Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)

Дальше - пастбище. "А вдруг деревенские к нам через брод переедут за выпивкой и поиском приключений, собрав толпу и с бичами",-переживали мы. В отличие от многих компаний мы гуляли культурно. Водка, хоть иногда и перебарщивалась нами, никогда не была причиной ссор или только самоцелью. Дождавшись вечера, ухи и настроя всех на общую волну, мы начинали катализировать беседу. Тут происходило все: и проникновение до глубин душ друг друга, и катание по земле от смеха и душещипательные разговоры о тайнах мироздания. С девчонками мы, как говорится, не водились за исключением одного раза.
      Прихав к нам, деревенские особенно вежливыми не были. Их было человек 7. Все они были на лошадях, с бичами. Пятеро, правда, мелюзга. Но с бичом многие из пацанят даже взрослого мужика могут к лошади не подпустить и изуродовать так, что родная мать не узнает. Двое же из приехавших были нашими ровесниками и даже на год старше. Их клички были Бела и Брат. Сопротивляться нам было бесполезно. Найдя предлог, чтобы испортить отношения, они это сделали и влезли к нам в сумки предварительно проехавшись каждому кулаком по физиономии.
      -А че мне лапшу днем на уши вешали?- скакал вокруг нас пацаненок по кличке Хома.
      -Пить водочку любите?- изощрялись Бела с Братом. Тут же все выпив, съев половину нашей провизии и отобрав у нас понравившиеся снасти и вещи, они уехали. Мы решили спасаться бегством, и на рассвете ушли на Зею. Наташа была сестрой Белы.
      С ней я познакомился после этого случая через год. Опять приехав в землянку, мы познакомились с Михурой-Мишей Мруга, который пастушил напротив. Мы были цивилизованными. Он для нас дикарем. Его вид помогал этому его имиджу в наших глазах. Мы познавали друг- друга, как инопланетяне с разных планет. Но в главном, что тянуло нас друг к другу и облегчало познание, мы были с ним единогласны:
      -Идиоты,-сказал он про Белу с Братом. Сойдясь с ним ближе всех, Федя Запорожец стал ездить к нему в гости и в деревню и перезнакомился со всеми деревенскими мальчишками. Со временем к нему подключился и я. Теперь мы у Белы и Брата-Толи Беляева и Сережи Садовского жили все лето, и по-дружески давали им втык за наше первое знакомство. Затем Бела поступил в училище ССПТУ -12 /ставшее позднее и моим/ и, пока не стал третьекурсником, жил у нас, т.к. только третий курс гонял в общежитии и первый и второй. Так я познакомился с Наташей.
      К тому времени она училась на 4 курсе истфака.Вместо приглашения в кино я пригласил ее в музыкальную каптерку, которой я заведовал, где предстоял серьезный разговор. Я рассказал ей все, что со мной случилось и обо всех, могущих возникнуть в связи с этим проблемах и спросил согласна ли она со мной дружить. Она была и остается чистой и доброй, и я верил, что она поможет мне преодолеть тот мальчишеский комплекс перед первой женщиной, который у меня опять развился из-за моего состояния и вынужденной стопроцентной праведности.
      Но у меня был и другой комплекс. Наташа была хрупкой. Я боялся начать ее подавлять. Оценивать и чувствовать себя со стороны я не мог, а внутреннее чувство было задавлено. К чести Наташи конфликтов между нами не происходило, и память о ней у меня осталась такой же чистой, как и она сама.
      В тот февраль по почте я получил поздравительную открытку, подписанную инициалами "И.Z". "Ира,- подумал я о своей новой знакомой. Спасибо тебе". В тот же февраль идя как-то к Павитрину по какому-то делу /худой мир между нами оставался/, я на лестнице столкнулся с его братом Сашей.
      -Вадик дома?
      -А ты не знаешь что с ним случилось?
      -Что?-У меня мурашки поползли по коже.
      -Он разбился на машине, когда ехал в Тамбовку.Сейчас лежит в изоляторе областной больницы.
