Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Охотник на тигров

ModernLib.Net / История / Бельмар Луи / Охотник на тигров - Чтение (стр. 7)
Автор: Бельмар Луи
Жанр: История

 

 


      - Да, генерал, - ответил молодой человек, поздоровавшись с Бонавиа и с остальными. - Поручик Верегуи, командующий в крепости Дель-Валле, сообщил мне, что те двое опаснейших бандитов Аройо и Бокардо, о которых я уже имел честь докладывать вашему превосходительству раньше, возвратились вместе со своей шайкой головорезов в Оахаку и производят там разные бесчинства. Ввиду этого я прошу вас разрешить мне, после окончания нашего здешнего дела, заняться уничтожением этих разбойников.
      - Хорошо, полковник, я с удовольствием дам вам это разрешение и от души пожелаю вам полного успеха, - любезно ответил Бонавиа.
      Дон Рафаэль поблагодарил, после чего все приступили к обсуждению вопроса о Гуахапаме.
      - Господа, - начал Бонавиа, - наступил сто четырнадцатый день нашей осады этого жалкого городишки. Не считая мелких схваток во время неприятельских вылазок, мы, как вам известно, сделали четырнадцать попыток овладеть им. И, несмотря на это, мы так же далеки от нашей цели, как были в первый день...
      - Даже дальше! - перебил генерал Регулес. - Продолжительный успех упорного сопротивления осажденных укрепил их уверенность в своих силах. Кроме того, когда мы начали осаду, у них была только одна пушка, а теперь откуда-то появилось еще две...
      - Уж не хотите ли вы, генерал, сказать этим, что нам следует снять осаду и бежать отсюда?
      Это замечание, брошенное генералом Кальделасом ироничным тоном, ясно указывало на неприязнь, существовавшую между ним и Регулесом. И действительно, оба генерала были между собою не в особенных ладах вследствие большой разницы в их характерах. Кальделас отличался энергией, прямотой и храбростью, а Регулес - излишней требовательностью и строгостью к подчиненным при сомнительном мужестве.
      - Вот этот именно вопрос я и хочу обсудить, - подхватил Бонавиа, не давая Регулесу ответить на замечание Кальделаса. - Полковник Трэс-Виллас, предлагаю вам, как младшему, высказать свое мнение первым.
      - Мое мнение следующее, - начал Трэс-Виллас. - Когда полуторатысячная армия осаждает такой слабый, сравнительно, пункт, как город Гуахапама, защищаемый силою, в пять раз малочисленное нашей, то необходимо или взять этот пункт или же всем погибнуть на его валах. Поступить иначе - значит не только запятнать свою честь, но и предать дело, которому мы служим.
      - А ваше мнение, генерал? - обратился Бонавиа к Кальделасу.
      - Я вполне согласен с полковником! - воскликнул тот. - Снять осаду значит дать дурной пример нашему войску и ободрить неприятеля. И что бы сказал на это доблестный главнокомандующий нашей армии, дон Феликс Каллеха? Он тоже в течение целых ста дней осаждал Куаутлу-Амильпас, защищавшуюся человеком более искусным, чем какой-то Трухано, - самим Морелосом, и все-таки в конце концов взял этот город.
      - Морелос сам очистил тот город, - заметил Регулес.
      - Ну, что ж такое?- возразил Кальделас. - Этим самым он и признал себя побежденным.
      Настала очередь высказываться и Регулесу. Он подробно изложил все перенесенные испанцами во время осады Гуахапамы лишения, затруднения и потери, и резюмировал свои доводы тем, что, по его мнению, не имеет никакого смысла держаться на мертвой точке понятия о чести и ради этого жертвовать жизнью тысячи человек в то время, как Морелос подступает к самой Оахаке.
      В душе Бонавиа был согласен с некоторыми доводами Регулеса, но сочувствовал и мнению противников последнего. Поэтому он выбрал среднее между ними и предложил в следующее утро произвести последний усиленный приступ, в случае же новой неудачи - снять осаду.
      Пока Бонавия излагал это мнение, со стороны города стал доноситься какой-то особенный шум. Прислушавшись, все убедились, что хор многочисленных голосов поет что-то духовное под аккомпанемент военных труб и рожков. Ко всему этому присоединялся и треск ракет, высоко поднимавшихся вверх. Очевидно, осажденные праздновали какое-нибудь радостное для них событие.
