Ребята заявили, что они опытные аквалангисты, настойчиво показывали ему свои права ныряльщиков в открытом море. Но по мнению Лукаса, люди, которые навешивали на себя все эти штуки, не были ныряльщиками, они были покупателями.

Конечно, ныряние становилось сложным занятием, если вам нравилось связываться со всей этой химией, но оно вовсе не обязательно должно быть таким. Смекалистый человек делал это просто: надевал купальный костюм, чтобы ничто не схватило тебя за шары, ласты, которые послужат двигателем, маску, чтобы видеть под водой, баллон с воздухом для дыхания, несколько фунтов свинца, чтобы держаться на глубине, глубиномер — на случай, если станешь вдруг рассеянным.

Между прочим, та девушка, Сьюзи, выглядела так, как будто ей не нужно было никакое снаряжение, — у нее были такие легкие, что она могла бы опуститься на тысячу футов на едином вдохе. Снаряжение просто портило картину, закрывало всю золотисто-коричневую кожу, гриву желтых волос, которые, когда Лукас увидел их впервые, заставили его затаить дыхание. Девушка была лучшим кандидатом на обложку специального выпуска журнала «Спорт иллюстрейтед».

Но эти двое были преданными поклонниками техники. Как большинство людей в наше время, они предоставляли электронным устройствам выполнять работу за себя. Здравый смысл и внутреннее чутье отходили в прошлое.

Лукас все же надеялся, что у кого-то из них присутствовала частица здравого смысла, потому что там, куда они отправлялись, единственное, что могли сделать дорогие игрушки, это обеспечить информацию для коронера.

Эта мысль вызвала у Лукаса новый приступ гнева. Может, он заплатит кому-нибудь, кто удалит его голосовые связки?!

Первой его ошибкой было посещение пивной «Хог пенни», где он решил выпить свою пятичасовую порцию. Он никогда не посещал бары для туристов на Франт-стрит: здесь подавали по слишком завышенной цене слишком маленькие порции. Но хорошенькая девушка остановила свой мотороллер, чтобы узнать у него дорогу, и сказала, что она приходит в «Хог пенни» каждый день и почему бы ему попозже тоже не зайти туда. Поэтому Лукас побрился, сменил рубашку и заскочил в бар. Естественно, девушка не появилась. Его второй ошибкой было проторчать в пивной достаточно долго, чтобы промотать двадцатидолларовую купюру, а на двадцать долларов, даже по туристским ценам, он получил достаточно горючего, чтобы разжечь в себе пламя и поглубже утрамбовать присущее ему спокойствие.

Его третьей, и значительно превосходящей все остальные, ошибкой было влезть со своим языком туда, где ему было не место, а именно в разговор двух молодых людей, ему незнакомых.

Он был ослеплен девушкой с того момента, как увидел ее, но у него на ее счет не было никаких видов, потому что сидевший с ней парень оказался таким же красавчиком, как и она, таким же высоким, светловолосым и загорелым. Лукас вообразил их специально подобранной парой с какой-нибудь научной племенной фермы, программа которой заключалась в выведении расы красавцев. Они были так похожи друг на друга, что могли бы быть братом и сестрой...

...И это, как он узнал позже, было именно так: близнецы, только что окончившие колледж и временно проживающие в доме родителей неподалеку от клуба «Открытый океан». Лукас понял из разговора, что их отец был каким-то важным магнатом в радио— или телебизнесе в Штатах.

А так как к тому времени Лукас Коувен был крепко захвачен «Доктором Смирнофф», который заставил его поверить, что рыбак — такой же привлекательный мужчина, как Том Круз, то он начал воображать, что у него есть реальная надежда в отношении этой покорительницы сердец. Хотя один только прикид девушки должен был бы послужить достаточным предупреждением. Ни одна девушка с настоящими золотыми часами «Ролекс», золотым кольцом на мизинце и в одной из тех пятидолларовых рубашек, на которых изображен пятидесятидолларовый игрок в поло, не говоря уж об атласной коже и зубах, совершенных, как клавиши рояля, не уделит ни одной мысли какому-то нечесаному лодочнику в драных джинсах. Но Лукасом управлял «Доктор Смирнофф».

