И вдруг, заглушая рев пожара, загремел, как гром, человеческий голос. Заговорил ги­гантский громкоговоритель с трехтысячекрат­ным усилением. Этот чудовищный голос был слышен больше чем за тридцать километров. Вблизи громкоговорителя нельзя было сто­ять, он буквально потрясал колебаниями воз­дух.

– Товарищи! – гремел сверхчеловеческий го­лос. – Немедленно отправляйтесь каждый на свои фабрики и заводы. Там получите боевые приказы. Пожар вышел из обычных границ. Пожарным нужна ваша помощь.

Два раза прозвучал этот приказ. Но этого можно было и не делать: рабочие начали тот­час расходиться.

Анка отправилась в завком крекинг – завода. Там она узнала, что все склады пенообразую­щего порошка исчерпаны. Шесть грузовиков с порошками, прибывшие из старого Баку, не­сколько поправили положение, но оно еще ос­тается очень напряженным. На химическом за­воде, в двадцати километрах от нового Баку, идет лихорадочная работа по изготовлению по­рошка. Но рабочие химического завода не справляются и просят помощи. Надо немед­ленно отправляться туда.

На заводе всю ночь шла лихорадочная ра­бота. Каждый час приезжали порожние грузо­вики за порошком, и шоферы сообщали о по­жаре. Был момент, когда угроза пожара по­висла над всеми промыслами. Порошка не хва­тало. Но быстрая мобилизация рабочих спасла положение.

Последние известия на рассвете были утеши­тельны: пожар утихал, хотя принес уже много­миллионные убытки и стоил нескольких чело­веческих жертв. Рабочие и пожарные победили огонь.

Рано утром, выходя из завода, Анка встре­тилась с Ником.

– Моторная баржа взорвалась и сгорела, как предполагали, со всеми рабочими, нахо­дившимися на ней, – сказал он. – Но вот сей­час нашли моториста с баржи. Он порядочно обгорел, но остался в живых. Взрывом его сбросило в воду, и он еще имел силы доплыть до берега и лежал там без сознания до утра. Так вот. Теперь он пришел в себя и говорит, что пожар начался от огня в выхлопной трубе баржи. Вчера вечером, – продолжал Ник, – на баржу заходил этот мистер. Но он был на барже за час до пожара. Правда, странно, что вчера же вечером он улетел в Тегеран, След­ствие все это выяснит.

"Гостиница для туристов "Красная звезда". Ну, разумеется, "красная"! Разве здесь могут обойтись без красного? Здесь все красное. "Красный пахарь", "Красный печатник", даже "Красный колос".

Вверху, на плоской крыше гостиницы высоко укреплена огромная пятиконечная звезда, ко­торая ночью горит ярким красным светом. Звезда служит маяком для аэропланов мест­ного сообщения, садящихся прямо на крышу.

С озера довольно красивый вид. Как бы далеко ни отъехать на лодке, красная звезда мая­чит в небе и отражается в воде. Красный ог­ненный след протягивается через все озеро до самой лодки.

Гостиница стоит на самом берегу большого озера – Жемчужного озера. Оно рождено кап­тажем в голой степи. Спокойное, огромное зер­кало неба, окруженное тенистыми рощами и красивыми белыми курортными виллами.

Наконец – то я могу отдохнуть и разобраться во впечат…

Вчера я недописал фразы. Мне сказали, что гидроплан отлетит в пять утра. Надо было со­бираться. И вот я продолжаю свой дневник уже в "городе нефти", новом Баку – цели мо­его путешествия. Вернее – конечной цели. Конечная цель – нефть. Но хозяин поручил мне попутно ознакомиться с каптажем. Хорошо сказать "попутно"! Ознакомление с каптажем надо начинать с Москвы, так как каптаж ока­зался даже в Москве.

По милости каптажа Москва стала портом. Даже можно сказать – морским портом. Бла­годаря сложным гидротехническим сооруже­ниям Москва оказалась соединенной через Москву – реку, Оку и Волгу с Азовским, Черным и Каспийским морями. Глубоко сидящие суда с углем, хлебом, нефтью подходят почти к са­мым стенам Кремля. А на улицах Москвы можно теперь видеть матросов почти всех стран.

Из Москвы я отправился на юг. Из Москвы!.. Но и до Москвы у меня было одно незабы­ваемое впечатление. Я летел в Москву через Сибирь и решил сделать остановку в Магнито­горске. О, эта Магнитная гора! Мне казалось, что она тяжестью всей своей руды придавила меня.

Здесь я получил первый удар, от которого не могу оправиться до сих пор.

Я летел над голой, выжженной солнцем степью. Уныло, безлюдно, мертво… "Здесь все осталось таким, как было тысячи лет назад", – думал я. "Тысячи лет. Тысячи лет застоя!" – смеялась душа моя.

Орел – стервятник погнался за аэропланом. Несколько минут я следил за птицей, а наша стальная птица продолжала лететь быстрее орла. Случайно я посмотрел вниз, и то, что увидел, поразило так, что я тотчас забыл об орле.

Я не узнавал местности. Словно кто подме­нил ее. Мертвой степи больше не было. Мы летели над сплошным заводом, которому, даже с высоты аэроплана, казалось, – нет конца.

Словно вся степь превратилась вдруг в сплошной гигантский завод. Семьдесят квад­ратных километров, как узнал я потом. Это – площадь одного завода.

