Марлоу и Кендрик (№1) - Бессердечный

– Ваш завтрак остынет, – напомнил ей Люк, указывая на тарелку.

Анна принялась за еду, а он в это время забавлял ее рассказом об одной неудачливой служанке, которой случилось этим утром выгуливать на поводках сразу пятерых псов в Гайд Парке. Все было чинно и спокойно, пока мимо них не проскакал Люк. Анна весело смеялась, слушая, как он описывает реакцию каждого пса и самой служанки. Ему даже пришлось вернуться, чтобы навести мир и порядок между взбесившимися псами и освободить служанку от запутавшихся поводков.

Так шутливо он развлекал ее, пока Анна не закончила свой завтрак. Затем он встал и подал ей руку.

– Разрешите проводить вас в библиотеку, моя дорогая, – сказал он.

Он хотел провести этот день вместе с ней! Конечно, так будет не всегда. И было бы нехорошо постоянно проводить время вместе, но сегодня особый день. День после брачной ночи. Она взяла его под руку, вместо того чтобы церемонно положить руку сверху, и улыбнулась.

– Это ваше личное убежище? – шутливо спросила она. Люк покачал головой.

– Это кабинет, где я занимаюсь делами, – серьезно ответил он.

Дела. Надо было написать письма и обсудить хозяйственные и финансовые проблемы. Это объединит их еще сильнее. Они проведут этот день, как настоящие муж и жена, обсуждая их общие заботы.

Люк усадил ее в кожаное кресло с одной стороны большого дубового стола, а сам расположился с другой. Он взглянул на нее, и Анна вдруг поняла, что ошиблась. Ошибалась во всем.

– Мне кажется, что вам надо объясниться, мадам. – Его голос был угрожающе спокоен.

Анна почувствовала, как при этих словах с ее лица сходит улыбка. Все было напрасно. Ей не удалось перехитрить его. Он понял, как понял бы любой другой мужчина, – сэр Ловэтт Блэйдон предупреждал ее об этом.

– Кажется, всем известно, что мужчина имеет право требовать от своей невесты девственности. Может, это стало несколько несправедливым с тех пор, как невеста не может требовать того же от своего жениха. Но таковы законы нашего общества. Мадам, вы не были девственницей в нашу брачную ночь.

О, но она была. Была.

– Может быть, вы потрудитесь объясниться, – повторил Люк. Его мягкий голос звучал страшнее, чем неприкрытая злость.

Объясниться? Но как это сделать? Это невозможно объяснить, не рассказав обо всем остальном. Можно сказать, что ее изнасиловали. Но это не было изнасилованием. Это было еще хуже, потому что делалось хладнокровно. Анна никогда не могла понять, почему он просто не изнасиловал ее. Нет, она не могла объяснить этого. Это невозможно.

– Позвольте, я помогу вам, – сказал герцог. – Это случилось только однажды или несколько раз?

Анна изумленно смотрела на него. Однажды? Нет, ни разу.

– С одним мужчиной или несколькими поклонниками? – Его голос стал еще спокойнее.

Ох, лучше бы он орал. Ей вдруг захотелось закричать, чтобы он тоже повысил голос. Снова повисло тяжелое молчание, и Анне захотелось вскочить и выбежать прочь из комнаты и вообще из этого дома. Ей не хватало воздуха, она задыхалась. Но Анна продолжала, не отрываясь, смотреть ему в глаза.

– Вы его любили? – Голос Люка упал до шепота. Анна снова ничего не ответила. – Ты любишь его?

Она видела перед собой сэра Ловэтта Блэйдона, стоявшего рядом с кроватью и говорившего ей что-то утешительное, пока те, другие, – мужчина и женщина – привязывали ее руки к столбикам в изголовье кровати, а потом щиколотки. Он продолжал говорить, и когда женщина аккуратно разглаживала ее нижнюю юбку, задранную до талии, как будто было важно, чтобы она не помялась. Любовь? Была ли она столь далека от любви, как в тот момент?

Лицо ее мужа вдруг расплылось и затуманилось, и она со стыдом почувствовала, что ее глаза наполнились слезами.

