XXII

Каверину оставалось пройти только формальности. Правда, самые неприятные. Его будто бы лишали его мужской силы. Ну, если не силы, то ее символов.

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» — стучало в голове Каверина, забивая все мысли и чувства.

Первым делом ему пришлось сдать оружие. За железной дверью оружейки сидел флегматичный прапор, которому ровным счетом не было никакого дела до треволнений отставного опера. Прапор лишь осмотрел каверинский «Макаров», не иначе как на предмет порчи казенного имущества, и внимательно, пальцем, пересчитал патроны.

В отделе кадров, сдавая свое красное удостоверение, Каверин из уст грузного толстогубого капитана-кадровика услышал нечто вроде напутствия:

— Ну что, куда дальше?

— Поглядим, — независимо повел плечом Каверин, а про себя подумал: «Ах ты, дерьмо собачье!»

С полученным в зубы обходным листом он направился получать дурацкие подписи — в архиве, в маттехчасти и даже почему-то в медицинском кабинете. «А это-то на хрена!» — стиснул зубы Каверин.

Хорошо хоть анализы не заставили сдавать! Развели бездельников! Силовые, блин, структуры!

Уже на выходе из Управления Каверин отдал честь. Но не этому долбаному зданию. И не заплеванному знамени. А собственному фото, которое еще не успели снять с Доски Почета Управления.

Джазовый коллектив Виталия Майского репетировал в ДК железнодорожников у Трех вокзалов. Их туда пускали два раза в неделю на два часа. Бесплатно. Ну, не совсем. За эту услугу они отрабатывали по субботам на танцах. Все для тех же железнодорожников. Бартер — по-современному называл это Виталик.

Сегодня Виталик лютовал, так как играли его новую композицию. После седьмого прогона он, наконец, смилостивился:

— Ну что, ребята, на сегодня — все. Репетиция окончена. — Он взглянул на часы: — Точно, уложились минута в минуту, как в аптеке.

Музыканты принялись складывать инструменты и отключать аппаратуру. Виталик, покосившись на Олю, которая была явно не в лучшем настроении, напомнил:

— Завтра — как всегда, в семь.

Оля уже уложила скрипку в футляр и, набросив плащ на руку, спустилась со сцены в зал:

— Счастливо, ребята! До завтра!

В центре зала ее догнал Виталик и взял под локоть:

— Я провожу.

— Ну, проводи, — мягко высвобождая руку, не слишком охотно разрешила Оля.

Виталик шел в полушаге за нею, оглядывая ее ладно скроенную фигуру:

— Ну как твой мавр, сцены не устроил? — иронично поинтересовался он.

— Нормально все. — Оля была на удивление спокойна.

— Ну, видишь как. А ты волновалась.

Они прошли партер, и Виталик снова взял ее за руку, заставив обернуться:

— Оленька! — Он пристально смотрел ей прямо в глаза. — А мы премьеру твою так и не отметили.

— Ну, какие проблемы? — на его интимный тон Оля отвечала нейтрально, по-дружески. — Приезжайте к нам, отметим…

— Ну, это само собой, — перебил ее Виталик и продолжал вкрадчиво: — А может, поедем ко мне, посидим, выпьем? Послушаешь, что в ту пластинку не вошло.

— Не, Виталь, спасибо, мне домой надо.

— Оленька, ты же музыкант — надо быть свободнее… — не отставал Виталик.

— Надо, надо, — только чтобы он отстал, согласилась Оля.

— В конце концов, имею я отношение к тому, что ты играешь снова? — В его голосе прозвучал уже не интимный намек, а едва ли не требование расплатиться за оказанное благодеяние.

— Самое непосредственное, спасибо тебе, Виталик… — устало улыбнулась Оля, в который раз освобождая руку от его пожатия. — Но я, понимаешь, имею отношение к своему мужу…

Сверху, с балкона, за этой сценой уже давно наблюдал Саша. Ему, конечно, не нравилось, что этот хмырь липнет к его жене. Но в то же время ему было по-детски интересно, чем все это кончится. То есть в жене он особо не сомневался, посмотреть на брачные игры этих пидоров-однокурсников было занятно…

— То есть у вас любовь? Морковь… — поняв, что здесь ему ничего не обломится, протянул Виталик.

