На закате следующего дня Катрин сидела в камышах, наблюдая за тем, как серые воды Луары текут у ее ног.

Все это время она продолжала идти, двигаясь с необыкновенной решимостью, не обращая внимания на усталость и боль в ногах, пересекая холмы, пастбища и леса, иногда перемежающиеся озерами, направляясь к реке, которая была для нее лучшим проводником к осажденному городу. В сумерках Катрин нашла убежище в покинутой хижине лесоруба. Проглотив половину своего хлеба и сыра, она заснула, несмотря на неудобство, а на рассвете снова пустилась в дорогу, не обращая внимания на судороги, сводившие ее руки и ноги. Каждая ее косточка, каждый мускул, казалось, превратились в пыточный инструмент. Ее ноги так болезненно жгло, что время от времени ей приходилось опускать их в воду прудов, попадавшихся по дороге. Они покрылись волдырями, которые вскоре лопнули, и Катрин перевязала их полосками полотна, оторванного от нижней юбки. Однако же она шла вперед и вперед по старинной римской дороге, которая, казалось, беспрерывно вилась все дальше и дальше… Крестьяне, которых она встречала по дороге, приветствовали ее и иногда прикасались к ее посоху пилигрима, прося молиться за них, но никто не предлагал ей кров и пищу. Ее молодость и красота были против нее: простые люди полагали, что она — большая грешница и идет к могиле святого Бенуа, чтобы просить прощения за свои грехи. Сотни раз Катрин была на грани того, чтобы упасть у дороги, но каждый раз как-то умудрялась заставить свои ноги двигаться. Иногда, проходя мимо придорожного креста или посвященной Богородице часовенки на перекрестке дорог, она останавливалась и просила сил, чтобы продолжить путь, а затем поднимала посох и снова шла.

Вид широкой неукротимой реки вызвал у Катрин крик радости. Несмотря на крайнюю усталость, она побежала к ней, как к другу, наклонилась, чтобы попить воды и омыть руки и ноги. Затем она села у реки и стала смотреть на воду, которая вскоре будет протекать под стенами Орлеана и, может быть, завтра возьмет ее с собой. Перед ней поднимались ярусами по склону холма высокие деревянные дома и коричневые кровли старого города Жьене. Разрушающийся старый замок, мрачные контуры которого смягчала его древность, господствовал над старым городом герцогов Орлеанских, но Катрин не смотрела на замок. У его стен, едва различимые между арками все еще незаконченного моста, она увидела лодки, баржи, шаланды и плоскодонки, вытащенные на берег. Солнце — огненный шар, который садился за серые башни города, — превратило Луару в реку крови. Над воротами прозвучал рожок часового, призывая запоздалых путников укрыться за городскими стенами. Город закрывал ворота на ночь… Катрин поспешно надела башмаки и, прихрамывая, присоединилась к потоку людей, направлявшихся к подъемному мосту. Солнце исчезло, быстро опускалась ночь. Катрин одной из последних вошла в высокие каменные ворота, так как разбитые ноги затрудняли ее движение. Она остановилась, чтобы спросить у одного из стражников дорогу к рыночной площади. Ей было известно, что в большинстве городов, особенно тех, что стоят на пути паломников, угол рыночной площади обычно оставляют пилигримам для укрытия на ночь. Особое место у колонн должно быть окружено деревянным барьером, укрывающим от ветра.

— Прямо вперед и потом направо, — ответил стражник.

— Ты направляешься во Флери, женщина?

— Да.

— Да будет с тобой Бог и святой Бенуа!

Она кивком поблагодарила его и свернула в такую узкую улицу, что крыши домов почти соприкасались над ее головой. Идя вдоль этой улицы, она доела остатки хлеба, который ей дала Мадлен, и вскоре достигла рыночной площади, черепичная крыша, насаженная на высокие деревянные столбы, но там было укрытие для пилигримов. Толкнув дверь, она увидела на полу свежую солому. Здесь был только один паломник, старик, который спал в углу. Его лицо хранило неподвижное выражение, которое дает только крайняя усталость. Когда она вошла, он открыл один глаз, что-то пробормотал, потом снова его закрыл и вскоре громко захрапел. Катрин почувствовала облегчение от того, что ей не придется разговаривать. Она устроилась в углу, сгребла на себя солому и скоро уснула.

