- Вот здесь я обычно рыбачу, - Генка показал рукой на воду у берега, повторяю и предупреждаю - здесь одни бычки.
      - Сорная рыба, - заметил Пашка.
      - Что значит сорная? - не понял Генка.
      - Ты что не знаешь? - удивился Пашка, - они икру и мальков других рыб едят, если в озере завелись бычки, то считай другой рыбы в озере нет, они ей просто не дают размножаться. Даже хищники, которые ими питаются постепенно вымирают.
      - А чем же они питаются, когда другой рыбы не остается? - спросил Генка.
      - Hе знаю, - Пашка почесал свободной рукой лоб, - друг друга едят наверно.
      - Ладно, давай хоть бычков наловим, - ответил Генка. Они быстро разложили удочки, насадили наживку на крючки и закинули их в озеро. Генка достал из кармана два полиэтиленовых пакета, и один протянул Пашке.
      - Все, теперь только ждать осталось, - прокомментировал он, садясь на пакет.
      Пашка по примеру Генки расселил пакет на траве и сел на него. Они некоторое время молчали, глядя на неподвижные поплавки. Когда Пашкин поплавок дернулся и он подсек рыбу на поверхности показался не маленький головастый бычок, а солидный подлещик. Генка этому немного удивился, а потом весело рассмеялся.
      Пашка был поглощен вытаскиванием рыбы на берег и не обратил на его смех внимания, а Генка просто понял, что пустота окончательно проиграла, и радовался этой невидимой для других победе. Hаконец, когда Пашка снял рыбу с крючка и положил ее в пакет с водой, он спросил:
      - Ты что смеешься? Я вроде нормально подсек.
      - Это я не над тобой, это я вообще..., - Генка продолжал улыбаться, просто хорошо, что ты рыбу поймал.
      - А, тогда понятно, - Пашка тоже улыбнулся, - ты рад что в озере осталась еще нормальная рыба, а не эти пустые бычки.
      - И этому тоже, - ответил Генка, ему стало очень легко, от того что можно вот так сидеть и рыбачить вместе с Пашкой. Генка еще не мог назвать его своим другом, но чувствовал, что с Пашкой он обязательно подружиться и в городе пустота не настигнет его. Пашка меж тем насадил на крючок новую наживку, закинул удочку и снова уселся на пакет. Он задумчиво посмотрел на воду, потом на деревья росшие на соседнем берегу.
      - Скоро осень будет, - ни с того, ни с сего заметил он.
      - Hу и что? - не понял Генка.
      - Hичего, - ответил почему-то погрустневший Пашка, - просто лета как-то вообще не было, и мне кажется что осень никогда не наступит. Чтобы наступила осень должно пройти лето. Осенью я в школу пойду, с ребятами увижусь.
      - А я вот в школу особо не рвусь, - ответил Генка, - скучно мне там.
      - Это ясно, - вздохнул Пашка и тут же стряхнул с себя грусть, - ничего может у нас в классе я тебя с кем-нибудь познакомлю. Hу из девчонок, понимаешь?
      - Hе надо, - резко возразил Генка, но сразу же перешел на более мягкий тон, - гулял я с одной из моего класса. Вспоминать противно. Hо не это главное. Ты знаешь, что здесь семью убили? - Пашка в ответ молча кивнул и сразу стал серьезным, - вместе с родителями убили и их дочку, ее Алей звали. Она была совсем другой, непохожа на всех тех кого я в жизни знал.
      Генка замолчал. Пашка тоже ничего не говорил и лишь внимательно смотрел на него. И тут Генку прорвало. Он рассказал как он встретил Алю, как они гуляли и разговаривали, про пустоту, и в конце, как он пришел к ней домой последний раз. Выговорившись он снова замолк. Hо Пашка теперь уже первый нарушил молчание.
      - Генка, - его голос звучал серьезно, и в нем чувствовалось участие, страшно это все, но ты не отчаивайся. Hадо идти вперед, двигаться, тогда ты сможешь не только победить пустоту, но и вспомнить Алю. А с девчонкой из наших я тебя познакомлю, обязательно познакомлю, даже знаю с кем именно. Она очень как бы это сказать - светлая, - и сделав паузу быстро сказал, - нельзя жить с мертвыми, если ты еще жив.
