А потом и кепку у меня украли... Стал я без всего ходить - с непокрытой головой. Подставлять ее всем ветрам.
      В ОПТИНУ ПУСТЫНЬ
      Объявился у нас однажды в общежитии Сергей Козлов... Студент-заочник. С третьего, что ли, курса... Никогда не было - и вдруг появился! Живой такой, очень подвижный, глаза - черные, горят, сам - лысый, борода длинная, лохматая. Глубоко верующий человек. Православный.
      Кого ни увидит, и давай с ним о вере разговаривать, прорабатывать его за то, что если он и верит, то все равно не так как надо. Говорит - истово, с напором, даже с легкой агрессией... А если кто неверующий окажется, так он его укоряет, стыдит всяко, почти по лбу долбит - в общем, действует так во славу веры. И правильно. За это только похвалить можно.
      Многие его так узнали и даже лично познакомились с ним... И я однажды познакомился. Он меня как-то останавливает.
      - Ты кто такой?
      Я удивился.
      - Я - это есть я, - говорю, - а вот кто ты такой, не знаю и знать не хочу!
      Он тоже удивился.
      - Ты что, нерусский, что ли?
      А мне - смешно.
      - Почему это я нерусский? Я здесь среди всех, может, самий русский и есть...
      - Так что ж ты в таком виде ходишь... колобродишь! - стал он возмущаться.
      - В каком это виде? - я тоже возмутился. - В каком хочу - в таком и хожу! А ты отвали...
      - А ты в церковь ходишь?
      - Когда - хожу, когда - нет. Тебе какая разница?
      - Так ты в церковь не ходишь?! - взвился он. - Тебе в нее надо чаще ходить! И исповедоваться, и причащаться, а то ты совсем нерусским станешь!
      В общем, пока разговаривал, все обрабатывал меня, старался к вере православной, повернуть. А что меня обрабатывать? Меня - не надо. Я и так еще не успел родиться, уже к православию повернулся.
      А через некоторое время он в комнату ко мне заглянул... А я сижу и чай с ребятами пью. Он это увидел и опять взвился.
      - Вы что, - говорит, - нерусские что?
      - Почему это нерусские? Русские! И крещеные в православной вере, все как надо.
      - Так что же вы сидите и чай хлобыщите? А в церковь не ходите!
      - Да почему не ходим? Ходим, иногда...
      Тут он нас, конечно, поймал, ходим-то мы и правда - не часто, когда подопрет.
      А он нас срамить продолжает:
      - Вам надо чаще в церковь ходить! И исповедоваться, и причащаться! А то какие вы на хрен русские, когда только сидите и чай хлобыщите!
      И, правда, чаем-то у нас все позаставлено, а он, глазастый, увидел... Застеснялись мы, конечно, немного, ведь русские как-никак, стыдно... А он нас все ругает, срамит, темпераментный, такой попался.
      - А вы в Оптиной пустыни были?
      - Нет, не были.
      - Ну вот, видите, рядом живете, а ни разу не были! А ну-ка собирайтесь немедленно, поедем в Оптину пустынь!
      А я на него гляжу во все глаза... "Аx ты, - думаю, - какой неистовый выискался, прямо протопоп Аввакум!" А мы там действительно ни разу не были, поймал он нас, припечатал и пригвоздил.
      Мы и согласились, не выдержали напора. Только спросили:
      - Может, завтра поедем? А то уже обед, куда ехать-то, на ночь глядя...
      А он уже сам завелся.
      - Ничего, там где-нибудь и переночуем, со мной - пустят... - Ну, значит, все у него там схвачено.
      Так мы и поехали... Сергей Козлов - знаменитый оратор и ярый поборник православной веры, Леня Беляев - знаменитый прозаик из Новомосковска, Саша Стригалев - знаменитый поэт из Борисова, я - неизвестно кто, а точнее известный никто, а иногда даже и знаменитый... и еще Рашид за нами увязался - казанский поэт и прозаик, тоже знаменитость еще та! Бедовый такой парнишка, ко всем всегда привязывался, никому спуску не давал в общежитии. Я, когда встречал его, бредущего в коридоре, всегда говорил ему что-нибудь веселое, подбадривал: "Рашид - ты пулями прошит" или "Идет Рашид - земля дрожит" - а то он маленький такой был, худенький, глядеть страшно.
