Бездна

– Точно.

Гейл вскарабкалась на платформу и легла на живот, пытаясь отдышаться.

– В следующий раз, – сказал Коффин, – оставьте свои весовые добавки на дне. Так будет легче.

Гейл кивнула и мысленно упрекнула себя за то, что не додумалась сама.

– Я бы освободил ваш мешок через секунду, но хочу собрать все стекло в одном месте. Она рывком села:

– Нет надобности торопиться. Коффин прошел вперед, и Гейл слышала звенящие звуки, когда он извлекал ампулы из мешка.

– Нет осложнений? – поинтересовалась она.

– Ни капельки. Трис – мастер своего дела под водой, ведь так?

– Трис? Это точно. А трудно работать с воздушным лифтом?

– Для большинства мужчин – да. Он способен брыкаться, как козел. Но Трис может держать его прямо, как деревце, пять или шесть часов кряду. Думаю, что он мог бы оставаться внизу всю свою жизнь, если бы смог. Он чувствует себя счастливейшим человеком там внизу, вдали от людей. – Голос Коффина удалялся от нее.

– Что вы имеете в виду?

– А вы не знаете?

– Думаю, что нет.

– Ну, это не мое дело рассказывать сказки.

– Мистер Коффин, – сказала Гейл, пытаясь сдержать раздражение, – я не прошу вас рассказывать сказки, но есть что-то относительно Триса, что знает, кажется, каждый, кроме нас, и никто не хочет нам рассказать. Мы живем в доме этого человека, спим в его постели. По-моему, мы имеем право знать о нем хоть что-то.

Коффин вынул последнюю ампулу из мешка.

– Возможно, имеете. Но все, что я могу вам сказать, – он был женат. – Коффин вернулся к корме.

– Где же его жена?

– Умерла. – Он отдал Гейл мешок. – Двести сорок шесть. Долгий путь можно пройти с таким запасом.

Гейл взглянула на Коффина, раздумывая, стоит ли еще нажать на него, чтобы получить побольше информации. Она решила не пытаться: если он захочет говорить, то скажет сам. Настойчивость может только рассердить его. Она спустила маску на лицо, закусила загубник и соскользнула с платформы в воду.

Под водой она скатала мешок в шар, чтобы он не тормозил ее движений. Поглядев вниз, она увидела Триса и Сандерса, работающих на рифе, в нескольких ярдах левее входа в пещеру. Сквозь облако песка, беснующегося над ними, трудно было отличить их друг от друга. Гейл начала опускаться, и вода, заполняющая ее костюм, показалась ей холодной. Она прикинула, сколько воздуха у нее осталось, представляя, что произойдет, когда ей придется менять баллоны. На солнце было отлично, и, возможно, ей все-таки удастся втянуть Коффина в разговор, чтобы он поделился еще какими-то фактами о жене Триса.

Гейл плыла сквозь взбаламученный песок и чувствовала, как комочки пыли прилипают к волосам. Она услышала звук молотка, как если бы кто-то работал на наковальне. Ослепленная песком, она внезапно почувствовала, как грудью столкнулась с потоком песка и гальки, – от места выхлопа воздушного лифта ее отделяло расстояние всего в несколько дюймов. Она отскочила и укрылась на дне. Обломки дождем обрушивались вокруг нее, пока она не отползла вперед.

Трис колотил по кораллу концом воздушного лифта, пытаясь отбить кусок рифа, чтобы можно было засунуть руку в отверстие. Осколок рифа размером в кулак отвалился и загрохотал по трубе. Трис ощупал отверстие пальцем и покачал головой: его ладонь была слишком велика. Он попросил Сандерса, который всунул пальцы в отверстие и вынул оттуда зеленый, покрытый коркой кусок металла, который передал Трису.

Гейл постучала по плечу Триса, чтобы дать знать о своем присутствии. Он обернулся и жестами попросил ее открыть мешок. Она раскатала его, и он опустил реликвию внутрь. Затем снова повел их к скале.