      -Пока к нему не пускают, но записку передать можешь,-сказал мне Трифон Сигизмундович.
      Пока я стоял в прихожей, понял, что все члены его родни в короткий срок стали специалистами по анализу и составу крови и своим постоянным присутствием поддерживали родителей и Олю - жену Вадика, бывшую на седьмом месяце беременности вторым ребенком. "Вадик, как же так случилось, ты уж держись, вокруг все свои. Позвони мне, если что", -что-то подобное написал я. "Какие тут могут быть ссоры сейчас,-думал я.-Лишь бы все обошлось".
      Покалечен он был сильно. Повредил печень, проколол ребром легкое, сломал руку, потерял 2 литра крови. Вместе с ним пережил стресс от аварии и Трифон Сигизмундович, ехавший с ним в машине. Скоро и меня пустили в изолятор. Его вид меня потряс: худой, как щепка с горящими глазенками вместо бывших глаз, он шарахнулся вверх по подушке, едва я вошел.
      -А, пришел?Что, непривычно выгляжу?
      Я воспринимал его слова как полубред. Но в общем все шло к лучшему. Страшное осталось позади. Я снова стал ходить к нему, проведуя. Жизнь опять нас сводила. Вскоре его отпустили на домашний стационар.
      В начале марта из Владивостока приехал наш одноклассник Андрей Задворный.Он был мягкосердным при своей внешней мужественности и проявляемые им ко мне чувства в школе, баловали меня, тогда еще имеющего много друзей и не знающего настоящую цену преданности и постоянству. Приехав, он позвонил, а затем и пришел ко мне. Теперь его душа была для меня бальзамом.
      -Мишка, как же ты так?-дрогнувшим голосом произнес он после моих рассказов.Он был потрясен, и меня это лечило.
      -Ты знаешь что случилось с Вадиком?
      -Что?!
      -Пойдем к нему, попроведуем?- предложил я после рассказа.
      В ту зиму моя дальняя родственница, преподаватель института Татьяна Константиновна Загайко организовала свой научный кружок на другом факультете-физмате. Им был нужен биолог, и она обрадовалась встрече со мной. Год назад я был бы рад не меньше. Но и сейчас я не отказался.
      -У тебя есть знакомые в онкодиспансере?-Для опытов нужна раковая сыворотка.
      Трифон Сигизмундович работал именно там. Сейчас, идя с Андреем, я шел к Вадику и за этим.
      -Нет.Это в лабораториях надо спрашивать.А зачем тебе она?Пашке Краснову в суп подбросить?Ха-ха-ха.
      Я побледнел. Андрей, было засмеявшись, смолк и нахмурился. Я не произнес больше ни слова. "Ноги моей там больше не будет",-решил я про себя. Я был, что называется, раздет догола. Я не знал ни что ответить на плевок, ни не имел сил хоть как-нибудь защититься. Это случай был первым обращением моего сознания к высшим силам, хотя к ним за помощью тогда я не обращался. Просто знал, что просто так это ему не пройдет. Занятия гимнастикой я не прекращал. Но ловкости и гибкости, получаемых от нее, мне было мало. Выручил Толя Страхов. Он имел первый разряд по самбо и дружеские отношения с тренером своей секции-Виктором Ивановичем Курашовым.
      -Давай к нам,-сказал Толя. Меня долго упрашивать не пришлось. Это было тем, что мне было надо. Чувства от захвата противника всколыхивали память детства, нагрузка стала абсолютно иной, но что было самое главное - я привыкал к непосредственной близости противника и к готовности его постоянного противодействия. Таких возможностей у меня не было давно. Досадным было лишь то, что моя запоминающая способность стала мне изменять. Боль не давала моему вниманию ни надолго выходить вовне для познания, ни долго удерживать увиденное. Теперь мне надо было десятки раз повторить элемент, чтобы не забыть его к следующей тренировке. И то вспоминали его больше мышцы, чем голова.
