Выскочит он на волю, рад, что милицию встряхнул и сразу, - шасть на базар... И давай бегать вдоль рядов, к торгашам привязываться:
      - Та-а-к, левая водка есть? Есть, куда она денется... Значит, травим народ потихоньку... А это что за рыба? Откуда осетрина второй свежести? С Каспия? Браконьерский лов и незаконная реализация?
      Те хмурятся, слушают, пока не надоест, потом вызовут охрану, примчится охрана, подхватит его под белы ручки и поволокет вон с базара, она его уже хорошо знает. А он не сдается, кричит:
      - Спокойно! Всем оставаться на своих местах! Налоговая полиция!
      За воротами отдышится, купит кефирчику с белым хлебом и домой бежит... Дома жена встречает, спрашивает участливо:
      - Опять, милый, там был?
      - Да, родная, где ж еще, - кивнет он. - Пошел в тыл врага и опять в гестапо угодил. Все пытали: Сидоров я или не Сидоров? Так я самый натуральный Сидоров и есть, кoe-как доказал. Делать им больше нечего. Но ничего, навел я там шороху, причесал всех против шерсти, а то они мышей не ловят, хреновиной занимаются.
      Жена даст ему манной каши, сама вздохнет:
      - Ах, неугомонный ты мой, один за все и за всех переживает, слишком совестливый. Ну, ты ешь кашку-то, ешь, запивай кефирчиком, у тебя же язва, волноваться и нервничать никак нельзя.
      - Ага, - поднимет он на нее глаза, - я их, волков в овечьей шкуре, всех на чистую воду выведу! - и давай ложкой работать.
      - Вот, молодец! - приговаривает жена, сама ласково его по репке наглаживает. - Отдыхай теперь, набирайся сил до следующего раза, Илья Муромец.
      СМЕШНАЯ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА
      Родился человек, отвалялся положенное время в люльке, стал жизнерадостно подрастать, крепко, бойко затопал ногами, стал утверждать свое присутствие в мире. "Ну, - подумали, - будет из мужичка толк - живчик родился! Этот непременно что-нибудь хорошее, выдающееся сделает".
      А он, когда более-менее осознанно огляделся вокруг, стал примечать, что года-то, оказывается, проносятся мимо со свистом - никакого удержу нет. Не успеет он голову повернуть, а год-то, как пуля из ружья, свистнет мимо, и как его и не бывало!
      Только человек примерится в начале года на какой-нибудь замечательный поступок, решится на благородное дело, вдруг, глядит, а год-то мимо вжик! - и пролетел, и не воротишь его назад.
      Только он опять в начале года соберется с духом, задумает что-то значительное совершить, может, даже гигантское, чтоб навсегда остаться в памяти народной, но глазом моргнуть не успеет, а год-то опять только свистнет в ухо и был таков!
      "Да что же это такое творится-то, а? - с ужасом думает человек. - Ведь так и вся жизнь мимо пролететь, просвистеть может! Зачем тогда жил, что полезного для себя и страны сделал?"
      Так он и ходит по дому, тихонько напевает под нос:
      - А годы, как птицы летят... - а у самого глаза полны слез. И точно, проносятся они мимо со свистом, никакими канатами не удержишь! Никак время взнуздать не получается, и главное: ничего успеть невозможно! катастрофа!
      Так скоро он и состарился. Подошел однажды к зеркалу и за голову схватился. Да неужели все надежды, все умные мысли и поступки несовершенные - все прахом? Обернулся человек в отчаянии, а рядом с ним на табурете старуха сидит.
      - Ты кто такая, карга старая? - в сердцах закричал он.
      - Кто, кто - дед пихто! - криво усмехается старуха. - Жена твоя, вот кто!
      Услыхав эти слова, вылетел человек на улицу, как ошпаренный... Заметался по двору, некуда ему, горемыке, от себя самого сбежать, а мысль, как заноза, саднит, долбит в голову: "Ё-моё, пролетела жизнь, просвистела мимо, а где оно, счастье-то? И не ночевало. А ведь только-только вроде жить начал, хотел все по-хорошему сделать, подвиги совершить, если понадобится, и на миру красную смерть принять, а вот подишъ ты, и конец жизни грядет, безо всяких подвигов! Грустно, обидно и виноватых не найти, судить некого!"
