Бригада (№2) - Битва За Масть

На лицо Артура больно было смотреть. Стаканчик с шампанским выпал из его онемевшей руки. Рот открылся, как у выброшенной на берег рыбки.

Вагон был пуст. Девственно чист и пуст. Если, конечно, не считать роскошной цветочной корзины, чьей-то заботливой рукой водруженной прямо в дверном проеме.

— Так, я не понял. Не понял, — действительно ничего не понял Артур. — Что это за фигня?

Хлебников, не отвечая шефу и не веря собственным глазам, метнулся в вагон. Окончательно убедившись в его безоговорочной пустоте, он истошно заорал кому-то вдоль вагонов:

— Проверяй все вагоны!

Артур, готовый, казалось, расплакаться, мешковато уселся на грязную просмоленную шпалу. В руках он держал дурацкую цветочную корзину, издевательски украшенную траурной лентой.

У вагона суетились его люди, железнодорожные служащие, мелькали красные милицейские околыши.

Подскочил запыхавшийся Хлебников.

— Ну?

Хлебников смог лишь развести руками.

— Я тебя, муфлон, спрашиваю? Эт-че такое?

— Все. Все, — едва переводя дух, просипел несчастный Хлебников. — Все выгребли подчистую.

Артура затрясло:

— Я тебя сейчас сам выгребу!

Отвернувшись от всего опостылевшего мира, Артур, вперив бессмысленный взгляд в голубые небеса, машинально вытирал пот со лба уголком траурной ленты.

Солнце уже залило светом все огромное пространство станции «Москва-Сортировочная». И кого-то, в отличие от Артура, оно грело гораздо ласковей. В природе всегда есть место равновесию: если где-то много горя, то в каком-то другом месте обязательно много радости.

Буквально через десяток железнодорожных путей в сторону от злосчастного пустого состава стоял другой, точная копия предыдущего. Отличие ситуации было только в том, что вдоль него быстрыми уверенными шагами шла группа людей во главе с Сашей Беловым, Филом и Космосом. Вслед за ними едва поспевал железнодорожник. Замыкали процессию несколько боевиков из бригады.

В проеме открытого вагона радостно распевал бодрую песенку Пчела:

— Советский цирк умеет делать чудеса, — вопил он, имея на то все основания.

За его спиной тускло поблескивали аккуратные штабеля металлических чушек. Это был алюминий. Тот самый, что поднимет на раз.

Космос ласково приник к волшебному грузу:

— Теперь это все наше, прикинь! — ясное дело, кому, как не сыну астрофизика, было оценить возможности крылатого металла.

— Золото Маккены, — восторженно и одновременно снисходительно подвел итог Саша.

— В Уфе, на сортировочной, вагоны отцепили, поставили пустые, опломбировали, и ту-ту-ту! Вперед, с песнями, — из Пчелы так и перли восторг и гордость за содеянное с таким блеском, он даже попробовал изобразить движущийся паровоз.

— Орлы. Ну просто орлы. — Саша по-ленински щурился на солнце и Пчелу. — Теперь этот урод никуда не денется.

Махнув бойцам, он браво отдал приказ:

— Закрывайте. Вместе с Пчелой.

Хохочущий Пчела, изо всех сил отмахиваясь от протянутых к нему рук, все же не отбился. Его схватили и несколько раз подкинули в небо, по-прежнему голубое. Что и говорить, это был, конечно же, Пчелин триумф.

Один только Фил остался серьезным, отдавая последние распоряжения пожилому железнодорожнику в старенькой форменной фуражке:

— Слышь, командир. Как договорились: закрываешь, пломбируешь, а бабки потом.

Командир согласно кивал.

Роли переменились. Если еще недавно Артур был полным хозяином положения, то сейчас «министерские» заказчики были вправе диктовать свои условия. Оговоренный срок Артур элементарно просрал. А еще пальцы гнул.

— Артур, пойми, мы очень зависим от этого металла, — беззлобно, но со значением говорил щекастый.

