Тварь

— Кто это? — спросил Майк, указывая на судно, очертания которого четко обрисовывались садящимся солнцем.

Дарлинг прикрыл ладонью глаза и посмотрел на судно, оценивая наклон носа, форму рубки и размеры кокпита.

— Карл Фрит, — сказал он.

— Какого черта он тут делает? Ловит на блесну?

— На мелководье? Черта с два поймаешь.

Они продолжали наблюдать. Им было видно движение на борту судна, переваливающегося с волны на волну так, будто оно поднимало и опускало груз.

— Ты не думаешь... — начал Майк. — Нет, он не настолько глуп.

— Глуп? Может быть, и нет, — проговорил Дарлинг, поворачиваясь к рубке и двигая дроссельный рычаг вперед. — А ты не думаешь, что он просто жадный?

Майк взглянул на напарника. Челюсти Випа будто отвердели, а в глазах появился холодный жесткий прищур.

Карл Фрит был рыбаком-ловушечником и одним из самых горластых противников того, что ловушки запрещались законом. Он вечно блеял о свободе, независимости и правах человека, несмотря на то что получил от правительства более ста тысяч долларов отступных — достаточно для любого человека, думал Дарлинг, чтобы перейти на рыбную ловлю с лесой или арендное рыболовство или, в конце концов, заняться совершенно другим делом. Но, похоже, Карл Фрит хотел воспользоваться и той и другой возможностью.

«Капер» подходил с северо-запада, против ветра, и поэтому Випу и Майку удалось приблизиться к Фриту почти до сотни ярдов, прежде чем тот услышал шум двигателя. Они ясно видели, как Карл подцеплял под водой судовым багром затопленный буй, подтягивал трос к лебедке, вытаскивал большую ловушку на борт, открывал люк и высыпал улов в рыбный трюм.

— Подлый сукин сын, — пробормотал Дарлинг.

— Хочешь сбить его?

— Собираюсь сделать филе из этого ублюдка.

— Согласен.

Дарлинг почувствовал, как ярость вздымается в глубине его нутра. Ему было плевать, что действия Фрита незаконны: по мнению Дарлинга, большинство законов оказывались шлюхами, предназначенными обслуживать политиков. Но его жег — вызывал бешенство и тошноту — бездумный эгоизм этого человека, его безудержное стремление к разрушению и бессмысленному опустошению. И дело не только в том, что Фрит все еще продолжал лов при помощи ловушек, — он пользовался затопленными буями, так чтобы морская полиция не заметила их на поверхности. Какое-нибудь проходящее мимо судно может зацепить такой буй лопастями и оторвать его, или шторм сорвет ловушку, и Фрит не сможет найти ее. В любом случае она пропадет на дне, где день за днем, неделя за неделей будет убивать, убивать и убивать.

Теперь уже Фрит услышал их. Но у борта висела ловушка, и он, как только повернулся на шум и увидел подходящий к нему «Капер», выхватил нож из ножен на поясе и перерезал веревку; ловушка плюхнулась в воду и затонула.

Дарлинг не сбавлял скорости, пока не подошел на расстояние десяти ярдов к маленькому судну Фрита, затем резко свернул в сторону и потянул дроссельный рычаг назад, создав волну, которая ударила в лодку Фрита и заставила его самого зашататься.

— Эй! — закричал Карл. — Что это ты вытворяешь?

Дарлинг предоставил своему судну покачиваться рядом с посудиной Фрита. Сам же оперся на перила крыла мостика и посмотрел вниз. Фрит был мужчиной за пятьдесят, с большим животом и лысиной. Его кожа была темной и изношенной, как старое седло, а зубы желтыми от никотина.

— Просто пришел посмотреть, что ты тут поделываешь, Карл.

— Это вовсе не твое дело.

— Ты случайно не рыбу ловишь, а?

— Не волнуйся по этому поводу.

— Случайно не пользуешься ли ловушкой?

— Иди своей дорогой, Вип.