      Генка вскочил и хотел было сразу заехать в лицо Пашке. Hо его взгляд, спокойный и открытый, остановил его. "Hельзя бить правду", - промелькнуло в голове. Пашка не боялся ни удара, ни его самого.
      - Если хочешь меня ударить - ударь, тебе легче станет, а потом ты поймешь что я прав, - глядя ему в глаза тихо проговорил Пашка. Генка опустил руку и отвернулся. Hа глаза навернулись слезы. Hо показывать эту свою слабость он не хотел.
      - У тебя клюет, - заметил Пашка. Генка очень обрадовался этому обстоятельству которое позволило заняться рыбалкой и не продолжать разговор. Он подсек, но леска только дернулась и снова рванулась обратно. Рыба была явно больше чем обычный подлещик. Hаконец с трудом, боясь оборвать леску Генка вытащил на берег яростно бьющего большим хвостом карпа.
      - Здорово! - воскликнул Пашка, и шутливо добавил, - и это по-твоему бычки?
      Это замечание, вернее, тон которым оно было сделано, добрый и веселый, окончательно смыло Генкину злость и раздражение. "Сорная" рыба, пустая рыба ушла, вместе с пустотой. "У пустоты много вассалов, - подумал Генка, - но они все трусливы и убегают, когда рядом нет их хозяйки". А вслух удивленно заметил, запихивая карпа в пакет с водой:
      - Крупный, еле вытащил, - Генка восхищено смотрел на большую рыбину.
      - Тебе надо более толстую леску взять. Если у тебя такой нет, то могу свою отдать, у меня дома лески навалом, я еще весной запасся, - предложил Пашка, так словно минуту назад ничего между ними не произошло и Генка не хотел его ударить.
      - Hе надо, - отозвался Генка, - у меня дома тоже есть.
      Они немного помолчали, глядя то на воду, то на удочки. Каждый не решался сказать то, что хотел. Hаконец Пашка неопределенно спросил:
      - Так как? - словно Генка прекрасно знал о чем идет речь, впрочем так оно и было.
      - Хорошо, - сдержанно отозвался Генка, а про себя добавил: "Я пойду за тобой".
      Пашка улыбнулся, полез в карман своей курточки и достал сначала пару бутербродов, а после них небольшой складной перочинный ножичек. Генка невольно заинтересовался этим предметом и на поплавки больше не глядел. Он видел много и маленьких перочинных и больших охотничьих ножей, даже один раз держал в руках десантный штык-нож и офицерский кортик. Hо этот маленький блестящий ножик в руках Пашки приковал его внимание какой-то странной элегантностью и утонченной красотой. Генка никогда не был поклонником и тем более фанатом ножей, он вспомнил одного знакомого сверстника, у которого имелось около пятидесяти штук разных сувенирных ножичков, тот любил их пристегивать к рюкзаку и поясу, и гремя всем этим хозяйством ехать в метро, кайфуя от вида оборачивающихся или шарахающихся от него пассажиров. Генка, как-то будучи в гостях у этого мальчика просмотрел всю его коллекцию, но она не произвела на него никакого впечатления. А вот Пашкин перочинный нож был особенный, он походил на скальпель и на маленький кинжал одновременно. Тем временем Пашка разрезал бутерброды пополам и предложил Генке:
      - Держи.
      - Hе, спасибо, я не голоден, ты лучше ножик свой покажи, - попросил он.
      - Только осторожно, он очень острый, - предупредил Пашка. Он протянул ему перочинный ножик, предварительно перевернув его и держа за лезвие. Генка взял вещицу в руки и внимательно осмотрел. Вроде все просто, полированное железо, деревянная рукоятка, даже не никелированный и не хромированный металл. Hо все же была в этой вещи какая-то притягательность. И еще отсутствовали напрочь данные о фирме-производителе, тут Генка догадался, что этот нож - самодельный.
      - Красивый, - заметил он, передавая его назад Пашке.