Артур суетливо оправдывался:

— Я понимаю, но вы тоже меня поймите, — наискосок через весь кабинет Артур перебежал к карте Советского Союза, висевшей на стене. — Посмотрите на эту карту наших долбаных железных дорог. Здесь — Москва, — ткнул он толстым пальцем, — здесь — Таджикистан… Они и в нормальное-то время очень плохо функционировали, — будто двоечник перед учителем географии оправдывался он, прекрасно при этом понимая, что оправдания выглядят неубедительно и чудовищно глупо.

Естественно, ответ он получил вполне ожидаемый:

— Артур, это твои трудности, — тон щекастого стал уже более раздраженным.

Прыжки и ужимки Артура его трогали меньше всего. Его волновал только алюминий.

— Да, я понимаю, но подождите…

Второй гость, с седым ежиком, всегда отличавшийся исключительной корректностью и молчаливостью, почти по-хозяйски взял с Артурова стола первую попавшуюся папку, потряс ею в воздухе и демонстративно бросил обратно на стол. Это, очевидно, была точка в разговоре:

— В общем, мы готовы ждать, ну, еще неделю, не больше.

Мужчины молча поднялись. Щекастый исподлобья глянул на Артура и оценивающе оглядел обстановку его кабинета. Достав из кармана монетку, он крутанул ее по столу в сторону Артура. Монетка завертелась быстро, волчком. Артур, сидя в кресле, завороженно смотрел на нее.

— Знаешь, Артур, такую арию, — на выходе из кабинета обернулся щекастый, — «Люди гибнут за металл»?

— До встречи, — без тени улыбки завершил разговор седой.

Артур остался один на один со своими невеселыми «металлическими» мыслями. Монетка слишком вещественно напоминала о том, что он попал. Как кур во щи. Точнее, в тысячу раз хуже.

— Артур Вениаминович, — заглянула Людочка. — Вам Белов звонит.

— А?

— Белов. Александр.

— Кто? — по его интонации Людочка поняла, что до шефа наконец-то дошло.

— Он спрашивает, как у вас настроение?

— Да понял, понял… — безвольным жестом отмахнулся Артур.

Буквально за несколько секунд на лице его сменилось несколько противоречивых чувств: растерянность, бешенство и проблески решимости. Голова его, наконец, начала соображать. И главное, что она сообразила, — к разговору с Беловым он не готов. Пока не готов.

— Скажи, меня нет. Я скоропостижно скончался. Меня вообще здесь нет. Я уехал. В Таджикистан. Нет, в Монголию. Так. Стоп.

Артур швырнул монетку в корзину для бумаг.

— Соедини меня срочно с Петром.

Он закурил сигарету и чертыхнулся — чуть было не зажег с фильтра.

— Сволочь, — бормотал он едва ли не с восхищением. — Скотина…

VII

Саша свернул на Герцена. Время еще в запасе было, поэтому он ехал настолько медленно, насколько мог. Оля сидела рядом спокойно, глядя вперед на мокрую мостовую. Но он чувствовал, как она волнуется. Все-таки сегодня в каком-то смысле решалась ее судьба. Комиссия консерватории определяла сегодня, кому из вчерашних выпускников что светит.

— Ну вот, прикинь, — излишне бодро предположил Саша, — тебе сейчас говорят: «Распределяетесь в „Ла Скала“!» Или куда там?

— В Бостонский симфонический оркестр, — подсказала Оля, и на щеках ее обозначились ямочки.

Значит — немного расслабилась.

— Во. В Бостонский. Что будешь делать? Бросишь меня, да? Поедешь в Америку проклятую? — он покосился на Олю и подмигнул памятнику Чайковского, сворачивая во двор консерватории.

— Во-первых, я хочу сольно выступать, — не без пафоса заявила Оля. — А во-вторых, никуда я от тебя не поеду, знаешь прекрасно.

— Знаю, маленькая моя. Давай, ни пуха. Я тебя жду.

Оля подставила щеку, но не тут-то было. Саша не мог отпустить ее без полноценного поцелуя.