      -Я же показывал тебе это,-удивлялся Толя, знавший мое прежнее схватывание на лету. Мне оставалось лишь молчать, работать, иногда отшучиваться. После первой тренировки моя грудь впервые за прошедший год сделала глубокий вдох. Он сопровождался сладостной истомой от потягивания налитых новой нагрузкой мышц. Гимнастика давно мне такого не давала. -Я вам обоим мозги прочищу,-думал я о Павитрине и Сатпремове.
      Игорь тоже был моим одноклассником. После школы, как и все дети интеллигентных родителей нашего класса, кроме меня, он пошел в ВУЗ - в пединститут на ФВС. Через год он почувствовал, что это не его призвание.
      -Пойдем к Игорю, у него сейчас подавленное состояние, поддержим его,-сказал я Вадику.
      -Откуда ты знаешь?-удивился он. -Он же бросил институт после года учебы.Он опять на распутье в сомнениях.
      -...?-посмотрел на меня Павитрин.
      Лицо Игоря было мрачнее ночи. К нашему уходу оно несколько просветлело. Выйдя на улицу, я увидел, что душа Вадика также чем-то пополнилась. После стресса, идя как-то по городу, я за спиной услышал со знакомыми интонациями свист. Однако, спектр его гамм обрадовал бы и не всякую собаку. Свист был требовательным, я же расслабленным. С запоздалой реакцией, что этого не надо было делать, я обернулся. У него и выражение лица несло те же гаммы чувств: 2-3 встречи после стресса, во время которых лишь киваниями головы, поддакиваниями и отрывистыми ответами я поддерживал и вел разговор, зарекомендовали меня в его глазах слабым и закрытым душой. Такое отношение ко мне рождало у меня желание ответить тем же.
      Почти каждую ночь, которую я ночевал дома, я ложился в постель с книгой, несмотря ни на что. Читать полноценно я не мог. Изо всех сил напрягая внимание, я выхватывал из книги информацию и пытался ее исчерпывающе переработать. Но единственное, что я мог сделать своей головой - это одно-два, от силы 3 логических колена, после чего информация под давящей меня тяжестью автоматически приказывала долго жить незаметно для меня уходила из поля моего внимания, и я ничего не мог поделать, чтобы ее удержать.
      Один мой сокурсник -Саша в то лето становился большим начальником-командиром линейного стройотряда "Проводник" на поезде " Москва-Благовещенск".
      -Поехали со мной,-говорил он мне.
      -Я не один.
      -Бери, кого считаешь нужным. К тому времени между нами была уже дружба, начавшаяся на подготовительном отделении.Отзывчивый ребенок располагающе сочетался в Саше с его силой.
      -Опять сел передо мной шеей доску закрывать,-вгонял его под смех парней в приятное смущение я на подготовительном отделении. Наши с ним отношения давали мне существенный покой в институте. Я чувствовал, что они не раз сдерживали чрезмерно активных акселератов из близких Краснову друзей. Я в долгу не оставался. Сашин уклад мышления основывался на понимании, что не всегда можно выразить словами. По этой причине почти каждая сессия несла ему ссоры с преподавателями, требующими полноты словесного образа понятий.
      -Уйду из института,- в сердцах бросал он, и я чувствовал, что его окончательное решение колеблется действительно на лезвии бритвы. Я начинал рожать бальзам. Если эти роды не проходили, я начинал разговаривать с ним по-мужски. Я чувствовал, что ему для душевного покоя и успеха в жизни нужен именно институт. Неужели для этого жаль было потратить время на 10 минут морали или провести вечер совместной подготовки. В такие минуты у меня рождалось былое красноречие.
      В ту весну я рассказал Саше о случившемся со мной как мог. Я ни о чем не просил. Просто предупреждал его о правильном меня понимании в случае чего для наших дальнейших отношений.
      -Поехали в проводник?-спросил я Наташу. Оказалось, что она со своей подругой -Таней Королевой планировала такую поездку еще в начале этого года. Саша записал в свой блокнот нас всех троих.