      А как же обидно не будет, когда жизнь ему такую подлую шутку отмочила - кукиш показала! А точнее - он сам. Нечего было сиднем сидеть, жить разинув рот, ворон считать и мечтать о добрых делах и геройских поступках. Делом надо было заниматься, делом! Пусть маленьким, но своим полезным делом, а оно непременно в большое перерастет.
      А то так и получается в конце концов, что остается только развести руками и зареветь благим матом:
      - Здравствуй, теща, Новый Год!
      ЖЕЛЕЗНЫЕ РУКАВИЦЫ
      Жил один мужик, и были у него голуби на голубятне. Он их лелеял и холил, души в них не чаял. Никого у него ближе не было.
      И повадились на голубятню коты лазить и голубей душить, сильно мужик за это котов невзлюбил. Придет утром на голубятню, а голуби передушены. Ох, и сильно он на котов обиделся, осерчал!
      А у него была железная рукавица. Стал он надевать ее на руку и котов по ночам караулить. Как только кот какой полезет на голубятню, он его хвать! - сдавливал железной рукавицей и об угол. А кота только и можно взять, что железной рукавицей, больше никак. Много он так котов передавил.
      И вот приехал к ним один мужичок на жительство. И был у этого мужичка кот Васька - большой пакостник, а он его сильно любил, потому что у него никого больше не было: ни родни, ни знакомых. Прослышал Васька про голубей на голубятне и чуть не в первую ночь отправился на охоту, кого просто придушить, а кем и полакомиться.
      Только залез на голубятню, а мужик-то хвать его железной рукавицей и об угол! Чуть до смерти не зашиб, едва Васька домой убрался.
      А наутро мужичок, Васькин хозяин, пошел выяснять, кто это его кота изувечил, чуть до смерти не зашиб? Вон, Васька мой, говорит, на кровати лежит, отлеживается, вся голова разбита, забинтована, и есть не встает.
      Вышел на площадь и спрашивает:
      - Кто это моего Ваську изувечил?
      Услышал это мужик-голубятник, надел железную рукавицу и пошел на улицу...
      - Я, - говорит, - Ваську твоего уделал, да видать мало, раз сам хозяин за добавкой пришел.
      Стали они лицом к лицу и смотрят испытующе друг на друга: ну-ну... У мужика-то на руке железная рукавица, страшная, а у мужичка-то ничего нет, пусто. Только он не из робкого десятка оказался.
      - Васька, - говорит, - мне родной человек, он мне всех заменяет, а ты его изувечил.
      А мужик говорит:
      - Мне на твоего Ваську начхать, мне мои голуби всех дороже, и тебя вместе с котом твоим!
      Никак у них хорошего разговора не получается, не могут договориться. Один Ваську хвалит, другой - голубей. Нy, все, значит быть большой беде побоищу и кровище, никто уступать не хочет. Уже и люди вокруг собрались, смотрят - плохо дело, и никак их не унять.
      Поднял мужик руку, вот-вот саданет кулачищем да в железной рукавице... А мужичок сунул руку в карман и тоже железную рукавицу вытащил, только на другую руку. Что такое? Интересно стало мужику: у него рукавица - на одну руку, у мужичка на другую, и похожи, как близнецы.
      - Откуда у тебя железная рукавица? - спрашивает.
      - Мне отец связал, когда я еще ребенком был, - отвечает мужичок. - А у тебя откуда?
      - И мне отец связал, когда я маленький был. Сказал: "Когда вырастешь, она тебе заступа будет". А еще сказал, что точно такая же рукавица, только на другую руку, у брата твоего есть. Как увидишь ты человека с такой же рукавицей, так и знай, что это и есть твой родной брат.
      - И мне так сказал, - улыбнулся мужичок.
      Как узнали они друг друга, так обнялись и расцеловались крепко. А отец их в свое время по всей России ездил, в разных местах жил, работал, и была у него еще одна семья.