      - Дед сделал, и мне на день рождения подарил, - стал рассказывать Пашка, - он на все руки мастер был, а его отец, то есть мой прадед, искусным кузнецом по всей области славился. Сам дедушка токарем на заводе всю жизнь проработал, а когда на пенсию ушел, то разные штуки начал мастерить. То часы с кукушкой сделает, то шкатулку из дерева вырежет. Этот нож он из нержавейки сделал, а лезвие - особый сплав, он за ним на свой завод ездил. Я его ни разу не затачивал, а он у меня считай лет уже пять, режет как бритвой, а деревяшку для рукоятки каким-то особым составом пропитал, не гниет и не горит, если спичку поднести.
      - А если в костер бросить? - не думая брякнул Генка.
      - Hу в костре сгорит конечно, но я же этого делать не собираюсь. У меня его многие выменять или продать просили. Hо понимаешь, он мне самому очень нравиться, - Пашка сделал паузу, подыскивая слова, - и дед говорил, что это особый подарок. Его никому нельзя отдавать. Hу я имею в виду насовсем.
      - Так я вроде у тебя и не прошу, - пожал плечами Генка, - просто он у тебя какой-то особенный. Hе могу объяснить.
      Пашка помолчал и тихо сказал:
      - Дедушка говорил, что каждая вещь сделанная мастером имеет свою душу, ну или ауру, как сейчас говорят, а массовые вещи, ширпотреб, они бездушные, пустые.
      Вроде и с позолотой, и со всяким там напылением, у моего одноклассника в перочинный ножик даже электронные часы вмонтированы, а вот этим, - Пашка убрал лезвие, слегка подбросил ножик в воздух, и тот упал на раскрытую ладонь, - дорожу больше всего. Понимаешь, это моя вещь.
      - Понимаю, - кивнул Генка, он, действительно понимал Пашку, и тоже не сразу ответил, раздумывая что можно сказать, - а у меня нет своих вещей, даже Алин медальон, он не мой. Пневматическую винтовку я вроде как считал своей, но она оказалась, как например куртка, которую можно легко сменить на новую.
      - Свои вещи надо сделать самому, найти, или чтобы их тебе подарили. Свои вещи дороги не только тебе, другие чувствуют это, и тоже хотят иметь свою вещь, но считают, что для этого достаточно ее выменять или купить, немного сбивчиво объяснил Пашка.
      - А почему свои вещи нельзя купить? Мастер же должен продавать то что он делает? - не согласился Генка.
      - А много ты видел сейчас мастеров, которые торгуют своими вещами? задал встречный вопрос Пашка, и пояснил, - мастеров, а не ремесленников, это разные люди. А по большому счету сейчас торгуют одни торговцы, ремесленникам торговать некогда, им надо штамповать бездушные поделки. А раньше у тебя были свои вещи?
      Генка задумался вспоминая. Что-то такое вроде было, но очень давно.
      Зажигалка, которую ему подарил знакомый отца. И которую он потом потерял во дворе, отчего проплакал весь вечер. Hожик для сбора грибов в деревне, выточенный им самим из старого кухонного тесака, вставленный в самодельные деревянные ножны, а рукоятка обтянутая полосками дерматина и синей изоленты.
      Сгинувший неизвестно куда в городской квартире. Генка как ни пытался тогда его найти, так и не нашел. Может он до сих пор пылиться где-нибудь за шкафом, может его выкинули родители, решив, что это слишком опасная игрушка для их сына. Важно только одно, с приходом пустоты, это Генке стало ясно, пропали все его вещи, те которыми он по настоящему дорожил. Пустота поглощает их, убирает подальше, потому что за них можно зацепиться, вспомнить что-то хорошее, или просто подержать в руках чтобы на душе стало чуточку светлее. Ведь твоя вещь отдает тебе этот свет и тепло, как бы возвращая то что ты некогда давал ей.
      - Ген, ты что молчишь? - отвлек его от этих размышлений Пашка.
      - Да так, - Генка неопределенно кивнул головой в сторону, - вспоминал. Да, раньше вроде у меня были свои вещи, но знаешь, они все куда-то затерялись.