В воронку, сделанную Трисом, течением нанесло песок, и теперь на месте ямки было едва различимое углубление. Трис расставил Сандерсов на прежние места и прикоснулся воздушным лифтом к песку.

Шесть первых дюймов, пройденных Трисом для восстановления ямки, не дали ничего, кроме песка. Но вскоре он обнаружил целый слой ампул, и Сандерс вытаскивал по две-три штуки с изменяющегося дна и передавал их Гейл.

Лежа ничком на дне и двигая только руками, Гейл чувствовала глубокий, неприятный озноб. Вода в ее костюме не двигалась и казалась липкой. Ее тело, которому было необходимо восстанавливать тепло, посылало импульсы дрожи в руки, затем в плечи и в шею. Гейл надеялась только на то, что скоро ей понадобится подняться за новым баллоном.

Сандерс поднял две последние ампулы из ямки. Трис отступил на фут или два, дотронулся аппаратом до свежего песка и через полминуты обнаружил новый пласт бесчисленных ампул.

На дне отверстия оказался какой-то предмет конической формы. Когда с него ссыпался песок, Сандерс разглядел металлический зеленый столбик. Внезапно он понял, что это артиллерийский снаряд. Он нагнулся, чтобы подобрать находку, но Трис быстро ударил его по руке воздушным лифтом, затем поднял лифт над головой и взглянул на Сандерса. Он поднял кверху указательный палец левой руки, сказав тем самым: “будь осторожен”. Он указал на зеленый конус и покачал пальцем, а затем показал на себя: “ты стой подальше, я управлюсь сам”. Так же знаками он приказал Сандерсу взять воздушный лифт и и потренироваться на этой конической штуке. Сандерс кивнул и потянулся за трубкой. Вокруг отверстия на трубке был круговой зажим. Трис держал руку на этом зажиме до тех пор, пока не убедился, что Сандерс крепко ухватился за него.

Наблюдая, как Трис использует аппарат (ладонь на зажиме, трубка удобно пристроена под рукой), Сандерс сделал заключение, что воздушный лифт – вполне понятливое существо, и ослабил обхват зажима. Отверстие трубки тащилось по дну, всасывая песок и камни. Внезапно трубка всосала камень, который не смог пройти сквозь нее, и из-за создавшегося препятствия лифт выпрыгнул из руки Сандерса и стукнул его в плечо. Подгоняемый сотней футов шланга, надутого сжатым воздухом, аппарат рывками потащил человека по дну наподобие игрушки “йо-йо”. Сандерс обхватил трубку руками и пытался удержаться на месте, вбивая ноги в песок, но аппарат поднял его вверх и стал мотать из стороны в сторону. Он видел блики на поверхности и полосы серого и коричневого света, пока его несло мимо рифа. Он ослабил хватку, пытаясь освободиться от трубки, и она треснула его по ребрам.

Затем аппарат упал и успокоился. Задыхаясь, вперившись взглядом в ураган из песка и гальки, Сандерс увидел Триса, который держал прыгающий воздушный лифт за основание и бил трубкой по скале, 0-н делал это снова и снова, пока наконец злосчастный камень не выпал. Шланг медленно свился в клубок.

Трис сделал знак “о'кей” и вопросительно поднял брови. Сандерс дотронулся до ребер и кивнул. Трис указал на зажим: “держи его крепче, и все будет как надо”, и снова подвел Сандерса к ямке.

Гейл дотронулась до его плеча и тревожно взглянула в глаза. Он показал знаком “о'кей” и упал на колени.

Трис подал ему зажим и заложил трубку ему под руку. Теперь Сандерс держал зажим так крепко, что косточки его пальцев побелели. Убедившись, что у него все под контролем, он кивнул Трису и погрузил лифт в песок. Аппарат дернулся и загудел, но стоял твердо.

Трис подплыл к другой стороне ямы и встал лицом к Сандерсу, водя рукой вокруг зеленого конуса и показывая, что он должен выкопать ямку достаточно широкой, чтобы она не осыпалась.