— Да, — спокойно и твердо ответила Оля, не принимая его игривого тона.

— А я думал, по расчету, — откровенно издеваясь, ухмыльнулся Виталик.

— Не хами, — оборвала его Оля и быстрыми шагами направилась к выходу из зала.

Виталик уже готов был махнуть на нее рукой, но его все же распирало, и он не смог остановиться:

— Хотя, Оль, знаешь, подожди. — И он побежал за нею, нагнав ее в вестибюле. — Я тебя понимаю и даже как-то поддерживаю. Если ты бездарь, надо устраиваться, работать известным местом…

Оля, уже не отвечая, лишь развернулась к Виталику и попыталась со всего размаха заехать ему по физиономии, но Виталик успел перехватить ее руку:

— Тихо-тихо! Что люди подумают?

И они оба опять не увидели, как из двери позади них в вестибюль вошел Белов. Но зато Виталик это мгновенно почувствовал. Саша двумя пальцами схватил его за нос: кровь и слезы хлынули одновременно.

— Привет, милый, — ласково улыбнулась мужу Оля.

— Привет, моя хорошая? Вы закончили? — Саша поцеловал ее в щеку, а стонущего Виталика заставил опуститься на колени.

— Закончили.

— Поехали домой? — Саша отпустил Виталика и носовым платком вытер окровавленные пальцы. Виталик, постанывая, прятал лицо в ладонях.

— Поехали, — радостно согласилась Оля.

— Как бабуля? — поинтересовался Саша, брезгливо ткнув платком в морду поверженного маэстро.

— Хорошо, — ответила Оля, взяв мужа под руку. — Пойдем отсюда…

На улице было тепло и влажно после дождя. Когда они свернули на Бульварное кольцо, Саша отпустил машину. Дальше они решили до дома пойти пешком. Благо до Котельнической неторопливым шагом всего-то минут двадцать ходу.

Обнявшись, они шли по вечерним бульварам и, казалось, не замечали никого. Ни влюбленных парочек, ни пьяных москвичей и гостей столицы, ни проносившихся мимо автомобилей.

— Саш, так странно, — говорила Оля, — мне даже не обидно. Я с детства думала — музыка для меня главное. И все вокруг говорили: занимайся, девочка, играй… И вдруг как молния ударила. И перевернулось все.

Он прижал ее к себе покрепче и легонько коснулся губами ее виска:

— Оль, да ну, — у него с консерваторией и музыкой были связаны свои, гораздо более приятные воспоминания. — Если б ты не играла на скрипке, мы бы с тобой, может, и не познакомились. Ты вспомни, вспомни.

— Ой, точно ведь! — обрадовалась Оля, будто впервые подумала об этом странном совпадении.

— Ну вот! — поддакнул Саша. — А то, что этот пидор сказал, это от зла. Мне б не дали, я б тоже что-нибудь такое брякнул.

Оля остановилась и пристально посмотрела Саше в глаза.

— Нет, Белов, ты бы так не сказал… Ты бы, скорее… Как дал мне! — И Оля кулачком стукнула в челюсть невидимого противника.

— У! Врезал бы! — Саша повторил ее жест. — Да я бы убил вааще!

— Вот поэтому я за тебя замуж вышла, — очень серьезно сказала Оля.

Саша рассмеялся:

— За то, что побил бы, да?

— Нет, мне просто нравится, как ты проблемы решаешь.

— А то, что мы из разных измерений, ничего? Оля снова замедлила шаги и пристально вгляделась в лицо мужа. Нет, он ничуть не изменился. Он был точно таким, как вчера, как позавчера. Точно — колючий ежик. Который все и всегда перевернет по-своему, не считаясь ни с чем и ни с кем. Даже с ней. Но теперь она знала наверняка: она будет любить его таким, какой он есть.