      - Это ликование - для нас плохой знак, - поспешил сказать Регулес. Поэтому не завтра, а сейчас же нужно снять осаду и...
      - И бежать от страха перед простым фейерверком! - с иронией договорил Кальделас.
      - Или, подобно стенам Иерихона, пасть от трубных звуков! - воскликнул Трэс-Виллас.
      - Смейтесь, смейтесь, господа! Посмотрим, как вы будете смеяться, когда я окажусь прав! - обидчиво произнес Регулес.
      Наперекор ему совет большинством голосов решил на другой день рано утром приступить к штурму города. Обсудив план и способы штурма, Бонавиа закрыл заседание, и участвовавшие в совете разошлись по своим шатрам.
      Дон Рафаэль особенно спешил остаться наедине, чтобы основательно обсудить скрытый смысл полученного из гасиенды Лас-Пальмас загадочного послания. Перечитав несколько раз это послание, молодой человек почувствовал, что в его истомленное сердце проник луч радости, который ему хотелось взлелеять и дополнить утешительными мечтами.
      Глава XVI
      В ОСАЖДЕННОМ ГОРОДЕ
      Заглянем теперь в самый город и посмотрим, что делается там.
      Случайности партизанской войны сделали простого погонщика мулов распорядителем целого города. Когда Валерио Трухано, преследуемый по пятам испанцами, укрылся со своим отрядом в Гуахапаме, этот небольшой городок ничем не был защищен и не мог бы оказать ему никакого сопротивления, если бы даже и хотел. Но население городка сочувствовало партизанам и приняло их с распростертыми объятиями.
      Вступив в Гуахапаму, Трухано тотчас же энергично приступил к делу. К счастью, город был обильно снабжен провиантом, но не имел никаких укреплений. Трухано прежде всего окружил его земляными валами, поставил на одном из них свою единственную пушку и позаботился присоединить к ней еще две, захватив их во время экскурсий по окрестным испанским гасиендам. В обывательскую жизнь города он внес образцовый порядок, за что население было ему очень признательно.
      Желая во что бы то ни стало покончить с Трухано, сильно беспокоившим испанцев своими внезапными налетами, они решили взять его вместе с Гуахапамой, но все их усилиядо сих пор были тщетны. Трухано не только позаботился о практических мерах борьбы с неприятелем, но примером своего нелицемерного благочестия поднял дух населения. Ради этого он ежедневно устраивал на площади публичные молебствия с духовными песнопениями. В чрезвычайных случаях эти молебствия носили особенно торжественный характер.
      Именно такой случай выпал в тот самый день, когда в испанском лагере происходил военный совет. Трухано какими-то путями узнал о намерении испанцев сделать решительный нажим на город. Опасаясь на этот раз не устоять, в виду малочисленности гарнизона, сильно поредевшего при последнем штурме, Трухано отправил к Морелосу гонца с просьбою о подкреплении. Морелос в это время находился довольно далеко от Гуахапамы, и добраться до него было не особенно легко: гонец, индеец Косталь, несмотря на всю его ловкость, ежеминутно мог быть захвачен испанцами, отряды которых сновали по всей стране. Гонец должен был бы уже вернуться, но его все еще не было: в городе стали уже сильно беспокоиться о нем.
      После благополучного возвращения Косталя и успешно выполненного поручения, Трухано назначил торжественное молебствие, которое и совершалось вечером, на городской площади, среди развалин сгоревших при осаде домов и перед полуразрушенным старинным собором, в присутствии всех жителей. Вокруг площади пылали смоляные факелы, хотя на небе сияла полная луна. Молебствие, руководимое самим Трухано, отличалось особенной торжественностью, так как дело шло о спасении целого города от врагов, сила которых заметно возросла в последнее время.
      В воздухе было совсем тихо, и не только звуки молитвенного пения гуахапамцев, но и самые слова его ясно доносились до часовых испанского лагеря.
      Один из этих часовых ходил взад и вперед по участку лагерного вала, где еще лежали тела мексиканцев, павших в последней битве, когда Трухано сделал было ночную вылазку. Инсургенты, понесшие большой урон, были вынуждены поспешно отступить и не успели забрать своих убитых. Испанцы же не хотели заботиться о телах врагов, оставив их в добычу пернатым хищникам.
      "Господи, помилуй нас! Господи, спаси нас!" - неслось из города.
      Часовой остановился и стал прислушиваться к знакомым уже ему словам.