      А Козлов, когда увидел, что он с нами собрался, сразу всполошился.
      - А этот-то, - говорит, - куда собрался? Он же - нерусский!
      А мы-то - не против, пусть едет, может, у него необходимость назрела.
      - Не русский, да зато в России живет. Сегодня он - мусульманин, а завтра, глядишь, - крещеный станет. Поди плохо. А тебе - лавры, что помог, обратил в православную веру.
      - Ну ладно, - говорит Козлов, - пусть едет... - И по лысой голове себя погладил, наверное, лавры потрогал...
      А ехать-то - путь неблизкий. И Калугу проехали, и Козельск, который татарам не покорился... А от него уже пешком пошли, километра четыре или пять топать... А я еще на беду туфли новые обул впопыхах, пока шел, все ноги посбивал... И в голове от чая сумбур страшный, кавардак, и, вдобавок, еще трясет и лихорадит, на улице уже холодно было, снег выпал, зима...
      В Оптину пустынь пришли часов в одиннадцать вечера, только добрались кое-как... Я говорю:
      - Где спать-то будем? Хоть бы согреться немного.
      - Какой там спать! - зашумел Козлов. - Сейчас молиться будем.
      Привел нас в храм, поставил в каком-то закутке, стал молитвы и псалмы читать... А мы молиться начали с глубокими поклонами и на колени вставать... Чтоб завтра исповедаться и причаститься, а то без подготовки нельзя, а на вечернюю службу мы опоздали... Часа три, наверное, молились и поклоны били... А Рашид нас все это время где-то в храме ожидал. Он же еще - некрещеный, молиться ему нельзя, а уж завтра точно окрестится крещеным станет!
      Потом все мы спать легли, кто где, здесь же в храме... А в нем холодно, не очень то и заснешь. Ну и правильно! Чтоб верующий человек не забывал, где он находится. А то привыкли все на печи лежать, бока пролеживать и от жары пухнуть. Попадали мы на пол, подложили под голову кулаки и давай дремать... Один Рашид лучше всех пристроился, он же маленький, нашел на лавочке место и лег спиной к батарее...
      Не успели задремать - подъем! - утренняя служба началась...
      Семь часов мы стояли...Две литургии - выстояли! Как уж выдержали, не знаю, трудно и физически было, и морально, потому что грехов было много и страшилась душа и трепетала... На колени вставали и поклоны били бессчетное количество раз... Мы с Леней Беляевым все-как надо делали, колени и лбы не жалели, а Саша Стригалев встанет на колени, голову упрет в пол и спит так, дремлет... А уж как только начнет храпеть, тогда мы его в бок толкаем: ты что, сдурел? Ты где находишься! Потом исповедовались и причастились святых даров, сделали все, как полагается...
      После службы собрались и Рашида крестить, а Козлов уже с кем надо переговорил... Нашли Рашида.
      - Ну, пойдем теперь в православную веру вступать.
      Рашид обрадовался.
      - Ага, - говорит, - я сейчас только до туалета сбегаю, а то сильно подперло... - и убежал так, скрылся... Нет его из туалета и нет...
      И - не нашли... Не стал креститься, себе на уме парнишка оказался, решил мусульманином остаться. Ладно, приедем в общежитие, еще вздрючим его...
      Сходили мы еще в трапезную, покушали там постной, пищи и домой собрались... Поклонились Оптиной пустыни и поехали... Молодец все-таки Козлов, что выдернул нас из Москвы, почет ему за это и уважение.
      Вернулись в общежитие, пошли Рашида вздрючивать за обман, а он уже готов, чаю напился, спит в шапке и в сапогах... Ну и хрен с ним! Правильно, что не стали его крестить, зачем он нам такой в православной вере нужен? Пусть в мусульманстве остается.
      А к Козлову потом семья приехала: жена и трое детей. Пока он на сессии, пусть в общежитии поживут, а то им жить негде.