Не успела она заснуть (или ей так показалось?), как почувствовала, что кто-то ее трясет. Старый бородатый пилигрим склонился над ней.

— Эй! — сказал он. — Эй! Если ты идешь в аббатство, пора двигаться.

Она открыла глаза, увидела, что над рыночной площадью бледнеет небо, и поспешила встать на ноги.

— Ночь была короткой, — сказала она с извиняющейся улыбкой.

— Они всегда коротки, когда устаешь. Идем, пора в путь.

Катрин покачала головой. Как паломница, она должна была продолжать путь пешком, но слишком устала для этого. Она надеялась, что одна из трех серебряных монет Сары поможет ей нанять лодку.

— Я не думаю, что пойду сегодня, — солгала она. — У меня в этом городе есть дела.

— У Божьих странников дела только в месте их паломничества! Если ты хочешь прощения, то должна думать только о том месте, куда идешь! — в ужасе крикнул старик. — Но каждый имеет право поступать как пожелает. Мир тебе!

— И вам тоже.

Пилигрим вышел. Катрин подождала несколько минут на пороге убежища. Когда он исчез из вида, она вышла и отбросила свой посох, потому что, как ей напомнил старик, пилигримы не имели права пользоваться никаким транспортом, кроме собственных ног.

Затем она плотно завернулась в своей грубую накидку, потому что на город сеялся мелкий дождик, и стала спускаться к набережной.

Ей не составило особого труда найти лодку. На набережной, на куче сложенных рыбацких сетей, сидел человек, ел луковицу и смотрел на текущую мимо воду. Он был высок и молчалив и, казалось, не замечал дождя.

Когда Катрин спросила, не знает ли он лодочника, который отвез бы ее хотя бы до Шатонефа, он поднял тяжелые серые веки.

— Деньги есть?

Она кивнула, но человек не двигался.

— Покажи! Легко сказать, что у тебя есть деньги, понимаешь, но в наши времена найти деньги трудно. Земли загажены, торговля заброшена, а сам король, как Иов, сидит на своей навозной куче. Ныне плата вперед.

Катрин вытащила серебряную монетку и положила ее на грязную ладонь мужчины. Он подбросил ее в воздух, попробовал на зуб, внимательно осмотрел, и его угрюмое лицо посветлело.

— Ладно, — сказал он. — Но не дальше Шатонефа. За ним слишком большой риск попасть в руки этих проклятых англичан, которые осадили город, а я ценю свою шкуру.

Говоря это, он спустил на воду плоскодонку и помог Катрин войти в нее. Она села на носу, лицом вниз по течению. Мужчина запрыгнул в лодку так легко и ловко, что та почти не качнулась. Он поднял длинный шест, погрузил его в воду и сильно оттолкнулся. Поток струился быстро, и лодка неслась почти без посторонней помощи. Со своего места Катрин наблюдала, как перед ней разворачивался город, а за ним — плоские пойменные луга окаймленные камышами, все еще рыжими после зимы. Дождь окроплял ей лицо, но это ее не беспокоило, потому что толстая накидка хорошо защищала. Перед ней всплывали старые воспоминания, вызывая образы прошедших дней. Она снова видела себя, бегущую из восставшего Парижа вместе с Барнаби, своей матерью, сестрой и Сарой… Как же ее радовало это первое путешествие, такое интересное благодаря Ракушечнику! Ей казалось, что она все еще слышит, как его глубокий голос негромко декламирует строки поэта.