      Эта весна была весной моего окончательного разрыва с группой. Краснов, не сказав никому ни слова и собрав все необходимое и приготовленное к вручению 8-го Марта, перед праздниками уехал домой. В последний день занятий на каждой перемене девушки ловили каждую нашу миграцию, ожидая наше кучкование для поздравления. Наиболее темпераментные презрительно "ставили на место" задир сильного пола. Неудобство испытывал не я один. Но был еще один шанс-9 марта. К нему Краснов и приехал. Но я собрал у парней деньги и, пожертвовав началом одной лекции, сбегал в "Детский мир" и купил несколько наборов энтомологических открыток. Поздравительные я подписал еще дома. После последнего занятия, когда у девчонок иссякла вера, и они, разочарованные, стали вставать, я подчеркнуто любезно попросил их остаться. Краснов, понятно, не входил в число заговорщиков, но и быть девушкой он тоже не не хотел. Он выбежал за нами в коридор и стал, заглядывая к нам через плечи, задавать глупые вопросы. Кто-то ему и отвечал. Распределив открытки, мы вошли в кабинет. Я не выкладывался, как в прошлом году. Я был серьезно на них обижен. Я просто выполнял свой долг. Они ведь меня поздравляли. Как приятно было смотреть как меняются их лица, два дня за минуту до этого смотревшие на нас как на неудачников. Но я не просто поздравлял. В поздравлении в отместку за такое двухдневное к нам отношение я пожелал им помимо прочих благ более внимательно относиться к своим юношам и приходить болеть за них на все спортивные состязания, включая и лыжные, которые только что прошли. У наиболее темпераментных девушек лица стали проигрывать силу.
      - Да, вот так то, поняли?-стали восклицать Игорь Сергеев и Андрей Шуляк, ожидавшие от меня дежурных слов и обрадованные переменой отношений в нашу пользу. Добрая осенняя ссора с группой была прервана. До скоро случившегося отчетно - перевыборного комсомольского собрания.
      На нем присутствовала и наша куратор. Краснова опять оставляли профоргом. Более того, он уверенно называл своими грехами лишь самые незначительные из них и бессовестным голосом обещал их исправить. Все проголосовали "за". Сказать сразу мне не дали. Пришлось сесть.
      -Не понял, почему вы его выбираете опять? - спросил я. - Он сильно изменился с прошлой весны? Его чуть не сняли с практики, он смылся из колхоза, по прежнему редкий гость на первых парах и уборках территории. Мой голос дрожал, я заикался, порой прерывался, но быстро собирался с силами и выпаливал новую порцию информации.
      -Тебе надо пересмотреть свое отношение ко мне,- с улыбочкой сказал Паша, видя мое состояние и, кажется, что-то поняв.-В нем явно просматривается тенденциозность.
      Реакция группы была поразительной.
      -В самом деле.Привязался к парню.Че тебе от него надо?-сказала одна его землячка. Ее поддержала другая и дальше почти все девушки. Молчали Ира Колмакова, Лена Никулина, Игорь Сергеев и Андрей Шуляк.
      -Хорошо,- опешил я.-Вы так за него стоите. А знаете как он стоит за вас? Вы знаете как он позравил вас с 8-м Марта? -выложил я свой последний козырь. Теперь молчали все.
      -По-моему, надо тут разобраться,-сказала Лена Никулина.
      -А че тут разбираться - ты че не знаешь Пашу? - спросила ее его наиболее ортодоксальная землячка. Пашу знали все.
      -Миха, да брось ты его,-примирительно сказал Игорь Сергеев.
      -Нужно делать дело, а все эти собрания с многоэтажными обещаниями -де-ма-го-ги-я!-сказала Влентина Павловна. - По моему, Краснову нужно дать испытательный срок и дело с концом.
      -Сколько можно?-спросил я.Снять его было просто необходимо, иначе он начинал лезть "по головам".
      -Давайте, разберемся,- настойчивей повторила Лена Никулина. Но Валентина Павловна настояла на своем.Ее слово стало основанием для голосования группы за оставление Краснова с замечанием.
