Глава 15

-Ты. — Антонио Бекер ткнул толстым пальцем в сторону Дуарте Рибейру. — Ты один. Остальные пусть ждут здесь.

Дуарте окинул взглядом десятки людей из своей группы, которые сопровождали его до границы, где он должен был встретиться с испанскими партизанами. Почти все они казались разочарованными. И все в упор смотрели на него, как будто усилием воли хотели заставить повлиять на испанца, чтобы тот изменил свое решение.

— У нас намечается боевая операция, — объяснил Дуарте, передернув плечами. — Мы готовы принять на себя все связанное с предстоящим риском. От вас нам требуется только разрешение укрыться на вашей территории примерно на пару недель.

— Ты. — Бекер повторил слово и сопровождающий его жест. — Ты один. И забудь глупую болтовню о том, что вы все сделаете без нашей помощи. Как вы проберетесь в Саламанку? А? И как найдете людей, которых ищете, когда окажетесь в городе? Как вы потом выберетесь оттуда? — Испанец сделал паузу, чтобы сплюнуть на пол. — Не хотите ли вы дать французским свиньям устроить оргию пыток? — Он с усмешкой взглянул на португальца. — Одиннадцать жертв? Не говоря уже о вашей сестре. Она для них будет особенно лакомым кусочком.

Дуарте облизнул пересохшие губы.

— Мы придумали опасный план, — сказал он. — Дерзкий — на грани безумия. Если уж и будут жертвы, то пусть они будут из числа наших людей. Я не хочу подвергать опасности ваших людей ради того, к чему они не имеют никакого отношения.

Испанский партизан снова усмехнулся.

— Ваш план имеет целью спасти одного из их пленных? — спросил Бекер. — А заодно и одурачить их? Значит, он является и нашим делом. И нашим удовольствием тоже. А опасность? — Он пожал плечами. — Что означает немножко опасности, если в результате можно получить большое удовлетворение?

— Вы считаете, что мы можем проникнуть в Саламанку? — спросил Дуарте.

Испанские партизаны, сопровождавшие Бекера к месту встречи, дружно расхохотались.

— Позвольте мне ответить так: в Саламанке у меня есть женщина. Ее голод требуется часто удовлетворять. Она остается верной мне и никогда не голодает. Я ответил на ваш вопрос? — спросил предводитель партизан.

Испанцы снова разразились хохотом.

— Значит, вы позволите идти мне туда одному? — спросил Дуарте.

— Только тебе, — ответил Бекер. — Я уверен, что вашу сестру будет нетрудно найти и узнать, но вам же будет удобнее, если вы опознаете ее сами, причем так, чтобы она увидела вас. Женщины иногда теряются, оказавшись среди бандитов в масках, вооруженных мушкетами и ножами.

— Жуана не такая, — сказал Дуарте. — Увидите сами: она крепкий орешек. Ну ладно. Когда выходим?

— Сегодня вечером. — Бекер снова усмехнулся. — При воспоминании о моей женщине я сам ощущаю голод.

— Значит, до вечера. — Дуарте почувствовал гулкие удары сердца в груди. В войне с французами он никогда еще не участвовал за пределами своей страны. И никогда не работал с испанскими партизанами. Опасности тоже казались ему весьма реальными. Он согласился выполнить просьбу Жуаны, но был не очень уверен в успехе операции.

Он надеялся лишь, что, если операция провалится, Жуана окажется в стороне. И что в случае провала операции он будет убит сразу же, а не взят в плен. При одной мысли о плене его бросало в холодный пот.

Он подумал о Карлоте и Мигеле, которых оставил в Мортагоа. Они по крайней мере находятся в безопасности. Когда французы вторгнутся в Португалию, что, несомненно, произойдет в течение последующих нескольких недель, они уйдут по дороге, ведущей в Коимбру. Мортагоа находится гораздо севернее, значит, вторжение французов ей не грозит. Хоть здесь у него есть какое-то утешение. Он старался не думать о Карлоте, которая рассталась с ним, не проронив ни слова, с каменным выражением лица. Она не пыталась остановить его и даже, что тем более удивительно, не умоляла взять с собой. Она просто крепко обняла его и, прижавшись к нему, закрыла глаза. А сонный, позевывающий Мигель, абсолютно равнодушный к тому, что его отец уходит и, возможно, никогда не вернется, посмотрел на него серьезными глазенками, когда он, окинув сына взглядом, нежно поцеловал его в губы.