— Ты с ума сошел, Белов, — не сразу вырвалась Оля.

Он лишь улыбнулся, наблюдая, как она поправляет ничуть не пострадавшую прическу.

Взглядом проводив Олю до самых дверей консерватории, Саша вышел из машины. Он пнул переднее колесо своей синей БМВ. Нет, ему не показалось — можно чуть-чуть подкачать. Саша открыл багажник и потянулся за насосом.

— Пойдешь со мной. Быстро. — Белов почувствовал, как в левый бок ему уперлось дуло пистолета.

— Сейчас. Багажник закрою.

— Бегом.

Ох, как Саша не любил, когда ему приказывают! Да еще и таким тоном. Но в данном случае следовало согласиться с неоспоримым доводом, упиравшимся ему теперь прямо в спину.

Рядом тормознула черная «Волга». Бросив взгляд на дверь консерватории, Саша сделал пару шагов и опустился на заднее сиденье рядом с молодым бугаем в черной кожаной куртке. Другой, с пистолетом, втиснулся рядом, не без труда захлопнув дверь.

Выехав на Герцена, машина резко набрала скорость и рванула в сторону площади Восстания. Все молчали. Говорить пока было не о чем.

Стиснутый с двух сторон «быками», Саша смотрел вперед, на дорогу и увеличивающееся на глазах здание островерхой высотки. Мужик, сидевший рядом с водителем, внимательно и с любопытством рассматривал Белова в зеркале заднего вида. У мужика был крепкий коротко выбритый затылок и глубокий бледный шрам на правой стороне лица — от середины лба до середины щеки.

Быстро проскочили Пресню, потом Хорошевку и уже через минут пятнадцать съехали на едва заметную дорожку, ведущую куда-то в глубину Серебряного бора. Саша невозмутимо поглядывал по сторонам. Место было хорошее. У самой Москвы-реки.

Здесь и остановились. От воды медленно поднимался туман. И ни единого человека не было видно. Будний день. Весна, не лето.

— Пацаны, погуляйте, — приказал тот, со шрамом.

«Быки» и водитель выбрались из машины, открыли багажник и разобрали заранее приготовленные обрезки труб. Один намотал на руку крупноячеистую цепь. «Психологическая обработка, так сказать», — про себя усмехнулся Саша.

Ну, ничего, к такому он всегда готов. Не первый день в школе. Хотя рожи у них были все же малоприятные.

— Ну что, фраер, колись. — Меченый, наконец, соблаговолил обратиться к нему.

— Что именно тебя интересует?

— Где металл?

— У меня. Артур получит его только тогда, когда введет моего человека в состав учредителей, — не задумываясь — ибо это было давно принятое решение, — высказал свою деловую позицию Саша.

— Это с какого хрена? — взвился Меченый, и шрам его заметно побелел.

— А не надо бить по голове моего юриста, — назидательно пояснил Саша.

— Ты пришел к Артуру с наездом. — Меченый постарался выдержать столь же дидактичный и спокойный тон.

— Я пришел поговорить по делу. Хамить козла никто не заставлял, — спокойно закончил Саша.

— Ладно, дело прошлое, — не споря и уже вполне примирительно сказал Меченый. — Верни металл, и вопрос закрыт.

— А найди! Шестьсот тонн — не иголка. Давай! — В Сашином голосе прозвучала неприкрытая издевка.

Меченый всем своим видом теперь демонстрировал, что спокойный деловой разговор окончен:

— Ты отвечаешь за свои слова?

— Я всегда отвечаю за свои слова, — без тени сомнения ответил Саша, крепче сжимая кулаки.

— Ну, молись, сука. — Меченый, похоже, вышел из себя, прямо-таки — выскочил. И, резко отвернувшись, взялся за ручку двери: пора было кончать со всем этим.

— Погоди, родной… Меченый с еще большим любопытством, чем прежде, взглянул на Белова в зеркало.

— Сюда смотри, — медленным движением глаз Саша указал — куда именно.