      -Короче, - встал я.-Я вижу, с вами каши не сваришь. А я не хочу иметь дело с людьми, у которых правая рука не знает что делает левая.С этого дня у нас с вами общего - только учеба.
      И направился к двери.
      -Стой!Куда ты убегаешь? - закричал обрадованный Краснов.
      -Остановитесь, Белов!-сказала Валентина Павловна. Землячки Краснова тоже с ним были единодушны. Но я вышел, стараясь держаться. Дверью я, если и хлопнул, то несильно, не акцентируя на этом внимание. Помню только, что не ответил что-то спросившему у меня Коле Шикиру и что шел по коридору шатаясь.
      Наташа готовилась к сессии.
      -Я не могу пойти гулять,-сказала она.
      Для меня дело тоже было прежде всего.Не сказав почему я пришел, я пошел домой. После, когда я ей это сказал ее глаза стали испуганно круглыми.
      Летняя практика проходила в селе Малая Сазанка Свободненского района. За день до общего выезда втроем, с двумя парнями, мы поехали сопровождать на машине оборудование и готовить, отведенный нам директором совхоза, нежилой дом для жилья. Директора нашли, машину разгрузили, попили чай и легли спать. Утром я, желая сделать приедущим однокашникам приятное, настоял на мытье пола во всем доме - нескольких комнатах и коридоре.
      -Зачем это делать - это стадо раз пройдется, все равно мыть придется заново,- чертыхался Андрей Шуляк.-Девчонки бы вымыли после.
      Но я стоял на своем. После их приезда мне стало неудобно перед ним за эту стойкость-он оказался прав. Но наш руководитель - Никитенко Николай Федорович, назначивший меня в нашей триаде старшим, посмотрел на меня как-то особенно. Это существенно заполняло неудобство перед Андреем. Николай Федорович был и остается в моей памяти особенным человеком. Тем более, что его трагическая смерть, случившаяся через полгода, сказала мне о той же его главной проблеме, которую и я после просветления стал ощущать особенно остро-отсутствие полностью понимающего тебя человека. С таким умом, как у него, трудно иметь равных. Он и вел себя неординарно.
      Сам он был украинцем. Крепкого сложения, невысокого роста, какойто весь круглый с круглой головой внешне он напоминал Жана Жака Паганеля и Луи де Фюнеса одновременно. Лет ему было тогда 50. Он был женат, имел маленькую дочку.
      -Здрасьте,-небрежно летело нам после его захода в аудиторию. Предусмотреть что произойдет вслед за этим и произойдет ли само это приветствие было трудно. Его, наклоняющаяся вслед за каждым шагом, осанка могла выпрямиться, он, вдруг, остановившись, задуматься, смущая какого-нибудь студента невозможностью понять куда направлен сей пронизывающий выпуклый взгляд - в себя или на него, что не давали еще и понять и его незаурядные артистические данные. Пол-лекции его состояли из "э-э", "так сказать" и других слов русского языка, становившихся в его интерпретации словами - паразитами. Еще треть- из повторения сказанного только что.
      -Земля имеет свойство быть твердой для кратковременного давления, мягкой - для долговременного,-малозначительно произносил вдруг он после длинных тирад многозначительных междометий.
      -Ба-ра-но-ва!-Трубным голосом вдруг летело в аудиторию.
      -Баранова!-повторялось мягко и кротко, если та не слушалась. Даже малейшие разговоры тут же стихали. Хронология стереотипов человеческих отношений у него отсутствовала. Горе было тому студенту и преподавателю, кто его подводил или не выполнял своих по отношению к нему обязанностей. По каким критериям он оценивает ответ очередного студента понять тоже было невозможно. Краснову, поймав его со шпорой и заставив его тянуть второй билет, он с восторженным восклицанием, радостно ошарашив того и его друзей, поставил пятерку. Мне же, ответившему почти все,-тройку.
      -Белов, я тебя выведу без всякого сожаления,-сказал он мне на экзамене, увидев мое подсказывание соседу. Его интеллект был налицо, а та стена, которой он себя окружал, рождала в него веру. Тем не менее, я был на него обижен за ту фразу на экзамене. Тот взляд исчерпал половину моей обиды.