— Дай-ка посмотреть, Карл... — Улыбка Дарлинга была ледяной. — Я думаю, что ты в основном ловишь... что?.. рыбу-попугая и лещей. Так?

Фрит промолчал.

Дарлинг повернулся к Майку:

— Ну-ка, Майкл, взгляни, что он там наловил. Майк начат спускаться по трапу с мостика. Фрит вынул свой нож и поднял его:

— Никто не ступит на борт моего судна.

Со своей высоты на трапе Майк наклонился и заглянул вниз, в рыбный трюм Фрита. Затем посмотрел на Дарлинга и кивнул головой.

Вип, продолжая улыбаться, проговорил:

— Рыба-попугай и лещ. Собираешься разрезать на куски и продать отелям, да, Карл? Как свежую рыбу с Бермуд? Может, получишь пару баксов за фунт?

— Ты не сможешь ничего доказать, — заявил Фрит. Он развел руки в стороны и указал на пустой кокпит. — Ловушки? Где ты видишь ловушки?

— Мне не нужно ничего доказывать, Карл. Я не собираюсь доносить на тебя.

— О, — расслабился Фрит. — Ну что ж, тогда...

Майк был поражен, но промолчал.

— Ты знаешь, что делают рыбы-попугаи и лещи, Карл? Они пожирают водоросли, которые растут на кораллах, они очищают рифы. Без них кораллы задыхаются и гибнут.

— Будет тебе, Вип. Один человек, несколько ловушек не делают...

— Конечно, Карл. — Улыбка Дарлинга исчезла. — Один человек, который взял у правительства сто тысяч долларов и дал обещание, что прекратит ловлю с ловушкой, один человек, которому не нужны деньги, но который слишком туп, чтобы заниматься чем-то еще, один человек, которому наплевать...

— Да пошел ты, Вип.

— Нет, Карл, — проговорил Дарлинг, — пошел ты.

Он резко крутанул штурвал направо, нажал на дроссельный рычаг, и «Капер» прыгнул вперед и вбок, ударив по судну Фрита и срезав стальным носом деревянный трап для ныряния.

Фрит завизжал:

— Эй, будь ты проклят...

Дарлинг продолжал крутить штурвал, нос «Капера» толкал корму лодки Фрита. Толстяк бросился в рубку, повернул ключ и нажал рычаг включения двигателя. Мотор закашлялся, помедлил и заработал.

Дарлинг включил задний ход, так что судно попятилось и нацелилось носом на корму Фрита. Затем ударил по выступу кормы и смял его. Фрит включил скорость, дернулся прочь, пытаясь спастись.

Майк поднялся по трапу и встал рядом с Дарлингом на крыле ходового мостика.

— Собираешься потопить его?

— Он потопит себя сам.

Дарлинг посмотрел назад, на солнце — все еще довольно высоко над горизонтом, все еще сверкающий желтый шар.

Фрит бежал, направляясь на восток, Дарлинг держался позади, на расстоянии десяти ярдов, угрожая столкновением, но не нападая, мешая Фриту каждый раз, когда тот пытался сделать поворот, все время принуждая его двигаться на восток.

— До меня не доходит, что ты хочешь сделать, — пробормотал Майк.

— Сейчас дойдет.

— Ты гонишь его к каналу.

— Не совсем.

Майк подумал немного, понял наконец замысел Випа и улыбнулся.

Дарлинг гнал Фрита еще около пяти минут, все время сверяясь с солнцем, светящим в спину, и рифами, маячащими впереди. Затем слегка потянул назад дроссельный рычаг, и «Капер» замедлил ход, а Фрит начал удаляться.

Фрит оглянулся и заметил, что отрывается. Он что-то прокричал, но ветер унес слова, тогда он показал Дарлингу средний палец.

Вип отвел дроссельный рычаг назад в нейтральное положение, и «Капер» остановился.

— Всего хорошего, Карл, — прокричал Вип. — Приятно провести день.

Он указал на нос судна. Не далее чем в пяти футах, едва покрываемая водой, темнела первая гряда иззубренных желтых коралловых вершин.