Магнитная гора оказалась не одна. Она со­стоит из шести горных кряжей, опоясывающих Магнитогорск с востока до запада. Эти шесть кряжей: Дальний, Узянка, Ежовка, Атач, Ай – Дарлы и Сосновый – словно передовой отряд Уральского хребта. За Магнитной на севере виднеются пологие мертвые холмы. Далеко на горизонте синеет Уральский массив. Эти шесть кряжей – советские сундуки, наполненные ве­ликолепной рудой. Четыреста, может быть, пятьсот и больше миллионов тонн. Миллионы тонн еще не оформленных тракторов, машин, железнодорожных мостов. Прожорливые домен­ные печи, – я насчитал их восемь, – величай­шие в мире, пожирают ежедневно по тысяче двести тонн руды. Эти великаны поглощают столько кислорода, что его хватило бы на ды­хание миллиона человек. Почти семь милли­онов тонн металла – такова продукция этих печей, этих восьми вавилонских башен. Шесть тысяч поездов в год едва успевают вывозить металл.

Семьдесят миллионов ведер воды выпивает один завод. В три с половиной раза больше Москвы. Железобетонная плотина на реке Урал – первая по длине в мире: целый кило­метр – создана для того, чтобы направить реч­ную воду в прожорливую пасть завода. Но ему того мало. Вторая плотина дает воды в пятнадцать раз больше, чем первая. И этого мало ненасытному Магнитогорску. Мало ре­ки, – он выкачивает воду из озер, расположен­ных в двадцати – тридцати километрах. Плотина­ми создаются новые пруды и озера в десятки квадратных километров.

А город с его двухсоттысячным населением! Город, который, как Нью – Йорк, не знает ночи, потому что работа идет круглые сутки… Ас­фальт, электрическое освещение, трамваи, авто­мобили, автобусы, парки, цветники, скверы, огни клубов, общественных столовых и кафе, кинематографов и "универмагов"… Европа… Но на тротуарах здесь не увидишь разряженных дам и мужчин в котелках и цилиндрах. Город рабочих… Одни из них, в рабочих костюмах, идут на работу, другие отдыхают в парках, са­дах культуры и отдыха, все в опрятных, про­стых костюмах.

Еще одно ошеломляющее дорожное впечатление… Сталинградский тракторный завод. Собственно говоря, после Форда, сам завод не ошеломил бы так, если бы я не знал, чей это завод; кто создал его и в какой срок. Я стоял с часами в руках и наблюдал, как из ворот за­вода выезжали тракторы, чтобы взобраться на вагон – платформу и отправиться в путь на со­ветские поля. Двадцать тракторов в час про­шли мимо меня. Сто сорок тракторов в день. Пятьдесят тысяч в год. Это значит полтора миллиона лошадиных сил… А ведь Сталин­градский – не единственный тракторный завод в СССР.

От Сталинграда идет новый канал прямо на юг, пересекает по пути канал Волго – Донской, соединяется с Тереком… Теперь можно про­ехать прямым водным путем из Москвы в Ста­линград, Тифлис и дальше по Куре на юго-­восток и по каналу, проведенному на осушен­ном дне морском, до Баку и в Каспийское мо­ре.

От Дона тоже проведены каналы по осушенному дну моря к восточной его оконечности. Из Астрахани – тоже канал, опять – таки через осушенную территорию, к морю. Вообще все осушенное дно пересечено большими и малыми каналами.

Попутно я осматривал большую гидростанцию у села Сестренки на острове Шишки. Надо признаться: грандиозное сооружение, которым впору было бы хвалиться и нам.

Высота падения – тридцать семь метров. Три тысячи кубических метров воды в секунду. Энергии – больше трех миллионов лошадиных сил, то есть в десять раз больше Днепров­ской.

Два мира! Здесь я почувствовал это особенно остро. Не только словом, но и показом дела они каждую минуту словно хотели вбить мне в голову острый гвоздь мысли: их мир – бу­дущего, мой – прошлого, обреченного на слом…

Осмотрев электростанцию, я осмотрел совхоз имени товарища Михеева, названный так, если не ошибаюсь, в честь первого строителя кап­тажа.

До каптажа здесь атмосферных осадков было совсем мало, каких – нибудь двести пятьдесят миллиметров. А теперь на гектар приходится семьдесят тысяч ведер воды в год, что равня­ется как бы тысяче двумстам миллиметров атмосферных осадков. Отбросьте на сток и все – таки получите не менее девятисот. Это вместо двухсот пятидесяти – то! Да и настоящих небесных атмосферных осадков у нас стало выпадать куда больше с тех пор, как насадили здесь леса. Леса – то ведь задерживают облака!

Часть своих атмосферных осадков они даже "одалживают" в Средней Азии. Там большая сеть электростанций искусственного дождева­ния.

Я летел на гидроплане из Шаумянска в Но­вый Баку.

Под самолетом проходила флотилия огромных судов. Можно было подумать, что флот ве­ликой морской державы выходит на маневры. Но это были лишь рыболовные суда, сделан­ные по последнему слову новейшей рыболов­ной техники.

Ровная линия судов медленно загибалась в полукруг. Да, с таким флотом и с такими мощ­ными орудиями лова можно "вычерпать море".

В Новом Баку меня более всего интересовали новые гидронефтяные установки. Но мне не удалось осмотреть их, вернее – меня не допустили, это очевидно… Со мной предпочи­тали говорить о погоде, пока я не принужден был уйти. А между тем трое иностранных "то­варищей" – я сам видел – после моего ухода отправились туда в сопровождении бакинца.

И причиной всему – каптаж. Я не видел всего СССР. Видел только один каптаж с его производными. И вот я стал одним из этих про­изводных. Каптаж раздавил меня морально и идейно. Но я сделаю то, что мне поручил хозяин. Их нефть нам мешает. Ее нужно унич­тожить…

Приписка через несколько недель. Не удалось. Миллионы строителей не­победимы".

Примечания