      Краснов при протеже своего научного руководителя с кафедры психологии перевелся на второй же курс МГПИ на факультет психологии, принеся мне двойственность чувств-какое-то облегчение и депрессию за состояние дел в психологии. Этим ходом Краснов опять переплевывал всех своих сострадателей, оставивших его на должности профорга. Теперь ему место в нашем институте на престижной кафедре было забронировано, тогда как им предстояла борьба между собой и деканатом и даже не за то, чтобы остаться в городе, а за более-менее сносное место в каком-нибудь районе области. "Пусть пожинают свои плоды и думают в будущем",-думал я. Но здесь я несколько ошибался. Едва ли так думали об этом многие. Своей борьбой я не дал Краснову при помощи краснобайства и друзей продолжить начинающуюся открываться явную несправедливость в отношениях и подавление им их правильных поступков. Я защитил их души от унижения, и они не знали боли. А то что не выстрадано едва ли полностью осмысливается и ценится. Но нет худа без добра. У меня с плеч свалилась гора. Врагов у меня теперь не было. Друзья Краснова, сохраняя свое достоинство, укрепляли со мной свои отношения. Медленно приближалась другая проблема-армейцы.
      Тяжесть состояния делала меня все менее и менее общительным. Общался я в группе только с Андреем Шуляком и Леной Никулиной. Изредка с Ирой Колмаковой. Игорь Сергеев ушел в армию. Армейцы группы "Б" мою замкнутость не могли понять и принять. На той практике начался первый шаг нашего размежевания. День за днем шел по регламенту: до обедапрактические занятия, после-камеральная обработка данных, вечером-свобода. Кто шел на рыбалку, кто на тренировки, кто читал, кто делал то, что хотел. Первое и второе были моими. Отношения с Наташей обязывали меня этого придерживаться.
      Однажды я собрался на рыбалку в ночь. Ко мне в напарники навязалась Лена Никулина, постоянно пытавшаяся доказать, что так, как живу я, жить нельзя. И я рискнул на ночь нравоучений. Узнав, что намечается ночная рыбалка, захотели на ней быть и Ира Колмакова с подругами- Валей Лотковой и Оксаной Черновой, учившимися в группе "Б". Нравоучений от Лены мне обещалось быть меньше. Обрадованный, я отправил всех желающих присутствовать на рыбалке идти ловить кузнечиков. После отдачи мне необходимого для допуска на рыбалку лимита членистоногих, взяв одеяла, спички, гитару и снасти, мы отправились на косу. Рыбалка прошла у костра. Было просто хорошо. Проверка снастей была переключением от созерцания костра и лиц. Поймали всего двух чебаков.
      В середине ночи Валя стала замерзать. От моей ветровки она категорически отказалась. Тогда я посвятил ей песню группы "Круг" "Африка". К издевательству Валя отнеслась серьезно и стала собирать в лагерь Иру и Оксану. Когда шум их шагов по песку стал удаляться, я во все горло заорал песню "Каракумы"_"Сто дней в пути шел караван". Лена лежала на спине, держась руками за живот.
      Вечером следующего дня в лагерь приехали деревенские. Преподаватели жили в доме напротив и ложились спать рано. Иногда мы сидели у костра сами и с пришедшими до утра. Но в тот раз их приехала толпа. Пошли слухи, что они хотят нас "обновить". Мы уже лежали по комнатам, когда они зашли и стали отбирать гитару у Оксаны Черновой. Она была ее. Это происходило у самого нашего проема двери, занавешенного лишь одеялом. -Давайте, впряжемся,-сказал я парням. Нас было семеро. Деревенских -человек 20. Но отбирали гитару трое. И заступиться за Оксану можно было мягко.
      -Мишка, лежи, они сами подманивают тех сюда, пусть и получают.
      Это была правда про кого-то. Но Оксана была не виновата.
      -Вы как хотите.
      Я вышел.
      -Что вам нужно?