      А ко мне как раз брат приехал из Томска с богатой томской бизнесменшей... Погулять в Москве, оттянуться, а то им в Томске простору мало. Узнал об этом Козлов, что она бизнесменша, и богатая, сразу к ней подрулил... Мол, то да се, все мы христианские люди и должны друг другу помогать, не могла бы ты мне малую толику денег дать, а я какое-нибудь хорошее богоугодное дело организую, маленький бизнес разведу... А то у меня семья: жена и трое детей, и жить негде... Русские мы люди в конце концов или нет? А раз так, должны друг другу помогать... А деньги я обязательно верну.
      Она, по возвращении в Томск, и перевела ему деньги на счет, отвалила сумму порядочную на организацию собственного дела, как раз примерно на стоимость квартиры... Он эти деньги снял - и исчез неизвестно куда, где-то потерялся... Уже много времени прошло, а от него все ни слуху, ни духу... Она потом долго искала его, но не нашла... видимо, где-то крепко он спрятался, в банку с прихлопкой сел... А потом эта бизнесменша прогорела и сама исчезла... Говорят, ее где-то во Франции видели...
      А Оптина пустынь для нас теперь навсегда приметным местом стала, духовным ориентиром. Я туда, правда, больше ни разу не ездил. Все собираюсь-собираюсь - и никак не выберусь. Пока терплю, в московские храмы хожу... А Леня Беляев часто ездит... Уедет туда и живет там дней по десять, работает и в храм ходит, службы стоит... А как приедет, расскажет, как съездил, и идет быстро пиво пить, по праздникам пиво можно...
      А Саша Стригалев в Минск уехал... В милиции там работает, в пресс-службе... Ноги на стол положит и песни для "Песняров" пишет.
      А Рашид трехкомнатную квартиру в Казани продал, хотел в Москве однокомнатную купить, да не успел... Рядом с ним приятели оказались, тоже бедовые парнишки, пронюхали, что он с мешком денег приехал... Долго его от себя не отпускали, с полгода мурыжили... "Ты нам друг, - говорили, - куда мы тебя отпустим!" Кое-как он от них вырвался... А денег уже маловато осталось, только на дом, на домишко, в Подмосковье... Так и купил он себе дом, в Подмосковье. И - правильно. Не захотел в Москве, в чаду оставаться. В деревне-то всяко лучше жить - на природе, полной грудью дышать можно, и все что хочешь хорошее напишешь и в стихах и в прозе. А если в Москве жить, что хорошего-то напишешь? Да ничего, только муть одну.
      ЛИСТЬЯ НА ДЕРЕВЬЯХ
      Странные и удивительные вещи порой в общежитии происходили...Жизнь иногда вдруг замедлялась... Время как бы скукоживалось, ползло, как черепаха... И люди соответственно - не шли, а ползли...
      Но иногда - что случалось гораздо чаще - жизнь вдруг ускорялась.
      Время неслось неудержимо, по-сумасшедшему, словно кто его раскрутил... Я тогда уже понял, что со временем тут что-то не так. Хоть все в мире и подвластно ему, но и оно само - тоже подвластно кому-то, что его замедлять и убыстрять можно, наверное, и - останавливать, а может, еще и в обратную сторону раскручивать...
      Расскажу об одном удивительном случае, которому сам был свидетель и непосредственный участник. Сели мы как-то с товарищами за стол... Или день рождения у кого-то был, или просто праздничек какой-то грянул? Неважно... Главное, что за стол сели... на дворе осень была... Та пора, когда все птицы уже поразлетелись и собаки поразбежались... Дело к холодам двигалось, к зиме...
      А мы за столом сидим, хорошо разговариваем, приятно беседуем. Нам на новые квартиры - не надо, нам и в этих хорошо, в старых. Немного чайком балуемся, не без этого. Под хороший складный разговор - так куда с добром... А у нас много есть о чем поговорить, тем-то разных умных всегда навалом, с три короба у каждого.