Увенчанный король всех городов,

Благой родник Учености и Веры,

Стоит на берегах отлогих Соны…

Но Барнаби больше не было, Париж был далеко, а город, в который Катрин направлялась, находился в безвыходном положении — пораженное голодом, отчаянное место, где ей не на что рассчитывать, кроме жесточайшего разочарования или, что еще хуже, смерти! Впервые она задумалась о том, как Арно ее встретит; узнает ли он ее? Со времени их встречи под стенами Арраса прошло так много времени!

Катрин заставила себя отогнать эти мрачные мысли, порожденные чрезмерной усталостью и нервным напряжением. Она хотела как можно лучше воспользоваться этой мирной передышкой, пока лодка скользит по реке, прекрасной с ее серыми отмелями и желтыми песчаными берегами… Ближе к закату в поле зрения показались белые башни и синие островерхие крыши большого замка. Его подножие омывали воды большого рва, питаемого рекой. Катрин поинтересовалась названием этого имения.

— Сюлли! — ответил лодочник. — Оно принадлежит фавориту Карла VII, сиру де ля Тремую… — и, чтобы показать уважение, которое этот знатный господин в нем вызывает, он с отвращением плюнул в воду. Катрин не ответила. Она уже встречалась с Жоржем де ля Тремуем, этим бургундским ренегатом, который стал любимым советником и злым гением дофина Карла, живущего в городе Бурже. Он внушал ей чувство, родственное тому, что проявил ее проводник, но она этого не сказала. Кроме того, она только сейчас заметила, что лодка направляется к берегу, словно для стоянки.

— Мы здесь остановимся? — спросила она с удивлением, полуобернувшись.

— У меня здесь в Сюлли дело, — ответил мужчина. Вылезай.

Она встала, чтобы выйти на пологий берег. В тот же момент она почувствовала сильный удар по голове и упала лицом вниз, потеряв сознание…

Когда Катрин пришла в себя, на небе светились последние отблески заката. С востока приближалась тьма, и на западе оставалось только слабое мерцание, которое освещало башни Сюлли за рекой. Она приподнялась на локте и обнаружила, что совершенно одна. Не было видно ни лодки, ни лодочника — ничего, кроме стаи кроншнепов, которые летели клином в небе над головой. Все это доходило до нее постепенно, поскольку голова ужасно болела. Она дотронулась до нее и нащупала большую болезненную шишку. Должно быть, лодочник напал на нее, чтобы ограбить! И вправду, то немногое, что у нее было, теперь исчезло: обе серебряные монетки, ее кинжал и толстая накидка, которая так хорошо защищала от ночного холода и дождя. На миг ее охватило глубокое уныние. Казалось, будто все сговорились, чтобы не дать ей соединиться с Арно. На дороге возникали различные препятствия, словно для того, чтобы преградить путь.

Но вскоре она снова обрела силу духа. Хотя образование и воспитание сделали из нее аристократку, в глубине ее существа было неугасимое жизнелюбие парижского постреленка, который привык встречать трудности лицом к лицу. Она с трудом поднялась на ноги и ухватилась за нависающие ветки ивы, чтобы удержать равновесие.

Когда земля перестала кружиться вокруг нее, она глубоко вздохнула, подняла воротник своего латаного платья, прикрыв шею, и зашагала к дороге, которая шла вдоль берега параллельно реке. Она знала, что обязана продолжать свой путь и что аббатство Сен-Бенуа находится всего в двух лье пути. Там она найдет приют и пищу. Путешествие в лодке и хороший ночной сон вернули ей силы, и если бы не жестокая боль в голове, она чувствовала бы себя совершенно свежей. Она ускорила шаги, и в результате едва ли час спустя перед ней показались массивные строения монастыря и «их величественный вход: огромная романская надвратная башня, мощная и прекрасная, как крепость, торжественная и возносящаяся, как молитва. Меж ее массивными колоннами мерцал свет, который резко выделял вырезанные на их превосходных капителях цветы и лица.

Катрин увидела, что там спят несколько паломников, прижавшихся друг к другу, чтобы было теплее. Пожилая женщина, увидев ее, знаком подозвала ее и потеснилась.