Лучше уж о них не думать.

— До вечера, — повторил он, решительно поднимаясь. И жестом приказал своим людям разойтись.

Прошло еще несколько утомительных недель. Маршал Ней осадил Алмейду, и французские офицеры, которые все еще находились в Саламанке, хотя и старались вежливо относиться к своему пленнику, не могли отказать себе в удовольствии поиздеваться в его присутствии над английским главнокомандующим, который, судя по всему, даже не собирался прийти на помощь осажденной крепости.

— Похоже, — говорил однажды за ужином капитан Дюпюи, — что виконт Веллингтон пребывает в нерешительности и смятении.

— Да, — согласился Блейк. — Похоже, так оно и есть.

— С моей стороны, наверное, некорректно говорить так, — покаянным тоном сказал француз. — Извините меня. Вы уже приобщились к удовольствиям, которые могут предложить испанские женщины? Англичанин, да еще такой высокий и статный, вы, наверное, пользуетесь у них успехом? Боюсь, что нам, французам, приходится дорого платить за их благосклонность.

Капитан Блейк не воспользовался милостями испанок, хотя даже самому себе не смог бы объяснить причину. Женщина ему, несомненно, была очень нужна. Иначе он не был бы так одержим Жуаной, которую ненавидел и презирал.

Он хотел ее. Его желание было ясно как день. Он хотел ее с тех самых пор, как впервые увидел на балу в Лиссабоне. Он прекрасно осознавал, какие чувства овладели им тогда, свою неприязнь к ней еще до того, как он понял, что она и есть та самая Жанна Моризетта из его печальных юношеских воспоминаний. Он испытывал к ней неприязнь, потому что она была красива, богата, знатна, потому что была недосягаема для него… и потому что он ее хотел.

Хотя неприязнь к ней возросла в десятикратном размере, в той же мере возросло и его влечение к ней. Испытав всю силу ее чар, направленных прямо на него, прикоснувшись к ней, обменявшись несколькими непристойными поцелуями, он хотел ее с такой первобытной страстью, какую не могла бы вызвать в нем ни одна женщина.

Возможно, именно из-за нее он даже не пытался вкусить прелестей испанок из Саламанки. Иногда он невесело посмеивался над собой за странное влечение к вздорной женщине. А ведь таких, как она, следовало убивать.

Не хотел он ее убивать. Он просто ее хотел.

Кажется, последний поцелуй под прикрытием виноградных лоз на время угомонил ее. Или напугал. Хотя на самом деле он не верил, что ее можно напугать. Он начал понимать, что маркиза дас Минас не из таких, кого легко напугать. Или, возможно, ей стало противно. Хотя, вспоминая ее активное участие в их поцелуе и учащенное дыхание после него, он сильно сомневался, что она не хотела повторения. Если говорить о сексуальности, то в Жуане да Фонте не было ничего от скромной, сдержанной леди.

Но какой бы ни была причина, с тех пор Жуана перестала настойчиво преследовать его, хотя и вниманием не обходила. Увидев его, она улыбалась, приподнимала брови или просто едва заметно наклоняла голову. Время от времени она подходила к нему — всегда под руку с одним из французских офицеров — и обменивалась с ним несколькими фразами. Но никогда не пыталась оставаться наедине.

Конечно, он теперь видел ее гораздо реже, чем в первый месяц. Он стал отказываться от множества приглашений. Он никогда не любил больших сборищ, но поначалу чувствовал себя обязанным в любезности принимать приглашения. Теперь же он принимал приглашения только от тех, кто проявлял к нему особенно доброе отношение.

Время для него тянулось мучительно медленно.

От приглашения на ужин и прием у полковника Марселя Леру ему наверняка следует отказаться. Он терпеть его не мог. При любых обстоятельствах он проникся бы неприязнью к человеку, который его допрашивал и который заставил его раздеться донага, снимая один предмет одежды за другим, пока два его сержанта возмутительно медленно обыскивали Блейка. Трудно было сохранять достоинство, стоя в чем мать родила на виду у нескольких вражеских офицеров, одетых в военную форму.