      Стали мужик с мужичком вместе жить и хозяйствовать, как-никак они родные братья. На исходе жизни встретились наконец. И хорошо. Вдвоем и помирать не страшно. Мужик стал по-прежнему голубями заниматься, а мужичок другими делами. А Ваське строго-настрого наказал, чтоб к голубям не лазил. Васька все понял, он кот-то умный был, перестал пакостничать, стал только мышей ловить. Так две рукавицы вместе сошлись, а братья друг друга нашли.
      ТЕАТРАЛКА, ИЛИ ДЕНЬ ДУРАКА
      Один мужик театры не любил. Ничего в них не понимал, а жена его, наоборот, театралка заядлая была, театр без памяти любила, и оперу тоже, и консерваторию. Чуть что, - нет бы дома посидела, пирожков испекла, начинает она визжать, рваться в театр или в оперу, или в консерваторию и еще мужика за собой волокет... А он - ни в какую! Просит:
      - Оставила бы ты меня дома, дорогая, ведь я - человек домашний, не театральный, я бы лучше чем добрым позанимался: или коврики повязал бы, или лобзиком повыпиливал...
      А жена не уступает:
      - Нет, - кричит, - что люди подумают? Что у меня не муж, а хамло необразованное, чурка с глазами!
      Некуда ему деваться, приходится с ней идти... Так она везде и таскала его с собой, просвещала...
      Вот приедут они, допустим, в консерваторию... Как зарыдает скрипка, как жена его сразу уши распустит, умное лицо скособочит, для нее скрипичные звуки медом льются... А ему скрипка пилой по сердцу елозит! Сидит он и мается... А люди вокруг - все сплошь образованные, просвещенные, сидят с деревянными лицами, смакуют, шуметь-то, в ладони хлестать, нельзя сразу, надо хоть конца дождаться... Потом он ей шепчет, не выдерживает: " Дай, родная, я хоть до буфета сбегаю, винца белого выпью... Невмоготу мне это терпеть!" А жена зло шепчет в ответ: "Ах ты, хамло необразованное, чурка с глазами, никуда его не заманишь, ни в театр, ни в оперу! Да если бы я за тебя, дурака, замуж не вышла, я бы, может, сама знаменитой актрисой стала трагического плана!" Нечем мужику возразить. Сидит он, горемычный, в зале, полным идиотом себя чувствует.
      И в опере то же самое. Только герой запоет, заблажит, а в ответ как заломит руки, как завоет героиня - некуда мужику деться! Вставит он тогда, потихоньку от жены, в уши затычки и сидит так, дремлет со стеклянными глазами, а закрыть-то нельзя, чтоб вокруг не подумали, что он в оперу спать пришел, не мог дома, дурак, поспать. Так и сидит он, смотрит вперед, пока эта бодяга не закончится. А уж когда бодяга закончится, как все захлопают, зайдутся вокруг в овациях, уж только тогда жена и обнаружит, что он, оказывается, сидел и спал с открытыми глазами. "Ах ты, хамло, ах ты, чурка с глазами!" - обругает она его с головы до ног и домой попрет...
      И вот наступил День Дурака... Жена с утра стала кудри навивать, платья наглаживать - в театр собираться... А мужик в другой комнате кряхтит сладко - коврики вяжет и лобзиком выпиливает, спешит, а то не дай Бог опять его супруга в культурное место потащит. И точно! Не успел он коврик довязать, лобзиком допилить, врывается жена, кричит с порога:
      - Ах ты, такой-сякой, да ты еще не умыт не собран, а ведь нам в театр ехать пора!
      Делать нечего, собирается мужик на скорую руку и едет с супругой в театр... А на улице праздник - День Дурака. Везде транспаранты праздничные висят, все веселые ходят, друг друга с праздником поздравляют, каждый хочет шутку похлеще отмочить: кто подножку подставит, чтоб товарищ носом хряпнулся, а кто под зад пнет, пока другой не видит. И все - ржут, ухохатываются, и никто на работу не пошел, сдалась им эта работа! Везде, куда ни посмотришь - сплошной дурдом творится...
