Комета оцепенела. Сквозь мутную пелену, вызванную то ли отравой, то ли наполнившими глаза слезами, она смотрела на то, как кольцо подкатилось к ее ногам, ударилось о пыльную подошву сапога и с тонким звоном упало на бок.
      И в этот момент сознание Кометы вновь отправилось в волшебный полет. На этот раз она не следила за происходящими в отдалении событиями. Перед ней мелькали картинки, похожие на видеоклип, которые ярко и сочно изображали сложившуюся ситуацию. Адонсо НА САМОМ ДЕЛЕ любил ее. Он НА САМОМ ДЕЛЕ организовал встречу с представителями недовольного дворянства и купечества. Послы НА САМОМ ДЕЛЕ ехали в Нарданал. Но среди дворян нашелся один предатель, который выдал их замыслы властям Побережья. Послы попали в засаду недалеко от деревушки и были перебиты. Шум этой схватки и привлек внимание Кометы.
      Сейчас, уничтожив послов, к Нарданалу приближались полторы сотни кавалеристов в черных камзолах и плащах с вышитыми на груди и спине голубыми треугольниками. Комета слышала об этих людях, но никогда раньше не сталкивалась с ними лицом к лицу. Это были гвардейцы Триединой церкви. Они держались вдали от передовой, да и, вообще, подальше от любых военных действий. Но зато они появлялись там, где Триединая церковь подозревала угрозу своему могуществу. Не удивительно, что целый отряд церковного «спецназа» был выслан на поимку Кометы.
      Продемонстрировав девушке допущенные ошибки и приближавшуюся угрозу, волшебное зрение отключилось. Комета вновь вернулась в свое тело: одурманенное зельем, слабое и полусонное.
      Дальше девушка действовала скорее механически, чем осознанно. Она вытащила шпагу из ножен мертвого Адонсо и, опираясь на нее, как на трость, медленно вышла в общий коридор. Там находились хозяева трактира: Кроз и Урбетта. Эти двое с животным ужасом воззрились на девушку.
      Первым не выдержала Урбетта. Она рухнула на колени, потянув мужа за собой, и жалобно заголосила:
      — Пощади нас, Леди Комета! Мы не желали тебе зла. Нас заставили. Они взяли в заложники нашего единственного сына и сказали, что если мы не подсыплем тебе в бокал снотворное, то его отдадут палачам Триединой церкви.
      Комету даже не удивило то, что трактирщики знают ее настоящее имя, хотя остановилась она здесь в мужском платье и под мужским псевдонимом.
      Девушка лишь спросила:
      — Кто эти «они»?
      — Люди с запада. Мы не знаем их имен. Они пришли вчера. Двое. В черных одеждах с голубыми треугольниками.
      Комета застонала и пошатнулась. Отрава разливалась по ее телу, сковывая движения и усыпляя разум. Даже «светлое воплощение» не могло противостоять ядовитому зелью.
      — Алиний… Почему тебя нет сейчас рядом?… Адонсо… почему ты был так застенчив?… Почему не сказал сразу?…
      Раскаяние заполнило душу Кометы. Молодой дворянин ради нее много раз рисковал жизнью. Он постоянно находился рядом, рассчитывая хотя бы на один-единственный ласковый взгляд, на одно-единственное доброе слово. Адонсо хотел доказать свою пользу нелюдям и добровольно вызвался исполнить смертельно опасную миссию посла Холмогорья на Побережье. Он организовал встречу, которая могла изменить ход истории всего этого мира. И все это он делал ради любви к девушке, которая считала его вражеским лазутчиком и которая в конце концов убила его.
      Комета шагнула вперед, тяжело опираясь на шпагу. Лезвие гнулось, но выдерживало вес ее тела. Кроз и Урбетта опустили головы, ожидая немедленной смертной казни за свое преступление. Но Комета проковыляла мимо них, словно они перестали для нее существовать. У нее была более важная задача: поскорее покинуть трактир и скрыться в лесу, воспользовавшись темнотой.