Прошло несколько минут, прежде чем он поднялся и отошел в другой конец комнаты, встав у окна и повернувшись к ней спиной. Анна прикусила нижнюю губу, стараясь сдержать слезы. Он развернулся и подошел к ней через две минуты, которые показались ей часами. Он не сел за стол, а стал перед ее креслом.

– Я не осуждаю вас, – начал Люк. – Я считаю, что женщина имеет такое же право на удовольствие, как и мужчина. Когда женщине за двадцать и семейные обстоятельства не позволяют ей выйти замуж, она вправе обрести его другим способом. Особенно если тут замешаны чувства. Я не буду настаивать на том, чтобы вы ответили на мои вопросы. Можете хранить свою тайну. Но вот что я скажу.. Посмотрите мне в глаза, мадам.

Все это время ее глаза были крепко зажмурены. Теперь она открыла их и взглянула на своего мужа. Лучше бы он отошел на несколько шагов. Лучше бы он не стоял прямо перед ней.

– Вы моя жена, – заговорил он. – Вы принадлежите мне. Я не могу завладеть вашими чувствами, но настаиваю на том, чтобы вашим телом владел только я. Пока мы оба живы, только я буду вашим любовником и отцом наших детей. Не забывайте об этом, мадам. Не вынуждайте меня нарушить мое решение не наказывать вас за слабость, предшествовавшую нашему браку. Не подвергайте себя опасности. Если вы не послушаетесь меня, вы будете наказаны, а ваш любовник умрет. Любой, кто знает меня, подтвердит, что я не даю пустых обещаний.

Только сейчас Анна заметила ледяную холодность его глаз. Она глядела на него напряженно и со страхом. Но где-то в глубине ее росло чувство протеста. Они все одинаковые, горько подумала она. Все мужчины одинаковые. Власть и их желание владеть и распоряжаться значили для них все. Она думала, что он другой. Как это наивно с ее стороны! Он такой же, как сэр Ловэтт Блэйдон. Но все же что-то в ней противилось такому сравнению. Это не правда. Это не может быть правдой.

Неужели на всем свете не найдется ни одного мужчины, у которого есть сердце? У Анны не было ответа на этот вопрос. О, у нее было больше прав злиться, нежели у герцога Гарндонского.

– Вы уже молчали довольно, мадам, – сказал он. – Теперь я хочу услышать ваш ответ.

– Вчера. – Ее голос прозвучал неожиданно громко. Анна сглотнула. – Вчера перед нашими семьями я клялась вам и Богу. Я не даю клятв, которые не могу сдержать.

– Хорошо, – произнес он после недолгого молчания. – Больше не будем касаться этого вопроса. Мы продолжим нашу семейную жизнь.

Анна снова крепко зажмурилась.

– Спасибо, ваша светлость, – прошептала она.

Она не знала, был ли спасен ее брак или разбито ее сердце. Это покажет время. В конце концов, он не выгнал ее. Не опозорил публично на следующий день после свадьбы. Анна не знала, плакать ей или радоваться. Она увидела холод в его глазах и услышала металл в его голосе. Она была напугана мужчиной, которого всего несколько дней назад считала неспособным на запугивание и угрозы.

Может, он и не любил ее прошлой ночью, думала Анна после всего, что произошло. Может быть, обнаружив правду, он просто взял ее, как взял бы проститутку. Эта мысль ранила ее в самое сердце.

Но все же: «Мы продолжим нашу семейную жизнь». Это были его слова.

Люк не мог смириться с тем, что любовь Анны к мужчине, который лишил ее девственности, причиняет ему боль. Ему было больно? Нет, этого не могло быть. За эти десять лет он стал неуязвим для боли.

Он отошел от Анны и встал у окна, когда увидел ее глаза. полные затаенной муки и нахлынувших слез.

Она любила того человека кто бы он ни был, черт побери его душу. Ее лицо и эти слезы сказали об этом красноречивее, чем слова.