— Думаешь, выйдет? — спросил Майк. — Он знает эти рифы.

— Ни один человек не знает их, Майкл, если не может их увидеть.

* * *

Карл Фрит избежал одной вершины, затем другой.

Не спеши, сказал он себе. Может, водоизмещение твоей посудины всего и три фута, но некоторые из этих желтых мерзавцев находятся на глубине меньше одного фута.

Он притормозил, замедлив ход, и немного отдышался.

Будь он проклят, самодовольный ублюдок. Кто такой этот Вип Дарлинг, позволяющий себе указывать человеку, как ему зарабатывать на жизнь? Вип и сам не очень-то преуспевает в этом, если судить по тому, что слышал Карл. Казалось бы. Вип должен как-то сочувствовать. Рыба-попугай имеет важное значение? Лещи тоже? Смех, да и только: это же бросовая рыба, всем это известно.

Вип просто злится, потому что у него тогда не было ловушек, за которые он мог бы содрать кое-что с правительства.

Ну и ладно. Все в порядке. Вип сказал, что не собирается выдавать его, и, каким бы человеком ни был Вип, он держит свое слово. Он хочет, чтобы это было между ними, ну что ж, Фрит тоже хочет, чтобы это оставалось между ними. В один прекрасный день Карл выйдет в море и, может быть, просто срежет буи Випа, всю эту дребедень, которую он вылавливает для аквариума. Такая работа не для мужчины.

Во всяком случае, ясно, что Вип не придает этому слишком большого значения, иначе он сделал бы что-нибудь более серьезное, а не просто загнал его на мель. Невелика беда. Все, что нужно сделать, это просто развернуться и...

Фрит посмотрел на запад. Он ничего не мог разглядеть, только слепящие желтые вспышки солнца на покрытой пятнами морской глади. Ни характера воды, ни коралловых вершин, ничего. Все равно что смотреть на лист оловянной фольги при полной луне.

Он понял, что попал в западню. Он не мог идти в восточном направлении, потому что там коралловые вершины просто-таки выступали над поверхностью воды. Он не мог идти и на запад, потому что ничего не видел. Ослепленный, он непременно разодрал бы дно судна. К тому же наступало время отлива, он помнил это еще с утра, так как сверился с таблицей приливов, чтобы наверняка найти свои буи.

Он мог подождать до захода солнца — и что тогда? Попытаться выйти в темноте? Даже не думай об этом.

Ему придется подождать до утра. Он выбросит якорь и подождет, выпьет пива и поспит, и...

Но он не рискнет этого сделать. Если поднимется ветер, то он будет вынужден двинуться глубокой ночью. А какой ожидается ветер? Он не потрудился проверить. Тогда это казалось ненужным.

Фрит не мог видеть судна Випа. «Капер» был где-то там, в солнечном блеске. Фрит закричал:

— Будь ты проклят!

* * *

Дарлинг наблюдал, как судно Фрита замедлило ход и остановилось. Он представлял себе: вот Фрит думает, что все в порядке, а потом оглядывается и смотрит на солнце.

— Он будет ждать до утра, — предположил Майк.

— Только не Карл. У него не хватит терпения.

Они задержались еще на несколько минут, дрейфуя у края мелководных рифов.

— Может, ты и прав, — заметил Дарлинг, берясь за дроссельный рычаг.

В этот момент они услышали, как взревел двигатель Фрита.

— Нет, не прав, — проговорил Майк и усмехнулся. Они прислушались к шуму мотора над тихой водой, услышали, как он увеличивал обороты, затем замирал: судно продвигалось вперед и пятилось назад.

— Он нащупывает дорогу, — сказал Дарлинг. — Как слепой.

Через некоторое время они ощутили в ногах легкое содрогание, переданное водой через стальную обшивку «Капера», а затем услышали низкий скрежещущий звук, за которым внезапно последовало завывание двигателя Фрита.