Пара обсуждала таблицы декомпрессии, громко рассуждая, следовало ли им проводить эту самую декомпрессию после их последнего погружения, а также на какую глубину смогут они опуститься завтра. И конечно, все это должно было бы вызвать тревожные сигналы в голове Лукаса, так как, во-первых, на Бермудах приезжим не разрешали нырять на большую глубину, а во-вторых, разумные люди не стали бы заниматься таким делом, как глубоководное ныряние, по собственному желанию.

Лукас не сказал ни слова, пока эта пара обсуждала глубину, на которой лежали разные затонувшие корабли, на которых они побывали, сравнивая, как глубоко лежат «Констеллейшн» и «Л'Ермини», «Северная Каролина» и «Вирджиния Мерчант». Ни одно из этих судов не находилось на глубине больше сорока футов — на глубине, доступной для ныряния на вдохе для всех, кроме туберкулезников. Лукаса не потянуло поправить их, когда они сравнивали корабли «Кристобаль Колон» и «Поллок-шилдс» — два стальных судна, лежащих на такой мели, что приходилось проявлять осторожность, чтобы не зацепить их днищем.

Для Лукаса наступил подходящий момент, когда парень — его звали Скотт — произнес что-то вроде: «Лодочник сказал, что глубже всех лежат остатки корабля „Пелинеон“».

— Где это? — спросила Сьюзи. — Он отвезет нас туда? Лукас наклонился вперед и повернул к ним голову:

— Извините, это никак не мое дело, но боюсь, что кто-то морочит вам голову.

— В самом деле?

Сьюзи широко раскрыла глаза, и Лукас решил, что у нее самые длинные ресницы, какие он когда-либо видел.

— Ага. Как я уже сказал, никак не мое дело, но мне противно, что кто-то дает вам ложную информацию.

— Тогда, — поинтересовался Скотт, — какое же судно лежит глубже всех?

— Глубже всех на Бермудах лежит «Адмирал Дарем», — заявил Лукас с милейшей улыбкой, довольный тем, что его рот двигается, хотя губы как будто занемели. — Он лежит у Южного берега. По крайней мере, это самое глубоколежашее судно из тех, какие кто-либо видел.

— А насколько это глубоко? — На лице Скотта было написано, что он не верит ни единому слову из всего разговора, но в данное время ему больше нечем заняться, кроме как потакать Лукасу Коувену.

— Корабль лежит одним концом на глубине ста девяноста футов и дальше по склону — примерно до трехсот футов.

Сьюзи сказала:

— Здорово!

Скотт сказал:

— Ну, хватит...

Вспоминая тот разговор, Лукасу теперь хотелось, чтобы он, Лукас, сказал что-то, что покончило бы с этой темой раз и навсегда, например: «Да иди ты, парень», что-то, что бесповоротно сорвало бы эту затею.

Но Сьюзи хлопнула Скотта по плечу и сказала:

— Скотт, послушай хоть раз в жизни.

Это означало, что она заинтересовалась.

А поэтому Лукас продолжал болтать:

— Корабль наткнулся на Южный берег во время шторма и сидел там день или больше, пока его пытались стянуть оттуда. Его все-таки ухитрились снять, но он был так продырявлен, что прежде, чем судно смогли залатать, оно наполнилось водой и пошло ко дну, скользнув назад, вниз по холму.

— И ты видел его? — спросил Скоп.

— Только раз, несколько лет назад. Его не так-то легко обнаружить.

— Как это выглядит? — спросила Сьюзи с острым интересом.

— Заставляет кровь бешено мчаться по жилам. Я называю этот корабль «Творцом вдов». — Ничего подобного Лукас не делал, но прозвучало красиво. — Сначала долгое время ничего не видно вообще. Затем, совершенно внезапно, судно вырисовывается из глубины, и первая мысль, которая приходит вам в голову: «Боже, я, наверно, свихнулся», потому что вы видите огромный стальной корабль, который, кажется, плывет прямо на вас. А потом, что уже окончательно убеждает вас, что с вашей головой не все в порядке, вы видите — я вас не разыгрываю — железнодорожный локомотив, мчащийся прямо рядом с судном, он свалился с носовой части корабля. Как раз к тому времени, когда ваша голова проясняется, необходимо возвращаться наверх. У вас всего около пяти минут на пребывание на глубине.

— Я ничему этому не верю, — заявил Скотт.

Лукас ответил:

— Это ваше право, — и сделал знак вновь наполнить свой стакан.