      "Падет от страны твоея тысяща, - доносилось дальше - и тьма одесную тебе, к тебе же не приближится... на аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия... Яко на Мя упова, и избавлю и, и покрыю и, яко позна имя Мое..."
      Пока часовой стоял и слушал, ему показалось, будто между мертвыми телами, на валу, что-то шевелится, но он не обращал на это особенного внимания. Движение вдруг усилилось, и часовой невольно оглянулся, однако ничего не заметил, кроме неподвижных тел, над которыми продолжали кружиться хищные птицы.
      - Ну, мне это только померещилось, будто между мертвецами что-то шевелится и сползает с вала! - бормотал он про себя. - А в городе-то, слышь, как завывают... поют что-то насчет нас... должно быть готовятся к чему-то важному. Пойте, пойте, голубчики! Недолго уж вам теперь петь! Вот утром будет новое наступление, тогда и конец вашему пению!
      Пробормотав эти заключительные слова, солдат снова зашагал взад и вперед по своему участку. В то время, когда он повернул назад к тому месту, где лежала груда мертвых тел, он совсем уж ясно увидел, как внизу вала поднялась на ноги человеческая фигура и со всех ног пустилась бежать по направлению города.
      - Иезус Мария! - в ужасе прошептал солдат, осеняя себя крестным знамением. - Кто это, воскресший мертвец или привидение?.. Ох, Господи! Да уж не шпион ли это? - вдруг спохватился он. - Да, да, вернее всего шпион... Выстрелить разве в него?.. Да, нет, он уж далеко... не попадешь... зря только тревогу поднимешь. Мне же потом влетит от начальства за то, что прозевал. Нет, лучше уж молчать... будь что будет!
      Придя к такому решению, солдат замолчал и принялся опять шагать по валу.
      Готовясь к новому приступу осажденного города, испанцы не ожидали, что на них с тыла надвигается сам Морелос со всем своим штабом и с тысячью человек солдат. Оказалось, что посланный к нему гонец, несмотря на все препятствия, встреченные им на дороге, все-таки добрался до него и передал ему свое поручение, а на обратном пути, неся радостную для гуахапамцев весть о том, что за ним следует сам генерал с большим подкреплением, ухитрился пробраться в испанский лагерь и разузнать там кое-что очень важное для Трухано. Это он-то своими маневрами при удалении из испанского лагеря и взбудоражил так часового.
      Глава XVII
      БИТВА ПОД ГУАХАПАМОЙ
      В эту ночь дон Рафаэль, терзаемый своими сердечными сомнениями, спал очень плохо. Чтобы несколько развлечься, он приказал оседлать своего любимца Ронкадора и выехал из лагеря на равнину. Едва он успел отъехать с пол-лиги, как его привычное ухо уловило несшиеся навстречу звуки, по которым он сразу догадался о приближении конного войска. Войско это надвигалось на испанский лагерь с тыла. Так как не имелось никакого основания ожидать подкрепления со стороны своих, то полковнику Трэс-Вилласу осталось только заключить, что приближающееся войско неприятельское. С этой вестью он и поспешил обратно в свой лагерь.
      Принесенная им весть произвела там ошеломляющее действие. Испанцы поняли, что вместо выполнения задуманного ими нового штурма Гуахапамы, на них самих готовится сильный нажим с двух сторон: со стороны приближавшегося подкрепления и из города. Сообразно с изменившимися обстоятельствами, Бонавиа принял другие меры. Сначала испанское войско было сильно напугано, узнав, что оно очутилось между двух огней, но увещевания начальства и привычка к военной дисциплине быстро его успокоили.
      Поднявшееся на горизонте солнце раздвинуло туманную завесу, скрывавшую друг от друга неприятельские позиции. Мексиканские аванпосты оказались уже снятыми и возвращенными в город. Из города вновь слышался торжественный хор молившихся, а с противоположной стороны доносились крики: "Да здравствует непобедимый Морелос!" и резкий боевой клич инсургентского марша: "Вот Галеано!"
      Вскоре городские ворота отворились и из них выступил в полном боевом порядке гарнизон, к которому присоединилось несколько сот вооруженных чем попало горожан. Одновременно с этим со стороны подступал и Морелос со своим войском.
      Испанцы в обе стороны открыли беглый ружейный огонь; Трухано и Морелос стали отвечать им тем же.
      Морелос поручил ведение боя маршалу Галеано, а сам с подзорной трубой в руках, окруженный свитой, поднялся на небольшую горную возвышенность, откуда свободно можно было наблюдать за боем.