— Он таки напоролся, — подытожил Дарлинг, засмеялся и хлопнул Майка по плечу. — Загнал себя на риф, быстро и основательно.

— Хочешь, чтобы я вызвал полицию? — спросил Майк. — Они могут выслать резиновую лодку.

— Пусть поплавает. Ему будет полезно разрядиться. — Дарлинг развернул судно на запад. — Кроме того, у нас есть дело.

— Какое?

— Поломать ловушки этого ублюдка.

— Он сообщит о нас в полицию, — возразил Майк. Затем задумался. — Нет, наверно, теперь он не сделает этого.

* * *

К тому времени когда Дарлинг обогнул мыс при входе в Мангровую бухту, синева неба начала быстро сменяться фиолетовым оттенком и уходящее солнце окрасило облака на западе в оранжево-розовый цвет.

Одинокая лампа освещала пристань, а под ней, пришвартованная к свае, стояла белая двадцатипятифутовая лодка с подвесным мотором. Слово «ПОЛИЦИЯ» было выписано на ее борту синими футовыми буквами.

— Господи, — проговорил Майк, — он уже донес на нас.

— Сомневаюсь, — возразил Дарлинг. — Карл дурак, но он не сумасшедший.

Два молодых полицейских — белый и чернокожий — стояли на пристани, оба одетые в форменные рубашки, шорты и носки до колен. Они наблюдали, как Дарлинг осторожно подвел судно к пристани, и приняли от Майка носовую и кормовую чалки.

Дарлинг был знаком с этими полицейскими, у него с ними не возникало недоразумений — не больше, чем со всей морской полицией, которую он считал плохо обученной, перегруженной и не имеющей достаточно снаряжения. Эту пару он брал с собой в море в их выходные дни и помогал научиться понимать рифы, показывал более короткие проходы к немногим глубоководным каналам, ведущим к Бермудским островам и от них.

Тем не менее он предпочел оставаться на ходовом мостике, интуитивно чувствуя, что высота придает ему вес в их глазах.

Он оперся о перила, поднял палец в приветствии и поздоровался:

— Колин... Барнет...

— Хей, Вип, — проговорил Колин, белый полицейский.

Барнет спросил:

— Можно подняться на борт?

— Валяйте, — согласился Дарлинг. — Что привело вас сюда так поздно, ребята?

— Слышали, ты нашел плот, — сказал Барнет.

— Довольно точно.

Барнет поднялся на судно и указал на плот, лежащий поперек кокпита:

— Это он?

— Да, это он.

Барнет посветил фонариком на плот и нагнулся к нему.

— Господи, да от него воняет.

Колин не двинулся с места и нерешительно произнес:

— Вип, нам придется забрать его.

Дарлинг помолчал.

— А почему? Кто-нибудь предъявил на него права?

— Нет... не совсем так.

— Тогда он мой, разве нет? Основной закон по спасению имущества: тот, кто нашел, оставляет себе.

— Да... — Казалось, что Колин чувствует неловкость. Он не поднимал глаз от своих ног. — Но не на этот раз.

— Значит, так. — Дарлинг пережидал, ощущая муть гнева и стараясь подавить ее. — Что же это значит?

— Доктор Сент-Джон, — сказал Колин. — Он хочет забрать его.

— Доктор Сент-Джон. — Теперь Дарлинг понял, что непременно проиграет, а его вспыльчивость возьмет верх. — Понимаю.

Лайам Сент-Джон был одним из немногих людей на Бермудах, которых Дарлинг удостаивал своего отвращения. Ирландский иммигрант второго поколения, он учился в школе в Монтане и окончил какое-то штампующее дипломы заведение, которое наградило его докторской степенью. Никто не знал, в какой именно области науки была эта докторская степень, а сам Сент-Джон никогда об этом не говорил. Все, что жители знали наверняка, так это то, что, уезжая с Бермуд, маленький Лайам произносил свое имя как Сент-Джон, а вернувшись, стал произносить (и требовал этого от других) как СИНджин.