Сьюзи положила ладонь на руку Лукаса, действительно коснулась его и, взглядом приказывая брату помолчать, проговорила:

— Мы угощаем, — и жестом распорядилась, чтобы бармен подал им два пива, а Лукасу водку.

Именно тут Лукас понял, что поймал их на удочку. Лукас был доволен собой и пытался сообразить, куда повести Сьюзи, когда они ухитрятся отделаться от Скотта, поэтому он не думал, что придет время, когда он пожелает, что лучше бы никогда не подцеплял эту парочку.

Когда принесли выпивку, Сьюзи сказала:

— Извините, мы на минуточку, — взяла Скотта за руку и отвела к одному из свободных столиков.

Они оставались там, перешептываясь и жестикулируя, три или четыре минуты, и, когда вернулись, уже Скотт запустил в ход все дело.

Остановиться было невозможно.

Считает ли Лукас, что сможет опять найти «Адмирала Дарема»?

Имея новую электронную аппаратуру на судне, вполне вероятно.

Захочет ли он сделать эту попытку?

А зачем?

Затем, что, как сказала Сьюзи, им наскучило нырять вокруг Бермуд, они уже видели почти все, и им хотелось бы нырнуть на настоящую глубину до окончания лета, пока оба они не заперты на работе, или в высшей школе, или где-нибудь еще. Кроме того, в данный момент они не могут отправиться нырять на какой-нибудь другой остров, потому что ожидают приезда родителей из Нью-Йорка.

Да... он не знает, как быть, он в общем-то занят...

Они щедро заплатят ему.

Он должен быть с ними честным и сказать, что на завтра судно у него уже зафрахтовано. (Зафрахтовано! Откуда эта мысль пришла ему в голову? Он никогда не имел дела ни с каким фрахтом, не имел понятия, что с ним делают и сколько нужно брать за него.) Он хотел бы помочь молодым людям, они, кажется, приятные ребятишки и тому подобное, но он не может отказаться от платы за фрахт.

А каковы ее размеры?

Ну... полный день... тысяча пятьсот (жирная цифра, взятая с потолка).

Ну, это ерунда. Если он гарантирует, что приведет их к тому кораблекрушению, они дают ему две тысячи. Но если он не найдет судно (Скотт разыгрывал из себя опытного жесткого дельца), то они путешествуют бесплатно.

Довольно справедливо, но Лукас должен знать, уверены ли они, что готовы нырять на глубину до двухсот футов? Когда-либо уже делали это? Известно ли им о кессонной болезни, которая может сделать их калеками или вообще убить, об азотном наркозе — знаменитом «экстазе», который может вызвать потерю ориентации, и о разных других вещах, случающихся на глубине?

О, конечно, они сверхосторожны и знакомы со всеми химическими и физическими аспектами. И если они раньше и не ныряли именно на двести футов, оба они ныряли значительно глубже сотни футов (Скотт без тени сомнения утверждал это, у Сьюзи был довольно уверенный вид), и, по сути, не такая уж большая разница, не так ли, всего девять или десять этажей конторского здания.

И еще три дополнительные атмосферы давления, думал Лукас, еще три ступени увеличения сжатия, трижды увеличенная возможность несчастного случая, который может привести к похоронам. Но он не сказал ни слова потому, что к этому времени был убежден: Сьюзи проявляла к нему интерес. И кроме того, Скотт продолжал говорить об их компетентности.

Парень перечислил все места, где они ныряли и при какой погоде они это делали. Они размахивали своими сертификатами и журналом записей погружений, в котором был записан каждый случай, когда они опускали ноги в воду.

Ну хорошо, он отвезет их, но он вынужден будет отправить их вниз по якорной цепи самостоятельно, без него, он не может нырнуть с ними, так как у него нет помощника. И он не может оставить судно без управления — безопасность была его основной заботой, в этом отношении у него хорошая репутация на острове. А уж если судно сорвется с якоря, то им не захочется плыть до берега после погружения на глубину двести футов... если только они не пожелают выложить еще пару сотен, чтобы нанять помощника на день.

Сьюзи заявила: господи, они не нуждаются в няньке, они поплывут вниз прямо по этой дурацкой якорной цепи, сделают множество снимков и вернутся раньше, чем Лукас опомнится.