В Сашиной левой руке, почти уютно, как-то по-домашнему уместилась аккуратная граната.

Противопехотная. Такие ласково и нежно кличут «лимонками». Большой палец предусмотрительно был продет в кольцо. Граната находилась в идеальной боевой готовности.

Меченый судорожно дернулся, а скулы у него напряглись. Шрам обозначился еще резче.

Саша, не повышая и не понижая тона, продолжал. Каждое слово он произносил четко и раздельно, словно ставил ударения — для большей доходчивости:

— Когда меня задевают, я иду до конца. Я смертник, ты понял? — Меченый, судя по мгновенному взмаху ресниц, понял, уяснил. — Скажи «быкам», пусть подождут, а мы поедем в город. Считаю до трех и вынимаю чеку. К едреной матери. Раз. Два… — на слове «три» Саша и вправду выдернул кольцо. Теперь достаточно было просто разжать пальцы. Следовало к тому же признаться, что Сашина рука ребристое тельце тяжелой и опасной игрушки уже порядком устала держать.

Но Меченый и без Сашиных слов это понял. Он опустил стекло и крикнул:

— Пацаны, погуляйте, мы отъедем.

— Оценка «пять». Давай, садись за руль. Только не тряси — я кольцо обратно вставлю. — Саша улыбнулся Меченому как лучшему другу.

Тот, больше не оборачиваясь, пересел на водительское место, и они тронулись — сначала медленно-медленно, а потом — в карьер.

Туман по-прежнему неторопливо плыл вдоль реки, куда-то в сторону видневшихся вдалеке высотных жилых домов.

— Так я не понял, что случилось? — ошарашенно вопрошал приятелей боец с намотанной на ладонь цепью. — Мы приехали?.. — И лишь удивленное молчание было ему ответом.

* * * * *

Это была катастрофа. Неужели все было зря: годы учебы, сотни часов упражнений, репетиций? А ведь все говорили, что она с самого начала подавала огромные надежды. А теперь — что? В никуда? Домашней хозяйкой при муже. Пусть и с консерваторским образованием.

Ей при распределении не предложили ничего. Ничего. Даже самого захудалого оркестра. А она, дура, размечталась. После этого позора Оле захотелось сразу исчезнуть, испариться из этого, ставшего таким ненавистным, так прежде любимого, здания консерватории. Но уже на выходе из зала ее остановил, взяв под локоток, профессор, Валентин Георгиевич. Ни слова не говоря, он повел ее по коридору на третий этаж, в их класс, где, как она до сих пор считала, прошли ее лучшие годы.

В окружении портретов великих композиторов и исполнителей Оля чувствовала теперь себя совсем чужой. Она слушала Валентина Георгиевича, но мысленно была уже далеко отсюда.

— Олечка, поверь мне, старому профессору, я сам через все это прошел. Нужно обладать экстраординарным талантом, чтобы добиться таких вот вершин. — Валентин Георгиевич, артистично всплеснув руками, призвал в свидетели портреты великих. — Ты человек способный, но скажи, неужели тебя устроит шестой пульт в оркестре? И даже не в оперном, а драматическом?

Оля понимала, что ей абсолютно нечего возразить. Да и желания не возникало. Но Валентин Георгиевич все продолжал и продолжал:

— Оленька, я очень уважаю твоих родителей, они мне были очень близки, я чувствовал бы себя нечестным, если бы тебе этого не сказал…

Оля подошла к роялю и взяла простенький минорный аккорд.

— Я поняла все, Валентин Георгиевич, — неожиданно для самой себя спокойно и почти безразлично проговорила она. — Мне надо идти, извините. Меня просто ждут внизу. До свидания.

Вымученно улыбнувшись, Валентин Георгиевич лишь беспомощно пожал плечами — он сделал для нее все, что мог.

Тяжелые двери консерватории медленно закрылись за ней. Наверное, навсегда.