      Но когда Комета спускалась по лестнице, за дверью трактира послышался топот множества копыт. Гвардейцы Триединой церкви окружали здание.
      Раздались команды офицеров:
      — Во имя триединого господа нашего, благословенного и благословляющего Шира-Вада-Дагна, захватите живьем существо женского пола, именуемое Леди Кометой!
      Дверь распахнулась, и в трактир ворвалась дюжина воинов. Их шпаги были вложены в ножны, а пистолеты заткнуты за кушаки. В руках они держали толстые веревки. Увидев на лестнице Комету, воины на несколько мгновений замерли в нерешительности. Должно быть, они рассчитывали, что девушка в бессознательном состоянии находится в своей комнате.
      Комета поняла, что у нее остался единственный шанс прорваться на свободу. Собрав остатки сил, она ринулась на врагов. Но ее ноги заплетались, руки утратили твердость, а движения — быстроту. И все же она успела убить и тяжело ранить пятерых гвардейцев, прежде чем в трактире появилось подкрепление. Масса тел погребла под собой девушку, распластала на полу. Когда же гвардейцы закончили свою работу, Комета оказалась опутана веревками по рукам и ногам.
      Откуда-то появились три отца Триединой церкви в сутанах с надвинутыми на лица капюшонами. Поверх прочных веревок они обмотали тело девушки тонкими шелковыми лентами с вышитыми на них священными письменами. Священники бормотали молитвы, обращаясь к своему триединому богу, а один из них сделал три надреза на переносице девушки и одним рывком сорвал треугольный лоскут кожи.
      Кровь хлынула по лицу Кометы, а святые отцы хором воззвали:
      — Изыди, злой дух, из этого бренного тела! Лишись, враг истины, своей нечестивой силы! Сгинь, порождение тьмы, во веки веков!
      Комета не чувствовала боли. Ее сознание, одурманенное ядом, почти утратило связь с окружающей действительностью. И то, что происходило позже, она воспринимала с трудом, словно смотрела нечеткий отрывочный сон.
 

* * *

 
      Состояние Кометы было чем-то похоже на состояние Найи Кайдавар во время ее бездумных скитаний. Главное отличие заключалось лишь в том что, что Найя передвигалась сама, а Комету везли в закрытой повозке под охраной хорошо вооруженного отряда гвардейцев Триединой церкви. Возле безвольного тела девушки постоянно дежурили трое священников. Они беспрестанно читали молитвы, возможно, совершенно искренне веря в то, что это служит самым надежным способом пленения. По-видимому, сонное зелье и толстые веревки казались им недостаточными для обуздания «злого духа». Время от времени священники менялись, чтобы поток заунывных однообразных молитв не прекращался ни на минуту.
      Изредка обретая способность ясно мыслить, Комета смотрела на зарешеченное отверстие в крыше повозки, через которое, в зависимости от времени суток и состояния погоды, можно было видеть либо солнечный свет, либо пасмурное небо, либо звезды. Время от времени священники приводили ее в чувство, чтобы влить в горло несколько глотков воды или несколько ложек отвратительной на вкус похлебки.
      Девушка понимала, что помощи ждать неоткуда. Даже если нелюди узнают о ее пленении, догнать гвардейцев Триединой церкви, которые изо всех сил спешили к Побережью, армия Холмогорья будет не в силах.
      Комета не строила иллюзий и относительно своего будущего. Она прекрасно понимала, почему ее не убили на месте и почему священники заботятся о том, чтобы она не умерла от жажды и голода. Людям мало было просто избавиться от своего самого главного и самого страшного врага. Им нужно было сделать это публично, чтобы продемонстрировать свою победу всему миру. Кроме того, вполне возможно, люди не хотели подарить девушке слишком легкую и быструю смерть. Долгие жестокие пытки и глумления были вполне в духе кровожадной Триединой церкви и охочего до зрелищ простонародья.