Снаряд стоял острием вверх и, по мере того как с него облетал песок, увеличивался в объеме до диаметра примерно в шесть дюймов. Он был покрыт морскими растениями, но, судя по тому, как Трис с ним обращался, все еще оставался вполне боеспособным и представлял опасность.

Когда снаряд уже почти освободился от песка, Трис обхватил его руками посредине и решительно выдернул из дна. Он осмотрел снаряд и поставил его на песок у основания рифа. Затем забрал у Сандерса воздушный лифт и вычистил ямку с неровными краями для следующих ампул.

Мешок наполнялся быстро. Гейл промерзла до костей, мечтала о солнечном свете, но не желала признаваться в этом мужчинам. Ей пришлось заставить себя ждать последние несколько минут, пока мешок не оказался достаточно полным. Затем, к своему удовольствию, она почувствовала затрудненность дыхания, что указывало на то, что баллон почти опустел. Она стукнула Триса по спине, провела пальцем поперек шеи и указала на поверхность. Трис дотронулся до мешка и поднял левую руку с двумя, а потом и с тремя раздвинутыми пальцами – это означало, что нужно принести вниз побольше мешков. Она кивнула. Поднимаясь на поверхность, она видела, что Сандерс и Трис стоят у ямки, а не двигаются к скале. Они собирались выкопать как можно больше ампул и так быстро, как только могли.

В десяти или пятнадцати футах от дна вес мешка напомнил ей о том, что нужно сбросить пояс с довеском. Она расстегнула пряжку и проследила, как двенадцать футов свинца упали на песчаное дно.

Коффин снова ожидал ее на поверхности. Она передала ему мешок и сказала:

– Там, на дне, что-то лежит.

– Что?

– Я не знаю. Они нашли это на рифе. – Гейл сняла свой баллон и передала его Коффину.

– Нужен свежий? – спросил Коффин.

– Да, и Трис хочет больше мешков.

– Неудивительно. Если все, что я предполагаю, действительно находится там, то мы бы целую вечность вынимали это одним мешком.

Гейл подтянулась на платформу и расстегнула молнию на жакете своего костюма. Она прислонилась спиной к корме, позволяя солнцу отогреть ее холодную мокрую кожу. На лице возникли пятна в тех местах, где давили выступы маски, рот растянулся и отек от загубника, как будто дантист трудился над ее задним зубом и чересчур растянул ей губы. Она вытерла нос и увидела кровь на руке.

– Устала? – спросил Коффин, выкладывая ампулы.

– Выдохлась.

– Тогда давай я спущусь в этот раз. Здесь все равно ничего не происходит.

– Нет, все в порядке, – сказала она, сама не понимая, почему отклоняет его предложение. – Спущусь еще разок. Если что-то должно случиться, лучше, если здесь будете вы.

– По крайней мере, мы придумаем что-нибудь, чтобы стало полегче.

Гейл понежилась еще несколько минут, затем взобралась в лодку и отсоединила регулятор от пустого баллона. Готовя новый баллон, она пыталась придумать наиболее деликатный способ заставить Коффина рассказать о жене Триса, но так ничего и не придумала и в конце концов спросила:

– Отчего умерла жена Триса?

Коффин взглянул на нее, затем повернулся к мешку.

– Я считаю, – сказал он, бросая ампулы в пластиковые мешочки для сандвичей. – Вот, пятьдесят. – Он перевязал мешочек и начал заполнять следующий.

Гейл молчала, пока не закончила подготовку нового баллона к работе. Коффин бросил последнюю ампулу в пластиковый мешочек и завязал его.

– Давно ли она умерла? Коффин проигнорировал вопрос.

– Двести, – сказал он. – Всего четыреста пятьдесят шесть. – Он добрался до дна холщового мешка и вынул кусок зеленого металла. – Здрасьте...

– Что это такое?

– Накладка замка. – Он поднял пластину, имевшую форму цветка лилии. В каждом лепестке была замочная скважина. Вокруг краев были просверлены шесть отверстий для гвоздей. – Закрывала замок на сундуке или шкафчике. Что он хочет с этим сделать?

