Индеец невольно рассмеялся и проговорил:
      - Эх ты, младенец! Ну, давай руку, я выведу тебя отсюда на дорогу, а там уж, авось, ты сумеешь пойти и без посторонней помощи.
      Через минуту дон Рафаэль, приготовивший на всякий случай свое оружие, увидел выходивших к нему из чащи деревьев тех самых двух людей, которые незадолго перед тем копошились внизу на реке перед костром и которых он, по-видимому, заставил поспешно уйти оттуда.
      - Ай-ай-ай, да вот она, сирена-то! - вне себя завизжал снова негр, одною рукою судорожно цепляясь за своего спутника, а другою указывая на смутно обрисовывавшуюся впереди неподвижную фигуру всадника. - Смотри, смотри, Косталь: она сидит на чем-то высоком, вокруг нее сияние, а на голове золотой венец...
      Индеец своими орлиными глазами пристально вгляделся в то, на что ему указывал трусливый и наивный негр, и строго оборвал его:
      - Ну как тебе не стыдно молоть такую чушь, Клара! Раз сирена живет в воде, то с какой же стати она будет выходить на землю? Это вроде тех камешков, которые, по-твоему, были золотыми... Нет, - понизив голос, продолжал индеец, это, кажется, тот самый бледнолицый, который швырял в тебя камни, а вовсе не сирена. Он сидит на лошади и курит сигару, от которой и исходит сияние, а на шляпе у него толстый золотой шнур, принятый тобой за венец. По всей вероятности, это испанский офицер... Эй! Кабальеро! - крикнул он по-испански, подходя к всаднику. - Что это вы бродите здесь в такое время?
      - Положим, в данную минуту я не брожу, а стою на месте, потому что потерял дорогу и заблудился, - с улыбкою ответил дон Рафаэль. - Кажется, я совершенно неумышленно в чем-то помешал вам? Очень сожалею об этом и прошу извинения. Я хотел просить вас указать мне дорогу и, чтобы привлечь ваше внимание, бросил к вам несколько мелких камешков, которые, во всяком случае, не могли бы принести вам никакого вреда и только разве немного испугали вас. Вот за этот испуг и за то, что я невольно помешал вам, прошу вас принять от меня маленькое вознаграждение.
      С этими словами дон Рафаэль достал из кармана и протянул индейцу на ладони два блестящих доллара.
      - Благодарю вас, кабальеро, - с достоинством ответил индеец, отклоняя подарок.
      Молодой человек с удивлением посмотрел на индейца и, заметив алчный взгляд, брошенный на блестящие монеты негром, также подошедшем в это время к разговаривающим, сказал, протягивая ладонь с монетами негру:
      - Ну, в таком случае не возьмет ли ваш товарищ?
      Негр с жадностью подхватил монеты и тотчас же сунул их в карман.
      - А теперь позвольте узнать, далеко ли отсюда до гасиенды Лас-Пальмас? снова обратился дон Рафаэль к индейцу, который сразу произвел на него хорошее впечатление тем, с каким достоинством он отказался от подачки, и вообще всем его видом.
      - Это зависит от дороги, по которой вы поедете, кабальеро, - ответил индеец.
      - Разумеется, я желал бы проехать по самой кратчайшей, - продолжал дон Рафаэль. - Мне надоело плутать здесь.
      - Верю, кабальеро, но должен предупредить вас, что кратчайший путь может вам показаться не совсем удобным, - проговорил индеец каким-то загадочным тоном. - Наиболее безопасный путь в Лас-Пальмас ведет вдоль берега вот этой реки; но так как река тут очень извилиста, то и путь по ее берегу длинен. Ближайший же путь к нужной вам гасиенде находится вон там, - прибавил он, указав рукою в противоположную сторону.
      В душе индейцу очень хотелось бы сбить с пути человека, который в самый интересный момент на целый месяц, а, может быть, и более, отодвинул осуществление его заветной мечты. Но охотник хорошо понимал, что такая проделка не пройдет ему даром: ведь офицер ехал как раз в ту самую гасиенду, где он, охотник, находился в услужении.