      Нельзя сказать, что предстоящие муки совершенно не страшили Комету. Конечно, как любое нормальное живое существо, она не желала испытывать боль и страдания. Но гораздо сильнее ее мучило чувство вины за смерть Адонсо и за то, что из-за ее ошибки армия Холмогорья осталась без предводительницы. Что теперь станет с миром нелюдей? Смогут ли они продолжить борьбу за свою свободу? Сумеют ли победить людей и отомстить за смерть «светлого воплощения»? Комета уже вычеркнула себя из списков живых, но продолжала переживать за свое начатое и не доведенное до конца дело.
      Наконец, путешествие закончилось. Комета находилась в беспамятстве, когда ее вытащили из повозки, быстро занесли в какой-то дом и бросили в подвал. В очередной раз придя в себя, она увидела, что ее окружают не дощатые стенки повозки, а массивные каменные блоки. В остальном же ничего не изменилось: рядом по-прежнему находились трое священников, которые бубнили себе под нос молитвы и с опаской поглядывали на свою пленницу.
      Убедившись, что конец этой жизни приближается, Комета вздохнула и снова отключилась.
      Но через некоторое время священники привели ее в чувство, сунув под нос маленький флакон с какой-то дурно пахнущей эссенцией.
      Девушка очнулась и увидела множество людей в сутанах и вооруженных гвардейцев. Один из священников, по-видимому, занимавший высокий пост в иерархии Триединой церкви, приблизился к Комете и о чем-то ее спросил. Однако сознание девушки было настолько одурманено, что она даже не смогла разобрать слов.
      Комета открыла рот, чтобы послать проклятие своим мучителям, но с ее губ сорвались совершенно непонятные слова:
      — Ю эс эй, кисс май эсс!
      Девушка сама не поняла того, что сказала. Возможно, это было ругательство из какой-то прошлой жизни, о которой Комета не помнила.
      Отцы Триединой церкви также не нашли смысла в этих словах. И это напугало их больше, чем связное, четкое проклятие или грязная уличная брань.
      — Злой дух пытается нас заколдовать, — заволновались священники, отпрянув от Кометы.
      — Заткните ей рот кляпом! — велел главный.
      В рот Кометы запихнули кожаный шар и закрепили его шелковой лентой, обвязав ее поперек головы. Девушке было все равно. Она не надеялась на то, что ее будут судить и позволят высказаться. Возможно, какое-то судилище люди и организовали, чтобы придать своим действиям вид законности и справедливости. Но Комета знала, что она была осуждена и приговорена в тот момент, когда взялась за оружие, чтобы отстоять родную деревню и свою свободу от посягательств человеческого государства.
      Люди в сутанах еще находились в тюремном подвале, когда Комета почувствовала, что ее веки тяжелеют и закрываются…
      Когда девушка открыла глаза в следующий раз, оказалось, что ее везут в открытой телеге по городской улице. На этот раз сознание Кометы было более четким, поэтому она получила возможность осмотреться и сориентироваться. Девушка увидела, что ее окружают двух— и трехэтажные каменные дома с остроугольными черепичными крышами, за которыми можно было разглядеть высокие стены с башнями. Несомненно, она находилась в одном из городов Побережья. Это подтверждало и то, что повозка с трудом пробиралась сквозь толпу людей, которые высыпали на улицу, чтобы поглазеть на пленницу.
      Мужчины, женщины, старики и дети со смесью любопытства, страха и лихорадочного предвкушения разглядывали Комету, одно имя которой долгое время внушало им ужас. Теперь они стремились насладиться зрелищем поверженного врага, превратившегося из великой воительницы в отощавшую и изможденную девушку-полудриаду.
      — Смерть колдунье!
      — На костер ведьму!
      — Будь ты проклята, тварь!
      — Сдохни, сука!