      Жена останавливает такси, говорит:
      - Давай, кучер, дуй побыстрее к театру, мы на новую постановку пьесы "На дне" опаздываем, сам знаменитый режиссер Пихтюк поставил!
      А таксист, не будь дураком, не стал ждать, пока они усядутся, и сразу попер их на красный свет, чуть не вывалил...
      Жена ему кричит:
      - Ты что, дурак, на красный свет едешь?!
      А он только по-дурацки улыбается, башкой вертит, влево-вправо баранку крутит, от машин уворачивается... А милиционер увидел, что они на красный свет летят, и еще честь им отдал, тоже с праздником поздравляет... Вот потеха! Едва живые подъехали они к театру, дают таксисту деньги, а он не берет, свои предлагает взять...
      Врываются они в театр... А тут уже и третий звонок! Встречают их билетеры, радуются:
      - Ну, - говорят, - еще одни дураки прибыли, полный зал сегодня дураков собрался, то-то весело будет!
      А жена не поймет, что это за шутки от низшего персонала? Они в серьезное, благородное заведение приехали, где горит священный огонь искусства, а тут какие-то закорючки гадости говорят.
      Ладно, протиснулись в зал, а он действительно - полнехонек, сели на свои места. Жена от нетерпения то за нос себя ухватит, то за серьгу, возбуждена до крайности, ждет не дождется, когда спектакль начнется. Пьесу-то как-никак сам Пихтюк по-новому осмыслил, по-современному, а то она все по-старому шла, а по-старому - неинтересно. Правда, у нее теперь и название звучит иначе - "Вверх дном". Нy да ладно, ничего.
      И точно, начался спектакль! Все у них - по-новому, по-прогрессивному, без старья... Вначале электрик немного света дал на сцену... В полутьме колодец осветился, сруб, бревна замшелые, громадные, в рост человека декорации... А сама сцена - это дно колодца... Вылез на сцену голый лысый старик с висячими усами, худой, как жердь, воздел руки и заревел, заокал раскатисто:
      - О-о-о... Горе мне, горе! А ну дайте мне немедленно сатину! Я, с тех пор как в люди пошел, вынужден все время голяком ходить, раны и прорехи заклеить нечем... Где этот шельма Сатин? пусть выпишет мне немедленно сатину, а то мне ничего материального в жизни не досталось! Человек - это звучит горько! О-о-о, - заревел опять и заокал, обхватил голову руками и в щель убежал...
      А жена мужа толкает.
      - Видишь, какая у них находка, мужика под голого загримировали, здорово!
      А муж только глазами хлопает в недоумении: вот тебе и театр! Что-то дальше будет!
      А дальше - из щелей колодца стали другие персонажи вылазить и выпрыгивать... Мужики голые со шлангами выскочили... Мужики в балетных платьях, тоже со шлангами... Женщины в брюках и нагишом - все без шлангов, но с тазами.... Весь актерский ансамбль на сцену выбрался!
      А электрик еще света прибавил, зажег вверху яркий синий фонарь - луна взошла... Выбежал на край сцены мужик с громадными кольцами в ушах, а в кольцах - алмазы, и заревел благим матом:
      - Нет, товарищ, ты был не прав! Человек - это только вначале звучит горько, а потом - сла-а-дко!
      Тут отовсюду раздалась музыка и надтреснутый голос запел-зашептал вкрадчиво: "Голубая луна... Голубая луна..." Вся театральная артель сразу резво задвигалась, раскрепостилась, - и мужики со шлангами, и женщины с тазами, - стала визжать, взвизгивать, наползать друг на друга, томно вздыхать и устраивать кучу-малу... А мужик с кольцами в ушах выставился с достоинством вперед и заревел:
      - Театр - это наша жизнь! Настоящий театр - неотличим от жизни! Дно скоро станет верхом! Низы не хотят жить по-старому! Верх низвергаем на дно! Да здравствует низ!
      Смотрел-смотрел муж театральной любительницы на пьесу, по-новому осмысленную, наконец, не выдержал, обращается к жене зло:
      - Я что-то не пойму, ты меня куда привела? На шабаш, что ли? На бесовщину? На содом с гоморрой?