– Он не говорил.

Коффин установил накладку замка на полочку перед штурвальным колесом.

– Это простая латунь. Гейл помолчала.

– Если вы не хотите сказать мне, – сказала она, – я спрошу его самого.

Коффин отпер ящик и вынул оттуда два холщовых мешка и моток пеньковой веревки толщиной в три восьмых дюйма.

– Это было бы жестоко с вашей стороны. – Коффин пропустил конец веревки через ручки одного из мешков и связал веревку бантиком. Он отмотал двадцать или тридцать ярдов веревки, отрезал ее и привязал отрезанный конец к клину, вбитому в корму. Ту же процедуру он повторил с другим мешком, привязав веревку к клину, вбитому посредине палубы.

Когда он закончил, то некоторое время смотрел на нож, что-то прикидывая. Затем вбил его в планшир и повернулся к Гейл.

– Хорошо. Я не хочу, чтобы вы спрашивали его, не хочу, чтобы вы заставляли его страдать. Он испил свою чашу до дна.

Смущенная, Гейл начала было что-то говорить, но Коффин перебил ее.

– В юности он довольно-таки сильно попроказничал здесь, на Бермудах. Не более чем другие мальчишки, мне думается, но его проделки, казалось, были не просто хулиганством, они имели какую-то цель, как будто он хотел что-то сказать. Он никогда не крал в лавках и не грабил никого из простых жителей. Все, что он делал, было направлено против местных властей – полиции или британцев. Помню, британцы попытались отобрать участок муниципальной земли на Сент-Дэвидсе, чтобы построить какое-то общественное заведение. Островитяне страшно возмутились, заявляя, что эта земля всегда была их собственностью, принадлежала им по праву. Конечно, британцы все равно ее отобрали, но чертовски мучились, пытаясь построить там что-нибудь. Трис и его приятели уничтожали все сразу же, как только что-то воздвигалось, например, засыпали сахар в емкости для горючего и тому подобное.

Так или иначе, когда ему было около двадцати трех, он познакомился с британской девушкой, Присциллой. Я позабыл ее фамилию. Она была здесь на каникулах и встретила Триса в Сент-Дэвидсе совершенно случайно. Боже, какая великолепная была девушка! И славная. Более доброго и неиспорченного создания свет не видел. Трис учил ее, как нырять, как искать места кораблекрушений. Боже, кажется, учил всему, разве только не языку рыб. Она же учила его, как обходиться с людьми, как управлять собой. Успокаивала его мгновенно, как масло, пролитое на волну.

Она уехала домой в Англию, но вернулась следующим летом и начала работать с детьми в Гамильтоне. Через год после этого они поженились – должно быть, в 1958 году. Британские круги не одобрили этот брак. Они никогда не знали, как обходиться с жителями Сент-Дэвидса. Иногда они называли их красными неграми, чаще же делали вид, что Сент-Дэвидс вообще не существует. Но так как Присцилла переехала с Трисом на Сент-Дэвидс, вырвав его из цивилизованной среды, где он мог быть неугоден кому-нибудь, они забыли об этой истории. Она продолжала работать в Гамильтоне, а он оставался на острове.

Буквально у всех на глазах Трис превратился в другого человека. В нем не осталось злости, для нее просто не было места. Слишком много счастья.

В течение двух, может быть, трех лет все шло прекрасно. Они вместе ныряли на места кораблекрушений. Чтобы в кладовой всегда была еда, Трис работал спасателем. Его отец еще был жив тогда, так что он сам не должен был работать на маяке. Однажды весной, в начале шестидесятых, Трис нашел свой первый затонувший корабль “Тринидад”. На нем было не столь уж много сокровищ – брусок золота, кольцо с изумрудом, несколько других мелочей, но для них этого было достаточно. Как раз в это время Присцилла забеременела. Никто не знал об этом тогда; все обнаружилось позже. Но сами-то они должны были знать, она вся цвела от радости жизни. Она с такой гордостью носила кольцо с изумрудом и просто на глазах наливалась любовью и – да, наверное, это единственное слово, которое здесь подходит, – святостью.