Задета только его гордость, уверял себя Люк. Только гордость, но не сердце. У него нет сердца. Черт побери, любая из его француженок и из всех бесчисленных женщин, которые когда-либо были его любовницами, тотчас бы вышла за него, стоило ему только поманить пальцем. Но он выбрал эту сияющую счастьем женщину, казавшуюся непорочной. И был обманут. Не только тело, но и ее душа были отданы кому-то другому. Своим поведением она только подтвердила это – она отказалась отвечать на его вопросы.

«Меня не волнует, кому принадлежит ее сердце, – твердил он себе, стоя у окна, спиной к Анне. – Но, клянусь Богом, больше ни один мужчина не притронется к ее телу. Или это будет последнее, что он сделает в этой жизни».

И он повернулся, чтобы сказать ей об этом. И кое-что понял, когда посмотрел ей в глаза, приказывая подчиниться ему. Он понял, что улыбки, блеск и весь этот флирт были только маской. Маской, которую она носила всю неделю их знакомства.

Но может, это было и не так. Может, он выдумал это только что сам. Люк не знал, почему он так надеется на то, что ошибся.

Он отошел от нее и снова сел на свое место. Он чувствовал необходимость в том, чтобы хоть что-то отделяло их. Широкий стол в его библиотеке как нельзя лучше подходил для того, чтобы подчеркнуть расстояние между хозяином и слугой.

Но Анна не была его служанкой. Она была его женой.

– Анна, – сказал он.

Она смотрела ему в глаза. На ее бледном лице не осталось и намека на прежнюю улыбчивость.

– Анна, нам надо поговорить. У вас есть другие секреты, кроме тех, о которых вы только что отказались говорить. Я не настаиваю, чтобы вы раскрыли мне свои тайны. Но нельзя начинать совместную жизнь с непонимания и иллюзии. Расскажите, почему ВЫ вышли за меня замуж, а я скажу, почему женился на вас. Всю правду, даже если она причинит боль. Скажите мне.

Люк думал, что она снова будет хранить молчание. Он ждал. Он не выйдет отсюда, пока не услышит от нее того, что должен услышать. Если они не объяснятся сейчас, то дальше их дороги будут идти параллельно и они никогда уже не смогут наладить отношения.

Но Анна заговорила почти без промедления.

– Мне двадцать пять лет, – начала она. – С тех пор, как умерла моя мать, – и даже до этого – я была хозяйкой в доме, где родилась. Но теперь все изменилось. Мой брат стал совершеннолетним и собирается жениться. Теперь он там хозяин. Я предпочла выйти замуж, чем быть незамужней сестрицей в его доме. У меня появилась возможность выйти за вас, ваша светлость, человека богатого и знатного.

«Но вы постарались ради этого, не так ли?» – чуть не спросил ее Люк. Неужели все ее улыбки и очаровательное кокетство были только средством заманить его в сети? Хотя какое это теперь имеет значение?

– И это все? – спросил он. Анна колебалась.

– Мои сестры, – сказала она наконец. – Я говорила вам об этом еще до свадьбы. Но я не сказала: моя младшая сестра... Она... Брат очень любит ее, но он не знает, как с ней обращаться. И его невеста против того, чтобы Эмили жила с ними в одном доме.

– А что такое с Эмили? – спросил Люк.

– Она глухонемая. С ней трудно общаться. И она... не такая, как другие девочки ее возраста.

– И это была одна из причин, по которой вы вышли за меня? Чтобы дать сестре новый дом, да?

– Да, – ответила Анна.

«Интересно, – думал Люк, – что еще она скрыла от меня. Я полагал, что могу доверять ей. Любовник, которого она любила, но не могла выйти за него замуж – возможно, он был уже женат. Глухонемая сестра. Какие еще тайны мне предстоит узнать?»

Он ждал, что она продолжит, раздумывая, сможет ли когда-нибудь доверять ей.

– Я не был дома и не видел свою семью десять лет, – сказал он, когда понял, что ничего больше от нее не услышит. – И не собирался возвращаться даже после того, как два года назад унаследовал титул, перешедший ко мне от покойного брата. Но, как оказалось, никто не может пренебрегать своими обязанностями. У меня есть обязательства по отношению к каждому члену моей семьи. И на мне поместье. Похоже, что рано или поздно мне придется поехать туда. Когда становишься герцогом и получаешь в наследство все заботы, с этим связанные, приходится отказываться от собственных желаний и предпочтений. Даже в личной жизни. Мне нужна была жена.