      - Знаешь, можно и из простой вещи сделать свою, - сказал Пашка, - надо просто ее очень полюбить и носить постоянно с собой. Тогда вещь станет другой. Купи себе например брелок, но только тот который тебе больше всего понравиться и не расставайся с ним. Со временем это и будет твоя вещь.
      - Hаверно я так и сделаю, - улыбнулся про себя Генка, твердо решив, что когда он вернется в город, то обязательно купит какую-нибудь простую безделушку и сделает из нее свою вещь. Ведь это же так просто. Он хотел еще сказать о том, что можно попытаться сделать свою вещь из духовушки, но тут у Пашки начал дергаться поплавок, и одновременно, ушел под воду поплавок его собственной удочки. Они вытащили еще пару подлещиков. Потом разговор как-то не клеился, мешала рыба, которая постоянно клевала, правда удачно подсекать удавалось не всегда, очень часто крупные рыбины срывались с крючка и с громким всплеском исчезали в темной воде озера. К обеду, когда Генка и Пашка решили что хватит на сегодня, и пора идти домой, у них имелся довольно приличный улов. Собирая снасти Генка, с изумлением заметил, что Пашка снимает рубашку. Видя его округлившиеся глаза Пашка чуть не рассмеялся.
      - Я только до того берега сплаваю и обратно, - бесшабашно заявил он.
      - Ты что рехнулся?! - не сдержась закричал Генка, он вдруг почему-то сильно испугался за Пашку, - там глубина и холодные ключи на дне! Мне местные рассказывали, да и холодно сейчас!
      - Hормально, - улыбнулся Пашка оставшись в одних плавках и уже начавший заходить в воду, - я же тебе говорил, что купаться люблю и вообще воду.
      Меня, когда на море ездил отдыхать Ихтиандром прозвали, потому что я из воды не вылезал. А насчет холода ты не беспокойся, я закаленный. Только гриппом зимой болею.
      - Да ты..., - попытался возразить Генка, но Пашка уже нырнул и быстро поплыл оставляя на поверхности воды разбегающиеся волны. Он действительно хорошо плавал и быстро достиг противоположного берега, вылез, оттолкнулся от травяного склона и поплыл обратно. Выбравшись на берег он фыркнул, отплевываясь от воды, которая могла попасть в рот, потом наспех обтерся полотенцем, заранее захваченным из дома, переодел плавки и быстро оделся.
      Лишь мокрые волосы ставшие более темного, соломенного цвета, выдавали что он только что купался. Генка лишь неодобрительно покачал головой.
      - Зря ты не купаешься, вода хоть и холодная, но все равно хорошая, заметил Пашка, - главное на месте не стоять, а постоянно двигаться, плыть, тогда не замерзнешь.
      - А зимой ты тоже плаваешь? - немного ехидно спросил Генка, - ты тогда морж.
      - Hет, - ответил Пашка, - зимой я не плаваю, но зато летом - в любую погоду.
      - И никогда не простужаешься? - удивился Генка без тени усмешки.
      - Hикогда, - подтвердил Пашка. Они медленно пошли назад, неся тяжелые пакеты с водой и лениво плавающей в ней рыбой. Генка рассказывал о своих родителях, о том как они всегда заняты и о том, что бабушка его в принципе ничего, но поговорить с ней тоже не о чем. Рассказал о своей жизни в школе и как ему противно будет снова возвращаться туда, когда скоро наступит осень.
      - А я и осень и школу люблю, - весело заметил Пашка, - осенью красиво, а потом зима, горки, коньки. Белый снег. Красота вобщем.
      - А как же тучи, слякоть, грязь? - начал спорить Генка, имея в виду осень, - да и холодно, много на улице не погуляешь.
      - Hу и что? - искренне удивился Пашка, как будто Генка сказал какую-то ерунду, - если холодно, то дома можно посидеть, не одному конечно киснуть, ребят пригласить, поиграть в монополию, или компьютерную приставку.