— Постоялый двор лопается по швам, — сказала она ей. — Так много здесь тех, кто пришел молить святого Бенуа спасти добрый город Орлеан! Но здесь не так холодно. Придвигайся ко мне, будет теплее…

Катрин повиновалась, встала на колени и опустилась рядом со старухой, которая великодушно поделилась с ней своим старым залатанным плащом.

— Ты издалека? — с любопытством спросила она.

— С границ Бургундии, — сказала Катрин, не смея признаться, что она бургундка.

— Ты молода для таких долгих путешествий! Ты тоже пришла помолиться у могилы великого святого?

— Я иду в Орлеан, — коротко сказала Катрин в надежде, что это оттолкнет старуху и та оставит ее в покое.

Старые выцветшие глаза загорелись, словно звезды. Старуха наклонилась к ней и прошептала:

— А… ты не единственная! Тебе тоже хочется присутствовать при чуде, да?

— Чуде?

— Ну-ну, — сказала старуха, подмигивая и толкая ее локтем. — Не притворяйся, будто не знаешь. Весь народ в долине Луары знает, что Орлеан будет освобожден посланницей Господа, девицей, которая пришла из Лотарингии в Шинон, где находится наш милостивый король. Она сказала ему, что с Божьей помощью вышвырнет англичан из Франции и снимет осаду с Орлеана.

— Это сказка, — заметила Катрин со снисходительной улыбкой.

Старуха покраснела под своим чепцом.

— Сказка? Это такая же правда, как то, что меня зовут Бертилла-кружевница. Это Божья правда. Есть даже люди, которые ее видели, то есть Деву Жанну, когда она пришла в Шинон с шестью вооруженными воинами.

Она была в мужской одежде, но она молода, свежа и прекрасна, как ангел с Небесным светом в глазах. И в доказательство говорят, что капитаны уже ждут ее прибытия в Орлеан и граф Дюнуа Бастард велел своим людям не печалиться, потому что Бог посылает нам еду и помощь… Кажется, король послал Деву в Пуатье, чтобы епископы и духовенство этой земли встретили ее и оказали ей почести, но вскоре она войдет в Орлеан… Я знаю, что, не будь я такой старой, я пошла бы прямо в осажденный город, чтобы увидеть ее. Но мои бедные старые ноги не донесут меня так далеко, и я умру на обочине. Так что я предпочитаю оставаться здесь и молиться, чтобы Бог направлял ее. Ангел-хранитель нашей страны — вот что она такой!

Так Катрин впервые услышала упоминание о Жанне д'Арк. Эта новость не удивила ее, хотя полночи не давала ей заснуть. Скорее, она испытывала раздражение и ревность к молодой красивой девушке, которую» капитаны уже ждут «, — те самые капитаны, одним из которых является Арно. Эта девушка из Лотарингии, пребывающая в ореоле своей святой миссии и собственной красоты, во всей славе оружия, ради которого он только и жил, наверняка привлечет мысли и сердце Арно де Монсальви.

Ей надо спешить и попасть туда раньше этой опасной женщины. В глубине своего неспокойного сердца Катрин начинала ненавидеть Деву-воительницу.

На следующее утро она приняла хлеб, который монахи в черном раздавали пилигримам, и затем, когда остальные исчезли в большой церкви, нырнула в сторону и поспешила обратно к дороге, прежде чем ее заметили.

Старая Бертилла сказала, что ей осталось пройти еще девять лье до столицы герцогства Орлеанского. Девять лье… Бесконечность!

Вот тогда и началась самая жестокая часть каторжного путешествия Катрин, потому что теперь беспокойство и сомнения терзали ее сердце и дух, в то время как тело достигло предела своих сил. Во время утреннего перехода все шло довольно хорошо, но после Шатонефа раны на ее ногах снова открылись, а все мышцы разболелись.