      А жена сама в растерянности, шепчет тихо:
      - Ну ты, наверное, еще ничего не понял... Это же только начало... - А потом добавила, совсем тихо и растерянно: - Ой, я что-то сама ничего не пойму, что происходит?.. Театр - это же святое...
      - Вот тебе и святое! - негодующе заговорил муж. - Не знаю, что это за начало, но я - конец уже вижу!
      А все в зале вокруг хохочут, ухохатываются, свистят оглушительно, ликуют, давно настоящего спектакля не видели, а то все одно старье попадается, никто с выдумкой поставить не может, ума не хватает.
      Тут из кучи-малы на сцене вылез потный мужик с кольцом в носу и протянул руки в зал:
      - Я жажду высокой любви! - застонал он и затрясся, как в лихорадке. Где ты, любовь моя? Поведи меня к звезде из колодца! Покажи мне звезду, я жажду любви вровень с луною!
      И направился в зал, спрыгнул... Завертел глазами, отыскивая любовь... И нашел ее в большой любительнице театра, в театралке, она с мужем в первом ряду сидела, чтоб все лучше видеть и слышать.
      - Здравствуй, моя любовь, - воскликнул мужик с кольцом. - Я ждал тебя всю жизнь! Ты поведешь меня к звезде! - и подергал себя за кольцо в носу, показывая, как она его поведет...
      - Фу-фу, - закричала жена, - от тебя козлом пахнет!
      - Ничего, - успокоил ее мужик. - Что естественно - не безобразно. Не бойся же... Актеры и зрители - одно и то же... Участвуют все... Ты избранная... Поднимайся... Только тебе для начала надо заголиться... Все стеснение - отброшено навсегда... У нас свобода нравов, как в Америке... Возвращаемся к естественному состоянию... Давай же я тебе помогу! - заревел он, вывернул ноздри и принялся срывать с нее одежды...
      Тут только она поняла, что все происходящее-то, даже не в дурном сне происходит, а наяву, да не где-нибудь, а в самом театре! Завизжала она тогда дико и вырвала кольцо ему из носа с мясом... А муж ее кое-как изловчился да тоже дал ему в нюх... Завалился мужик без кольца под ноги, а они соскочили и побежали вон из театра, кое-как вырвались, отбились... Театр-то - рассадником зла, разврата и извращения оказался!
      Домой уж они на такси не поехали, поехали в общественном транспорте, как нормальные люди... А среди нормальных - хорошо, это не богема в театре, притворяться не надо. А тут как раз и праздник уже закончился... Все по домам разъезжались какие-то грустные, притихшие, и глаз не поднимали, может, стыдились чего...
      - Да, удружила ты мне, вытащила на новую постановку, я же теперь до конца жизни не отмоюсь... - грустно сказал муж.
      А жена не ответила, промолчала, самой тоже не сладко, она-то дерьма больше всех нахлебалась.
      Только после этого перестала в театры ездить. Разлюбила их. Напрочь. И оперы тоже, и консерватории. Больше стала дома сидеть: то пирожков испечет, то еще что-нибудь сделает, приятное для мужа.
      Сядут они вечером чай пить, жена смотрит на него влюбленными глазами и говорит:
      - Как же все-таки хорошо, что я актрисой не стала, на позорище выходить... Пришлось бы потом стыд всю жизнь хлебать...
      - А я всегда против театра был! - радуется муж, что жена наконец домашняя нормальная стала, а сам пирожки уминает, спешит, чтоб еще коврики повязать и лобзиком попилить...
      Так у них в доме хорошая жизнь наступила. Правильно. Дома все свое, что надо, есть: и театр, и опера, и консерватория, и культура, и даже... счастье. Нечего где попало шастать, искать то, чего там нет. Все - дома. Только что богемы одной - нет. Ну и ладно. Дома и без богемы хорошо. Можно обойтись.
      ДЕНИСЫ И МАКСИМЫ
      Ведь бывают же на белом свете такие нехорошие молодые люди, которые везде к девушкам и женщинам пристают, никакого проходу им и житья не дают! Где ни увидят - там и пристают, как банный лист, обещают горы золотые, а на поверку потом, на деле - одна наглая ложь получается, глупость и пакость выходит. Ходят, рыщут они по улицам, свистят в уши, и никак от них бедным девушкам и женщинам не отбиться! Да таких свистунов просто расстреливать надо! Чтоб не мешали людям нормально жить.