      Так с чайком и течет беседа, как надо: чинно и благородно, и именно в том русле, в каком надо. Каждый горазд что-нибудь бывалое и небывалое рассказать. А товарищам - все интересно. Ухо - слушает, душа - песни поет, руки и ноги - сами танцуют, а чаек сам в стаканы наливается... И ведь точно помню, что даже спать не прилегли, глаз не сомкнули - только бодрствовали и бдили! Вдруг один товарищ подошел к окну и давай кричать, горло-то луженое:
      - Мужики-и! А ведь на дворе-то, однако, весна... Уже листья на деревьях!
      - Да быть такого не может!- все подскочили...
      Что он, думают, дурак, мелет? Откуда листве, зелени взяться, когда мы за стол осенью сели? А из-за стола еще не вылазили! Подбежали к окну, поглядели... А там действительно - весна на дворе! Уже листья на деревьях! Вce - в зелени! Вот те на! Распахнули тогда окно с треском, заорали радостно, дружно, горла-то у всех луженые:
      - Ура! Весна пришла! Прошла зима, настало лето, спасибо партии за это!
      Полные штаны радости у всех, что зима мимо проскочила, а мы и не заметили. Ну да ничего, ладно, зато теперь морозиться не придется... Выходит, зиму-то ловко мы обманули!
      Только вот куда все-таки зима девалась? Никто до сих пор ответить не может... А ведь всем нам уже по сорок лет и больше, все такие умные стали дальше некуда! А ответа - нет. Насчет зимы в голове - прореха.
      Вот как раньше в общежитии жили, время совсем не замечали... Целую зиму могли проморгать... И - немудрено! Потому что время тогда вскачь неслось, а мы на загривке у него сидели, вцепившись, чтоб не слететь... Все боялись вовремя не прибыть туда, куда надо... И все вокруг - сливалось. Зима и лето - одним цветом было. А вот туда ли в конце концов прибыли, куда надо, или не туда? Тоже пока - не ясно. Загадка.
      Вот какие на наших глазах метаморфозы со временем происходили. Сели за стол осенью, а поднялись - весной. Чудеса, да и только! Тут даже никакие ученые тебе не объяснят, что произошло... Кишка тонка! А я сам этому свидетель был. А значит - так и было. И товарищи подтвердят. Им врать тоже незачем. Одно только меня удивляет: откуда хватало сил всю зиму из-за стола не вылазить? Вспоминаешь - изумляешься.
      Еще вот о чем я подумал: хорошо бы время, хоть ненадолго, в обратную сторону раскрутить... Я ведь знаю, что это можно сделать... Только как? Со всех сторон загадки подстерегают... Вот какая хитрая штука - жизнь.
      ДЕЛЬТАПЛАН
      Учились в Литинституте два славных молодых человека - Сережа и Николай... И такая между ними психологическая совместимость возникла и полное понимание, что стали они приятелями не разлей вода, корешами. А раз так, то и поселиться в одной комнате им сам Бог велел. Что они и сделали поселились в одной комнате в общежитии и жили припеваючи...
      Николай сразу же откуда-то якорь настоящий притащил и на пол бросил.
      - Гляди, Сережа, - сказал, - мы здесь с тобой якорь бросили. Навсегда, - а потом под кровать его засунул.
      Николай был немного постарше Сережи, годков на пять, уже и летчиком полетать успел, много повидал... А Сережа не успел много повидать, но ничего - успеется, за ним не заржавеет. А Николай, если что, всегда ему что надо подскажет и от дурных поступков убережет.
      Учились они оба на семинаре прозы у Рекемчука, хорошего мастера прозаического. И хорошую прозу уважали, только бездарную не уважали. А бездарной прозы в те времена вокруг навалом было, из всех щелей она лезла... Росла как бурьян. И даже - печаталась. А настоящей прозе трудно было пробиться. И тем более - напечататься... посреди бурьяна. А Рекемчук работал с ними, возился, как с родными сынками, от дурного вкуса отваживал, а к хорошему приваживал. Чтоб они бурьяну не прибавляли, а наоборот доброе садили и взращивали.
      Так придут они с семинарских занятий, оба - довольные... Много умного им Рекемчук рассказал и много тайн раскрыл... Сразу - прыг! - по кроватям, чтоб пописать немного, пока голова не остыла. Потом еще ведь и вторник творческий день, считай обязаловка. Хочешь не хочешь, а садись, работай. Через некоторое время Николай спрашивает:
      - Ну как, Сережа, написал чего?