Саша, похоже, идеально почувствовал ее настроение, и ему захотелось сделать для нее что-то необыкновенное. Луну, что ли, с неба достать?

Они стояли на мосту и смотрели друг на друга. Будто в первый раз. Полная луна отражалась в черной воде Яузы, а на той стороне светился окнами их общий дом.

— Смотри! — Саша осторожно освободил свою руку и одним махом вскочил на перила моста.

— Сань, ты что, дурак, что ли? — в ужасе выдохнула Оля.

Перила были мокрые и скользкие. А уж узкие — шириной в Олино запястье!

— Тихо-тихо. Все нормально, — успокоил ее Саша, раскинув руки и балансируя над бездной.

Поймав равновесие, Саша медленно, как канатоходец, двинулся по перилам вперед. Снизу, из черноты, доносился размеренный плеск воды.

Оля прижала руки к груди и столь же медленно, как и Саша, двигалась вслед за ним:

— Саша, не надо! Они мокрые…

Саша лишь бросил на нее озорной взгляд, продолжая идти дальше. Пройдя несколько метров, он остановился и, не без труда удерживая равновесие, повернулся к жене:

— Вот это мне нравится. Понимаешь?

— Понимаю. Только слезь, а? — умоляюще протянула к нему руки Оля.

В последний раз оглянувшись на воду, Саша спрыгнул на мостовую.

— Господи, ну и чучел ты… — Она обняла его, словно после долгой разлуки.

— Оль, ну ты что? — провел ладонью по ее влажным волосам Саша.

— Знаешь, я сейчас на тебя смотрела и вспомнила. У меня в детстве подружка ночевала, я ночью просыпаюсь, а она в одной рубашке стоит в окне на самом краю. Спиной, глаза закрыты, и раскачивается… Мне иногда кажется, что я, как лунатичка, иду за тобой с закрытыми глазами… И боюсь, если открою — упаду.

— Не бойся, маленькая. Я не дам тебе упасть, я рядышком буду…

Каверин был пьян, что называется, в задницу. Пить он начал сразу, через двадцать метров от Управления, в ближайшей забегаловке. По дороге домой он перехватил по сто грамм еще в паре мест. Но, понимая, что коктейль из злобы и алкоголя может сыграть с ним дрянную шутку, собрал остатки воли в кулак и — через гастроном, естественно, — отправился домой, к Светке. Пусть и стерва, но все же жена. Родная.

Ученая Светка, увидев его в таком всклокоченном виде и с горючим, ни слова не говоря, стала готовить закусь. Посолиднее. Из стратегических запасов.

Глотая водку стаканами, Каверин вспоминал о закуске, только когда Светка буквально вкладывала ему кусок в рот. В остальное время он рычал и матерился, разбрасывая по столу бумаги из красной папки, которыми прежде так дорожил.

Наконец, найдя какую-то бледную ксерокопию, он издал особенно воинственный вопль.

С ксеры, уже почти выцветшей, на него смотрел Белов. Собственной персоной. Сволочь! Это был один из тысяч экземпляров, которые еще два года назад висели на каждом столбе и призывали найти и обезвредить опасного преступника. Найти и обезвредить! Тогда его можно было задушить собственными руками!

Поздно! Поздно…

Схватив вилку, Каверин пригвоздил рожу Белова к капустному кочану, который Светка оставила на подоконнике. Замороженным взглядом он был готов просверлить дырки в портрете. А лучше — в голове Белова.

От бессилия Каверин готов был заплакать, но не мог себе даже этого позволить. Ярость благородная достигла у него последней точки кипения. Огромным столовым ножом, которым Светка как раз-таки и собиралась рубить кочан для засолки, отставной опер принялся кромсать ненавистную физиономию, заодно начав шинковать капусту. Но Светка даже не рассмеялась — она опасалась раздражать мужа в таком состоянии.

— Все, хватит, иди закуси! — Светка решительно отобрала у мужа нож и пододвинула тарелку с жареной колбасой.

Исчерпав силы в борьбе с призраком, Каверин устало привалился к столу и налил до краев, начисто игнорируя закуску.