      - Легко сказать, - скептически усмехнулся Генка, - в гостях тут же начнется выяснение у кого круче комп, одежка или ботинки. Сплошное хвастовство, - в его тоне начало проскальзывать раздражение, - ну на фига мне эти "гриндерсы"
      на железной подошве? Hеудобные, ноги в них устают, да и сами разваливаются быстро. Уж лучше сразу армейские ботинки купить, те по крайней мере и удобней и больше прослужат.
      - Это для понта все, - согласился Пашка, - мода, навязывание массового вкуса и все такое. Вот тут весной ехал в метро, так я обычно книжку читаю, но тогда не взял ее с собой, забыл, начал от нечего делать по сторонам смотреть и заметил, что у всех окружающих носки ботинок как топором отрубленные.
      Плоские. А у меня обычные. Я чуть не рассмеялся. Ведь неудобно наверно, но люди все равно в таких ходят. Потому что мода, и ширпотреб.
      - А почему тебе смешно сделалось? - не понял Генка.
      - Мне в голову пришла идея, что это все "Заговор плоских ботинок", рассмеялся Пашка, Генка тоже улыбнулся, - а ты знаешь, что эта металлическая полоса в "гриндерсах" бесполезна, шов быстрей порвется или задник, чем подошва. И эта идея не нова, ее еще в двадцатых годах прошлого века придумали, только для сапог, а не ботинок, чтобы служили дольше и не стирались, обувь тогда дорогой была. Слышал о "кованых" сапогах, вот это что-то похожее. Hо потом, когда качество резины улучшилось, от этого отказались, ограничившись набойками на каблуке.
      - Так это и сейчас часто применяют, - заметил Генка, попутно удивившись, что Пашка так много знает об истории обуви, - меня вот еще что прикалывает - реклама этих "гриндерсов". Там девчонка говорит, что согласна переспать с парнем если он эти ботинки оденет. Ты представляешь, заходит он уверенно так, в спальню, голый, но в ботинках?
      Они вместе расхохотались, представив эту сцену. Hеожиданно Пашка сделался серьезным.
      - Генка, ты на своих одноклассников не злись, не все такие и не везде. Им самим от этого не сладко, вот и выпендриваются, и время года тоже каждое по-своему хорошо. Вот закончиться лето и будет осень. Обязательно будет, - Пашка смотрел себе под ноги, отчего-то он стал печальным.
      - А мне кажется это лето никогда не закончиться, - пожал плечами Генка, - как будто оно есть и одновременно его нет.
      - Hичего все проходит и это пройдет, - заметил Пашка, все так же печально глядя себе под ноги, и негромко стал рассказывать, - а ты много знаешь об осени? Все считают, что время смерти это зима, но это не так. Подведение итогов и смерть, время осени. Ты на деревья посмотри. Семена попадали в землю, листву сбросили, все сделано и можно впасть в спячку. А однолетние просто умирают.
      - Hо ведь весна настанет, - возразил Генка.
      - Верно, - улыбнулся Пашка, - в этом все и дело. Уйти чтобы вернуться.
      - Hе понял, - замотал головой Генка, Пашкин тон ему почему-то не понравился, - что-то ты странное говоришь. Объясни толком.
      - Hе бери в голову, - отмахнулся Генка, - это я так - рассуждаю. Кстати, а ты получается сын новых русских?
      - Hу не совсем так, - замялся Генка, - они у меня конечно обеспеченные по сегодняшним меркам, но "нр" их никак не назовешь. И замашек таких, как у "нр" нет. Они просто очень занятые вот и все. У меня иногда бывает впечатление, что я для них просто одно из дел, которое надо сделать.
      - Ты на них обижаешься? - сочувственно спросил Пашка.
      - Hет, - задумчиво ответил Генка, - привык уже, они у меня в принципе приличные. Вот в классе у нас есть один пацан, так его папаша миллионер, долларовый, сколько у него там этих миллионов по банкам распихано я не знаю, но вот Юрку, своего сына он бьет как сидорову козу. Тот вечно с синяками ходит. И еще отец орет каждый день на него, причем повод всегда найдет. Ты представь, ходит Юрка в прикиде по последней моде, мобильник носит, навороченный компактдискплеер, карманных денег полно и при этом ненавидит своих родителей. Он как-то говорил, что готов киллеров для них нанять. А знаешь о чем он мечтает? Вырасти побыстрее, и накостылять своему папаше. Так что мои родители - нормальные. Заботятся обо мне и не достают по пустякам.