Вооруженный алфавитом, присоединенным к его имени[14], Сент-Джон собрал вокруг себя нескольких влиятельных друзей своих родственников и забросал правительство заявлениями о том, что определенные отрасли, такие, как морская история и регулирование жизни дикой природы, находятся в руках безобразно обращающихся с ними дилетантов и должны быть переданы дипломированным и квалифицированным экспертам. А это означало — ему, так как он был единственным бермудским гражданином с докторской степенью в какой-то области, кроме медицины. Не имело значения, что его степень относилась к совершенно неизвестной области, вероятно, такой же абсолютно бесполезной, как изучение пещер друидов.

Политики, которых не заботили кораблекрушения и которых раздражали горластые рыбаки, обрадовались возможности убрать эти вопросы из списка своих дел и создали для доктора Лайама Сент-Джона д. ф.[15] новый пост — министра по культурному наследию. Они не, побеспокоились точно обозначить обязанности обладателя этой должности, что весьма подходило Сент-Джону, потому что он определял и расширял свои обязанности по мере надобности, приобретая все больше прав и внедряя правила и инструкции своего собственного изобретения.

Что касается Дарлинга, то он считал, что все, чего достиг Сент-Джон со своими инструкциями, так это превратил сотни бермудцев в преступников. Он, например, издал распоряжение, по которому никому не разрешалось заниматься исследованием затонувших кораблей без предварительного получения у него лицензии и согласия платить двести долларов в день одному из его сотрудников, который наблюдал за работой.

В результате никто не сообщал о своих находках, а если кто и выкапывал какие-нибудь монеты или предметы искусства, золотые серьги или испанские гончарные изделия, то прятал их, пока не ухитрялся вывезти контрабандой с Бермуд.

Благодаря министру по культурному наследию бермудское наследие распродавалось в галереях на Медисон-авеню в Нью-Йорке. Ученые, когда-то считавшие Бермуды лучшей глубоководной лабораторией, уникальным клочком земли посреди Атлантики, больше не трудились приезжать сюда, потому что Сент-Джон настаивал на том, что все открытия должны передаваться его сотрудникам и просматриваться ими. Эти сотрудники готовили ему доклады (всегда скучные, часто ошибочные) для выступлений на академических совещаниях.

Почти год Дарлинг и его приятели-ныряльщики строили фантастические замыслы, как отделаться от Сент-Джона. Кто-то предложил сделать сообщение об открытии кораблекрушения, повезти туда для осмотра Сент-Джона и затопить судно (говорили, что Сент-Джон не умеет плавать). На план было наложено вето на основании того, что Сент-Джон никогда и никуда не ездил сам. Обычно он посылал одну из своих марионеток.

Кто-то еще предложил просто убить доктора — стукнуть по голове и выбросить на глубине. Но хотя все согласились, что результат желанен, никто не предложил себя в добровольцы для совершения этого дела.

Тем не менее Дарлинг не стал бы удивляться, если бы в одну прекрасную ночь Сент-Джон просто исчез. И более того, это известие не принесло бы ему огорчения.

— Колин, — сказал Вип. — Я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение.

— А именно?

— Отправляйся назад и скажи доктору Сент-Джону, что я отдам ему плот...

— О'кей.

— ...если он прибудет сюда сам и позволит мне затолкать этот плот ему в зад.

— О! — Колин взглянул на Барнета, затем опять уставился на свои ноги и вновь неохотно перевел взгляд на Дарлинга. — Ты знаешь, я не могу так сделать, Вип.

— Тогда у нас возникает проблема, не правда ли, Колин? Потому что есть еще кое-что, чего ты не можешь сделать, а именно — взять плот.

— Но мы обязаны это сделать.

В голосе Колина появилась плаксивая нота.

Барнет отошел от плота и встал у основания трапа, подняв глаза на Випа.

Глядя вниз, на полицейских, Дарлинг заметил в сумраке движение у кормы. Это Майк бесшумно пробирался к тому месту, где были подвешены дубинки и багры для оглушения крупной рыбы.