Машина была не заперта, но Саша куда-то исчез. Посмотрев по сторонам, Оля села в машину. В салоне невыносимо громко звучал фрагмент скрипичной сюиты Рахманинова. Оля резко повернула ручку настройки — из динамика полилась какая-то тупая попса. Но в данный момент эти звуки раздражали ее меньше.

Невидящим взглядом Оля смотрела сквозь лобовое стекло на счастливых студентов с футлярами в руках и совсем им не завидовала. С нее хватит.

Наконец явился Саша. Такой запыхавшийся, будто бегал на длинные дистанции.

— Ты где был? Что машину оставил?

— Я за сигаретами бегал, — ответил он, заводя машину. — Ну, что сказали?

— В Москве остаюсь, — впервые ей ничего не хотелось объяснять Саше.

— Ну и славненько, Олька, — отозвался он весьма довольно. — Все нормально. Будем жить-поживать и — как это говорится — добра наживать!

Выворачивая на улицу, он успел бросить внимательный взгляд на Олю: да, похоже, не повезло сегодня его девочке. Ну да ничего, прорвемся. И теперь, еще более внимательно, он посмотрел в зеркало заднего вида. Все было чисто. Надо было только избавиться от гранаты, которая оттягивала карман плаща. Жизнь продолжается.

* * * * *

Свернув с Кривоколенного переулка в Армянский, Петр увидел, что его уже ждут. Рядом с черной «Волгой» по тротуару прохаживался Силантьев. «Ну и рожу он себе отъел. Прямо член ЦК комсомола», — привычно констатировал Петр.

Остановившись метрах в десяти, Петр вышел из машины и подождал, пока Силантьев подойдет к нему сам.

— Опаздывать нехорошо. — Силантьев изо всех сил старался выглядеть начальником.

Петр многозначительно посмотрел на часы, но ничего не ответил.

— Ладно, ладно, — примирительно замял Силантьев. — Ну как?

Окинув его взглядом, Петр указательным пальцем провел по своему шраму на щеке:

— Вел себя достойно. Не трухал, угрожал гранатой. — Петр эти слова произнес едва ли не с гордостью за своего «клиента». — У пацана стержень.

— Хорошо, давай кассету. Ты записал?

— Да, — ответил Петр и достал из кармана диктофон. Вынув кассету, он передал ее «комсомольцу». — Что мне Артуру сказать?

— Инструкции в рабочем порядке, — деловито ответил Силантьев. — Все, будь здоров.

Машины — черная «Волга» Силантьева и БМВ Меченого — развернулись и разъехались. Каждая в свою сторону.

VIII

Несмотря на все внешние изменения в жизни страны, в здании на Лубянке продолжалась обычная рутинная работа. Шпионы в мире еще не перевелись, да и, судя по всему, никогда не переведутся.

Но те сотрудники, что собрались сегодня в кабинете генерал-майора Хохлова, шпионами никогда не занимались.

Собравшиеся были действующими сотрудниками знаменитого Пятого Главного управления КГБ СССР. И прежде по роду своей деятельности занимались, так сказать, вопросами исключительно идеологическими. То есть следили за собственными гражданами. Их же, родных, брали в разработку. Объектами деятельности этих «суперпрофессионалов» были всякие диссиденты и прочие недовольные политикой партии и государства отщепенцы…

Перестройка, казалось, все поставила с ног на уши. Но ситуация полного разброда продолжалась в «Пятерке» совсем недолго. Появились гораздо более интересные и, что куда важнее, более выгодные сферы применения сил. А именно: контроль за новыми политическими движениями, нарождающимся российским бизнесом и матереющим криминалом. В действительности все это было связано между собой столь прочно, что работать с каждым днем становилось все интереснее и интереснее.

Мудрые люди в партии и органах давно поняли, куда катится страна, и теперь стремились создать систему, при которой контроль за процессами окажется полностью в руках спецслужб. Рыцари плаща и кинжала меньше всех хотели упустить свой шанс в новой жизни. Собственно, для реального внедрения в финансово перспективные сферы и был создан отдел генерала Хохлова.