Лихорадка медленно прокрадывалась ей в кровь. Катрин наклонилась над потоком, чтобы попить, и почувствовала ужас, когда увидела там отражение своего лица — изможденного, осунувшегося, серого от пыли и усталости.

Она выглядела, как нищенка, и подумала, что Арно ни за что ее не узнает; скорее он посмеется над ней! Место было пустынным, а сама река заслонена ивовой рощицей. Погода была вполне теплой. Катрин поспешно сбросила свои лохмотья и погрузилась в воду. От холод — , ной воды она стала стучать зубами, но постепенно купание пошло ей на пользу. Ноги перестали гореть. Насколько было возможно, она отмылась, с сожалением вспоминая о нежном мыле, которое так мастерски готовила Сара, затем вымыла волосы и обвила их вокруг головы. Вылезая из воды, она увидела в ней отражение своего тела, и это ее утешило. Благодарение небу, оно нисколько не потеряло своего великолепия и выразительной стройности, несмотря на смертельную усталость, которая на нее давила. Чувствуя себя немного освеженной, она кое — как вытерлась, снова натянула свои лохмотья и опять пустилась в путь. Дорога пролегала между Луарой и густым лесом. По мере того как она продолжала путь, богатая, изобильная местность становилась все более и более опустошенной. В лесу были выжжены широкие прогалины. Тут и там виднелись разоренные деревни, обгорелые пни или гниющие тела.

Война была повсюду, и ее ухмыляющееся лицо проявлялось все яснее. Но Катрин в своем нетерпении достичь Орлеана обращала на это мало внимания. Она напрягала глаза, стараясь разглядеть стены города, который стал для нее Землей Обетованной. К закату она прошла шесть лье, и вдали уже были видны смутные очертания города, серые и нечеткие. Она догадалась, что это должен быть Орлеан, и ее чувства оказались столь сильны, что она упала на колени и разразилась слезами. Затем она прошептала короткую молитву. Вскоре ночь скрыла от нее город; Катрин вытянулась на траве, как усталый зверек, даже не попытавшись найти место, где можно было укрыться. В таком пустынном месте кто бы стал обращать внимание на спящую нищенку? У нее больше не было ничего, что стоило бы украсть; она была беднее беднейших, оборванная, голодная, полунагая, ноги ее кровоточили… Она спала крепко и проснулась, когда первые лучи солнца осветили небо. Она поднялась на ноги так легко, словно только что прилегла, и опять пустилась в дорогу. Шаг… еще шаг и еще… Город вдали вырастал на глазах; ей казалось, что он манит ее к себе… Ее воспаленные глаза не видели ничего, кроме него, она не обращала внимания на дым и пламя разграбленных и сожженных домов на горизонте. Если бы она не была такой усталой, то протянула бы руки, чтобы попытаться ухватить этот мираж, который медленно оживал перед ней. Постепенно Катрин начала различать плоские островки с купами деревьев, большой мост, разрушенный в Двух местах, и крепость, которая охраняла его с обоих концов. Она видела стрелы церковных шпилей, большие черные потеки кипящего масла и смолы на стенах и венчающие их мортиры. Она увидела огромный пустырь, в который сами орлеанцы превратили свои чудесные предместья: красивые дома, ставшие пустыми скорлупками, руины церквей, героические пустыни с разбросанными маленькими фортами из дерева и глины, возведенные осаждающими. Наконец она увидела красное знамя англичан с его золотым леопардом, водруженное над этими фортами и словно бросающее вызов Королевской лилии, голубизна и золото которой развевались над самой высокой башней замка. Катрин остановилась, ее глаза затуманились слезами, она забыла обо всем — о своих страданиях, о голоде, который грыз ее внутренности, — кроме одного: где-то за этими стенами живет Арно, дышит, борется и тоже страдает, без сомнения, поскольку в городе, говорят, больше нет хлеба…