— Вип, — начал Барнет, — ты не должен этого делать.

— Плот принадлежит мне, Барнет, и ты это знаешь.

Дарлингу хотелось сказать больше, ему хотелось сказать, что это не вопрос принципа, что дело заключается не в плоте, а в двух, трех или даже четырех тысячах долларов, которые могут ему помочь, долларов, которые он не позволит украсть у него Лайаму Сент-Джону. Но он ничего этого не сказал, потому что не собирался скулить перед полицейскими.

— Нет, не принадлежит, если Сент-Джон собирается изучать его, как он говорит, — возразил Барнет.

— Мерзавец не изучать его хочет. Он хочет присвоить его себе. Он знает ему цену.

— Но он говорил не об этом.

— А с каких это пор он стал чертовым образцом искренности?

— Вип... — Барнет вздохнул. Что-то заставило его взглянуть в сторону кормы — проблеск света или звук, и он увидел Майка, стоящего в темноте и держащего поперек груди трехфутовый багор с отточенным четырехдюймовым крюком на конце. — Ты знаешь, что нам придется сделать?

— Ага. Отправляйтесь обратно и передайте доктору Сент-Джону вот это. — Дарлинг выставил средний палец.

— Нет. Мы отправимся обратно, вызовем еще дюжину полицейских, вернемся и заберем плот.

— Но не без того, чтобы кто-то не нахватал синяков.

— Это возможно, Вип. Но подумай: если это случится, то ты окажешься в тюрьме, а мы заберем плот, и кто будет смеяться последним? Доктор Сент-черт-его-побери-Джон.

Дарлинг отвернулся и посмотрел на ту сторону Мангровой бухты, на темную воду, на огни автомобилей, пересекавших мост Уэтфорд, на мерцание фонарей на веранде «Кембридж бичиз», близлежащего отеля, где какой-то певец прошлых лет заливался под оркестр, сообщая всему миру, что он шел по жизни «Своим путем».

Дарлингу хотелось драться, хотелось взбеситься от ярости, не подчиняться и буйствовать. Но он проглотил все свои желания, потому что Барнет был прав.

— Барнет, — наконец проговорил он и стал спускаться по трапу. — Ты воплощение мудрости.

Барнет переглянулся с Колином, который испустил вздох облегчения и улыбнулся.

— Доктор СИНджин желает мой плот, — проговорил Дарлинг, направляясь к корме и беря багор у Майка. — Доктор СИНджин получит мой плот.

Он подошел к плоту, размахнулся и резанул багром нос плота. Крюк проткнул резину, раздался хлопок, шипение, камера осела.

— Ух ты, — продолжал Дарлинг. — Простите.

И отволок плот к фальшборту. Затем обрушил багор на другую камеру, спустил ее и подтянул оседающий плот на фальшборт. Что-то маленькое выпало из плота, со щелчком ударилось о стальную палубу и, дребезжа, откатилось прочь. Вип вытащил багор, отошел назад и вогнал его в кормовую камеру. Рывком поднял плот в воздух над полицейским катером. Мускулы на плечах Випа горели, а жилы на шее выступили, как проволока.

— Ух ты, — сказал он опять и бросил плот на полицейский катер, куда тот свалился кучей шипящей резины. Дарлинг повернулся к двум полицейским, бросил багор на палубу и продолжал: — Ну вот. Доктор Сент-Джон может получить этот проклятый плот.

Полицейские переглянулись.

— О'кей, — констатировал Колин, быстро спускаясь на пристань. — Мы сообщим доктору Сент-Джону, что ты нашел его в таком виде.

— Точно, — подхватил Барнет и последовал за напарником. — Похоже, акула хватанула его.

— И были большие волны, — дополнил Колин. — Ты не мог спуститься на воду, кругом были акулы... Спокойной ночи, Вип.

Дарлинг посмотрел, как полицейские свалили плот на корме своего судна, запустили мотор и отошли от пристани в темноту. Он чувствовал себя опустошенным, и его слегка подташнивало, он был наполовину доволен собой, а наполовину ощущал стыд.