— Вот за десять лет сколько! — Он хватал вываленные из красной папки бумаги и совал их жене под нос. — Ты глянь! Грамоты, благодарности, звания! В капитанах, говорит, засиделся! А за паршивого щенка, за щенка погнали! Тогда еще надо было его валить, понимаешь, Светка, тогда! Светлана тоскливо смотрела на мужа, по-бабьи подперев подбородок ладонью. Как он ей сегодня надоел! Кто б знал! Когда ж он угомонится? Завтра на работу к восьми…

— У-у-у… Вот он гад, вот его морда, — выудил Каверин еще одну фотографию Белова, из старого уголовного дела.

Это дело надо было запить.

— Вот свело меня с ним! — выпив и уже совсем не почувствовав вкуса водки, снова завелся он. — Знаешь, как на Востоке говорят: кысмет! Кысмет. Судьба, значит! Ну, ничего… Побарахтаемся! Меня везде с руками оторвут. Таких спецов поискать!..

— Все, все, тихо, тихо. — Светка обняла мужа за плечи и прижала его непутевую лысеющую голову к своей груди. «Дурачок ты мой…», — подумала она.

Каверин на мгновение притих, словно душа его чуть оттаяла. Но это была только видимость. Прошло время эмоций. Каверин принял решение — окончательное! Вдвоем им на этой земле места не будет.

— Свет, а Свет, — притянул он к себе жену и стиснул ладонью ее затылок. — Я ведь способ изыщу. — Он дышал тяжело и жарко, больно захватывая ее волосы потной рукой. — Я его загрызу. Живого, веришь?

Светка уже согласна была поверить во что угодно.

XXIII

Макс Карельский жалел только об одном. О том, что слишком долго не мог расстаться с армией. И, когда вернулся, наконец, в Москву, то к дележу самого лакомого пирога не успел. Засиделся на старте.

Биография его ничем особым не отличалась от биографий ровесников. Разве что успел повоевать в Афгане и Таджикистане, был замечен, попал в спецназ ГРУ, но выше старшего сержанта не поднялся, несмотря на всю свою крутость. Когда он понял, что в армии ему ничего не светит, кроме возможной дырки в башке, он написал рапорт и отправился домой, в родную подмосковную Малаховку.

По своей мирной профессии сварщика, полученной до армии в ПТУ, устроиться на работу Сухов мог запросто. Но платили за это так мало, что даже матерые прорабы опускали глаза, называя зарплату. А вокруг шла настоящая жизнь. Деньги, тачки, красивые девчонки. В общем, соблазнов было в тысячу раз больше, чем возможностей.

Пришлось вспомнить навыки, полученные в спецназе. И потрясти торгашей. Наели тут рожи, пока он в окопах, можно сказать, вшей кормил.

Собрав под свое начало старых приятелей из тех, кто не спился и не сел, Макс сколотил свою команду. Небольшую, но крепкую. По старой памяти Малаховку они достаточно легко взяли под свой контроль — все лотошники моментально легли под них. Так продолжалось примерно с полгода, пока Карельскому не пришлось загасить чеченского бизнесмена.

После этого на них начали наезжать с двух сторон. С одной — менты в лице опера Каверина, расследовавшего убийство, который тоже хотел иметь свою долю, с другой — чечены, зверье, как их называли за склонность к беспределу. Вторые были гораздо хуже — с ними невозможно было договориться. Ни при каких обстоятельствах. Башни у них у всех были свинчены напрочь. Надо было что-то делать.

Под свой штаб команда Макса снимала небольшую автомастерскую. В ней и правда иногда ремонтировали чьи-нибудь автомобили. В основном свои или знакомых. Да еще разбирали на запчасти угнанные «жигулята». Макс любил и сам повозиться с железом, это его успокаивало. Когда он надевал маску с синим стеклом и брал в руки сварочный аппарат, это доставляло ему почти физическое удовольствие. Но это вовсе не значило, что он готов был обратно переквалифицироваться в сварщики. Делу — время, потехе — час.