Люк хотел быть откровенным, но не жестоким. Когда Анна подняла на него глаза, он понял, что значат для нее его слова. Но они были сказаны и были правдой. Если даже на какую-то минуту ему показалось, что он влюблен в нее, то это чувство исчезло без следа.

– Моя невеста по положению должна была быть не ниже дочери графа, – продолжал он. – Я уже говорил вам, что состояние не играет для меня никакой роли. Я богат. Дядя рекомендовал вас как подходящую партию, и я не видел причин искать еще кого-либо.

Ее глаза были опущены.

– Плохо, когда братья наследуют друг другу. Я понял, что родить сыновей – это мой долг перед семьей. Для этого мне нужна женщина. Жена. Если вы способны рожать детей, я бы хотел, чтобы вы мне родили хотя бы двух сыновей. Я буду рад и дочери, но мне нужны сыновья. Разумеется, вы будете иметь возможность отдохнуть между родами и полностью восстановить свое здоровье.

– Да. – Анна все так же смотрела вниз. – Да, ваша светлость.

Люк встал, подошел к ней и протянул руку. Он чувствовал облегчение, как будто камень свалился у него с плеч. Они открыто поговорили друг с другом и могли теперь наладить нормальные деловые отношения. Теперь ему казалось неважным, что он так легко поддался ее очарованию и надеялся, что между ними может быть что-то большее, чем просто брак по расчету, забыв урок, который жизнь преподнесла ему десять лет назад. Все это были фантазии. А перед ним предстала реальность. Но она была не так ужасна, как ему показалось вначале. Анна могла любить другого, но она будет верна ему и будет исполнять свои обязанности герцогини. И исполнять хорошо, если верить рассказам ее брата.

– Анна, – сказал Люк, когда она поднялась, – я знаю, это был не лучший час в вашей жизни. – Он взял ее руки в свои. – Но нам необходимо было поговорить друг с другом, узнать друг друга чуть лучше. Ведь наша женитьба была несколько поспешной, не так ли? Если мы всегда будем честны и откровенны друг с другом, я убежден, что мы поладим. Это даже хорошо, что между нами нет глубоких чувств. Они приносят только боль, я понял это много лет назад.

Понимание сверкнуло в ее глазах. Да, она тоже знала это, несомненно. Иначе, почему она сейчас не замужем за тем, кого любит и кому была любовницей?

– Я всегда считал, что главным жизненным принципом должно быть наслаждение, – снова заговорил Люк. – Мы оба получили удовольствие этой ночью, хотя и были чужими друг другу. Я наслаждался вашим телом и достаточно опытен, чтобы понять, что вы тоже были удовлетворены. Итак, мы будем следовать нашему долгу днем и удовольствию – ночью. Я научу вас, как доставить мне чувственное наслаждение, а вы научите меня.

– Да, ваша светлость, – ответила Анна.

– И я увижу вас снова счастливой и улыбающейся, – сказал Люк, сжав ее руки чуть сильнее. – Ведь улыбки не были только маской, Анна? Мне нравится ваша улыбка, и я увижу ее снова.

– Да, – сказала она. Люк поднял брови. – Да, но не сейчас. Сейчас я хочу побыть одна, с вашего позволения.

Он поцеловал ей руку, глядя прямо в ее большие зеленые глаза, в которых не было ни тени улыбки. Затем он распахнул перед ней двери и тихо закрыл их, когда она вышла.

«Жалеет лниона, что променяла любовь – пусть несчастливую – на богатство и положение в обществе?» – думал Люк. Что ж, если и жалеет, то это ее дело. Возможно, она еще не выучила жизненный урок, но она его выучит. Он предоставит ей и ее сестрам дом. Он уже дал ей титул и состояние, а главное – статус замужней женщины, в котором она так нуждалась. И он подарит ей удовольствие. Такое удовольствие, ради которого она забудет свою глупую любовь, делающую ее глаза печальными.

