель, выскочив из воды у самого камня, с шумом упала в воду.
      - О, какая огромная! - воскликнул Филипп.
      - Ты хотел бы, наверное, такую изловить? А зачем тебе нужна рыба? спросила Констанция.
      Абинье напрягся и мрачная тень пробежала по его открытому лицу.
      - Знаешь, Констанция, моей матери было очень плохо. Она все время вспоминает отца, а тот иногда вместе со мной ходил на ручей ловить форель и приносил ей. Представляешь, она по несколько дней может ничего не есть. Слава богу, сейчас ей стало лучше, она буквально ожила, изменилась на глазах. Она даже начала шутить.
      - Я понимаю тебя. Но, к сожалению, я не помню свою мать, не помню и отца.
      - Это так тяжело, - Филипп погладил Констанцию, как маленькую девочку, по волосам.
      Вдруг она напряглась и вскочила на ноги.
      - Что? Что-то случилось? Я что-то сделал не так, Констанция?
      - Нет, ты все делаешь правильно. Но, знаешь, ведь меня могут хватиться, я ушла из дому, не предупредив старого Гильома Реньяра.
      Услышав это имя, Филипп Абинье вздрогнул.
      - Не произноси при мне это имя.
      - Извини, извини, Филипп, я не хотела. Я буду для тебя просто Констанцией. Я должна бежать. Видишь, солнце стоит уже высоко. Я думаю, что и тебе уже пора.
      - Да, мне тоже пора. Я сказал матери, что еду в церковь.
      - И она тебе поверила?
      Филипп пожал плечами, не зная, что ответить девушке.
      - Мать всегда чувствует, о чем я думаю. Она даже умеет угадывать мои самые сокровенные мысли.
      - Тебе хорошо. Пойдем же, пойдем отсюда скорее. Надо отсюда спешить. Не дай Бог, меня хватятся, и братья приедут к ручью и увидят тебя, Филипп.
      - Я их не боюсь, - грозно сказал Филипп. Констанция привстала на цыпочки, обвила его шею руками и нежно поцеловала в губы.
      Филипп вздрогнул. Это было так неожиданно и так приятно, что его сердце бешено заколотилось в груди. Он хотел удержать Констанцию, хотел прижать к себе, но она выскользнула из его рук, как выскальзывает форель из пальцев неумелого рыбака.
      - Ты придешь сюда еще? - крикнул ей вслед Филипп.
      - Да! Да, обязательно приду.
      - Когда?
      Девушка приостановилась, обернулась и посмотрела на Филиппа.
      - Обязательно приду.
      А Филипп еще ощущал на губах ее влажный поцелуй. Это было ни на что не похожее ощущение, странное и радостное. Ему, конечно же, и раньше доводилось целоваться с девушками, целоваться с сестрой, с матерью. Но этот поцелуй был совсем иным. В нем было столько чувств, что все существо Филиппа буквально запело от радости. И чтобы хоть как-то успокоить себя, он сбежал к ручью и, зачерпнув в пригоршни воду, плеснул себе в лицо, а затем радостно отряхнувшись, направился к тому месту, где была оставлена лошадь.
      - Ну что, ты меня ждешь?
      Лошадь закивала головой, застригла ушами, застучала копытом о землю и потянулась своими мягкими и влажными губами к рукам Филиппа.
      - Нет, ты не умеешь целоваться, - сказал Филипп, поглаживая гриву коня, - да, тебе это и ни к чему.
      И он сам поцеловал свою лошадь в белую звездочку на лбу.
      - Поехали, поехали скорее, нас уже ждут. Он под уздцы вывел лошадь, вскочил в седло и, натянув поводья, пустил ее вскачь.
      Он жадно вдыхал сырой воздух, ветер трепал его волосы. Филипп ликовал, чувство счастья переполняло его, как терпкое вино переполняет драгоценный бокал.
      <Скорее, скорее, я скажу Марселю, что его подарок пришелся кстати, я думаю он обрадуется. Жаль, конечно, что он не видел, как загорелись глаза Констанции, когда она примеряла его перстень. Но кто же мог подумать, что у Констанции такая хрупкая миниатюрная рука, что даже на указательный палец этот перстень оказался велик. Да к тому же и выбора у меня не было. А вот Лилиан, едва увидит мое
      Лицо, сразу же догадается, где я был. А если мать спросит, кого я видел в церкви, что мне сказать?>
      И Филипп судорожно принялся придумывать ответ, но потом бросил эту глупую затею и махнул на все рукой.
      - А, будь что будет, - громко выкрикнул он, и его крик разлетелся над сжатыми полями.
      Он еще сильнее пришпорил коня, хотя тот и так уж мчался во весь опор. А Филиппу хотелось мчаться еще быстрее, ему хотелось лететь над землей стремительно, как птица.
      - Констанция, Констанция, - отбивали копыта дробь. - Констанция, Констанция, - стучало в голове. - Констанция, Констанция, - вторило сердце Филиппа.
      Едва конь взлетел на холм, Филипп придержал его. Дом Абинье показался Филиппу странным. Что-то было не так, но что, он еще не мог понять.
      Все двери и окна были распахнуты, а у крыльца стояла карета, запряженная четверкой лошадей, которую он не мог видеть с вершины холма.
      - Вперед! - крикнул Филипп и сжал бока лошади. Чем ближе было к дому, тем сильнее сжималось сердце Филиппа в предчувствии беды.
      ГЛАВА 10
      Обуреваемый недобрыми предчувствиями, Филипп Абинье въехал в ворота и оказался во дворе своего дома. Как по мановению волшебной палочки у него за спиной возникло два всадника и, обернувшись, Филипп увидел, что прямо ему в
      Грудь нацелены стволы пистолетов.
      А вот и хозяин приехал, - сказал офицер, глядя на то, как солдаты вытряхивают из большого сундука вещи.
      Мать и сестра стояли у двери, прижавшись друг к другу.
      - Что вы делаете? Зачем? Здесь никого нет, мы одни! - громко восклицала мадам Абинье. - Мы абсолютно одни!
      - Слезай с лошади, - не обращая внимания на крики женщины, приказал офицер.
      Филипп спешился и, бросив поводья, хотел подойти к матери, но офицер выхватил пистолет и сказал:
      - Стой на месте и не двигайся, а не то я продырявлю твою
      Голову!
      - Господин офицер, мой сын ничего не знает, он ни при чем!
      - А кто знает? - рявкнул офицер, и его лицо налилось злостью.
      Лилиан дрожала, молитвенно сложив перед грудью руки.А мадам Абинье, казалось, абсолютно не боится солдат.
      - Я уже вам десятый раз говорю, что у меня в доме нет никаких разбойников, нет мятежников! Вам незачем рыться в вещах и выбрасывать их на улицу!
      Но солдаты не обращали на крики никакого внимания. Они поглядывали на своего офицера, а тот, махнув рукой, бросил:
      - Продолжайте обыск!
      Он был абсолютно уверен, что мятежник, которого они ищут, находится где-то в доме, ведь ему некуда податься в этих краях, кроме как к сестре.