      -Смойся, а то обратно влетишь.
      Но я просто стоял, молчал и смотрел. И тут подоспела Света Сологубова, девушка с параллельной группы, имевшая авторитет не только среди нас - своих однокашников.
      -Парни, кончайте, оставьте их, приходите завтра. Поскрипев на меня зубами, они ушли. Эта было моей победой и в общественном мнении. Но нужна ли она была мне и такая? Тогда моей отдушиной была песня Андрея Макаревича "Флаг над башней", в которой слова "от ненужных побед остается усталость, если завтрашний день не сулит ничего"-были и обо мне.
      В конце июня позвонил Павитрин c каким-то вопросом.
      - Чем занимаешься?
      - Практика только закончилась.
      - Может поедем на Белогорье? А вернуться можно по Зее.
      - Точно.
      Станция Белогорье находится в тридцати километрах от города, в пятнадцати от поселка Моховая Падь - пригорода, откуда ходит рейсовый автобус. Поезд отходил в половине двенадцатого ночи. Я взял на ночь закидушки. Вадик - спиннинг на щук. В час ночи добрались до мыса, образуя который, Белогорьевская протока впадает в Зею. Крохотные касатки, ловившиеся на закидушки, не располагали к рыбалке и час, проведенный у костра, в перерыве между проверками закидушек, я, как полтора года назад, попытался было сначала заполнить время рассказами о звездах и космосе. Но те отрывистые фразы, вылетавшие у меня из груди, породили неожиданную тишину. Расслабив концентрацию внимания и взглянув на Вадика, я увидел его глаза смотрящие на меня, наполненные болью. Это отбило у меня желание рассказывать, и я прекратил душевные излияния. Утром мы собрали наши вещи и берегом Зеи пошли в сторону Благовещенска. Неподалеку от конца галечниково-песчаного берега на берегу лежала длинная доска, которую мы спустили на воду, и она поплыла по воде напротив нас. Там, где песок кончался и переходил в крутой обрывистый берег, поросший тальником, мы привязали наши вещи к доске, обвернув их полиэтиленом и оттолкнув доску от берега, догнали ее вплавь. Мы плыли от острова к острову. Достигнув очередного, Вадик брал спиннинг и начинал облавливать заводи и коряжины, торчащие из воды у берега. Единственная щука, которую мы видели в тот день, поймалась на береговушку рыбаков, пощекотав нам и им нервы. Наши же чувства были, в основном, развлечены проплыванием проток. Медленные размеренные турбулентные вращения воды, идущие снизу, давали почувствовать себя перышками, которые глубины реки заботливо и мягко поддерживают на своей спине. От этого ощущения был эйфорический восторг при благоговейном присутствии чувства страха. Природа обнимала нас.
      Зея стала забирать восточнее. Прикинув, что где-то напротив уже должна быть Моховая Падь, мы, пройдя сквозь тальниковые заросли, оказались перед лугами правобережной поймы Зеи, ставшими еще одним испытанием после ее перекатов и ручейков. Перед автобусом, чувствуя к себе снисходительность, я ответил на нее ее неприятием. Отношения остались в прежнем русле.
      Когда я приехал домой, с Наташей и Таней Королевой мы стали собираться в Шимановск.Там располагается железнодорожное депо, там и была назначена в положенный день встреча всех членов будущей линейной бригады. Все шло как, наверно, обычно. Сашина и комиссара Васи Курумова беготня с бумагами по кабинетам. Тягостное безделье в ожидании.
      -Я схожу на станцию за печеньем к чаю,-сказал я Наташе. Она кивнула. На обратном пути я встречаю однокурсницу.
      -Иди быстрее - там твоих девчат исключают из бригады.
      -Кто?
      -Командир с комиссаром.