Но дело было не только в его участии в допросе. В конце концов, полковник всего лишь делал свою работу. Причина была в том, что теперь всякий раз, когда он видел Жуану под руку с ним, с сияющей улыбкой на лице, заглядывающей ему в глаза, он чувствовал, что между ними был не просто флирт, а нечто более серьезное. Он не знал пока, что именно. Однако были основания предполагать, что она начинает любить этого человека.

Капитан Блейк был готов убить его, сам презирая себя за свое намерение, и ненавидел полковника за то, что тот у него на глазах демонстрирует свои чувства.

Однажды, когда он и полковник столкнулись лицом к лицу на каком-то приеме и, держа бокалы в руках, вежливо кивнули друг другу, полковник решил заговорить.

— Надеюсь, вам нравится в Саламанке, капитан? — спросил он.

— Благодарю, я чувствую себя вполне комфортно, — ответил Блейк.

Полковник холодно усмехнулся.

— Мы обращаемся с нашими пленными уважительно, как и вы с нашими. И ожидаем, что наши пленные будут с уважением относиться к нам и нашим дамам.

Блейк удивленно приподнял брови.

— Мне не хотелось бы, чтобы у вас были неприятности из-за несоблюдения данных правил, — сказал полковник Леру. — Надеюсь, вы меня поняли, капитан?

— Да, полковник. Я понял, что вы боитесь конкуренции. Успокойтесь и перестаньте бояться.

Леру кивнул и отошел от него.

Пустячок. Не заслуживающий внимания инцидент. Но предупреждение прозвучало. Не позволяя себе грубостей, они дали понять, что яростно ненавидят друг друга.

Так что, естественно, он решил отказаться от приглашения. Однако в тот самый день, когда доставили приглашение, он получил надушенное письмо, надписанное элегантным женским почерком. Письмо было от Жуаны. Она умоляла его прийти на прием.

«Мне необходимо поговорить с вами, — писала она, — а вы меня избегаете, негодник вы этакий. Мне даже кажется, что вы боитесь меня. Неужели правда, Роберт? Тем не менее мне нужно поговорить с вами. Дело очень срочное, и я знаю, что ваша галантность — да и любопытство тоже — заставит вас прийти. Значит, до завтрашнего вечера. Ведь вы придете? Не подведете меня? Не надо отвечать на мое письмо. Я уверена, что вы меня не подведете».

В течение нескольких минут он сидел, постукивая конвертом по ладони и пытаясь собраться с мыслями, что же он должен был сделать. Он понимал, что нельзя уподобляться мужчинам, которыми она помыкает, что не следует бросаться исполнять ее приказание, как только она поманит пальчиком.

Что за очень срочное дело? Ей захотелось еще поцелуев? Ей хочется еще раз убедиться, что он страстно желает ее?

Она пишет, что дело очень срочное. Возможно, что-нибудь более серьезное?

Он недолго боролся с собой. Зачем попусту тратить время? Как только он получил письмо, он больше не сомневался, что пойдет туда. Конечно, пойдет. Зачем притворяться перед самим собой, что он может устоять перед ее требованием?

Разумеется, он пойдет.

Ситуация действовала на нервы. Она ждала почти три недели. Чуть меньше, чем планировала. Прием у полковника Леру показался ей весьма удобным случаем. Но от Дуарте не было никаких известий. Правда, она их и ждать не могла. Она не знала даже, здесь ли он или еще в дороге. Удастся ли ему проникнуть в Саламанку, не говоря уже обо всем остальном?

План, казавшийся ей таким логичным, когда она его обдумывала в Португалии, теперь представлялся опасным и крайне рискованным. Беда в том, что если что-нибудь не сработает, если Дуарте не придет, то пострадает Роберт. А если Дуарте придет и его поймают… Она не позволяла себе даже думать об этом.

Война — опасное занятие, напомнила она себе, тем более что сейчас она является активным ее участником. Ей оставалось лишь надеяться, что все пройдет так, как она запланировала.

Написав письмо Роберту, она догадывалась, что полковник направил и ему приглашение. В Саламанке ощущался явный дефицит английских пленных, поэтому все, как бы соревнуясь друг с другом, старались быть с ним как можно любезнее. Роберта приглашали повсюду, хотя она успела заметить, что за последние несколько недель он отказывался от доброй половины приглашений. С тех самых пор как она спровоцировала тот неприличный инцидент с поцелуями…

Он мог отказаться прийти. А она не могла рисковать, поэтому и написала письмо. Она терзалась сомнениями и пребывала в тревожном ожидании весь день перед приемом, хотя в глубине души была уверена, что он придет. Она хорошо знала его. Ей даже казалось, что она знает его мысли.