Он наполнит ее ночи наслаждением, и свои собственные тоже.

Несмотря на открытие, которое он сделал этой ночью, и ее отказ быть с ним полностью откровенной, Люк не жалел, что женился на ней. Он даже был рад, что ему сразу удалось обнаружить – и в браке он останется одиноким. Ему не следует надеяться на любовь и на доверительность в их отношениях. Он узнал это быстрее, чем почувствовал себя преданным.

Сейчас он отправится в Уайт-клуб и примет все поздравления, которые наверняка посыплются на него. Ему нужно отвлечься от грустных мыслей, которые не выходили у него из головы, несмотря на откровенный разговор с женой.

Когда Анна торопливо поднималась по лестнице в свою комнату, ее остановил дворецкий с письмом в руке. Письмо было передано с указанием доставить ей в собственные руки, – сказал он, протягивая Анне конверт.

Она взяла письмо и поднялась с ним наверх, в свою комнату. Дурное предчувствие заставило ее руки дрожать, разворачивая конверт.

«Непослушная Анна, – писал он. – Мне жаль, но боюсь – сегодня утром тебе придется пережить суровые побои. Твой герцог имеет славу гордого и жестокого человека. Я позволил вашей свадьбе состояться – ты была чудо как хороша в белом с золотым – и не собираюсь пока вмешиваться. Но помни, я дал тебя герцогу Гарндонскому взаймы, не более. Будет большой ошибкой, если ты позволишь себе привязаться к нему. Я приеду и заберу тебя домой, когда придет время. Там ты будешь счастлива до конца своих дней, обещаю это. Вечно твой Блэйдон».

Анна медленно сложила письмо и долго сидела, держа письмо на коленях уставившись на него отсутствующим взглядом.

– Когда же это прекратится, – прошептала она наконец. Ну когда же это прекратится?

Глава 10

Генриетта снова писала ему. Она хотела соорудить в саду фонтан. Джордж перед самой смертью одобрил ее решение, но не успел привести в исполнение. Мистер Колби не позволял ей ничего делать без разрешения хозяина – Люка. Управляющий ведет себя слишком заносчиво, жаловалась она. Он забывает, что она все еще герцогиня Гарндонская.

Но к тому моменту, когда у Люка уже сложилось впечатление, что годы превратили Генриетту в раздражительную, заносчивую женщину, тон послания вдруг изменился.

«Возвращайся, Люк, – писала она. – На самом деле мне нет никакого дела ни до Колби, ни до фонтана, ни до перестройки дома. Это только предлог, чтобы вернуть тебя домой. Но ты не поддаешься на эти уловки, поэтому мне остается только быть с тобой предельно откровенной. Вернись домой. Мы не виделись уже целую жизнь. Не наказывай меня больше за одно неверное решение, принятое много лет назад. Я уже достаточно наказана, Люк».

«Генриетта, наверное, еще не слышала о том, что я женился», – думал Люк, положив письмо на стол и откинувшись на спинку кресла. Вилл уехал до того, как он сделал Анне предложение, и, значит, не мог ничего рассказать Генриетте. Конечно, его свадьба не означала ничего более того, что Генриетта лишится всякой власти. Люк не знал, какое впечатление это произведет на нее.

Ее чувства к нему не умерли за эти годы. Возможно, она даже не пыталась убить их, как сделал это он. Бедная Генриетта – потерять ребенка было для нее жестоким ударом. И теперь она просила его вернуться, хотя знала наверняка, что они не смогут пожениться. Закон запрещал браки между родственниками.

Да, он убил свою любовь к ней. Прошлое ушло. Но почему он так боится возвращения в Баден? Почему его пугает встреча с ней?

«И все же я собираюсь вернуться туда, – угрюмо думал Люк, барабаня пальцами по столу. – Когда-нибудь. И даже скоро».

Женившись, он сделал возвращение неизбежным. Теперь он не мог уехать в Париж. И не мог бесконечно жить в Лондоне. Он снял этот особняк только на три месяца. Когда Анна забеременеет, он должен будет отвезти ее в деревню.