Скотт предложил поднять стаканы за ныряние, которое бывает раз в жизни.

Что именно они и сделали, да еще несколько раз, пока дело не дошло до того, что Лукас решил наконец повести атаку на Сьюзи и предложил ей потихоньку ускользнуть, чтобы где-нибудь спокойно пообедать.

Она рассмеялась — но не мерзко, а как-то мягко и нежно, по-матерински, так, что Лукас не смог выйти из себя, — потрепала его по волосам и сказала:

— Встретимся завтра.

Лукас далеко обошел Юго-Западный барьер. Ветра практически не было, так, легкий юго-западный ветерок, но море все еще кипело вокруг предательских зубцов скал, выступающих со дна и жаждущих протаранить проходящие мимо суда.

Свежий воздух прочистил голову Лукаса, горсть мятных конфет истребила мерзкий вкус во рту, а утреннее пиво восстановило настолько, что он вновь мог видеть светлую сторону жизни.

Две тысячи долларов — это больше, чем он способен заработать за месяц, ловя сетью летучих рыб или помогая приятелю развозить воду.

Может быть, ребятишки и хвастались, может быть, они слишком верили во всю свою амуницию Микки Мауса, но они, безусловно, были очень внимательны, проверяя и перепроверяя все свои трубки и приспособления.

Лукас понимал, глядя вниз, на молодых людей, что они нервничают, и это было нормально. Они могут использовать воздух так быстро, что ни за что не доберутся до дна, но это не его забота.

В конце концов, день обещал многое. Если повезет, он вернется на пристань к ленчу. Если они отыщут судно и он устроит им ныряние, которое бывает раз в жизни, то Сьюзи, может быть, смягчится. Никогда нельзя знать, что будет.

На Южном побережье линия рифов заканчивалась недалеко от берега, и глубоководье начиналось очень быстро, поэтому вскоре Лукас начал искать и выстраивать свои наземные ориентиры. Без всяких целей — а теперь это оказалось весьма кстати — он записал их в тот один-единственный раз, когда побывал на этом кораблекрушении, должно быть, с десяток лет назад.

На берегу стоял темно-красный дом с двумя высокими деревьями сразу позади него. Было необходимо, чтобы взгляд Лукаса соединил эти два дерева такой прямой линией, как если бы он целился из винтовки, а третьей точкой служило главное здание в группе коттеджей персикового цвета, расположенных к западу. Оно находилось у подножия маяка Гиббс-Хилл.

Был отлив, поэтому Лукас немного отошел в море, затем развернулся и направил нос судна к берегу, двигаясь медленно и сверяясь с наземными ориентирами.

Однако наземные ориентиры не были верными в случае, когда затонувший корабль лежал на такой глубине. Увидеть его с судна невозможно, поэтому намечать ориентиры приходилось после подъема со дна, от корабля, а к этому времени, возможно, судно успевало развернуться на якоре.

И в данном случае «близко и приблизительно» не годилось. Там, внизу, свет был слабым, видимость в лучшем случае не более тридцати или сорока футов, а имея всего пять минут на пребывание на дне (что означало пять минут с момента погружения до начала подъема со дна), у вас не будет времени, чтобы разгуливать в поисках затонувшего корабля. Лукас должен был стать на якорь точно над «Адмиралом Даремом», сбросить якорь и ждать, пока он не зацепится за перила, какую-нибудь цепь или даже за тот порыжевший старинный комод, который примостился на фордеке, тот самый, сидя на котором Лукас был сфотографирован.

Он включил свой рыбоискатель и, загораживая экран рукой от света, установил глубину его сканирования. Изображение линий и пятен не показывало ничего, кроме пустоты между поверхностью моря и дном. Лукас повернул штурвал, направляя нос судна на пару румбов направо, затем на пару румбов налево, и внезапно на экране возник корабль, гигантская глыба, поднимающаяся со дна. Лукас корректировал положение судна до тех пор, пока эта глыба не оказалась в самом центре на экране. Тогда он сдвинулся вперед буквально на волосок, настолько, чтобы сделать поправку на то, что течение может снести якорь и искривить трос, и нажал рычаг, выпускающий якорь.

Лукас закрыл глаза и мысленно сопровождал якорь на всем его пути вниз, видя, как он падает сквозь сгущающуюся синеву и с громким лязгом ударяется о сталь.