      - Ага, - ответит Сережа, - диалог интересный прописал, пойдет куда-нибудь в рассказец. А ты?
      - А я главку дописал, - улыбнется Николай. - А главка в роман пойдет. - Так и пойдут чай с вареньем пить, довольные оба: славно поработали. Сергей все больше рассказы писал, а Николай на главках специализировался, а потом их в романы сваривал, как электросваркой, накрепко.
      А курс у них хороший был, сплоченный, и весь - талантливый. Многих из них я хорошо и душевно знал и со многими приятельствовал. Я с ними пытался в 1984 году поступить, но не осилил сочинения, завалился. Пьяненький приехал на сочинение... И сам не знаю, что там наплел, наковырял, в сочинении... Они все - осилили, а я - нет.
      А мне ночью, как раз перед самым сочинением один паренек попался в коридоре, чудак с Украины, тоже абитуриент. А я только из-за стола выпростался, где с ребятами сидел, слегка расслаблялся, вылез в коридор, чтоб продышаться... Тут он меня и поймал!
      - Я, - говорит, - тебя перепью, а тебя в пьянке сильней! - А они у себя, на Украине-то, действительно шибко пьют, крепкие на пьянку.
      Я удивился.
      - Кто? Ты меня? Да это смешно просто, - смотрю на него с удивлением, аж рот открыл. А он - здоровый, толстый, а я - маленький и худой.
      Ну раз такое дело, сели мы с ним за стол и стали пить, кто кого перепьет... А утром - экзамен, сочинение. Пили всю ночь, до утра. Потом его - в одну сторону утащили, меня - в другую... Я поспал два часа и кое-как выбрался на экзамен... А он так и не встал, растоптала его, почти убила водка.
      Так что курс у них хороший был, сплоченный. Я со многими приятельствовал. И девушки - все красавицы, малинник и цветник одновременно. Лучше их курса - только наш курс был. Без всякого бахвальства говорю. Спаянный - крепче крепкого. И девушки тоже - красавицы, сплошная оранжерея. А я на следующий год поступил. Приехал - и хитрее себя повел. А уж ночь перед сочинением на трезвую голову провел. За столом не сидел, на провокаторов в коридоре внимания не обращал. Больше на звезды смотрел - и поступил. И так волею обстоятельств получилось, что я и со своим курсом дружил и роднился - ближе некуда! - и с ними - тоже. Потому что всех их знал еще с абитуры.
      А вот Сережа и Николай, хоть у них и курс сплоченный был, все равно особнячком держались, вдвоем. Предпочитали между собой приятельствовать и корешиться. Ну, наверное, у них какие-то общие мысли были грандиозные и темы захватывающие, которые за общим столом негоже рассказывать. Так что за дружеским столом они не засиживались, ныряли побыстрее домой, закрючивались и уж тогда вели между собой душевные разговоры.
      Конечно, и по журналам они тоже бегали... А вдруг напечатают? Ну, у них весь курс начал бегать, как поступил, носился со своими ворохами... А они тоже - не лыком шиты! Сережа все больше в "Юность" заглядывал, а Николай так сразу в "Новый мир" шел, где матерых мужиков печатают. Сережа писал коротенькие рассказы - чистые, свежие, очень на Юрия Казакова похоже. А Николай над романами сидел, где тему жизни и смерти пристально, как сквозь лупу, рассматривал. Кто-то ему даже однажды сказал: "Ну ты, брат, однако, новым Достоевским будешь". Вот он и работал, вкалывал, не хуже Федора Михайловича. А над кроватью портрет его повесил. Но "Новый мир" почему-то не очень разогнался, чтоб взять его романы и напечатать.
      Тогда Николай все чаще стал подходить к карте мира - она над Сережиной кроватью висела - и тыкать в нее пальцем.
      - Гляди, Сережа, - говорил он, - это вот - Лондон, а это - Париж... а потом отнимал палец и потихоньку жужжа, как самолет, переносил его через океан, кружил немного и садил, где надо. И задумчиво говорил: - А это, Сережа, Нью-Йорк...