— Затем она медленно и осторожно начала пробираться к городу, прячась, где возможно, за развалинами рухнувших зданий. Между ней и городом находился большой бастион, как она позже узнала, бастион Сен-Лу. Ей нужно было каким-то образом незаметно его миновать и достичь Бургундских ворот, которые были еще доступны, потому что у англичан Саффолка и Талбота не хватало людей, чтобы полностью окружить терзаемый город. Далекий призыв трубы донесся до Катрин, почти сразу за ним последовал взрыв артиллерийского снаряда. Мортиры по обеим сторонам моста выплюнули последнюю стаю каменных ядер, прежде чем ночь положила конец дневному сражению. На это ответили кулеврины, и вскоре за этим Катрин услышала крики и ругань мужских голосов. Должно быть, они атакуют город, потому что Катрин видела, как по стенам бегут солдаты.. С бесконечными предосторожностями ей удалось незамеченной миновать форт Сен-Лу, и она уже направлялась к воротам, когда увидела, что внезапно на лестнице, которая, казалось, исчезает в недрах земли, высунулась чья-то голова. Две руки схватили ее, и через мгновение она оказалась внизу лестницы, в чем-то вроде склепа, слабо освещенного оплывшей сальной свечей.

Прежде чем она могла запротестовать, жизнерадостный голос воскликнул:

— Ну, моя красотка! Это еще что? Уж не воображаешь ли ты, что можешь войти в Орлеан просто так, средь бела дня! Тебе придется подождать темноты!

Катрин оглянулась и увидела, что около двадцати мужчин и женщин почти в таком же плачевном состоянии как и она, сидят в позе, выражающей крайнее измождение, у подножия двух больших колонн, которые поддерживают крышу с веерообразным сводом. Крыша склепа была такой высокой, что терялась в темноте.

Дымная свеча освещала очаровательный барельеф с изображением юноши, склонившегося над оленем, который был высечен над одной из капителей…

— Кто все эти люди? — спросила Катрин. — Где мы?

Юноша, втащивший ее в склеп, скорчил гримасу, которая, вероятно, должна была изображать улыбку. Он был невообразимо грязен, большую часть его лица скрывала кустистая борода, но глаза его светились, а тело казалось сильным и хорошо сложенным, несмотря на худобу. Он пожал плечами.

— Люди из Монтарана. Англичане вчера сожгли нашу деревню. Мы все еще ждем, чтобы войти в город. Это склеп церкви Сен-Эньяна, которая была разрушена» людьми из Орлеана вместе со всем остальным в округе.

Тебе сейчас остается только одно — сидеть здесь и ждать.

Он больше ничего не сказал и вернулся на свой наблюдательный пост наверху частично разрушенного пролета лестницы. Поближе разглядев своих соседей, Катрин увидела множество горестных лиц и заплаканных глаз и несколько тощих узлов с пожитками. Люди прятали глаза, словно стыдясь своего разорения. Она не посмела с ними разговаривать, поэтому присела немного на отшибе.

В склепе было холодно, и у нее по спине пробежала дрожь. Ей хотелось спать, но пришлось противиться искушению заснуть, потому что она боялась, что остальные могут забыть о ней, когда наконец решатся попытаться войти в город. В сущности, им не пришлось долго ждать: через час юноша появился на лестнице, делая всем знак подниматься и следовать за ним.

— Пойдемте скорее, уже пора!

Беженцы безмолвно поднялись, безвольные, как овцы, приученные следовать за вожаком. Один за другим они выходили из склепа и пробирались через обломки, согнувшись вдвое, чтобы не быть замеченными. Ночь была не очень темной, и звезды холодно сверкали высоко в небе. Катрин заметила ворота между двух сосен…

Через некоторое время они достигли их и вскоре уже стояли на маленьком подъемном мосту, который вел к боковому входу, соединенному с большими воротами.

Большой подъемный мост был поднят… Когда они двигались узким проходом, который вел к стенам, Катрин чуть не упала в обморок от счастья. Она все-таки дошла!

Ее необычное путешествие завершилось. Она входит в Орлеан…