За длинным полированным столом в его кабинете сидело семь человек, каждый отвечал за свое направление. А все нити в руках держал сам Андрей Анатольевич Хохлов.

Докладывал майор, обращаясь не только к собравшимся, но и к портрету человека с мефистофельской бородкой. Феликс Эдмундович, казалось, вполне сочувственно взирал на майора.

— Субъект находится в поле зрения территориала с девяностого года. Вновь обратил на себя внимание при попытке рэкета входящего в нашу орбиту предприятия. Примененная им схема показывает незаурядные тактические способности, учитывая его возраст — двадцать три года. По моему указанию агент, легендированный как бандитская крыша, вступил с субъектом в силовой контакт. Специалисты отдела «Ф» проанализировали полученную запись. Вот фрагмент из их заключения: «…отличается экстраординарными волевыми качествами, эмоционально стабилен и имеет ярко выраженную установку лидера».

Я связался с особистами по месту службы субъекта. Характеристики совпадают. — Введенский замолчал.

Надо заметить, что Игорь Леонидович Введенский обладал внешностью идеального чекиста. То есть никакой. Среднего роста. Вполне благообразен. В меру мужествен. Спортивен. Наверное, мог даже нравиться женщинам. Разве что блеск глаз изредка выдавал скрытое тщеславие. Но это, в конце концов, не такой уж порок, особенно в условиях нового времени.

Генерал отеческим взором обвел собравшихся. Вопросов к Введенскому, похоже, не было.

— Игорь Леонидович, твои предложения коллегии. — Генерал, сжав руки в кулаки, тяжело опустил их на полированную столешницу.

— Предлагаю взять Белова в разработку. Генерал Хохлов одобрительно кивнул…

* * * * *

Артур просто не находил себе места. Да еще куда-то Петр запропастился. Именно тогда, когда он больше всего был нужен. В офисе «Курс-Ин-Веста» стояла непривычная, мертвая тишина. Там, где вчера бурлила живая жизнь, сегодня впору было справлять поминки.

Людочка от вынужденного безделья гоняла по экрану принца Персии, которому никак не удавалось перепрыгнуть через пропасть. Раз за разом незадачливый принц падал на дно каменного колодца, и острые безжалостные шипы-кинжалы пронзали его тщедушное виртуальное тельце.

Но не зря она считалась профессионалкой. За те несколько секунд, во время которых посетитель должен был сделать несколько шагов от входа в приемную до двери кабинета шефа, она успела нажать кнопку селекторной связи:

— Артур Вениаминович, к вам!

Радостно отбросив бессмысленные бумаги, Артур вскочил из-за стола. Прямо как молоденький. Он и боялся дурных вестей, и надеялся на чудо.

Дверь открылась, и на пороге появился Меченый, человек со шрамом на правой щеке.

— Ну, Петр, наконец ты пришел! — засуетился Артур. — Ничего не говори. Проходи, садись.

Артур кинулся к заветному шкафчику, выхватил коньяк и два фужера.

— Подожди, — он плохо слушавшимися руками разлил напиток. — Меня здесь скоро гасить начнут.

Артур заглянул в бесстрастные глаза Петра и протянул ему коньяк:

— Ну, ничего, мы же с тобой старая команда, — в голосе его звучали и надежда, и почти униженная просьба.

Петр кивнул, но это, как оказалось, вовсе не было знаком солидарности:

— Прости, Артура. Я тебе ничем не могу помочь. Теперь у тебя новая защита — Саша Белый.

Ну, уж такой подлянки от жизни в целом и от Петра в частности Артур совсем не ожидал:

— Что?! — задохнулся он от злости и бессилия.

— В вопросе с алюминием только он тебе помочь сможет, — завершил свою мысль Петр. И добавил, чтобы не оставалось ни малейших сомнений: — И запомни, это — без вариантов.

У Артура на несколько мгновений перехватило дыхание. Оттягивая душивший его галстук, Артур просипел:

— Пошел вон, сволочь! — свои слова Артур попытался сопроводить решительным жестом, но жест вышел решительно жалким.