      Жадная до кровавых зрелищ людская толпа заводила сама себя. В Комету летели не только оскорбления, но и гнилые овощи, фрукты, нечистоты. Если бы повозку с девушкой не сопровождали конные гвардейцы Триединой церкви, наверное, толпа набросилась бы на беззащитную пленницу прямо здесь, в узкой городской улочке. Но тычки древками копий и удары плетьми делали свое дело — повозка медленно, но неуклонно продвигалась к месту назначения.
      И вскоре Комета увидела, что ее ожидает. Улица выходила на довольно просторную городскую площадь. Посередине площади находился деревянный помост, на котором был вертикально установлен толстый деревянный столб. Сейчас гвардейцы со всех сторон обкладывали столб вязанками хвороста.
      Вокруг помоста бурлило и волновалось море людей. По-видимому, здесь собрались не только горожане, но и жители окрестных сел и деревень. Чуть поодаль яркой пестрой кучкой сосредоточились дворяне. Для них были выстроены деревянные трибуны, на которых чинно расселись дамы и кавалеры, словно они пришли посмотреть на театральное представление, а не на насильственное умерщвление живого существа.
      Присмотревшись повнимательнее, Комета разглядела на трибунах пару знакомых лиц. Полюбоваться на ее казнь среди прочих прибыли граф Эрдаван Гамилианский и маркиз Гармио Каррисанский. Они сидели рядом с пожилым мужчиной, одетым особенно роскошно, и что-то говорили ему, указывая на приближавшуюся повозку. Вообще, как определила девушка, все дворяне с подобострастием и заискиванием суетились вокруг этого человека. Она предположила, что это и есть сам герцог Абассиро Лапралдийский.
      — Смерть чудовищу!
      — Сожгите проклятую мерзавку!
      — Сгори в очистительном пламени, злой дух!
      Толпа вопила и бесновалась, желая поскорее насладиться зрелищем казни.
      На Комету с новой силой обрушился дождь гнилых продуктов и комьев грязи, но она не чувствовала боли от ударов или стыда от унижения. Наоборот, она вдруг ощутила, что действие отравы быстро исчезает. Крики людей наполняли ее тело силой, очищали разум от остатков дурмана. Комете было не до того, чтобы задумываться о причинах своего неожиданного выздоровления. Просто, похоже, «светлому воплощению» было безразлично, наслаждаться ли восторженными приветствиями холмогорцев, или питаться проклятиями ненавидящих людей. Главным было находиться в центре общего внимания.
      Комета постаралась незаметно для своих сторожей пошевелить руками и ногами, размять затекшие мускулы, испытать на прочность путы. У девушки даже появилась надежда на то, что в ней сейчас проявится сверхъестественная мощь Найи Кайдавар. Но прочные веревки не поддались усилиям Кометы. Она избавилась от последствий отравления, но по-прежнему оставалась всего лишь получеловеком-полудриадой.
      Тем временем повозка с пленницей приблизилась к помосту и остановилась. Гвардейцы грубо схватили девушку и потащили ее к столбу. Комета не сопротивлялась, продолжая делать вид, что находится в полубессознательном состоянии. Она прекрасно понимала, что вероятность выбраться живой из вражеского города равна нулю. Спасти ее могло лишь чудо.
      И чудо произошло, правда совсем маленькое. Привязывая Комету к столбу, палачи освободили ее руки, чтобы затем стянуть их позади. Но им не удалось закончить работу. Едва девушка почувствовала свободу, как она буквально «взорвалась» серией коротких молниеносных ударов. Ближайшие гвардейцы отлетели в стороны, даже не успев понять, что произошло. Завладев шпагой, Комета одним взмахом перерезала веревки на ногах.
      Затем настал черед отцов Триединой церкви, которые все время находились рядом с пленницей. Несколько выпадов шпагой, и Комета осталась одна на помосте. Над площадью, над городом и, казалось, над всем миром повисла гробовая тишина. Толпа, которая только что выкрикивала оскорбления и угрозы, в ужасе оцепенела.