Как я уже говорил, она работала с мальчишками, у которых были проблемы: они не натворили столько, чтобы заключать их в тюрьму, но при этом не могли справляться как следует со всем тем, чего требовало от них общество. Она же любила их, как своих собственных.

Это было как раз то время, когда в Америке начала процветать торговля наркотиками. Не здесь, здесь их никогда не находили в значительных количествах. Но шли разговоры, что Бермуды будто бы используются как перевалочная станция для контрабандистов. Судно, появлявшееся во Флориде или Норфолке с европейским грузом, вызывало некое недоумение у чиновников, особенно если оно останавливалось, скажем, на Гаити или на других островах по пути. Но парусные лодки, совершавшие круизы между Штатами и Бермудами, или бизнесмены, проводившие здесь долгие уик-энды, – на них никто не обращал никакого внимания.

Однажды один из воспитанников Присциллы проболтался и рассказал что-то о шхуне, которая идет с юга с грузом наркотиков. Она подумала, что это просто болтовня, но упомянула о ней Трису. Охотников за сокровищами подслушивают везде, в каждом баре и на каждом рыбном базаре. Так оно и должно быть, так собирают намеки, сплетни; такой-то видел кучи балласта в определенном месте; кто-то другой заметил странные деревянные детали в другом; кто-то говорит: “Смотри, какую монету я откопал на Испанской скале”. Такого рода разговоры. Так что Трису не составило труда проверить эту сплетню, и она оказалась правдой. Частная яхта направлялась в Сент-Джордж с десятью килограммами героина. Часть его должна была быть передана на туристское судно в караваях хлеба; остальной товар должен был храниться здесь, и его понемногу предстояло увозить на север “бизнесменам”.

В те дни Трис все еще отчасти доверял правительству. Присцилла убедила его, что совсем не обязательно, чтобы все чиновники были настроены против него. Поэтому они обратились в правительство, прямо к главе, и рассказали ему все, что знали. Ну, правительство не поверило им, и, если быть справедливым до конца, у них было слишком мало доказательств, да и вообще чиновники были не самого высокого мнения о Трисе с самого начала. Они и не представляли себе, как много он мог знать. Для них все это было не более чем сплетня, пущенная ребенком.

Эта история весьма возмутила Триса, частично задев его гордость. Ведь он точно знал людей, которые контрабандно провозили героин, а правительство не верило ни одному его слову. Он решил задержать торговцев самостоятельно и преподнести наркотики чиновникам на тарелочке. Он не знал, во что собрался вмешаться, и поэтому пару раз сглупил, например, рассказав слишком многим о том, что намеревается сделать. Несколько раз ему угрожали, а это еще больше подстегивало его самолюбие. Присцилла старалась удержать его, но это было трудно, так как в основном она соглашалась с ним.

Чтобы не утомлять вас излишними подробностями, скажу, что Трис вместе с несколькими своими приятелями встретил яхту перед входом в гавань Сент-Джорджа и пытался напасть на судно. Произошла потасовка, и яхта убралась подобру-поздорову.

– С наркотиками? – спросила Гейл.

– Конечно, но их-то планы рухнули. Четырьмя днями позже Присциллу нашли мертвой за столом в ее кабинете. Медицинский эксперт установил, что она скончалась от слишком большой дозы наркотика, и дело было закрыто. Однако все поняли, что именно там произошло: один из людей, связанных с контрабандистами, операция которых не удалась, поджидал ее в кабинете однажды рано утром и воткнул в нее иглу. На руке были обнаружены следы уколов, как будто она была наркоманкой. Трис едва не сошел с ума от печали, ярости и чувства собственной вины. Он проклинал себя, проклинал правительство.

– Нашел он человека, убившего ее?