      Пока индеец рассказывал, где, по его словам, пролегал кратчайший путь к гасиенде, вдруг донесся взрыв какого-то дикого воя.
      - Это еще что такое? - спросил молодой офицер, невольно содрогнувшись.
      - Возглас голодного ягуара, ищущего добычу, - хладнокровно объяснил индеец.
      - А! Ну, это не так страшно, - с таким же хладнокровием произнес офицер. Поеду ближайшим путем. Благодарю за помощь.
      Дон Рафаэль поудобнее уселся в седле, натянул поводья и, дотронувшись до шляпы, направил своего коня в сторону от реки.
      - Позвольте, кабальеро, дать вам еще один добрый совет, - более сердечным тоном проговорил индеец, почему-то почувствовав внезапную симпатию к молодому офицеру. - Старайтесь ехать так, чтобы луна все время была у вас по левую руку, а ваша тень от луны - по правую. У вас добрая лошадь, поэтому поезжайте как можно скорее и нигде не останавливайтесь, пока не доберетесь до гасиенды дона Мариано де Сильва. Если вам попадутся по дороге овраг, рытвина или кустарник, старайтесь переправиться через них прямиком, а не объезжайте этих небольших препятствий...
      - Судя по этому действительно доброму совету, за который я также весьма признателен, и по твоему серьезному виду, друг, меня ожидает на пути какая-то особенная опасность? - догадался молодой офицер.
      - Да, - подтвердил индеец, - и даже очень большая. Не пройдет и часа, как весь этот край будет залит водой, несущейся сюда с быстротой урагана. Она снесет все, что встретит на своем пути; даже самые быстроногие звери будут не в состоянии спастись от страшного наводнения.
      Дон Рафаэль еще раз поблагодарил индейца за это предупреждение и только хотел было пустить вскачь своего коня, как вдруг с содроганием вспомнил о своем бывшем спутнике, молодом студенте, оставшемся на пути в ожидании помощи. Он поспешил сообщить о нем индейцу.
      - Хорошо, кабальеро, - ответил тот, - мы постараемся отыскать его, если он еще жив, и проводим его до гасиенды. Вам же еще раз советую думать теперь только о собственном спасении. Если встретитесь с ягуарами, не бойтесь их. Постарайтесь сначала успокоить свою лошадь, а на них только погромче прикрикните, и они тотчас же удерут от вас. Человеческий голос имеет силу устрашать даже самых диких зверей. Белые люди этого не знают... Они вообще не знают многого, что хорошо известно нам, краснокожим. Я мог бы кое-что порассказать об этом, но теперь не время. Желаю вам благополучного пути, кабальеро!
      Дон Рафаэль еще раз дотронулся рукой до полей своей шляпы и поскакал по указанному ему направлению.
      - Какой щедрый! Вот это настоящий господин! - бросил ему вслед молчавший до сих пор негр, весело побрякивая в кармане полученными долларами. Разумеется, это не то, что дала бы нам сирена, а все же лучше, чем ничего, прибавил он со вздохом.
      - Да, славный кабальеро! - подхватил и индеец, прислушиваясь к топоту быстро удалявшейся лошади. - Было бы жаль, если бы с ним дорогой случилась какая-нибудь беда. Сначала мне было очень досадно за помеху нашему делу, но когда я увидал его и поговорил с ним, у меня отхлынула от сердца всякая досада, и я теперь, кроме добра, ничего не желаю ему. Вызовом же сирены мы можем заняться и завтрашней ночью. Я вспомнил, что сирену можно вызывать и звуками морской раковины, среди желтых волн наводнения, прямо с лодки...
      - А лодку-то ведь мы оставили внизу! - воскликнул негр, внимательно прислушивавшийся к приятным для него словам своего спутника. - Как же теперь нам быть, Косталь?
      - Как быть? - с легким раздражением произнес индеец. - Надо будет опять спуститься к реке, взять лодку и перенести ее на Столовую гору. Туда никакое наводнение не достанет. Там у меня есть шалаш, и мы спокойно можем провести в нем ночь... Это все ты с своей трусостью! Бросился бежать, как сумасшедший, а я сдуру последовал за тобой, совершенно забыв о том, что лодка может нам понадобиться. Пойдем скорее опять к водопаду.