Да, это придется сделать, рано или поздно.

Но не сейчас. Он хотел насладиться жизнью в Лондоне. Так и будет. Вчера, после их разговора в библиотеке, он думал, что она проведет остаток дня у себя и им придется отменить визит на светский раут к миссис Бернсайдс. Он думал, что еще долгое время не увидит ее улыбки.

Однако Анна вышла к обеду. Она была модно одета в темно-розовое атласное платье, которое он еще не видел на ней. Волосы у нее были туго завиты и напудрены. Люку нравилось, что Анна не пользовалась косметикой. Она улыбалась обманчиво беспечно, и глаза ее сияли тем светом, который он раньше принимал за свет счастья.

Может, это и было счастье, подумал он, слушая ее остроумную легкомысленную болтовню. Может, она обдумала их разговор и тоже пришла к выводу, что все не так уж плохо.

Анна блистала на приеме у Бернсайдсов и, казалось, наслаждалась сознанием того, что она в центре внимания – она впервые появилась в свете в качестве герцогини. Его мать представляла ее людям, которые были незнакомы даже ему. Люк заметил, что наблюдает за своей женой с тем же восхищенным интересом, что и до свадьбы.

Долг днем и удовольствие ночью, сказал он ей тогда. Люк рассеянно положил письмо Генриетты в пачку, где лежали другие письма и визитки с приглашениями, и снова откинулся в кресле, положив руки на подлокотники и переплетя пальцы.

Она ждала его в постели, обнаженная. И подарила ему ночь пламенного удовольствия. Они почти не спали. Дождливое утро началось поздно, непривычно поздно, когда он поднялся для своей прогулки верхом.

Она была совсем неопытна в любви – по крайней мере, в начале ночи. Люк на какое-то мгновение подумал о ее любовнике, но заставил себя подавить эту мысль. Он должен забыть о нем. Но, если ей недоставало умения, это с лихвой окупалось ее желанием доставить ему и себе удовольствие, позволяя любые вольности. Тем не менее Люк решил быть терпеливым и приберечь для следующих ночей те удовольствия, которые пока что могли шокировать ее.

И он ждал их. Ждал сегодняшней ночи с нетерпением. Хотя кто мешает ему насладиться своей женой днем? Люк рассмеялся. Да, этим утром он определенно был доволен своим браком.

Но другим членам его семьи тоже требовалось внимание – ведь ради этого он и приехал в Лондон. Дворецкий объявил о прибытии лорда Эшли Кендрика. Эшли вошел в кабинет с забавным выражением решимости на лице, но в то же время и настороженный. Люк угрюмо вспомнил о таких беседах с отцом. Тот всегда сидел за большим темным столом. Люк до сих пор не мог привыкнуть к мысли, что теперь он глава семьи. Он встал, обошел вокруг стола и протянул брату руку.

– Мы всегда помним Англию как страну зеленых лугов и цветущих садов, но забываем о дождях, которые дают им жизнь, – сказал он, пожав Эшли руку и указывая ему на кресло.

– Старая добрая Англия, – ответил Эшли, садясь и улыбаясь своей мальчишеской улыбкой.

«Он нервничает», – подумал Люк, возвращаясь к столу. Он вытащил из пачки бумаг документ, лежавший под письмом Генриетты. Они могли обойтись и без вступления, и оба знали это. Если мужчина приходит днем, это означает, что его пригласили. Но на утренние визиты вызывают. Сейчас было утро, и он сам вызвал Эшли.

– У тебя, несомненно, есть объяснение этому, – сказал Люк, протягивая Эшлн счет. – Он пришел вчера, когда все другие уже были оплачены. Может быть, почта опаздывает? Как ты можешь видеть, это счет на кругленькую сумму за... ах да, за изумрудный браслет! Наверное, подарок для нашей матери? – Он сел, закинув ногу на ногу.

– Для нашей матери, клянусь жизнью! – рассмеялся Эшли. – Хорошая шутка, Люк! Нет, это для одной леди, которой нравятся игрушки. Для леди, которой я люблю дарить игрушки.