– Никто не знает наверняка. Но спустя примерно неделю после того, как она умерла, высоко на ветвях дерева в Сент-Джордже был найден человек. Все его суставы были сломаны, пальцы загнуты кверху, локти вывернуты назад, то же было проделано с его коленями и пальцами на ногах. Голова была повернута на полный оборот, как будто кто-то хотел ее просто открутить. Он служил где-то барменом, но в основном болтался без работы, при этом всегда имея много денег. Никого не обвинили, и единственная причина, по которой Триса связывали с этим делом, заключалась в том, что только он, обладающий недюжинной силой, мог так изуродовать этого человека и закинуть его потом на пятидесятифутовую высоту. Почти целый месяц Трис непрерывно пил, утром, днем и вечером, глотая все, что содержало хоть что-то спиртное. Он сидел в своем доме, и единственными жителями, которые осмеливались входить к нему, были те, кто приносили ему спиртное и еду. Затем однажды он вышел и снова начал спускаться под воду, совершал сумасшедшие, опасные поступки: нырял в одиночку в штормовую погоду, оставался на большой глубине долгое время. Это походило на то, что он хотел либо очиститься, либо погибнуть, и ему это почти удалось: однажды чуть не загнулся, целых три дня провел в декомпрессионной камере.

– Что заставило его вернуться?

– Вернуться? Вы имеете в виду вернуться к нормальной жизни? Он никогда не стал снова таким, каким был до ее смерти. Сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет.

– Был ли замешан в этом Клоше?

Коффин помолчал.

– Держу пари, что был, хотя доказательств у меня нет. Так или иначе, важно, что Трис увидел: те же вещи снова начинают происходить здесь.

После некоторого молчания Гейл произнесла:

– Спасибо.

Ее охватили печаль, сострадание и боль за Триса. Она пыталась вообразить себе его жену, но единственный образ, представлявшийся ей удовлетворительным, оказывался ею самой.

Коффин держал баллон, пока она надевала и выпрямляла лямки. Он передал ей холщовый мешок, который она принесла снизу, и сказал:

– Когда вы спуститесь, я передам вам еще два. Положите два мешка на дно и придавите их камнем, чтобы они не уплыли. Когда они наполнятся, дерните три раза за веревку, и я подниму их. Однако следите, чтобы они не перевернулись.

– Хорошо.

Гейл переступила через перекладину на платформу для ныряния, проверила баллон и маску и прыгнула в воду. Натягивая веревки позади себя, она проплыла до дна. Без дополнительного веса тело стремилось всплыть, и ей пришлось использовать обе руки, чтобы облегчить спуск. Она нашла на дне свой пояс с грузом, пристегнула его себе на талию и направилась к облачку песка.

Она шла дольше, чем ей казалось. Гора ампул высотой более фута и в два фута шириной выросла в песке позади Давида. Гейл встала коленями на два мешка и раскрыла третий. Она брала ампулы пригоршнями и бросала их в мешок; они постепенно доплывали до дна. Был заполнен один мешок, другой, а затем – третий. Гейл дотронулась до Сандерса, чтобы он знал, что она собирается наверх, и три раза дернула за две веревки. Как только она отстегнула свой пояс с грузом, веревки, ведущие вверх, натянулись, а мешки приподнялись. Она схватила веревки одной рукой и, держа непривязанный мешок другой, позволила, чтобы ее вытянули на поверхность.

– У вас идет кровь, – сказал Коффин.

Гейл скосила глаза и увидела растворенную в воде кровь, омывающую ее нос. Она задрала голову кверху и выдула воду из маски.

– Я знаю. Ничего страшного.

– Вы по-прежнему не хотите, чтобы я спустился?

– Спущусь еще раз сама.

Коффин осторожно высыпал ампулы из мешков на брезент, который заранее расстелил на палубе.

– Я пересчитаю их, пока вы будете внизу, – сказал он, передавая Гейл мешки.

Она спустилась вниз снова и на этот раз ощутила острую боль в пазухах над глазами. Она остановилась на несколько футов ниже поверхности, стараясь держаться на этой глубине и ожидая, когда боль утихнет. Потом начала спускаться глубже, пока боль вновь не остановила ее и не заставила ждать. Этот раз – последний, решила Гейл, слишком много подъемов и спусков.