      С этими словами он поспешно направился вниз к реке. Скрепя сердце последовал за ним и его трусливый спутник, находившийся в двойственном настроении: с одной стороны, ему очень хотелось добыть лодку, чтобы не застрять на горе и следующей ночью опять заняться вызовом сирены, и всласть выспаться, а с другой, - он страшно опасался вернуться на то место, где могли сидеть в засаде ягуары. В таком настроении он и следовал за своим бесстрашным товарищем, испуганно прислушиваясь к малейшему шуму и дрожа всем телом.
      На небольшом расстоянии от известного уже читателю водопада находилась другая - Столовая гора, на вершине которой, по преданию, некогда был храм цапотеков. Косталь хотя и считался христианином, но в душе оставался верен культу своих предков. Поэтому он трепетно относился к месту, где, по его убеждению, был когда-то храм предков, и всегда проводил здесь ночь, когда запаздывал домой. Для этой надобности он устроил себе там шалаш и покрыл его банановыми листьями.
      Лодка индейца оказалась довольно тяжелой, и негр, помогавший ему тащить ее на гору, всю дорогу страшно охал, стонал, пыхтел и кряхтел, между тем индеец, не чувствовавший, по-видимому, почти никакой усталости, только подтрунивал над ним.
      Наконец лодка была занесена на гору, где находился шалаш Косталя, и положена вверх дном возле шалаша.
      - Уф! - произнес, отдуваясь, негр, с наслаждением присаживаясь на лодку и утирая рукавом рубашки обильно струившийся с лица пот. - Слава Богу, уцелел!.. Думал - совсем задохнусь!..
      - Руки, ноги отвалятся, спина треснет, голова лопнет, последние мозги выскочат из нее! - насмешливо договорил индеец, присаживаясь на другой конец лодки. - Знаю я твои песни, которые ты заводишь при каждом небольшом усилии.
      - А ты разве совсем не устал? - спросил негр, лениво потягиваясь.
      - Так... слегка. Я не из таких неженок, как ты, - ответил индеец. - Для меня почти все равно, что по ровному месту идти, что на гору взбираться, даже с ношей. Видишь, и дышу я почти так же ровно, как если бы мы неспеша шли по равнине и налегке... Но оставим эти пустяки. Давай-ка лучше поужинаем да ляжем спать. В моем "дворце" найдется кое-что. Пойдем туда, - шутливо проговорил он, кивнув на свой шалаш.
      Голодный негр с удовольствием принял это приглашение и поспешил последовать за товарищем, направившимся в шалаш.
      Плотно поужинав, хозяин и гость растянулись на полу на мягкой и душистой траве и вскоре заснули под однообразный шум все ближе и ближе надвигавшегося наводнения. Впрочем, раньше заснул хозяин. Этот беспрерывный грозный шум совсем не беспокоил индейца, чувствовавшего себя в полной безопасности. Что же касается гостя, то тот довольно долго переворачивался с боку на бок: ему все казалось, что сквозь этот гул он слышит рев и вой ягуаров; это сильно пугало его. Но, в конце концов, успокоенный беззаботным храпом сладко спавшего хозяина, погрузился в сон и его гость. Между тем ягуары и в самом деле были близко. Спасаясь от наводнения, они также забрались было на вершину горы, но, учуяв там присутствие страшного для них охотника, трусливо сбежали с горы и мимоходом громогласно выразили свою досаду.
      Глава VI
      НЕОЖИДАННАЯ ПОМОЩЬ
      Между тем дон Рафаэль быстро мчался по указанному ему кратчайшему пути к гасиенде Лас-Пальмас.
      Мили две он ехал по местности, кое-где поросшей стройными пальмами, тянувшимися к небу своими пышными вершинами, и великолепными гуавами, распространявшими сильный аромат. От мерцания звезд, густо усыпавших все небо и еще не затемненных только что показавшейся луною, было достаточно светло, так что конь и всадник свободно могли различать дорогу и все встречавшееся на ней.