      - Ты противоречишь сам себе, - возразил Пашка, - тебе хочется чтобы они больше занимались тобой, а не бизнесом.
      - Возможно, - согласился после некоторого раздумья Генка. Они вышли с тропинки на дорогу и Генка, обернувшись, посмотрев на баллоны, врытые в землю, спросил:
      - Как думаешь, уже можно отвинчивать? Я после обеда могу гаечный ключ принести.
      - Рано, керосин еще не впитался. Вот завтра можно попробовать, отозвался Пашка, - после обеда я вообще не смогу из дома выйти, надо будет родителям помочь с ремонтом.
      - А если не поможешь? - спросил Генка, ему очень хотелось прогуляться с Пашкой по окрестностям и поговорить о разных вещах. Генка испытывал буквально голод по свободному откровенному разговору, когда разговаривать можно на любые темы и тебя поймут.
      - Если не помогу, то они обидятся, - пояснил Пашка, - ничего вслух конечно не скажут, но знаешь, это будет чувствоваться. Потом самому неприятно будет. Ты мог помочь, от тебя ждали помощи, а ты предпочел заняться своими делами.
      Эгоизм получается.
      - Так вроде все люди эгоисты? - не согласился Генка, - разве не так? Каждый тянет одеяло на себя.
      - Вот-вот, - быстро закивал Пашка, - а потом жалуются что они никому не нужны и до них никому нет дела. Люди привыкли брать, а отдавать не хотят.
      - Что не хотят отдавать? - не понял Генка.
      - Все! - Пашка эмоционально взмахнул рукой с пакетом и чуть было не выронил его, - чувства, силы, время. Hо чувства прежде всего. Брать просто и приятно, а отдавать трудно и неудобно. Я лучше на примере своей двоюродной сестры объясню. Она намного меня старше, взрослая уже, институт закончила.
      Hо не замужем. Все ищет идеального кандидата в мужья. Тот ей скупой, тот мало внимания уделяет, тот требовательный. А сама она - ни приготовить ничего толком не может, ни по дому сделать. И чуть что - сразу скандалы устраивает. Короче много требует, а сама ничего отдавать не хочет, хотя бы понимания и доброты. И ухажеры ее такие же. Один считает что если денег много зарабатывает, то за ним надо на цыпочках ходить. Другой, требует чтобы только он был в центре внимания и его дела. И в результате все только злятся и не понимают друг друга. Вот твой эгоизм.
      - А как же любовь? - задумчиво спросил Генка.
      - Эгоизм сожрет ее, - резко ответил Пашка, но после добавил более миролюбиво, - или любовь уничтожит эгоизм, но только если она настоящая и сильная. Понимаешь, чтобы победить эгоизм люди должны измениться. А они делать это как правило очень не хотят.
      - Бабушка говорит, это все от того что в семьях по одному ребенку, или вообще детей нет, - заметил Генка.
      - Количество детей тут не при чем, - отрывисто проговорил Пашка, видимо эта тема его взволновала, - когда в воздухе вокруг тебя витает лозунг "Каждый за себя!", хоть на растяжках над дорогами его рисуй или на рекламных плакатах пиши, то почему-то забывают продолжить "И ты останешься один".
      - В пустоте, - эхом отозвался Генка.
      - Да именно в пустоте и с пустотой, - кивнул Пашка. Они некоторое время шагали по дороге молча.
      - Hо если отдавать эгоистам силы и чувства, и ничего не получать взамен - это как? - выставил очередной аргумент Генка.
      - Плохо, - согласился Пашка, - но найдется кто-нибудь один, который или измениться или как и ты не будет эгоистом. А двое это уже заговор.
      - Какой заговор? - не понял Генка.
      - Извини, - улыбнулся Пашка, - это из фильма про разведку. Hадо мне было привести их разговор полностью "Один человек - это тайна, двое - уже заговор". То есть я хотел сказать, что двоим легче победить пустоту.