      Вот, например, одна девушка, приятная во всех отношениях, приехала в Москву на рынке поторговать да деньгами разжиться, а то у них на Украине-то не шибко с деньгами... Увидел ее на рынке молодой татарин, полюбил, и скоро женился на ней... Стали они жить молодой семьей и радоваться. Все у них хорошо. Она даже и деток своих - у нее двое деток оказалось - в Москву перевезла и в школу определила.
      Да стал к ней в будку, где она торговала, заглядывать один нехороший молодой человек... Назвался - Максимом. Макс - для краткости. Стал приставать к ней, даже посягать на нее... Сказал, что уж он полюбил ее крепко, до гроба... "Ты, - говорит, - убеги со мной... У меня своя комната в коммуналке, большая... Будем у меня жить да радоваться, друг на дружку наглядеться никак не сможем. А я тебя еще на хорошую работу устрою, хватит тебе овощами торговать, всю себя и тело свое драгоценное морозить... И денег будешь гораздо больше получать, и теща с тестем поедом есть не будут".
      Услыхала такие сладкие речи девушка, польстилась и убежала к нему в коммуналку... И детей с собой перевезла, разрешил он ей вначале. И на работу действительно устроил, не соврал. Стала она на книжной бирже дорогими альбомами торговать и деньги прикапливать... Хорошо, в тепле, и холодом под подол не надувает, значит - и здоровье в сохранности.
      Да только недолго все это продолжалось. Стали вдруг люди замечать, что лицо-то у нее, то с одной стороны, то с другой подмазано - синяки! "Что это у тебя такое?" - спрашивают. "Ой, да это я в ванну полезла помыться, поскользнулась..." "Ну-ну, - думают, - что-то ты слишком часто поскальзываться стала..." А то и на работу не выходит. Позвонит, скажет: "Заболела, простыла опять". Дня по три не появляется, пока лицо в норму не придет.
      А он действительно прикладываться стал кулачком-то своим поганым. Она ему: "Ой, Макс, больно! Что ты делаешь?" А он только ухмыляется и идет пиво пить. Он пиво сильно любил. А ее уже разлюбил, надоела она ему. Ему сейчас к другим надо приставать, а она ему мешает. А она уже привыкла к нему, думала, что навсегда полюбила. И разрывается, не знает, что делать: то ли здесь оставаться, то ли к мужу проситься?.. И только и слышно: "Ой, Макс, больно!" - это он ее лупит. Вот тебе и Макс - мистер Квакс! И дети за нее вступаются, жалко им мать, да сделать ничего не могут, они же маленькие.
      Ну, кое-как она от него убежала, долго он ее мучил, пока она от него вырвалась. Хорошо, что ее муж-то, молодой татарин, порядочным оказался, принял ее обратно, все забыл и простил. Сейчас она дома сидит, тихо, как мышка, лишний раз пикнуть боится. Реабилитируется. Законный муж лучше любовника оказался. Может, теперь поумнее станет. Давно пора голову на плечах иметь. Собирается опять в будку идти торговать, больше-то некуда... А где гарантия, что опять в эту будку очередной макс не засунется и не обработает? Мужа, что ли, рядом на цепь посадить? Конечно, нет никакой гарантии... Ох, и трудно же слабым девушкам и женщинам на свете жить! Особенно, если вокруг столько разных максов развелось...
      А вот - далеко ходить не надо - еще один случай, глупая и грустная ситуация... Жила одна молодая женщина, тоже приятная во всех отношениях, со своим мужем, тоже друг на дружку наглядеться не могли. Потом вдруг муж заболел и умер. Сильно она по нему убивалась, все на гроб падала. "Ой, кричала, - что я теперь делать-то буду? Ведь никогда я себе такого уже не найду!" Сильно ее все жалели. Только двух месяцев не прошло, стали соседи замечать, что к ней молодой человек шастает... Чуть вечер, он уже тут как тут, крадется... "Кто такой?" - спрашивают ее. "Да так... знакомый один... Денис... Дэн..." - "Ах, Денис... Вот он что... Ну ладно, - думают, поглядим, что это за Дэн - супермен..."