      - Ну и что? - Пожимал плечами Сережа и подходил к карте.
      - А то, - отвечал Николай, - что эти города существуют в природе, на самом деле. И никто их не выдумал. Понял, Сережа, - шептал Николай, отходя от карты, и ложился на кровать.
      - Понял, - жал плечами Сережа и тоже ложился на кровать.
      А однажды Николай пришел из "Нового мира" с папкой под мышкой и, не ложась на кровать, так сказал Сереже. Положил ему руки на плечи, заглянул в глаза и сказал:
      - А давай, Сережа, слепим с тобой дельтаплан, смастерим...
      - Зачем он нам нужен-то? - испугался Сережа.
      - А затем, что мы на нем улетим отсюда! Куда-нибудь... Хоть - в Париж. Говорят, его можно раз увидеть и сразу помереть от восторга. Нам здесь делать-то нечего, ты пойми! Нас здесь - не печатают. Даже - тебя. А ведь ты почти Казаков! - речь Николая была коротка, горяча и убедительна.
      - А как мы его слепим, смастерим-то, дельтаплан этот? - спросил растерянно Сережа.
      - Да я же все знаю, Сережа, - жарко зашептал Николай. - Я же - бывший летчик, летун, у меня все схемы и карты в голове, все схвачено! - он действительно когда-то летал летчиком на Ан-2 и других самолетах. Все знал.
      - А радары? - усомнился Сережа. Все-таки лететь до Парижа - не ближний путь.
      - А мы низко над землей пойдем, на бреющем полете... Нас ни один радар не возьмет. Мы дельтаплан прямо на крыше общаги соберем, дождемся хорошего ветра - и вперед. Всем ручкой сделаем. А то нас здесь даже не печатают!
      Сережа отыскал на карте Париж, потрогал его и улыбнулся ему, как давнему знакомому.
      - А если нас там не примут? - спросил в лоб Николая.
      - Кого, нас?! Да с распростертыми объятьями! Вот так, - Николай распахнул руки и крепко обнял Сережу. И еще по спине похлопал.
      Сережа еще какое-то время сомневался, а потом вздохнул и согласился. Убедил его Николай: надо лететь. Промедление - смерти подобно. А то их здесь не печатают. А может, их Советская власть притесняет и уродует?
      Азартно взялись они за дело. Первым делом, Николай гору книг притащил, где о постройке дельтапланов рассказывается и к ним умные чертежи приложены. Обложился ими и неделю сидел, все высчитывал и вычерчивал на листочке. Конструировал. Потому что дельтаплан-то им нужен не простой - а двухместный. Тут надо как Можайскому корпеть. Чтоб все было математически безупречно. И с физикой - тоже. А если где у него выходила нестыковка, так ему Сережа помогал. Он тоже в школе по математике успевал. И по физике.
      Потом они вдвоем ползали по полу, вычерчивали на ватмане схему дельтаплана, который потянет двух человек до самого Парижа и не крякнет.
      Потом Николай стал таскать в комнату отличные дюралевые трубы и трубки и прятать их под кровать и в шкафчик. Где-то нашел - и таскает... А Сережа, пока он в отлучке, пилит их, ширкает ножовкой по размеру. Отмерит, как надо - и ширкает.
      А один пьяный к ним зашел... Сам хоть пьяный, а глазастый, увидел трубы.
      - О, - говорит, - трубы! Вы чо, дачу купили, городьбу городить будете?
      - Нет, - сказали они, - стеллаж будем до потолка делать. У нас книг много. Ставить некуда.
      - О-о, - удивился пьяный, - так вы еще и книжники? Ну-ну... - и ушел...
      Тогда они стали пореже открываться. И дверь запирать, куда ни пойдут. Раньше-то нараспашку была. А сейчас - нельзя. Сейчас здесь, считай, главное дело всей их жизни спрятано. Настоящей и будущей.
      А Николай скоро где-то рулон наипрочнейшей авиационной ткани раздобыл. Такой, примерно, как парашютный шелк, только еще крепче. На крыло. Видно, братья летуны помогли. Хорошее должно получиться крыло. Чуть не десять метров в размахе. Чтоб двоих до самого Парижа попереть и не крякнуть.