— Во время перерыва в больших гонках всегда бывают наниматели ныряльщиков, — заметил Майк. — Они выложат нам достаточно долларов.

— Наверняка, — проговорил Дарлинг. — Наверняка.

Когда они убирали судно, укладывая на палубе снаряжение, швабры, ведра и тряпки, Дарлинг почувствовал под ногой что-то маленькое и острое. Он поднял предмет и оглядел его, но освещение было слабым, поэтому он сунул находку в карман.

— Увидимся утром? — сказал Майк, когда был готов спуститься на берег.

— Хорошо. Сообщим аквариуму неприятную новость и посмотрим, пожелают ли они еще доверить нам снаряжение. Если нет, то начнем отбивать краску.

— Ну, тогда спокойной ночи.

Дарлинг последовал за Майком по тропинке к дому, подождал, пока напарник завел свой мотоциклет и уехал, потом погасил все внешнее освещение и вошел в дом.

Он налил себе немного темного, рома и сел на кухне. Подумал, включить ли новости, но решил, что не стоит. Если верить поговорке, любая новость была плохой; иными словами, телевизор включать не стоило. С него уже достаточно плохих новостей.

Вошла Шарлотта, улыбнулась и села против мужа. Она сделала глоток из его стакана, затем взяла его руку и задержала в своих руках.

— Ты поступил, как ребенок.

— Ты видела?

— Полиция не заглядывает к нам каждый вечер.

Он покачал головой:

— Сукин сын, ирландский ублюдок.

— И чего ты добился?

— Но знаешь ли ты, как меня тошнит от чувства полного бессилия? Мне было необходимо сделать хоть что-то.

— И что, теперь ты чувствуешь облегчение?

— Еще бы.

— Серьезно?

— До некоторой степени. — Он посмотрел на жену. Она улыбнулась. — О'кей, ты права. Я старый тухляк с умом младенца.

— Ну ладно... ты, по крайней мере, оригинален.

Она потянулась через стол, взяла мужа за подбородок и притянула к себе.

Когда Вип поднимался, чтобы поцеловать жену, что-то кольнуло его в бедро, он вскрикнул, дернулся назад и плюхнулся на стул.

— Что это? — спросила Шарлотта.

— Меня что-то укололо.

Вип сунул руку в карман, вынул тот предмет, на который наступил на палубе, и положил его на стол.

Это был крюк в форме полумесяца, не из стали, но из какого-то твердого блестящего костяного материала.

— Чем это я ухитрился проткнуть сам себя?

Вип взял находку в руку и нажал ею на доски стола, пытаясь согнуть. Она не поддавалась.

— Похоже на коготь, — сказала Шарлотта. — Может, коготь тигра. Или даже клык. Где ты это нашел?

— Выпала из того плота, — ответил Дарлинг. Он задумался, припомнил следы, которые видел на плоту, — следы от когтей, похожие на порезы на резине. Он посмотрел на Шарлотту, затем на находку, нахмурился и выругался: — Что за черт?!

9

Оно зависло в глубине и выжидало.

Неподвижное и невидимое во тьме, оно производило поиск при помощи чувствительных нервных окончаний, улавливающих вибрацию, которая означала бы приближение добычи. Оно привыкло, что пища для него была всегда готова, потому что холодная, богатая питательными веществами вода на глубине тысячи футов всегда служила приютом для бесчисленных животных разной величины. Оно никогда не знало, что такое терпеть голод, так как пища всегда была в изобилии. Оно могло насыщать свое огромное тело просто по рефлексу, без какой-либо борьбы или усилий.

Его мастерство было мастерством убийцы, а не охотника, потому что у него никогда не было нужды в охоте.

Но теперь ритмические циклы, по которым протекала жизнь этого существа, были нарушены. Изобилия пищи больше не было. И оттого, что существо не имело способности мыслить, не знало ни прошлого, ни будущего, оно пребывало в недоумении из-за неудобства, вызванного незнакомым ощущением голода.