      Я знал, что Саша может быть несговорчивым в некоторых ситуациях, но он сам с весны дал мне гарантии на будущее. Обещался перед троими. Непостижимо какая ситуация могла его заставить нарушить свое слово и так поступать со мной. Оказалось, что когда встал вопрос о количестве поездок Москву и обратно, Саше нужно было от каждого минимум две. Наташе и Тане-одну. Саша хотел сформировать целостную бригаду до конца сезона. Желание вполне оправдываемое, но выполнимое ли? Кто скажет, устраиваясь на одну поездку, что только одна она ему и нужна? Тут Наташа с Таней опростофилились, конечно. Но неужели ему, моему другу, нельзя было ради меня им сделать исключение? Неужели после первой поездки нельзя было найти двух желающих, когда вагон-гостиница постоянно полон ими? Тогда сказать это все у меня не нашлось слов от эмоций и от состояния. А Саша стоял на своем. Подошел к концу спор небрежным Сашиным вопросом:
      - Ну, что тебя вносить в список бригады?
      -Саша, конечно, нет.
      Начальник устроила нас в другую бригаду, которая возвращалась в город через неделю, и на эту неделю мы поехали домой на рыбалку, где я на спиннинг поймал 8 щук.
      Перед проводником мы встретились с Павитриным опять. Я сказал, что хочу привезти из Москвы пепси-колы и фанты.
      - Ну, получай заказ - не меньше пяти бутылок, - со смехом сказал он. Я стиснул про себя зубы. Тем не менее осенью я привез ему две бутылки "Вечернего Арбата" - одного из видов напитка. Привез я из Москвы разных напитков около двенадцати бутылок, почти все раздав друзьям и родственникам. Неся эти две бутылки Павитрину, я испытывал некоторую гордость, что несу ему не упомянутых им пять, а только две. Это был, наверное, первый случай, когда я переживал несвободу души. Я не хотел ни нести, ни не мог вообще отказаться от отдачи Павитрину его "заказа". Я был словно привязанный. В правом полушарии какая-то красная структура и точка в ней болели острой болью и одновременно чувствовали эманации любви и мою привязанность к ней, к этой любви и к человеческому долгу по отношению к Павитрину, хотя я ему и не обещал привезти. Моя доставка ему этих бутылок вызвала у него удивление.
      Эта поездка закончилась для меня разрывом отношений с Наташей. Причина была в том, что она не могла понимать меня в подлиннике. Не могла потому, что подлинником была боль. У нее ведь ее не было. Из-под боли мне, ранее контролировавшему все и вся, казалось, что иногда мои слова меня как-то раскрывают опасно моей душе. Или что говорю я не то, что человек может испугаться моих знаний, в то время как говоримые мной слова на фоне того кем я выглядел внешне были совсем малоэффектными. А иногда, вкладывая душу в говоримое, я вдруг видел страх на лице у собеседника, и что он спешит со мной расстаться. От этого всего была лишь дополнительная боль.
      Наташа жила где-то вне меня. Я пытался поддерживать и словесный контакт в простоте и проявлять заботу к ней и внимание. Но невозможность из-за сложности состояния и неуверенности от этого за наше будущее, принимать ее к сердцу, а ей - понимать меня, накапливало тяжесть и желание освободиться от последней. Мысли о разрыве сознательными становились через подсознание. Их с Таней вагон был через один от моего.Я ехал с напарницей-девушкой на 2 года меня младшей, разведенной с мужем и имевшей дома двухлетнего сына. В ту ночь дежурил я. Одна пассажирка моего вагона с севера Амурской области ехала в Новосибирскую. Мы успели познакомиться, а я ей понравиться. Работа была моей отдушиной, свои дела я выполнял четко, и внимания мои пассажиры получали столько, сколько было бы положено по самой сентиментальной инструкции, если бы таковая была. Женщина спала и перед сном попросила меня разбудить ее на остановке, предшествующей ее. Поезд же на той станции и в служебном расписании, отмеченной стоянкой поезда, не остановился. "Сейчас на остановке пойду ее будить",-думал я. Стоянка поезда на ее станции была двухминутной. Каким же был мой ужас, когда на остановке я увидел название станции этой женщины. А у нее было полно вещей. Я начал их выносить в тамбур, когда она приводила себя в порядок. А поезд тем временем прогудел отправление.