А вот у Петра получилось. Уже в дверях он повернулся к Артуру и два вытянутых пальца — указательный и средний — приставил к Артуровой переносице. Вроде — пиф-паф. Легкий тычок этих пальцев отбросил Артура к стенке.

Впору было стреляться…

* * * * *

Юрист Кошко, чья голова была закована в гипсовый шлем, лежал в отдельной палате Склифа и размышлял о жизни и ее превратностях. Не зная, чем его развлечь, мама читала ему детскую книжку про индейцев. У индейцев все было просто: стрелы, яды, скальпы. Очень детская попалась книжка.

— Как ты? — ласково спросила она, дочитав очередную страницу.

Юра пробурчал что-то успокоительное в ответ. Но тут тишину стерильной больничной палаты буквально взорвало фейерверком.

Посетителей было всего четверо, но шума они производили, будто целый взвод.

В глазах у Клавдии Семеновны зарябило от улыбок, цветов, фруктов, блеска бокалов, фольги на шампанском.

Цветы ей галантно преподнес Саша Белов. Он посмотрел ей в глаза так по-доброму, так обезоруживающе, что она не смогла сдержать улыбку:

— Спасибо.

— Ну, как самочувствие больного?

Клавдия Семеновна неопределенно пожала плечами, но выражение ее лица свидетельствовало: пациент жив, но…

Пчела уже громко откупоривал шампанское.

— Тише, тише, сейчас сестра придет, — попытался урезонить своих кромешников Белый.

— Какая, беленькая? — сделал моментальную стойку Пчела. — А что, пусть заходит, — добавил он, разливая шампанское по бокалам.

Весна бушевала вовсю. И везде. Теперь, казалось, она пришла и в эту палату.

Фил и Космос, опережая других, сдвинули свои бокалы, продолжая беспричинно, совсем по-детски гоготать.

— Ладно, все, — поднял бокал и Саша. — Ну, что, брат, твое здоровье.

Он чокнулся с загипсованной рукой Юры. Тот в ответ сдержанно улыбнулся.

— Не зря пострадал, — философски заметил Фил.

Из-за его спины вывернулся Космос — ему не терпелось сообщить радостную новость:

— Теперь вон Пчела у нас — соучредитель в «Курс-Ин-Весте». Ты рад?

Саша очень внимательно смотрел в Юрины глаза. И только когда заметил их ответное движение, достал из кармана халата новенькие очки в тонкой золотой оправе и протянул их больному. Тот, левой рукой расправив дужки, с трудом, чуть наискось, надел их.

— Ты же не сердишься на меня, брат? — спросил Саша участливо, однако его интонация и выражение глаз предполагали и ожидали лишь один вариант ответа.

Юрист прикрыл глаза и, слабо улыбнувшись, отрицательно покачал головой:

— Я не сержусь на вас, Саша.

Таким образом, ритуал во всех формальностях был соблюден. Сашино настроение тотчас приблизилось к точке кипения. Слава богу, поводов было предостаточно.

— А у меня свадьба скоро, — торжественно провозгласил он. — Кстати, я вас приглашаю, — перевел он взгляд на Клавдию Семеновну.

— Спасибо, — растроганно и чуть растерянно кивнула она, все еще держа в руках букет роз и так и не пригубленный бокал шампанского.

— Жаль, тебя не будет, — сказал Саша Юре. Юре, наверное, тоже было жаль.

IX

Расписывались в Грибоедовском, самом мод — ном и крутом ЗАГСе Москвы.

Хотя новые веяния, похоже, его даже не коснулись. Видимо, регистрация жизни и смерти дело настолько консервативное, что новшества в эту сферу приходят последними.

По этой простой причине гости усердно посмеивались, кто в ладошку, а кто и открыто, слушая торжественную речь регистраторши.