      Ночь была тихая, и в этой тишине с особенной резкостью разносился сильный шум, точно от разбушевавшегося моря. Сначала этот зловещий шум доносился издалека и как бы отдельными порывами, теперь же он превратился в сплошной грохот, с каждою минутой все более и более усиливавшийся, и доносился оттуда, куда направлялся всадник.
      Индеец предупреждал, что на этой дороге может угрожать опасность наводнения, все сметающего на своем пути. Ожиданием этого наводнения, вероятно, обычного в здешней местности явления, и объяснялись замеченные доном Рафаэлем странности: полное обезлюдение целой области и подвешенные в лесу на деревьях лодки. Очевидно, эти лодки были оставлены и так остроумно размещены на высоких деревьях для злополучных путников, которых могло захватить наводнение.
      Дон Рафаэль ехал с востока на запад, то есть как раз навстречу наводнению. Лошадь всадника, судя по охватившему ее трепету, чуяла надвигавшуюся грозную опасность лучше своего хозяина и неслась во всю мочь. Молодой путник надеялся, что ему удастся добраться до гасиенды Лас-Пальмас раньше, чем его настигнет наводнение. Но вдруг, как на грех, его сильная лошадь стала замедлять свой быстрый до сих пор бег, бока ее раздуло и судорожно поводило, дыхание сделалось хриплым. Казалось, еще немного - и бедное животное совсем остановится и упадет.
      Как ни был отважен молодой офицер, но и у него невольно дрогнуло сердце, когда он понял весь ужас своего положения, если он лишится лошади. Пока он обдумывал, что тогда ему предпринять, лошадь совсем остановилась и, дрожа всем телом, видимо, готовилась упасть. Точно заявляя, к собственному огорчению, что не в силах более исполнять свою обязанность и прося в этом прощения, она повернула к хозяину голову с умными глазами и жалобно заржала. В это время послышались звуки большого колокола. Это был колокол гасиенды Лас-Пальмас, призывавший под свой спасительный кров путников, застигнутых наводнением.
      - Что это вы остановились тут и почему сошли с лошади, кабальеро? Уж не сбились ли вы с пути или не случилось ли чего с вашей лошадью? - вдруг раздался за спиною молодого человека мягкий мужской голос.
      Соскочивший с лошади дон Рафаэль поспешил оглянуться. Он увидел перед собою средних лет человека, судя по одежде, погонщика мулов, но сидевшего на хорошей лошади. Погруженный в свои горестные мысли, а отчасти и из-за шума приближавшегося наводнения, офицер не слышал топота этой лошади, поэтому был сильно удивлен внезапным появлением незнакомца. Приятное, умное и вместе с тем открытое лицо этого человека сразу понравилось дону Рафаэлю, и он доверчиво ответил:
      - Я остановился потому, что с моей лошадью действительно что-то случилось. Должно быть, надорвалась от долгого и быстрого бега. Не знаю, что мне теперь делать?
      - Позвольте взглянуть на нее, - проговорил незнакомец, поспешно соскочив со своей лошади. - Я простой погонщик мулов, - продолжал он, - но хорошо знаю и лошадей и других домашних животных и, между прочим, довольно успешно занимаюсь их лечением.
      - Пожалуйста! - поспешил изъявить свое согласие молодой офицер.
      Погонщик подошел к его лошади, внимательно осмотрел ее, ощупал ее бока, прислушался к ее тяжелому хриплому дыханию и уверенно сказал:
      - Да, как я думал, так и есть: скопление застоявшейся крови в одном месте. Это я сейчас улажу и освобожу ее от этого. Подержите ее покрепче под уздцы и накройте ей глаза платком. Через минуту все будет в порядке.
      Когда дон Рафаэль сделал, что ему было сказано, погонщик достал из кармана небольшой складной нож с острым, как бритва, лезвием. Этим ножом он одним ловким движением руки разрезал тонкую перепонку между ноздрями лошади. Испуганное животное с силою мотнуло головою и, громко взвизгнув от боли, взвилось было на дыбы, но, сдерживаемое сильною рукою своего хозяина и его ласковыми словами, тут же успокоилось, вероятно, поняв, что ничего худого ему не сделают, - напротив, даже принесут пользу.