Теперь она ощущала давление и в ушах, и ей пришлось заставить себя зевнуть. Она почувствовала два скрипучих выхлопа, и давление исчезло.

Когда она стала снова опускаться, то заметила что-то движущееся – сероватое размытое пятно за рифом. Гейл всмотрелась пристальнее, напряглась, чтобы видеть сквозь туман. Ничего. Затем дальше слева – другой признак движения. Она оглянулась, пытаясь предугадать, где пятно может появиться в следующий раз. За ней, вдали от облака песка, вода была чище, и когда она вновь обернулась, то увидела: выплывая из тумана, словно из-за занавеса, к ней приближалась акула. Она двигалась с уверенной, неторопливой грацией, пробираясь сквозь воду с помощью мягких ударов своего полукруглого хвоста.

Паника узлом завязала желудок Гейл. Она была уже более чем на полпути ко дну и помнила предупреждение Дэвида, что в подобных случаях не следует сразу вырываться на поверхность. Она не могла сказать, насколько велика эта акула, так как в воде не было ничего, с чем можно было сравнить ее размеры. Гейл не сумела бы определить и расстояние между ними, так как акула все время находилась на границе видимости, а Гейл не знала, насколько далеко может видеть. Пятьдесят футов? Шестьдесят?

Акула двигалась по широкому кругу, и, когда солнечные лучи касались ее спины, Гейл успевала заметить слабые полоски вдоль ее боков, светло-коричневые штрихи на фоне более темной кожи. Один черный глаз, казалось, наблюдал за женщиной, но в нем не было заметно ни интереса, ни любопытства.

Все еще держась за веревки, Гейл продолжала спускаться в направлении изрыгающего песок воздушного лифта. Она нашла свой пояс с весовыми добавками, надела его и дотронулась до Триса. Когда он взглянул на нее, она сделала правой рукой волнообразное движение, а затем пальцами – кусательное и указала вправо, где, по ее разумению, сейчас должна была находиться акула. Трис взглянул в указанном направлении, но, окруженный потоками песка, не увидел ничего. Он снова взглянул на нее, покачал головой и резким движением руки отмел возможность опасности.

Сандерс не был уверен, что понял, о чем Гейл рассказала Трису. Он вспомнил ее нервозность при встрече с барракудой и предположил, что произошло нечто подобное. Но, видя ее широко раскрытые от страха глаза, все же усомнился. Он сложил вместе основания ладоней, растопырил пальцы рук, затем сложил их сжатыми – условное изображение пасти, затем взглянул на Гейл, поднял брови и развел руки, спрашивая, насколько она была велика. Гейл пожала плечами: “не могу определить”.

Но развела руки так широко, насколько могла: “по крайней мере, не меньше этой длины”.

Сандерс заметил, что полдюйма кровавой воды омывает изнутри ее маску. Он указал на это и погрозил пальцем, запрещая Гейл выливать воду из маски. Она кивнула, но, как оказалось, не поняла его. Прежде чем он успел ее остановить, она нажала на верхнюю часть маски и выдохнула через нос. Поток густой зеленой жидкости хлынул из маски и уплыл вместе с течением.

Сандерс стукнул себя по лбу и покачал головой. Он указал на расплывающиеся кровяные полосы.

Глаза Гейл стали испуганными. Она дотронулась до него и указала на поверхность, спрашивая разрешения подняться. Сандерс взял ее за руку и решительно покачал головой: “нет”. Он указал на пустой холщовый мешок, поднял горстку ампул и уронил их в мешок.

Канава, которую прокопал Трис, содержала основные залежи. Здесь везде были видны ампулы, они выглядывали из песка, как изюм из рисового пудинга. Осторожно пробираясь с воздушным лифтом между артиллерийскими снарядами, Трис обнаружил сгнивший деревянный лист, с помощью лифта сдул его с места и обнаружил сорок восемь ампул в восьми аккуратных рядах по шесть штук.