Еще не старая, но порядком утомленная существованием тетка, раскрыв огромную папку с изображением сплетенных обручальных колец, торжественно и пафосно зачитывала ритуальный текст:

— Дорогие молодожены! Помните, как поэтично сказал Энгельс: «Семья — это не просто союз любящих сердец, а главное звено в бесконечной цепи поколений, орудие эволюции, опора государства и первичная ячейка общества».

Кажется, над мудростью Энгельса не смеялась, кроме регистраторши, только еще Сашина мама. Татьяна Николаевна была абсолютно серьезна, а в глазах ее стояли слезы. Зато уж Фил с Космосом отрывались вовсю. Более сдержанно вел себя Пчела, облеченный особым доверием и ответственностью. Он был свидетелем жениха, но больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться на месте Саши.

Наконец премудрости кончились. Регистраторша подняла взгляд на молодых. Приближалось главное таинство гражданского бракосочетания.

— Итак, Сурикова Ольга Евгеньевна, согласны ли Вы стать женой Белова Александра Николаевича?

Оля с лукавой улыбкой покосилась на Сашу. Он слегка пожал ее ладонь.

— Согласна.

— Белов Александр Николаевич, согласны ли Вы взять в жены Сурикову Ольгу Евгеньевну?

— Согласен.

— Невеста, поставьте свою подпись.

Оля, подобрав подол своего воздушного платья, присела на край кресла и расписалась. Саша поставил свой росчерк, не присаживаясь.

— Теперь свидетели…

Конечно, Пчела и тут оказался самым первым, рванув к столу прежде свидетельницы.

— Молодой человек, вы торопитесь, — с улыбкой приостановила его регистраторша.

— А он у нас невоспитанный, — раздался замогильный голос Космоса. Довольный собственной шуткой, Кос добавил: — Хе-хе-хе. — Ну точно Фантомас, только что сбросивший с очередной крыши очередную жертву.

Гости засмеялись, а Саша с Олей, наконец, почти расслабились. Ритуал подходил к завершению.

— А теперь в знак уважения и любви обменяйтесь кольцами.

Саша и Оля переглянулись и приступили к процессу кольцевания.

— Ой, кольцо не влезает… — прошептала Оля. — Я люблю тебя.

— Тс-с, сейчас… Вот, — тоже едва слышно говорил Саша. — И я тебя люблю.

— Объявляю вас мужем и женой, — в последний раз вмешалась регистраторша.

Гости весело и вразнобой закричали, зашумели. Захлопали пробки шампанского.

Горько!!! Кажется, Оля с Сашей даже не заметили, как оказались уже не в ЗАГСе, а во главе праздничного стола. Классическое «горько!» не только не утихало, но становилось все настойчивее. Поцелую, казалось, не будет конца.

— Пятнадцать!! Шестнадцать!! Семнадцать!! — скандировали гости.

Под свадьбу сняли не банкетный зал, который оказался тесным, а весь ресторан «Будапешт». Столы были составлены буквой «П», во главе которой сидели новобрачные, свидетели, родственники и ближайшие друзья.

По правую руку от Саши столы занимали гости со стороны невесты. Это были солидные мужчины, декольтированные дамы, девушки и молодые люди с утонченными манерами.

По левую руку картина наблюдалась иная. Крепкие пацаны с бритыми затылками, их смазливые, но не отличающиеся изысканным воспитанием подруги, солидные дядьки в разноцветных пиджаках и перламутровых галстуках. По всей видимости, это были крупные бизнесмены.

— Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать!.. — продолжали скандировать дружным хором все — как левая, так и правая оппозиция.

Олю надо было спасать. А то так можно и задохнуться.

— А теперь — нальем и выпьем! — прервал гостей Саша. — По седьмой и до дна!

— Саш, я не могу больше, у меня губы болят, — пожаловалась Оля, поправляя сбившуюся фату.

— А мы притворяться будем, — заговорщицки прошептал он ей на ухо.

Сашина тетка Катя, видя, что Татьяна Николаевна все никак не может оторвать взгляд от сына с невесткой, бодро ткнула ее в бок. Она положила сестре крабового салатика и приобняла ее за плечи.