      Тут уж Николай никому ничего не доверил. Даже - Сереже. Сам сел кроить, резать и шить... И через неделю сшил все вручную. Вооружился двухдюймовой иглой - и стежок к стежку сшил все накрепко капроновыми нитками. Бобину ниток извел. Красиво получилось.
      - Ну все, Сережа, - сказал, - готово, можно лететь. Прощайте, скалистые горы...
      - А нам крыши-то хватит для разбега? - призадумался Сережа. - Может, с горы какой-нибудь попробовать?
      - Да ты знаешь, с каких я пятачков на истребителе поднимался! успокоил его Николай. - Потом, где ты в Москве гору найдешь? С Красной площади, что ли? - на том и порешили: с крыши общежития и лететь. А то еще таскаться непонятно где с двухместным дельтапланом.
      А тут как раз и весна грянула... Затею-то они умную зимой придумали, в самую мрачную ее пору: в декабре. Когда в три часа дня темнеет, а студентам-двоечникам - двойки ставят. В такую пору хорошо с мечтой жить. А воплощать ее в жизнь - еще лучше.
      Стали они потихоньку на крышу общежития трубы перетаскивать. В основном - по ночам. А они легкие, таскать одно удовольствие. Перетаскивают понемногу и прячут, чтоб никто не нашел. А на крыше места - навалом, вагон можно спрятать.
      И вот, когда все уже на крышу было переправлено и спрятано надежно, случилось непредвиденнное: кто-то ловкий подлез и все отличные дюралевые конструкции - легкие, но прочные - уволок. Видно, дачу себе купил, решил городьбу городить. Уж как зарыдал Николай в голос! И Сережа заплакал... Ведь почти полгода возились. А делать - нечего. Не пойдешь же в милицию с заявлением, не скажешь там, что хотел с крыши общежития Литинститута в Париж улететь, а у тебя дельтаплан украли. Тебе в лучшем случае скажут: "Пойди, опохмелись, певец соцреализма". А в худшем - сами знаете что.
      Пришлось пока забыть о Париже. Николай на всех обиделся и за лето написал роман о самоубийстве. Вскрыл эту тему, как консервную банку, все добро вывалил, все что надо обсосал, а косточки выплюнул. А осенью пришел на семинар, бухнул роман на стол и так сказал:
      - Вот, дорогие мои, хорошие, написал я роман о самоубийстве... Поднял я эту тему, разобрал по косточкам - и раз и навсегда закрыл. Больше об этом писать никому не надо.
      Ну, раз роман написан, хочешь не хочешь - а надо его читать. Прочитали его все кто хотел и не хотел, кому надо и кому не надо, - и поперли Николая из института за графоманство, за профнепригодность.
      А он сильно и не переживал. Сказал Сереже напоследок:
      - До встречи в Париже. Под Эйфилевой башней. Все там будем, подмигнул весело и отбыл к себе, обратно летчиком летать.
      А Сережа повздыхал, поохал и стал дальше учиться... И писать свои простые, прозрачные рассказы. Никуда не выпячивался. О Париже никому не рассказывал. Так и закончил институт потихоньку, незаметно... Потом его один хороший человек в Якутию к себе пригласил, чтоб погостил. Он погостил, сколько надо, а потом этому человеку торт испек по особому московскому рецепту и уехал не попрощавшись. А у Сережи, мало того, что рассказы были очень похожи на рассказы Юрия Казакова, так еще и фамилия оказалась очень похожа - один в один.
      РЫБЫ И КРЫСЫ
      Познакомился я в Литинституте с двумя знаменитыми и замечательными во всех отношениях людьми: с Алексеем Зотовым и Иваном Бессоновым. А они на все были горазды: и прозу, и стихи писать, и геройские подвиги совершать. Всего с избытком хватало, скромничать нечего. И - надо же! - так совпали наши дни рождения, что через лупу не разглядишь. У Зотова - 13 марта, у меня - 14 марта, у Бессонова - 15 марта, и все с одного - I960 года! По месяцу - Рыбы, а по году - Крысы.