      — Сдавайтесь, люди! — прокричала Комета, рассчитывая ошеломить, напугать, шокировать врагов.
      В мертвой тишине раздался чей-то истеричный полувопль-полувсхлип:
      — Злой дух вырвался на свободу!!!
      Над площадью зазвенел многоголосый женский визг, от которого заложило уши. Началась безумная паника. Люди бросились прочь от помоста, толкая друг друга, давя упавших, сметая всадников и повозки.
      Но гвардейцы Триединой церкви не поддались общему смятению. Наоборот, они начали пробиваться к Комете, безжалостно колотя простолюдинов. Загремели выстрелы, и вокруг девушки засвистели пули.
      Комета окончательно убедилась в том, что надежды на спасение нет. Ей оставалось только погибнуть в бою и постараться захватить с собой как можно больше чужих жизней. Осознание того, что смерть неизбежна, наполнило девушку необыкновенной легкостью и даже радостью. Словно она наконец-то скинула со своих плеч груз земных забот и избавилась от физических страданий.
      — Вперед, Холмогорье! — Комета ринулась туда, где находились ее самые злейшие враги — к трибунам с дворянами. По дороге она прикончила двух солдат и завладела тяжелой секирой.
      Пришедшие на своеобразный «праздник» разряженные в лучшие одежды кавалеры оказались не готовы к бою. Легкие «парадные» шпаги с ножнами и эфесами, украшенными золотом и драгоценными камнями, не могли защитить своих хозяев. Комета крушила своей секирой тонкие клинки, как тростинки, не тратя силы на парирование ударов.
      Она пробилась к герцогу Лапралдийскому, с размаху опустила тяжелое лезвие прямо ему на голову и расколола череп пополам. Маркиз Каррисанский, пытавшийся ее остановить, лишился не только шпаги, но и всей правой руки. Это была не битва, это была резня.
      Граф Гамилианский, как и большинство дворян, привычно бежал с поля боя.
      Комета бросилась в погоню, размахивая секирой и бессвязно выкрикивая:
      — Холмогорье! Леди Комета! Свобода или смерть!
      Все тело девушки было покрыто десятками порезов и неглубоких ран, нанесенных шпагами дворян, но она достигла того боевого сверхчувственного состояния, когда боль и усталость уже не имеют власти над хладнокровно-яростным духом воина.
      Преследуя графа Гамилианского, Комета вбежала в ближайшее здание, которое, естественно, оказалось трактиром. (А какие же еще дома могли окружать центральную площадь?) Простолюдины, которые рассчитывали найти укрытие за надежными каменными стенами, теперь с дикими воплями ринулись обратно наружу. Но Комету они не интересовали.
      Граф, спотыкаясь и поскальзываясь, взбежал по лестнице на второй этаж. Девушка преследовала его по пятам, постепенно сокращая дистанцию. Эрдаван Гамилианский, конечно же, чувствовал, что неумолимая смерть его скоро настигнет, но панический ужас перед «злым духом» был так велик, что он даже не сделал попытки обернуться и попробовать себя защитить.
      Комета не собиралась устраивать дуэль с графом или каким-то иным образом проявлять благородство. Эрдаван распахнул одну из дверей, но запереть ее за собой уже не успел. Девушка изо всех сил ударила секирой по двери и в щепки разнесла тонкие узорчатые доски. На мгновение перед ней промелькнуло белое как снег лицо графа Гамилианского. Следующим взмахом Комета рассекла ему грудь от ключицы до талии, вскрыв грудную клетку и обнажив ребра.
      — Вот и все… — девушка поставила секиру на пол лезвием вниз и оперлась на древко.
      Даже сквозь стены трактира Комета слышала голоса сотен людей, которые окружали здание. Она осторожно выглянула в окно, которое выходило на площадь, и увидела, что к гвардейцам Триединой церкви присоединились армейские пехотинцы и кавалеристы. Затем послышался цокот копыт по мощеной камнями мостовой, и через несколько секунд на площади появились лошадиные упряжки, тянувшие полевые орудия.