Тем не менее ситуация становилась критической. Правда, в последний раз на стрелке они хорошенько пощипали зверьков, но это совсем не успокаивало. По многим признакам к тем должно было прийти значительное подкрепление. Да и с ментами чечены, похоже, уже снюхались.

Макс понимал, что самим им не подняться. Это чувствовалось и по настроению внутри команды.

Не то чтобы попахивало предательством, но кое-кто уже все чаще заговаривал о том, как кудряво живут пацаны в других, более крутых командах.

В конце концов, можно было разбежаться и каждому начать все снова, по-своему. Но Макс рассудил иначе: надо идти на переговоры к тем, кто уже поднялся круто. Чечены, естественно, отпадали по определению. К солнцевским и не подойдешь — они такие вступительные взносы назначат, что потом полжизни будешь на них горбатиться.

Оставалась Бригада Белова. От людей Макс слышал, что Белый не беспредельщик и живет по понятиям. Но все же риск был. Могли и просто послать подальше, а могли и образцово-показательно. С непредсказуемыми последствиями. Но выбора — все равно не было. Гарик, второй человек в команде после Макса, был против. Однако ничего более дельного он предложить не смог. Да и вообще, последнее слово все равно было за Максом. Как раз на сегодня, через надежных людей, он договорился с Белым о встрече…

Макс нервничал, хотя и старался не показывать виду. Чтобы отвлечься, он, надев защитную маску и раскочегарив свой сварочный аппарат, принялся лечить старый карданный вал, пытаясь привести его в божеский вид.

— Макс, где ты там? Завязывай! — Гарик посмотрел на часы. Время встречи, которая ему была так не по душе, неумолимо приближалось.

— Да иду, иду! — Сняв щиток, оторвался от работы Макс.

— Зажигалка где? — спросил Гарик, осматривая тем временем свой «Макаров».

— Там, на столе. — Макс вытирал руки старой ветошью.

— Как думаешь, получится? — прикуривая, Гарик исподлобья посмотрел на Макса.

— Обещаю, Гарик, все будет тип-топ, — успокоил его тот.

— Он, говорят, весь из себя крутой. Артура Лапшина в офисе чуть на капусту не порубал.

Макс посмотрел на свои руки, потом на Гарика. И криво улыбнулся, по-волчьи оскалив зубы:

— Ладно, мы тоже не пальцем деланые.

— Страшно? — то ли спросил, то ли просто сообщил Гарик.

— На серпантине было страшнее. — Макс забрал у него «Макарова» и передернул затвор…

В офисе Белова их встретили без особого энтузиазма.

— Оружие есть? — Пчела подозрительно оглядел вошедших.

— Есть, — ответил Макс.

— Сдай.

Макс выложил «Макаров» на полированный стол и легонько толкнул его в сторону Пчелы. Тот взял пистолет в руку, внимательно осмотрел его: оружие было в полной боевой готовности.

— Откуда ствол? — деловито поинтересовался Саша.

— Да так, у зверьков отобрали, — объяснил Макс, не вдаваясь в подробности.

— Садитесь. — Саша указал гостям на два стула прямо перед собой и еще раз внимательно всмотрелся в лица пришедших.

Оба были примерно ровесниками Белого. Тот, который Макс, даже немного походил на Фила — это к нему как-то неожиданно располагало. Взгляда он не отводил, не трусил. Второй, Гарик, явно на вторых ролях. Но держался независимо, хотя и посматривал подозрительно. Похоже, не засланные казачки. Ну да ладно, пощупаем.

— Вы с чеченами чего-то не поделили, и у вас проблемы… Я зачем вам нужен?

— Мы вам, Александр Николаевич, долю принесли. — Макс достал три пухлых пачки стодолларовых бумажек и положил их на стол в рядок ровно посредине между собой и Белым.

— Долю за что? — усмехнулся Саша.

— В знак уважения, — без тени иронии ответил Макс. — В общем, — он на полсекунды замялся, — мы хотели, чтобы вы приняли нас к себе… И дали право ссылаться на вас при решении разных там вопросов. — Макс твердо глядел Саше в глаза, ожидая ответа.