– Леди? – Люк поднял брови. – Той самой, для которой ты снял дом и нанял слуг? Той, которую ты одеваешь в лучшие шелка?

– Она стоит того, Люк, – ответил ему брат. – Говорят, что у тебя были лучшие женщины Парижа. И ты женился на одной из самых хорошеньких женщин Лондона. Видишь, я всего лишь поддерживаю традицию! К тому же у меня еще никогда не было такой женщины.

– Должен добавить, что она и стоит недешево, мой дорогой.

– Проклятие! Ты такой же, как папа и Джордж! Мне двадцать два. Неужели я должен жить, как монах? И не зови ты меня «мой дорогой»! Это звучит, как будто ты готов...

– Полагаю, в Лондоне – как и в Париже – есть роскошные публичные дома, – сказал Люк, вежливо подождав, чтобы Эшли мог закончить свою фразу, если пожелает. – Там любой мужчина может найти удовлетворение со здоровой и искусной женщиной. И ей не придет в голову требовать шелков и драгоценностей даже у самых наивных.

– Черт побери! Но я не хочу проститутку, Люк. Я хочу любовницу. Госпожу. Я брат и наследник герцога Гарндонского, в конце концов. Я ведь должен поддерживать твою репутацию!

– Ах, дорогой мой, ты еще так молод, – ответил Люк. – О, извини. Я забыл, что нахожусь в Англии, где мужчины живут под страхом показаться изящным на словах или на деле. Ты не должен поддерживать ничью репутацию. Каждый живет сам по себе. Особенно если свободен от каких-либо обязательств. Ты скучаешь? Есть ли у тебя еще какие-нибудь планы в жизни, кроме как поддерживать мою репутацию? Между прочим, ты ошибаешься. Я никогда не содержал любовницу и почти не прикасаюсь к спиртному с тех пор, как мне исполнился двадцать один год.

– Да, тебе и не нужно было содержать любовниц, – горько сказал Эшли. – Все говорят, что жены самых знатных людей сами прыгают в твою постель, стоит тебе только мигнуть. Говорят, маркиза де Этьен приехала в Лондон, чтобы...

– Осторожнее, – спокойно сказал Люк. – Когда дама вращается в высших кругах общества, она вольна ехать куда ей вздумается. Так что насчет твоих планов?

– Только не армия, – твердо сказал Эшли. – Это была папина идея. Джорджу – титул, тебе – сан священника, а мне – армия. Я не трус, Люк, но не желаю быть пушечным мясом для министров, которым взбредет в голову повоевать. И не церковь. Мама с Джорджем прочили меня туда, когда ты не оправдал их надежды. Я хожу в церковь и подаю милостыню, и, насколько я помню, я ничего не украл и никого не убил. Но я не хочу быть священником, даже имея перспективу стать епископом. Не пытайся навязывать мне это, Люк.

– Ты энергичный человек, Эшли. Ты не выносишь ограничений и требуешь независимости. Но понравится ли тебе всю жизнь приходить с протянутой рукой ко мне или к управляющему!

– Нет, клянусь жизнью, – сказал, вставая, Эшлн. – В конце концов, все пытались говорить мне высокие и мудрые слова о моей жизни. Но ты хуже всех. Ты сидишь здесь развалясь, буравишь меня ледяными глазами и называешь «мой дорогой», будто я женщина. Иногда мне кажется, что ты, Люк, десять лет назад убил моего брата и занял его место. Иногда ты даже не похож на него. Мой брат, Люк, был сердечным и великодушным человеком.

– Можешь оставить счет на столе, – сказал Люк, тоже вставая. – Я оплачу его. Но будь осторожен, Эшли. Это последний счет такого рода, который я оплачиваю. Если для того, чтобы удовлетворить твой любовный голод, тебе надо обеспечивать дорогую любовницу, делай это в пределах своего содержания. Это будет нелегко, несмотря на то, что со следующего месяца я собираюсь увеличить его. Лучше всего для тебя было бы расстаться с ней и послушаться моих советов. А впрочем, я должен оговориться. Конечно, у тебя могут быть определенные желания, связанные с женщинами. Можешь приносить мне такие счета.