Она знала, что он придет. Тем не менее червячок сомнения продолжал точить ее. А если не придет? Тогда, подумала она, нужно будет организовывать что-то на следующий день. Она сказала Дуарте: три недели, а три недели еще не совсем истекли. Она была не из тех, кто заранее мучится всякими страхами. Она не позволит им одолеть себя и сейчас.

Поэтому улыбающаяся и оживленная маркиза — на сей раз в ярко-розовом наряде — прибыла в дом, где проживал полковник, и, протянув ему обе руки, позволила поднести их одну за другой к губам. Такое вполне можно было вынести, подумала она, если вообразить, что скоро она с ним разделается.

— Жанна, — прошептал он, — ты стала еще красивее. Разве я не говорю это всякий раз, когда вижу тебя?

— Да, — улыбаясь, сказала она, — но всегда ли вы говорите правду, Марсель? Я думаю, вы мне просто льстите.

— Как вы можете такое говорить? — воскликнул он, и в глазах его появился тот самый огонек, который еще несколько недель назад предупредил ее, что надвигается кризис и что скоро ей станет трудно держать его на расстоянии. Возможно, именно поэтому она сократила срок ожидания Дуарте. — Если бы вы позволили, Жанна, я доказал бы, что в моих словах нет ни капельки лести. — Он пожал ее руки.

Она рассмеялась и отобрала у него руки.

— Марсель, — игриво сказала она, — у вас есть и другие гости. — Она небрежно окинула взглядом зал, улыбаясь знакомым мужчинам и отыскивая капитана Блейка, которого, как и ожидала, обнаружила стоящим в самом дальнем углу комнаты. Она не подала виду, что заметила его, и отвела от него взгляд.

За ужином она сидела за столом между полковником и генералом Форже, ела, хотя все блюда казались ей безвкусными, и весело болтала со своими соседями, а также с джентльменами и одной дамой, сидевшими напротив.

После ужина она позволила сопроводить себя в гостиную и провела там целый час сначала с полковником, потом без него, расхаживая среди гостей, подавляющее большинство которых составляли офицеры французской армии. Она болтала, смеялась, флиртовала, стараясь держаться подальше от капитана Блейка, который тоже не делал попыток подойти к ней.

Наконец, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться и убедиться, что дежурная улыбка сияет на губах, она пересекла комнату и положила руку на рукав полковника Леру.

— Жанна, — оглянувшись, воскликнул он, — а я уж подумал, что вы предпочли мне общество моих многочисленных соперников.

— Марсель, — сказала она, взглянув на его собеседников, — можно попросить вас на пару слов?

Извинившись, он шагнул к ней.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, — дрожащим голосом ответила она. — Не думаю. Какая-то глупость. Не могу найти свое кольцо. Оно очень ценное — подарок моего покойного мужа по случаю помолвки.

Он встревоженно взглянул на нее.

— Оно было на мне, когда я вышла из дома тетушки. Я даже помню, как вертела его на пальце — есть у меня такая привычка. Чтобы не делать этого, я засунула руки в карманы накидки. Возможно, кольцо осталось в кармане.

— Я немедленно пошлю наверх слугу, чтобы проверить, — сказал он.

— Я буду чувствовать себя глупой, если кто-нибудь узнает, что я так неосторожна, — сказала она. — Кольцу цены нет, Марсель. А что, если вы…

— Поищу его сам? — спросил он. — Ну конечно, Жанна. Ради вашего спокойствия я сделаю все, что угодно. Накидка у вас розовая, в тон вашему платью? Почему бы вам не пойти вместе со мной?

— Если мы исчезнем вместе и нас не будет какое-то время, все обратят внимание на наше отсутствие. К тому же я, возможно, обронила кольцо в карете.

— Там я тоже поищу, — пообещал он, пожимая ей руку. — Оставайтесь здесь, Жанна, и развлекайтесь. Я найду кольцо, не бойтесь.

Найти-то найдет, подумала она, но не скоро. Кольцо она сама спрятала между спинкой и сиденьем в своем экипаже. Но дверца экипажа заперта. Ему придется разыскивать ее кучера.