      - Ну, теперь ваша лошадь спасена и безостановочно пробежит во весь карьер еще несколько часов, - проговорил погонщик довольным тоном, вытирая о траву свой нож и снова пряча его в карман. - Позвольте узнать, куда вы едете, кабальеро?
      - В гасиенду Лас-Пальмас, - ответил офицер и в свою очередь спросил: Скажите мне ваше имя, чтобы я знал, кого мне благодарить за спасение моей лошади и, быть может, меня самого?
      - Меня зовут Валерио Трухано, - скромно ответил погонщик и продолжал: Человек я маленький и не совсем удачливый в жизни. Но я утешаю себя тем, что по мере сил и возможности исполняю свой человеческий долг, а все остальное предоставляю на волю Божию... Мне с вами по пути, кабальеро. Поедемте вместе. Но сначала позвольте попросить милосердного Бога избавить нас от надвигающейся опасности, потому что теперь только Он один и может помочь нам.
      Пока дон Рафаэль, не решавшийся даже предложить вознаграждение этому славному человеку за его помощь, усаживался на совершенно уже оправившегося своего коня и готовился снова пуститься в опасный путь, Трухано опустился на колени, снял с головы свою широкополую, сильно поношенную шляпу, поднял глаза к ярко сверкавшим на безоблачном небе звездам и громким, проникновенным голосом прочитать псалом, начинавшийся словами:
      "Из бездны взываю к Тебе, Господи! Господи, услышь глас мой!".
      Затем он также вскочил на свою лошадь, и оба всадника быстро поскакали прямо навстречу грозной опасности. Сквозь зловещий шум и рев разыгравшейся стихии продолжали слабо прорываться призывные звуки колокола, торопившие запоздалых путников.
      Глава VII
      ДВЕ СИЛЬФИДЫ
      Как известно, зима в южных широтах заменяется периодом ливней. Этот период там начинается в июне и кончается в октябре. В течение этого времени реки все более и более выступают из берегов, а к концу его, в октябре, все эти реки соединяются и, разлившись по обширным равнинам, образуют необозримые озера. И, разумеется, пока желтые, насыщенные песком и илом воды не успокоятся в этих озерах, они в бешеном натиске сметают все, встречающееся на своем пути.
      Такие озера, из которых местами выглядывают вершины затопленных деревьев, усеяны островками, то есть высокими плоскогорьями, так называемыми столовыми горами. Население деревень и гасиенд, расположенных на этих безопасных высотах, спокойно остается на месте, предварительно запасшись всем необходимым для своего существования. По самим озерам по вечерам шныряют во всех направлениях разукрашенные флагами всевозможные лодки и барки. В этих судах катается нарядная, веселая молодежь, оглашающая окрестности смехом, музыкою и пением.
      На одной из таких высот стояла и гасиенда дона Мариано де Сильва, Лас-Пальмас. Это была обширная, богатая, образцово устроенная усадьба, обведенная довольно высокой белой каменной оградой.
      Господский дом своим фасадом с множеством окон, защищенных красивыми зелеными жалюзи-ставнями, смотрел на равнину, раскидывавшуюся во все стороны. С равнины на гору вела широкая и отлогая, хорошо утрамбованная дорога, также замкнутая с обеих сторон белой каменной оградой. Сверху эта дорога упиралась в монументальные ворота, а внизу - в другие, более легкие, но двойные, которые вели во внутренний двор гасиенды. Вообще вся усадьба представляла собою настоящую крепость, которая, в случае надобности, могла выдержать какую угодно осаду. К гасиенде примыкали обширные плодоносные земли и леса.
      В одной из богато убранных комнат второго этажа гасиенды одевались к ужину обе хозяйские дочери: восемнадцатилетняя Гертруда и шестнадцатилетняя Марианита. Обе девушки были одарены той исключительной красотою, которою отличаются креолки, и их недаром называли лас-пальмасскими сильфидами.