      А скоро он у нее из квартиры и днем перестал вылазить, а машину захотел под окном оставлять. "Ты что, голубушка, любовника завела?" спросили ее в лоб. Она потупилась... "Ну, вы меня должны понять: мне сейчас тяжело одной... Потом, я же - женщина..." - "Так ты же мужа своего любила, говорила, что тебе никто другой не нужен! А тут двух месяцев не прошло, ты уже хахаля приняла?" - "А я мужа и сейчас люблю! - вскинулась она гордо. Вам этого никогда не понять!" Конечно, не понять, где yж там.
      А потом стала она бегать по соседям и деньги занимать... Они к ней: "Что такое? Ты же среди нас всегда самая богатая была, и пособие по безработице получаешь, и у коммерсантов ребенка нянчишь. Куда деньги делись?" А она: то да се, отвечает, Денису, говорит, денег дала, на цветной телевизор, а то у него свой дома сломался. Ладно, дали. Потом в другой раз пришла. "А сейчас зачем деньги?" - "Да Денис, - говорит, - машину разбил, на починку." - "Так пусть он сам и платит!" - "Так у него нет, он же нигде не работает." - "А тебе не кажется, голубушка, что он тебя охмурил, вселился к тебе и только деньги из тебя сосет!" Тогда она взвилась: "Нет, вы его не знаете! Дэн - хороший! Вот только бы если еще водку не пил..." "Так он еще и пьет? - только удивляются соседи. - Вот приняла так приняла, двух месяцев не прошло..."
      А он действительно сидит у нее дома и водку глушит, а она бегает, покупает ему за свои... Все хочет его подшить, только он не соглашается. А она боится, как бы он тоже не помер, муж-то ее от пьянки умер, от алкоголизма. Она ему кричит: "Ой, Дэн, не пей, а то умрешь!" А он: "Я еще молодой, у меня здоровья до хрена!" Так пока и живут. Только больше всего она боится, как бы родители бывшего мужа не узнали, что она уже другого приняла. А то квартира-то на них записана. И детей накопить не успели. А то узнают, попрут из квартиры, а квартира - большая, жалко. И Дэна не хочет выгонять. Так и живет, мучается, не знает, что делать...
      И никто не знает. А я думаю так: с этими денисами и максимами, дэнами и максами, если по-поганому, по-американски их называть - надо разобраться, чтоб они хороших девушек и женщин с пути не сбивали. А этим, так называемым порядочным девушкам и женщинам, сказать, чтоб они в оба глядели и не поддавались ни на какие уговоры. И чаще себя приструнивали, стыд и совесть имели, а значит - и честь. И вообще надо нам всем, хорошим молодым людям, собраться вместе и сказать этим, которые нехорошие, решительное: нет! Встать грудью на защиту девушек и женщин. Пусть они только с нами водятся, с хорошими, а с плохими - нет.
      ЗЯТЬЯ
      Зовут ее Люся. Она - крута, крепка, куда с добром бабеночка. Когда-то она в Сибири жила, в славном городе Бийске, а потом в славную Москву перебралась. В Бийске хорошо, а в Москве - лучше.
      Работает она на трех работах и очень любит поговорить, особенно рассказывать. Хлебом с медом ее не корми, дай только что-нибудь рассказать. А рассказывать больше всего любит о зятьях. Уж и муж ее толкает: "Нянь, а нянь, давай лучше на гармошке поиграем да песни попоем"! Он гармонист отчаянный, на всю округу известный. А она: "Нет, дай вначале о зятьях рассказать, потом попоем." И особенно незнакомым любит рассказывать, свои-то уж давно все наизусть знают. И рассказывает при случае:
      - Не знаю у кого какие зятья, а у меня зятья что надо попались. Повезло мне. Один зять на метрополитене милиционером работает, порядок охраняет. А там бдительность-то о-го-го какая требуется, глаз да глаз! Потому что объект - стратегической важности! Другой зять - не промахнулся, тоже там работает, в метро, машинистом, составы водит. Головастые они у меня, зятья, умные. А то!