Как только полковник скрылся из вида, она направилась к входной двери, по обе стороны которой стояли на посту сержанты. Она обратилась к тому, что был покрупнее:

— Когда вернется полковник Леру, скажите ему, пожалуйста, чтобы он немедленно нашел меня. Это очень важно.

— Будет сделано, мэм, — вытянув руки по швам, произнес сержант.

— Вы тоже приходите с ним, — сказала она. — Вместе со своим товарищем. Оба. Вы понимаете?

— Так точно, мэм, — хором ответили сержанты.

— Захватите с собой и того, который стоит на часах у главного входа. Вы потребуетесь мне все втроем.

Не дожидаясь ответа, она снова проскользнула в гостиную и огляделась вокруг. Сердце у нее колотилось с удвоенной частотой где-то в горле. Рассеянно улыбнувшись направляющемуся к ней майору с большими усами, она торопливо пересекла зал по направлению к углу, где Роберт разговаривал с одним из капитанов.

— Роберт, — сказала она, коснувшись его веером. — Мне нужно поговорить с вами. Вы извините, капитан?

Он без возражений пошел следом за ней. Она пересекла холл, направилась к кабинету. Взяв по пути со стола зажженную свечу, она вошла внутрь комнаты.

— Закройте дверь, — сказала она, и он беспрекословно подчинился.

Она окинула взглядом комнату и поставила свечу на каминную полку. Большой стол, заваленный бумагами. Рядом — дубовый письменный стол. Оба с острыми углами. Большое свободное пространство в центре комнаты.

Она взглянула на Роберта, стоявшего возле двери, немного расставив ноги, и заложив за спину руки. Он был в поношенном зеленом мундире, со сверкающей саблей в ножнах на боку. Только сапоги на нем были новые и блестели, начищенные так же тщательно, как и его оружие. Лицо было суровое, неулыбающееся. За время плена его волосы успели отрасти и чуть курчавились возле воротника.

У нее екнуло сердце, и она поняла правду, которую не решалась пока выразить словами. Она не могла позволить себе сделать свою работу, но ей надо было ее сделать. И теперь предстояла самая трудная, самая мучительная ее часть. Она не сможет, вдруг подумалось ей. И сразу же пришла другая мысль: но он здесь несчастен, ему так хочется быть снова вместе со своими товарищами. И Артур просил ее, если представится возможность, попытаться освободить его.

О да, возможность у нее есть.

Она улыбнулась ему.

— Роберт, — тихо сказала она, — ты меня избегаешь.

— Ты хотела сказать мне что-то очень важное, — напомнил он, не двинувшись с места. — О чем? Могу ли я чем-нибудь помочь тебе, Жуана? Или ты все еще не оставила мысли заставить меня влюбиться в тебя? В конце концов, твои уловки становятся утомительными. Если дело только в этом, то нам не о чем говорить. Извини, я должен идти.

Нет, так ничего не выйдет. Или выйдет? В силе своих чар она была уверена. Они не могут не подействовать даже на Роберта Блейка. Но тогда понадобится слишком много времени. Он явно ожесточился по отношению к ней. Она сразу же изменила тактику в соответствии со вторым, запасным вариантом плана.

Улыбка исчезла с ее лица, она взглянула на него в отчаянии и произнесла дрожащими губами:

— Роберт, ты должен помочь мне. Я знаю, что ты меня ненавидишь, и понимаю, что заслуживаю такого отношения, но мне не к кому больше обратиться за помощью.

Взгляд его стал еще более враждебным, и она даже испугалась. Испугалась, что ей не хватит времени.

— Я не шпионка, — продолжала она. — И я не имела намерения нарушать твои планы, Роберт, и предавать твою страну. Я просто правдиво ответила на вопросы генерала Валери, не понимая, что попала в ловушку. Я поняла свое положение только тогда, когда тебя привели в комнату. И я отреагировала так, как реагирую всегда, когда нахожусь в смятении: я сделала вид, что нахожу все произошедшее забавным. Но мне было совсем не забавно, Роберт. Я наполовину англичанка, а муж мой был португальцем. — У нее дрогнул голос. — А ты англичанин.

Она увидела, как напряглось от гнева его лицо. Но он сделал несколько шагов в ее сторону. Уже кое-что!