      Приколов к лифу палевого платья ярко-красный бант и этим довершив свой туалет, Марианита подошла к открытому окну и стала смотреть на равнину, между тем как ее старшая сестра, покрытая, точно мантией, своими только что распущенными длинными, густыми черными волосами, полулежала в легком плетеном кресле, ожидая, когда волосы "отдохнут" и их можно будет укладывать под гребенки.
      - Все еще никого не видно: ни дона Фернандо, ни дона Рафаэля, между тем скоро уже будет совсем темно! - досадливым тоном проговорила Марианита. Кажется, я совсем напрасно так вырядилась.
      - Не горюй, твой Фернандо наверное не замедлит приехать, - утешала старшая сестра младшую.
      - Ты говоришь это так спокойно потому, что не ожидаешь жениха, как ожидаю я! - с живостью возразила Марианита. - Ты, должно быть, и понятия не имеешь о том, что значит любить? Я от ожидания готова прийти в полное отчаяние, а ты ведешь себя точно деревянная кукла и даже не спешишь одеваться. Хороша невеста!.. Ах, вот, наконец, и всадник! - быстро перешла она на другой тон и указала рукой в окно.
      - А на какой он лошади? - спросила Гертруда, в больших темных глазах которой мелькнул огонек.
      - Увы! Этот всадник не на лошади, а на муле! - разочарованно воскликнула Марианита. - Да, это не красивый рыцарь, который разогнал бы нашу скуку, а какой-то священник... Впрочем, был же у нас недавно молодой падре. Он не хуже кого другого играл на мандолине и красиво пел разные песенки. Может быть, и этот... Едет прямо к нам... несется вскачь... Вот увидал меня, кланяется... Придется, пожалуй, сойти вниз и поцеловать его руку, - с легкой улыбкой добавила девушка.
      - А не едет ли вслед за ним еще кто-нибудь, вроде твоего Фернандо? процедила сквозь зубы Гертруда тоном, в котором слышались скука и разочарование.
      - Еще?.. Да и в самом деле кто-то едет, и тоже очень спешит, - ответила Марианита, снова выглянув в окно. - Ну, это какой-то погонщик с целым десятком нагруженных мулов. Он погоняет их изо всех сил и также направляется сюда. Что бы это значило? Уж не случилось ли чего особенного? Эти люди точно спасаются от какой-то опасности... Да, наверное, что-то случилось, - с все возрастающей тревогою продолжала девушка. - Слышишь, Гертруда, какой шум поднялся на дворе? Как только священник въехал во двор, вся наша челядь взбудоражилась и загалдела. Должно быть, священник привез какую-нибудь дурную весть... Господи! Уж не готовятся ли напасть на нашу гасиенду эти разбойники-повстанцы? Говорят, они...
      - Как тебе не стыдно, Марианита, называть разбойниками людей, которые поднялись на защиту своей свободы и во главе которых стоят лучшие люди?! - с негодованием прервала сестру Гертруда.
      - Да как же они не разбойники? - возразила Марианита. - Ведь они ненавидят испанцев, а в наших с тобой жилах течет испанская кровь, притом и наши женихи испанцы. Я так люблю своего...
      - Мне кажется, ты только воображаешь, что любишь его, - снова перебила Гертруда. - Истинная любовь выражается совсем не так, как у тебя.
      - Ну, уж позволь мне самой решать, люблю я его или нет! - горячо возразила Марианита. - Во всяком случае, я собираюсь стать его женою и не хочу, чтобы у нас с ним были разные убеждения. Да и наш отец...
      Вдруг раздавшиеся на дворе звуки набатного колокола положили конец опасной беседе сестер, - опасной потому, что она коснулась темы, которая тогда в Мексике часто превращала самых близких людей во врагов и поселяла раздор в семьях, разделяя их на два противоположных лагеря.
      Услыхав звуки колокола, Марианита бросилась было к дверям, чтобы спуститься вниз и узнать, что случилось, но была остановлена внезапным появлением горничной, которая, вся запыхавшись, испуганно вскричала, едва успев переступить порог комнаты:
      - Спаси нас, Пресвятая Дева Мария!.. На нас надвигается наводнение!.. Вода уже подступает... она совсем близко!..