Сандерс не поспевал за Трисом. Он выбирал четыре, шесть, десять ампул из песка за один раз и передавал их Гейл, но всегда Трис за это же время отыскивал во много раз больше. Он попытался поднять со дна целый ящик, но, хотя тот казался нетронутым, у него не было дна, и ампулы рассыпались по песку. Он складывал ладони лодочкой, черпал ими от пятнадцати до двадцати ампул и поворачивался, чтобы передать их Гейл. Ее руки в этот момент не всегда были протянуты в его направлении. Он сердился, поворачивался к ней лицом и видел, что все ее внимание сосредоточено на рифе.

Акула была не более чем в десяти футах от них, двигаясь справа налево между ними и коралловым рифом, – узкая торпеда длиной от шести до семи футов, состоящая из одних мускулов. Она наблюдала за ними, но не приближалась, и Сандерс догадывался, что, может быть, она ищет источник крови в воде. Он нагнулся к ноге и вынул нож. По-видимому, Трис не заметил появления акулы. Сандерс постучал его по плечу и указал на акулу как раз в тот момент, когда она плыла влево, сохраняя неизменным удаление от них в десять или двенадцать футов и в четырех или пяти футах от рифа.

Трис наблюдал, как акула прошла мимо Гейл и исчезла футах в двадцати от нее, за облаком песка. Он постучал костяшками пальцев по воздушному лифту и покачал головой. Казалось, он говорит: “оставайся спокойным”.

С ножом в правой руке Сандерс мог действовать только левой, но и ею не мог собрать достаточно много, так как Гейл больше не забирала у него ампулы; она стояла в напряженной позе на коленях, сжимая полупустой мешок и ожидая в панике нового появления акулы.

Сандерс увидел акулу первым. Как и раньше, она появилась справа, все так же сохраняя дистанцию, но, как показалось Сандерсу, чуть ближе, чем в предыдущий раз. Она подплыла к занятому лифтом Трису и двинулась по направлению к Сандерсу, который, притаившись, держал нож прямо перед собой. Затем ее увидела Гейл и, придя в неописуемый ужас, замахала руками. Акула заметила движения, ее голова дернулась, и она повернула в сторону Гейл.

Гейл дотронулась до рукава Сандерса, он выскочил вперед. Его правая рука вытянулась, острие ножа устремилось вверх.

Акула увидела приближение Сандерса и сделала обманное движение; ее голова метнулась вправо, хвост дважды хлопнулся о воду. Но инстинкт подсказал ей, что не надо приближаться к рифу, и, очевидно в замешательстве, она замедлила движение, что позволило Сандерсу вонзить нож ей куда-то в живот, на расстоянии фута от хвоста.

Единственная сознательная мысль, мелькнувшая у Сандерса, была удивлением: ее плоть оказалась удивительно мягкой, нож погрузился в нее по самую рукоять. Затем конвульсивное движение тела вырвало нож из его руки. Кровь хлынула из раны густым облаком.

Акула метнулась прочь, плывя без определенного направления, тело ее содрогалось, хвост дергался. Голова повернулась, и челюсти сомкнулись над окровавленным животом. Акула пыталась сожрать самое себя.

Нож упал в нескольких футах, и Сандерс поплыл, чтобы забрать его, беспокоясь, что акула может вернуться и в ярости напасть на них.

Но на него напала вовсе не акула. Сандерс почувствовал, как чья-то рука схватила его за колено и потащила назад. Лежа на спине, он увидел яростные глаза Триса. Он видел, как двигались его губы, и слышал звуки, но не слова.

Трис схватил Сандерса за руку и рывком поставил на ноги. Его пальцы полностью обхватили верхнюю часть руки Сандерса и больно его ущипнули.

Испуганный и опешивший, Сандерс недоумевал, чем именно он привел Триса в такую ярость, и глядел в кричащее лицо, искренне боялся, что Трис может убить его. Трис выхватил нож из руки Сандерса и всунул его во входное отверстие воздушного лифта. Нож с шумом пролетел через трубку. Затем Трис указал на поверхность и начал подниматься, но остановился, вернулся и подобрал один артиллерийский снаряд.