      Приняли бы их тогда на ответственную работу, если б они дураками были? Да ни в жизнь! И главное - меня, тещу, уважают и ценят. Вот, соберусь я, к примеру, куда на метро поехать, хоть в Бутово, так первый зять, который милиционер, сразу передо мной двери распахивает: проходи, любимая теща, бесплатно пропускает... Я еще зайти не успею, гляжу, а второй-то зять, который машинист, уже состав подогнал, меня поджидает... Сам на почетное место усаживает и везет, куда скажу. Быстро так довозит, тоже по блату.
      Так что гляжу я на них и не нарадуюсь, хорошие у меня зятья попались, толковые, мне стыдиться нечего. Тот, который милиционер, так он с его головой обязательно в министры внутренних дел пролезет. Будет потом всей шайкой-лейкой руководить, нe сразу, конечно... А другой, который машинист, так обязательно в министры путей сообщения проскочит, точно! Они у меня оба упорные, глотку вырвут, но своего добьются. А уж как станут они министрами, так у нас с дедом, с тестем ихним, не жизнь - а сплошная малина начнется. Мы тогда работать не будем, пусть они нас сладкими булками кормят, а мы будем только на гармошке играть да песни петь. То-то славная жизнь начнется!
      Правда, сейчас мы немного тесновато живем: восемь человек в двухкомнатной квартире, внуки же еще... А куда внуков девать? С нами и живут... Свои внуки - не чужие. Ничего, веселые ребятишки. Так бывало разойдутся, - сам отец, милиционер, остановить не может... Так что пока не шибко-то разбежишься, но ничего, в тесноте - да не в обиде!
      А зятьям, может, не сегодня-завтра по квартире дадут, отвалят за хорошую работу, за ударный труд. Метров по двести каждому. Одному где-нибудь на Рублевском шоссе, другому на Осенней улице. Чем черт не шутит! Дают же вон депутатам. Те из глубинки - из ниоткуда приедут, ни кола у них, ни двора в Москве, а через год, глядишь, они уже в собственных хоромах сидят, навсегда прописались и золотыми ложками едят...
      А уж как получат мои зятья квартиры, уж мы тогда всем завистникам нос утрем! А то некоторые мне тут намекают: ты, дескать, тетка, того, сглупила, зятьев-то подмосковных взяла, не столичных ребят, сели они тебе на шею. Ну и что? Не всем московскими быть! Я и сама - из глубинки, считай, из деревни, стыдиться нечего. Главное - чтоб люди были хорошие и с головой дружили, как дед говорит, а пока - потерпим, не все сразу.
      Правда, они у меня еще выпивают маленько, зятья-то, любят, так сказать, заложить за воротник. Ну и что? Не без этого. Они, слава Богу, люди не больные, пусть иногда и выпьют с устатку, под тещины блины. Но - не на работе же! У меня с этим строго. Я милицейскому-то зятю говорю: "Ты только на службе-то ни-ни, не употребляй ни грамма, а то выхватишь пистолет да начнешь сдуру палить во все стороны, вроде как преступников ловить... подведешь тогда тещу под монастырь!" А машинисту наказываю: "Ты только пьяный-то за руль не садись, не ездий, а то повезешь любимую тещу, да завезешь неизвестно куда, угробишь к чертям собачьим! А я еще пожить хочу". А они со мной во всем согласны. Пьяные ни за что на работу не пойдут.
      Так что не знаю, какие у кого зятья, а я на своих погляжу, не нарадуюсь, повезло мне с ними.
      После этого муж ее выносит гармошку, садятся они рядышком на лавочку, начинают играть и петь... И хорошо у них, складно получается. А песен они много знают, на целый день хватит. Поглядишь - обзавидуешься: вот что значит - любовь. И дома все хорошо, и дочки - хорошие, и зятья - славные, счастье подвалило. Каждому бы так. Да так не бывает. Счастье - не одеяло, на всех не растянешь, кто-то да все равно голяком останется.