      - Наводнение?! - в один голос испуганно воскликнули сестры.
      Марианита в ужасе крестилась, а Гертруда, вдруг изменив своей напускной сдержанности, вскочила с кресла и, подбирая на ходу обеими руками свои роскошные волосы, подбежала к окну. Выглянув, она невольно воскликнула:
      - Спаси, Господи, Рафаэля!
      - Спаси, Господи, Фернандо! - вторила ей с дрожью в голосе младшая сестра.
      - Спаси, Господи, всех, кого застигнет в пути наводнение! - воскликнула, в свою очередь, горничная и в утешение своей младшей госпожи поспешила сказать ей: - Насчет дона Фернандо не беспокойтесь, сеньорита: он прислал одного из своих вакеро к дону Мариано с известием, что прибудет сюда завтра в лодке... Ну теперь мне нужно бежать опять вниз: я там нужна, - прибавила она и поспешно вышла из комнаты.
      - Приедет в лодке! - радостно повторила вся просиявшая Марианита. Слышишь, Гертрудочка: Фернандо приедет в лодке! Ах, как это будет весело! Мы отправимся ему навстречу в нашей парадной барке, убранной пестрыми флагами и цветами. Я непременно упрошу папу...
      Но, взглянув на сестру, она невольно прикусила язык и устыдилась своей эгоистичной радости. Гертруда, полуприкрытая своими роскошными волосами, стояла на коленях перед изображением Мадонны.
      - Прости меня, моя дорогая Гертрудочка! - сквозь слезы виновато проговорила она, опускаясь на колени рядом с сестрой и целуя ее в низко склоненную голову. - Прости мне, что я в своей радости не заметила, что творится с тобой... Так ты, значит, любишь дона Рафаэля?
      - Не знаю... Могу сказать только то, что если бы он умер, умерла бы и я, произнесла еле слышным голосом Гертруда, подняв голову и повернув к сестре свое прекрасное, но теперь смертельно бледное лицо.
      Марианита бросила взгляд на лицо сестры и продолжала самым нежным тоном:
      - Вижу, вижу, что любишь. Не бойся, дорогая Гертрудочка, Пресвятая Дева Мария помилует и спасет его. Я вместе с тобой помолюсь за него, - в порыве жалости и непоколебимой детской веры прибавила девушка и также молитвенно возвела к небу руки.
      - Взгляни, пожалуйста, Марианиточка, опять в окно: не едет ли еще кто... Может быть, и Рафаэль... Я чувствую, что он... Но сама не могу, - попросила через некоторое время прерывистым голосом Гертруда, не меняя своего коленопреклоненного положения перед священным изображением.
      Марианита тотчас послушно поднялась, утерла платком заплаканные глаза и снова подошла к окну. Золотистая дымка, покрывавшая до сих пор равнину, сменилась пурпурно-фиолетовою. Но не было видно больше ни одного живого существа.
      - Никого больше нет, - заявила Марианита. - Вернее всего, дон Рафаэль был заранее предупрежден о грозящей опасности и явится потом в лодке, - добавила она, чтобы успокоить сестру.
      - Нет-нет, этого быть не может! - возразила Гертруда с не свойственной ей страстностью. - Я чувствую... я уверена, что он должен быть непременно сегодня вечером... даже ночью. Он пренебрежет всеми опасностями, лишь бы... Наверное он уж близко... Смотри хорошенько, милая Марианиточка, во все стороны... Мои глаза застилаются слезами, и я сама ничего не могу разглядеть. Смотри как можно внимательнее. Он должен быть на своем любимом коне... Ах, как я люблю этого благородного боевого коня, который столько раз выносил своего господина целым и невредимым из самых жарких схваток с врагами! Сколько раз я снимала со своей головы цветы, чтобы украсить ими прекрасную гриву этого чудного коня... О Пресвятая Дева Мария! О сладчайший Иисусе! Спасите моего дорогого Рафаэля...