– Проклятие, но это невыносимое оскорбление, – взорвался Эшли. Он явно не слышал, как дверь в библиотеку отворилась. – Холодные глаза и ледяное сердце. Жаль, что ты не остался во Франции, Люк. Нет, даже больше. Я хотел бы, чтобы ты убрался ко всем чертям, вместо того, чтобы приезжать сюда.

– Доброе утро, дорогая, – сказал Люк своей жене, которая стояла в дверях, смущенная и напуганная.

Эшли повернулся и шагнул к Анне.

– Мадам, – сказал он, кланяясь и целуя ей руку, – мне жаль вас от всей души. Ваш покорный слуга. – И, еще раз поклонившись ей, он вышел из комнаты.

– Заходите, дорогая, – сказал Люк Анне.

Анна нерешительно оглянулась на дверь, но послушалась его,

– Извините меня, – сказала она, – Я не знала, что вы не один. Мне следовало попросить дворецкого доложить обо мне и, узнав, что вы заняты, уйти обратно к себе.

Люк подошел, закрыл за ней дверь и положил ей руки на плечи. Он поцеловал ее в щеку и сказал:

– Это ваш дом, мадам. Вы можете находиться где угодно, не спрашивая ни у кого разрешения, включая и меня. Вы хорошо спали?

– Я спала слишком долго, – ответила Анна, – почти все утро.

– Если бы вы не встали поздно, то вам бы не пришлось поспать вообще. – Ему нравилось наблюдать, как Анна краснеет. Все другие женщины, с которыми он вступал в интимные отношения, были слишком искушенными в жизни, чтобы : краснеть. – Спасибо за чудную ночь, дорогая.

– Лорд Эшли был чем-то расстроен? – спросила она.

– Семейные дела. Я просил его отчитаться о тех счетах, которые он сам не может оплатить. Он обвинил меня в бессердечии – это семейная традиция.

– Вы не оплатите его счета? Позволите ему полностью разориться и, возможно, даже попасть в долговую тюрьму? Вы ведь очень богаты, не так ли?

Люк вспомнил, что ее отец имел большие долги и, кажется, был азартным игроком. Наверное, этот вопрос волновал ее больше, чем могло казаться.

– Счета оплачены или будут оплачены, – сказал он. – Я распоряжусь об этом. Я – глава семьи, мадам, и только-только взял дела в свои руки. И моя первейшая обязанность – указать членам моей семьи границы их возможностей.

– Да, – ответила Анна. – Но, кроме правил, семьей управляет еще и любовь, – Она посмотрела на свои руки и добавила почти шепотом:

– Но вы не верите в любовь. – И снова посмотрела ему в глаза. – Что случилось с вашей семьей? Почему вы не живете вместе с ними в вашем собственном доме? Почему вы так долго с ними не виделись и даже не предпринимали попыток увидеться? Простите, ваша светлость, но не говорите, что это не мое дело. Это не так. Ведь ваша семья стала и моей семьей. К тому же вы говорили, что мы должны быть откровенны друг с другом.

Внезапно нахмурившись и покраснев, она снова опустила глаза.

– Я был диким юношей, – сказал он.

Он начал с не правды. Его можно было назвать кем угодно, но только не диким. «Спокойный», «милый» – так говорили о нем тогда. И он был очень наивным. Невероятно наивным. И он был влюблен.

– Я дрался на дуэли со своим старшим братом. Из-за какой-то обиды – сейчас уже не помню, – продолжал Люк.

«Из-за Генриетты, которую Джордж изнасиловал, а после этого вынужден был сделать предложение, потому что она забеременела».

– Я был в дюйме от того, чтобы убить его. Буквально. Я слышал, у него несколько недель была жестокая лихорадка. Я не видел этого. Я уехал. Точнее, меня изгнали. Моего брата сочли правым, ведь он оказался на пороге смерти. Джордж даже не стрелял в меня – он выстрелил в воздух. Я достаточно откровенен с вами, дорогая?