      — Подумать только, какая честь мне оказана! — пробормотала Комета, наблюдая за тем, как артиллеристы быстро и слаженно устанавливают пушки напротив трактира.
      Она быстро прошла по коридору второго этажа, распахивая по дороге все двери. Похоже, кроме нее других живых существ в здании не осталось. Комета бросила взгляд в боковое окно, и в ее душе затеплилась надежда. Совсем рядом она увидела стену соседнего дома. В голове девушки начал быстро выстраиваться план бегства из города по крышам, чердакам и стенам.
      Комета посмотрела на свои пальцы с присосками:
      — Ну, не подведите!
      Секирой она выбила стекло и, как некогда поступила Латэла Томпа, отбила осколки, оставшиеся по краям. Затем девушка отошла назад для разбега, со вздохом сожаления отбросила свое оружие и, сделав стремительный рывок, прыгнула на стену соседнего дома.
      Комета постаралась прицепиться к каменной стене всеми пальцами рук и ног одновременно. Она не была настоящей дриадой, поэтому удержалась с большим трудом. Медленно распределяя вес своего тела по конечностям, Комета отлепила от стены левую руку и протянула ее вверх. Закрепившись, она повторила эту операцию поочередно с правой ногой, правой рукой, левой ногой. Первый успех окрылил девушку, и она начала медленно и осторожно подниматься по отвесной стене здания.
      — Только бы добраться до крыши, — как заклинание твердила Комета, — только бы добраться до крыши… или хотя бы до окна…
      Но в этот день удача отвернулась от «светлого воплощения».
      Комета услышала крики:
      — Смотрите, злой дух перескочил на соседний дом!
      — Стреляйте в нее!
      — Во имя триединого господа нашего, огонь!
      Послышались выстрелы. Пули защелкали по стене вокруг девушки. Комета поняла, что в нее попадут раньше, чем она успеет добраться до безопасного места.
      Ей оставалось только одно. С силой оттолкнувшись руками и ногами, Комета сделала кувырок в воздухе и зацепилась за стену трактира. Солдаты продолжали стрелять, поэтому ей пришлось забраться в окно, из которого она выскочила минуту назад.
      — Отсутствие результата — это тоже результат! — «успокоила» себя девушка.
      В этот момент пол под ее ногами содрогнулся, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться о стену. Раздался грохот, противоположный конец коридора заволокло пылью. Комета поняла, что по трактиру открыли огонь из пушек. Ядра пробивали стены здания, ломали балки и крушили перекрытия.
      Девушка подхватила с пола свою секиру и, пригибаясь, побежала к лестнице. Спускаясь по ступеням на первый этаж, она увидела, что через окна и пробитые ядрами бреши люди бросают внутрь трактира факелы и зажигательные снаряды. Здание заволокло едким дымом. Огонь быстро перекинулся на дощатые полы, мебель, обивку на стенах.
      Лавируя между многочисленными очагами пожара, Комета бросилась к входной двери. Она не собиралась сгорать заживо. Она хотела сражаться до конца и погибнуть на поле боя.
      Ударом ноги Комета распахнула дверь и выскочила наружу. Порванная одежда на ней уже дымилась, а кончики растрепанных волос начали тлеть. За девушкой тянулся дымный след, и в эти мгновения она и в самом деле была похожа на комету.
      — Холмогорье! Свобода или смерть!!! — Комета взмахнула секирой и бросилась в свой последний бой.
      Люди ее уже поджидали. Они больше не собирались сходиться со «светлым воплощением» в рукопашной схватке.
      Раздался ружейный залп. Не все стрелки попали в цель, но девять из них не промахнулись. Девять тяжелых ружейных пуль вонзились в тело Кометы и отбросили девушку назад в горящий дом…

Глава 12. Леди Комета начинает новую жизнь.