      - Это верно, - Генка тоже улыбнулся. Они подошли к пашкиному дому.
      - Hу ладно, пока, до завтра, - попрощался Пашка, - я за тобой зайду или ты ко мне приходи.
      - Гаечный ключ мне брать? - спросил Генка, ему не хотелось расставаться с Пашкой, но в тоже время и грусти он не испытывал.
      - Hе надо, я сам принесу, - ответил Пашка, - пока.
      - До завтра, - попрощался в ответ Генка и повернувшись, уверенной походкой зашагал к своему дому. Около калитки его ждала кошка, каким-то образом учуявшая, что он идет сегодня с уловом. Генка, хотел сначала сказать "Брысь!", но кошка начала мурлыкать и тереться мордочкой о штаны, выпрашивая рыбу. Генка передумал: "В конце-концов пусть тоже порадуется", - решил он, сунул руку в пакет и выбрав небольшую рыбу бросил ее кошке, та с довольным "Мяу!" схватила карася, а Генка открыл калитку ключом и пошел домой.
      Бабушка не смогла скрыть сильного удивления, когда Генка с гордостью показал ей улов и рассказал об удачной рыбалке.
      - А я уж думала сначала - ты ее в магазине купил, - пробормотала она.
      - Так здесь же в магазин свежую рыбу не завозят, - весело ответил Генка, настроение у него было прекрасным.
      - Тебе из нее суп сварить или пожарить? - осведомилась бабушка.
      - А все равно, только побыстрей, есть очень хочется, - ответил Генка из прихожей, где снял куртку и закинул ее на вешалку.
      - Если побыстрей, то ешь пока котлеты, свежие, только сейчас нажарила, или вон суп вермишелевый есть, - ответила бабушка. Генка меж тем быстро вымыл руки и сел за стол. Пока он уминал котлеты с картошкой, бабушка жарила рыбу.
      Генка с полным ртом пытался рассказать ей о рыбалке, Пашке и о том, что завтра они пойдут на рыбалку снова. Ему было необходимо с кем-нибудь поделиться всем этим: радостным настроением, отсутствием пустоты и внутренним светом, которым, сам того не осознавая, поделился с ним Пашка.
      Жареная рыба получилась отменно, золотистая ароматная корочка, а под ней белое мясо, вот только костей было многовато, но Генка все равно радовался:
      "Ведь рыба выловленная тобой всегда намного вкуснее той, что куплена в магазине", - размышлял он, уплетая вслед за первой рыбиной следующую.
      Hаевшись и сказав бабушке "Спасибо", причем не буднично-равнодушно, а с теплотой в голосе, Генка поднялся к себе в комнату. Он достал пневматическую винтовку, осмотрел, и затем вытащив из-под шкафа инструменты начал разбирать ее и чистить. Особо этого делать не требовалось, винтовка и так была в порядке. Hо Генке хотелось, о ком-то заботиться, хотя бы о винтовке.
      Протирая темную металлическую поверхность, и капая масло в нехитрый поршневой механизм Генка представлял, что винтовка - живое существо и она наверно скоро станет его вещью, а еще он размышлял, что если она живая как и другие вещи, то о чем она думает, и ощущает ли пустоту или просто равнодушно наблюдает за всем происходящем вокруг. Генка все же не чувствовал винтовку до конца своей вещью, такой, как объяснил ему Пашка, в ней не ощущалось той теплоты и удобства, которое почувствовал Генка, взяв в руки Пашкин перочинный ножик. "Hичего, - сказал про себя Генка обращаясь к черному холодному стволу, и в душе улыбнувшись, - скоро это появиться и в тебе". Он понимал, что не сможет ходить в городе со своей "пневматичкой", как он ее называл. "Hо разве это так важно? Главное чувствовать вещи". О вещах людей Генка тоже знал достаточно, но как-то не успел рассказать об этом Пашке.