— Сколько вас?

— Восемь.

— А что за ребята?

— Ребята все спортивные, в районе нас уважают.

— Служил?

— Было дело. — Где?

— Под Кандагаром. В спецназе ГРУ. Потом в Таджикистане.

Саша одобрительно кивнул, бросил взгляд на напряженно молчавших Пчелу и Космоса и вновь посмотрел на Макса:

— В Таджикистане кто у вас полканом был? — запустил он проверочный вопросик.

— Савельев.

— Савва?

— Вы что, знаете? — Макс искренне изумился.

— Слышал. — Саша едва сдержался, чтобы не рассмеяться: кто же в Таджикии не знал полковника Савельева. Только тот, кто там никогда не служил. — Ладно, считайте, что вы работаете с нами, — протянул он руку сначала Максу, потом и Гарику.

— Ну, спасибо, — позволил себе немного расслабиться Макс.

— Чего такой мятый? — уже дружелюбно поинтересовался Саша.

— Да так, — тронул Макс припухшую губу, — менты попрессовали немного.

— Ну, понятно. Ладно, отдыхайте.

— Ладно, до свидания, — разговорился под конец и Гарик.

— Савва… — глядя на закрывшуюся за ними дверь, задумчиво сказал Саша. — Такой дундук был, прости господи! — И тут же вернулся из заоблачных высот на грешную землю: — Пчел, позвони Филу, пусть пробьет пацанов, узнает: кто, что, чем дышат… А я, если позволите, — несколько двусмысленно пошутил он, — поеду в Ялту. С Олей. Должны же мы когда-то урвать у жизни свой медовый месяц?

XXIV

Наконец-то, уже сегодня к вечеру они будут купаться в море. Самом синем Черном море! Чемоданы Оля собрала еще с вечера.

Ох, купальник-то положить забыла! Но вставать не хотелось — Сашка, казалось, спал так сладко. Оля потянулась и взяла с тумбочки часы. Ого! Уже скоро десять. Через два с половиной часа выходить. Так что хватит лениться.

Она решила, ради праздника, встать первой, так и быть… Она начала потихоньку выползать из широкой супружеской постели и, когда ей это почти удалось, цепкая рука мужа в последний момент удержала ее. Проснулся все-таки.

— Ты куда? — с напускной строгостью спросил совсем почему-то не сонный Саша.

— Купальник забыла положить, — отбивалась Оля. — Сашка, ну некогда, на самолет опоздаем!

— Не опоздаем. — Он притянул ее к себе, пытаясь найти губы.

— Ну, Саш! — Она отбивалась скорее для виду, медленно сдавая позиции. Ну, не улетит же без них самолет, в конце-то концов?

Целуя Олю, такую теплую и сонную, Саша рукой нащупал выключатель телека: сейчас как раз время новостей, — они интиму не помеха. Наверняка покажут что-нибудь интересное, например заседание Верховного Совета. Пусть Олькины вопли нарушат скучные рассуждения государственных мужей о перераспределении собственности, приватизации и прочей хрени.

Что за черт! Показывали «Лебединое озеро». Он переключил программу. Опять «Лебединое»! Отрываясь от Оли, он щелкнул снова. Лебеди! Еще раз. Лебеди!

— Саш, ты чего? — нетерпеливо теребила его Оля.

— Подожди, Оль. — Он лихорадочно перескакивал с программы на программу. Везде были только они — лебеди!

Резко зазвонил телефон — Саша схватил трубку. Это был Пчела.

Закончив разговор, Саша повернулся к жене и выключил бесполезный телевизор: — Ялта отменяется, — сказал он нарочито спокойным тоном. — Горбача скинули…

У него осталось чувство, что тревожная музыка балета, мрачная сценография и ритмичные движения балерин предвещали перемены. Какие? Бог весть. Ясно было лишь одно — прежней жизни, прежней страны уже не будет никогда…

Часть 3

ОКТЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 1993

ЧЕТКИ ФАРХАДА