      Пока происходила эта беседа между сестрами, наводнение продолжало свое пагубное дело. К частым и резким ударам набатного колокола стал примешиваться громоподобный гул быстро надвигавшейся воды, которая уже начала заливать равнину. В воде эффектно отражались двойные отблески: золотистого серпа луны, только что появившейся на безоблачном небе, и красноватых сигнальных огней, зажженных по распоряжению дона Мариано на плоской кровле гасиенды и на ее вышке, чтобы указать путь тем, кто, быть может, еще бродил по равнине и искал спасения от воды. Таким образом, слух и зрение злополучных путников были предупреждены о грозной опасности и находившиеся еще в отдалении могли вовремя вернуться назад; тех же, которые уже находились вблизи гасиенды, звуки колокола и блеск огней должны были ободрить.
      Марианита, продолжавшая наблюдать в окно, сообщала сестре все, что замечала снаружи. Когда наводнение уже захватило все пространство, которое наблюдательница могла охватить взглядом, и волны со страшным шумом стали яростно разбиваться о подошву горы, увенчанной гасиендой, перед ними показались два всадника, несшиеся во весь карьер.
      Наблюдательница тотчас же заметила их и испуганно вскричала:
      - Гертруда, Гертруда, сюда, прямо наперерез воде, вихрем несутся два всадника!.. О Господи, вдруг они опоздают?.. Наши с вышки машут им руками... А вот несколько наших вакеро также понеслись верхом вниз по шоссе, навстречу им... У каждого из них в руках лассо, чтобы, вероятно, бросить его, если кто из всадников будет тонуть... Да лучше подойди сама к окну, Гертруда. Я не знаю, кто эти всадники. Может быть, один из них дон Рафаэль. Крикни ему погромче... твой голос сразу ободрял бы его, и оп...
      - Ах нет, мне не вынести такого ужасного зрелища! - со стоном отозвалась старшая сестра. - Я могу только молиться о спасении... Смотри лучше ты одна, Марианита, и говори мне, что увидишь.
      - Оба всадника на темных лошадях, - продолжала передавать свои наблюдения младшая сестра, сама трясясь, как в злейшей лихорадке. - Один из них невысокого роста и одет, как погонщик мулов...
      - А другой? - нетерпеливо прервала сестру Гертруда.
      - Другой - гораздо выше и сидит на лошади совсем прямо, точно едет на прогулку...
      - А каков он видом?.. Лицо его? - снова перебила Гертруда умоляющим голосом.
      - Лицо?.. - запнулась было Марианита, но тотчас же продолжала: - Впрочем, теперь я вижу и его лицо. Он очень красивый, с черными усами и благородными чертами лица. На его черной шляпе блестит золотой шнур... Он совсем спокоен, точно не видит никакой опасности. По-видимому, это очень храбрый...
      - Это он, он! - голосом, полным радости и отчаяния, воскликнула Гертруда.
      И быстро вскочив на ноги, она бросилась было к окну, но в двух шагах от него лишилась сил и беспомощно упала на пол.
      Марианита кинулась к ней на помощь, но Гертруда отстранила от себя сестру и сказала ей слабым голосом:
      - Продолжай, пожалуйста, свои наблюдения, Марианита, и говори мне... О Господи, спаси его!
      - Спаси их, Пресвятая Дева Мария! - прошептала и Марианита. Затем, подойдя к окну, она снова принялась смотреть в него. - Вот они барахтаются в воде, продолжала она задыхающимся от волнения голосом. - Но пока вода еще не так глубока, едва доходит до колен лошадям... Они бегут по ней... еще несколько скачков, и они будут у наших нижних ворот... Ах нет, нет, не успевают: вода становится все глубже и глубже!.. Вот они уж поплыли... кони и всадники держатся по-прежнему спокойно... Тот, который поменьше ростом, даже что-то запел, но что именно, никак не разберу. (Девушка высунула из окна голову и прислушалась). Ах, теперь слышу, слышу! - воскликнула она. - Он поет: "В руки Твои, Господи, предаю дух мой!.." Иисус Мария! - вдруг пронзительно вскрикнула она. - Я их больше не вижу... вода совсем покрыла их!