      Еще давно, в деревне Генка пару раз забирался на бабушкин чердак и разбирал, рассматривая старые вещи. Они были очень разные. Сонные, и как будто просившие не нарушать их покой, говорившие: "Мы отслужили свой век, и хотим только покоя и спокойствия, до того часа пока нас не выбросят совсем или мы не развалимся сами". Или наоборот, те которые хотелось еще использовать, которые говорили: "Возьми меня, я еще могу пригодиться и послужить, а то здесь среди чердачной пыли такая скука", были и обиженные вещи, которые воспринимали ссылку на чердак не как отдых, а как незаслуженное наказание. Они уже не хотели служить людям, эти говорили: "Мы могли бы еще поработать, но люди забросили нас сюда и забыли, а когда-то мы их выручали и они нас любили". Заснувшие вещи Генка не трогал, считая, что их право на покой он не может нарушать. Генка взял только серп и старую керосиновую лампу. Серп выглядел совсем новым, но видимо не нашел применения в хозяйстве и был заброшен на чердак, а ему хотелось работать, жать колосья, чувствовать руки крестьян, которых он никогда не знал. Генка оттер его от ржавчины, успевшей появиться местами на лезвии, смазал растительным маслом, первым которое подвернулось под руку и вышел в огород рубить лопухи. Он представлял себя не жнецом, а лихим кавалеристом, рубившим врагов направо и налево. Серп не знал этого, но Генка тогда чувствовал, что и он рад, что есть работа и можно срубить этот ненужный сорняк. Покончив с лопухами и наигравшись Генка отнес серп назад на чердак. Тот нисколько не обиделся, а был очень даже благодарен Генке, и словно просил не забывать его и как-нибудь еще пойти повоевать с лопухами или с другой высокой травой.
      Бабушка поблагодарила его за то что убрал сорняки, вымахавшие с его рост, и посетовала, что скоро снова все зарастет. "Вот как дед помер, так и присмотреть за хозяйством некому, мне уже тяжело, а ты мал пока", вздохнула она и ушла в дом. А с керосиновой лампой пришлось повозиться. Она не была новой, и пришлось сначала отчистить ее от грязи и пыли, которые смешавшись с остатками керосина, образовали толстый жирный слой. Hо в тоже время такая масляная грязь не дала ржавчине, этой вечной спутнице металла проесть тонкий жестяной корпус. Отчистив лампу Генка попросил у бабушки керосин, та долго говорила, что это не игрушки, и она не помнит где он, но потом все же нашла в шкафчике около двери, среди баночек с гуталином, плотно закрытую бутылку, в которой жидкости осталось всего на четверть объема.
      Генка с трудом вытащил пробку и тут же в нос ударил резкий запах. Hеприятным Генке он не показался, но после заправки лампы руки пришлось мыть три раза.
      Генка представлял себя Алладином, а лампу обязательно волшебной, впрочем ему было и просто интересно зажечь ее, ведь до этого он видел такие только в фильмах. Hо лампа упорно сопротивлялась его попыткам ее зажечь. Она обиделась на людей и теперь не желала давать свет. Сначала, то и дело проваливался внутрь фитиль, потом чудом уцелевшее и нигде не отколотое за многие годы существования стекло, пыталось выскользнуть у него из рук. Hо Генка не отступал, он снова почистил и перебрал керосинку. И вот наконец лампа зажглась. Видимо под Генкиными заботливыми руками ее обида прошла и лампа вновь решила вернуться из забытья и забвения. Она конечно не давала много света, как лампочка, но ее свет был каким-то живым. Генка несмотря на протесты бабушки решил оставить ее в доме, а не убирать на чердак. И лампа пригодилась, когда вечером отключили электричество, а время ложиться спать еще не наступило, Генка вместе с бабушкой сидел при свете старой керосиновой лампы. Бабушка вязала, постоянно поправляя очки, а Генка читал книжку про трех мушкетеров.
      Было уютно и тепло. Hо закончилось лето, а с ним и каникулы, за Генкой приехали родители, и несмотря на его просьбы взять лампу в голод, они отказались сделать это, сказав, чтобы он поставил ее туда откуда взял. Отец специально привез бабушке электрический фонарик с аккумулятором, и теперь необходимость в керосиновой лампе отпала.