      Когда я узнал об этом - ахнул: бывает же такое! Даже поверить трудно. Только вот знаки наши вроде как не совсем приятные - Рыбы и Крысы. Ну да ничего, грех жаловаться, да и нельзя, не положено...
      Как ни крути, а ведут они нас по жизни, и зачастую во тьме кромешной... Так что знаки эти - хорошие, наши они, родные, никому мы их не отдадим и ни на какие другие не променяем.
      И Крыса - хороша, мудра и запаслива она, мудрость прикапливает и не разбрасывается ею. А уж Рыба - особенно, на таких глубинах плавает, в такие пространства проникает, что никогда за ней не угонишься и не поймаешь... И ориентируется она на интуицию и внутреннее зрение. И еще Рыба - самый мистический знак! Поди плохо! А через мистику куда угодно заглянуть можно, может, и туда, куда еще никто не заглядывал, за саму изнанку мира... Так что знаки нам как раз самые те попались, какие надо, не Рак и не Козерог какой-нибудь, и не Скорпион, тьфу-тьфу-тьфу...
      Только вот посмотрю я на нас троих: ведь все у нас почти совпадает, а почему же мы такие разные - и внешне, и внутренне. Даже, можно сказать, абсолютно не похожи. Почему? Ну, внешне - ладно, но внутренне-то: по образу мыслей, по внутренней философии, по самому нутру-то - должны совпадать? Нет, сколько не пытался я к нам присмотреться - не вижу схожести и сходства! Некоторое общее понимание общих мест, как говорится, есть - и все.
      Долго я над этим думал, казалось мне это очень странным: как же так? Смотрю и только дивлюсь, ведь Рыбы же и Крысы! А ты гляди, и плывем-то по-разному, и бежим не так, и хвостом метем тоже по-разному... Потом уже понял, по прошествии лет: что не должны мы быть и по внутреннему миру похожи, а, наоборот, должны быть - совсем не похожи. Ведь, Тот, который Рыб вырезает и потом в мировой аквариум выпускает, небось, не по одному лекалу это делает. На каждую Рыбу свое лекало, кому какое, свой размер... А точнее: каждому - свое, и у каждой - свой груз, багаж жизненный и скарб, всем по-разному отмеряно.
      Вот поэтому-то и плавают они все не одинаково и на разных глубинах, одна - не очень глубоко, другая - поглубже, а третья, может, у самого дна стоит... А дна-то в мировом океане вообще - нет... Вот и попробуй, поплавай! Конечно, страшно нам, Рыбам, в глубинах и пучинах плавать, там, где дна нет... Другим знакам - хорошо, они по суше ползают, а мы - братцы водные, водная стихия для нас- дом родной. Так и живем в подводном своем мире, и жить будем, как уготовано... А там посмотрим, что все из этого выйдет.
      Моим близким Рыбам и Крысам привет!
      ИВАН КИРИЛЛОВИЧ ЧИРКОВ
      Ох, и выдающаяся же, легендарная личность Иван Кириллович Чирков был! Он в Литинституте более сорока лет физкультуру преподавал. Еще до Великой Отечественной войны начал. А закончил - с перестройкой. Как только она началась, он сказал: "Ну, все, хватит, хорошего понемногу... Больше нам здесь делать нечего". Ну с перестройкой многие все закончили: и работу, а некоторые - и жизнь...
      Иван Кириллович был в тесном родстве с прославленным киноартистом, но родство свое не выпячивал, он сам был славным человеком во многих отношениях и еще - замечательным фотографом. Все более-менее ценные мероприятия в Литинституте снимал на протяжении десятилетий. И преподавателей, и студентов всех курсов и выпусков... Преподаватели состарились, студенты выросли в мужей, многие из них стали именитыми писателями. Со всеми он был в дружбе, все через его добрые руки и зоркий глаз - объектив фотоаппарата - прошли.
      Какой же фотоархив истории Литинститута должен у него быть! Да, скорее всего, останется он теперь невостребованным. А кому он сейчас нужен? Пришло новое русское племя, "младое незнакомое", а им сейчас ничего не нужно, все - до фени, "танцуй, пока молодой".