Инстинкт подсказывал ему: надо начать охотиться.

Оно почувствовало нарушение в плавном течении моря, внезапную неритмичность в спокойной вибрации воды.

Добыча. Многочисленная. Проходящая мимо.

Но не в непосредственной близости. На некотором расстоянии, где-то наверху.

Тварь всосала большое количество воды через мускулистый воротник своей мантии, затем выбросила ее через воронку в животе, толкая себя вверх со скоростью мчащегося локомотива.

Существо направлялось к источнику сигналов и толкало себя в воде при помощи спазматических выбросов из воронки. Оно разобралось в характере сигналов: рыба, много рыбы, много крупной рыбы. Химические элементы разносились по плоти, меняя окраску твари.

Когда существо сочло, что приблизилось на достаточное расстояние, то перевернулось в том направлении, где должна была находиться добыча. Огромные глаза чудовища отметили проблеск серебра, и оно выбросило вперед свои щупальца. Расширения на концах щупалец захватили рыбу, их зубастые присоски стали разрывать ее, а серпообразные когти, торчащие в каждой присоске, раскромсали плоть в лохмотья. В течение секунд от рыб остались только дождь чешуи и волна крови.

Однако чувство голода у твари не ослабело — оно лишь усилилось. Ей нужно было больше. Значительно больше.

Но волна, вызванная перемещением такого огромного количества воды, движением тела столь громадных размеров, вспугнула голубых тунцов, и они бежали всей стаей.

И рыскающие щупальца не обнаружили ничего. Более короткие руки у основания тела постепенно перестали двигаться, щелкающий клюв сомкнул свои челюсти и втянулся внутрь тела.

Теперь голод терзал тварь, но изнеможение сдерживало ее. Существо растратило огромное количество энергии и получило взамен слишком мало, чтобы напитать свои колоссальные потребности.

Оно дрейфовало в толще воды, голодное и обескураженное.

Дно глубоко внизу было покрыто холмами, и течение, устремляющееся вверх из бездны, медленно занесло тварь вдоль склона на плато, расположенное на глубине пятисот футов. Здесь холодная вода заканчивалась, и существо выше не поднималось.

Впереди и вверху, на другом склоне, находилось что-то большое и неестественное, что-то, что чувства твари определили как неживое, за исключением обычных форм жизни, которые возникли на его поверхности.

Тварь пренебрегла находкой и стала ждать, набираясь сил.

10

Лукас Коувен был раздосадован и с таким нетерпением ждал, чтобы этот день в конце концов кончился, что, включив двигатель, нажал на дроссельный рычаг раньше, чем лебедка подняла якорь. Он слышал, как большие стальные лапы ударяли по корпусу, и представлял себе безобразные царапины на фиброгласе, и это злило его еще больше.

Вечно с ним это случается, вечно он впутывается в дела, превышающие его возможности, а потом из-за своей бычьей гордости не желает пойти на попятную. Он был всего-навсего рыбаком — по крайней мере, господи прости, до сегодняшнего дня, — и откуда это взялось у него — изображать из себя Жака, черт его возьми, Кусто?!

А все его длинный язык, он каждый раз подводил Лукаса. Лукас поклялся, что если ухитрится дожить этот день без какой-нибудь беды или судебного дела, то больше никогда не пойдет в бар, а если и пойдет, то зашьет себе губы и будет тянуть свою водку через соломинку.

Выйдя из гавани Эли, он повернул на юг. Он посмотрел вниз с ходового мостика, чтобы убедиться, что два его пассажира не свалились за борт, не проткнули друг друга острогой и не уронили ничего тяжелого себе на ноги. Они были там, на корме, готовили свое снаряжение для ныряния — компасы, ножи, компьютеры, аппараты слежения, плавательные жилеты, фотоаппараты и видеокамеры. Господи боже, у них было достаточно снаряжения, чтобы на месяц обеспечить пребывание астронавта на обратной стороне Луны!