      Почти одновременно Трухано начал атаку на фронт испанского лагеря, защищаемый генералом Регулесом, а Галеано - на тыл, где командовал генерал Кальделас. Перестрелка мало-помалу перешла в горячую рукопашную схватку, начатую мексиканцами. Они были гораздо малочисленное своего противника, но под предводительством Трухано произвели такую отчаянную атаку на отряды Регулеса, что последние дрогнули и смешались было, но тут же оправились и стали сами теснить мексиканцев, так что Трухано несколько времени находился в неопределенном положении.
      Между тем к генералу Кальделасу примкнул сам Бонавиа с целью соединенными силами отразить стремительный натиск Галеано, и этот герой, несмотря на все свои усилия, не мог прорвать тесно сплоченных рядов более сильного неприятеля, чтобы соединиться с Трухано.
      Последний ясно видел, что ему одному долго не удержаться. Стирая струившийся по его загорелому лицу пот, он сказал стоявшему возле него дону Корнелио:
      - Капитан, дела наши сейчас обстоят очень неважно. Одним нам ничего не сделать. Садитесь скорее на лошадь и скачите к генералу Морелосу... Он должен быть на каком-нибудь возвышенном месте... Дорогою спросите. Просите его немедленно поддержать меня несколькими батальонами. Скажите ему, что от этого будет зависеть весь успех нашего боя. Скачите во весь дух. А я пока постараюсь сдержать натиск противника. С Богом, капитан!
      - Слушаю, полковник! - ответил бывший студент богословия с не свойственной ему готовностью к таким опасным поручениям.
      Через минуту он был уже в седле и с копьем в руке вихрем несся в объезд испанского лагеря.
      В то же самое время из этого лагеря мчался офицер к Бонавиа также с поручением просить у него подкрепления генералу Регулесу, сильно теснимому Галеано, хотя у первого было гораздо больше сил, чем у последнего. Бонавиа, невзирая на справедливые протесты Кальделаса, тотчас же двинул в подкрепление Регулеса довольно значительный отряд кавалерии.
      - Хорошо же! - вскричал взбешенный Кальделас. - Если Регулес окажется причиной нашего поражения, то я размозжу ему голову пулей, а потом и свою собственную.
      И действительно, как бы в оправдание опасений Кальделаса, крыло его, сильно ослабленное посланным Регулесу подкреплением, оказалось не в состоянии противостоять отчаянному натиску Галеано. Это крыло вскоре же подалось назад, ряды его смешались и ударились в бегство.
      Ослепленный яростью, Кальделас повернул своего коня и, предоставив полковнику Трэс-Вилласу собирать рассеявшихся в разные стороны солдат, сломя голову помчался туда, где шла борьба между Регулесом и Трухано.
      В это время дон Корнелио, стараясь как можно дальше держаться от мест сражения, объезжал кругом большое маисовое поле, находившееся в одной стороне равнины и немного возвышавшееся над нею. Высокие стебли маиса совершенно загораживали ему вид на окрестности. Благодаря этому, офицер поневоле неожиданно очутился почти лицом к лицу с целым отрядом испанского войска.
      Едва помня себя от испуга, храбрый по недоразумению воин поспешно повернул лошадь и бросился назад на перекресток, с которого попал к маисовому полю. Пока наш воин, стоя на этом перекрестке, раздумывал, какой из двух путей выбрать, он увидел несшегося прямо во весь опор испанского офицера, с сильно возбужденным видом и пистолетом в руке, изрыгавшего целый поток проклятий.
      Наш храбрец, разумеется, вообразил, что офицер имел намерение напасть на него. Это следовало предупредить. Наэлектризованный отчаянием, храбрый воин ринулся навстречу неожиданному противнику и, очутившись с ним лицом к лицу, сильным ударом копья в грудь пронзил его насквозь. Испанский офицер свалился на землю и тут же испустил дух. Это был генерал Кальделас.
      С другой стороны поля до ушей экс-студента вдруг донесся чей-то горестно-гневный возглас. Не останавливаясь, чтобы узнать, кто испустил этот возглас, храбрец поспешил дальше, вокруг линии расположения испанских войск.
      Однако испытания воина поневоле этим не кончились. Он услышал за собой погоню и, оглянувшись, увидел другого неприятельского офицера, конь которого несся вихрем, едва касаясь копытами земли, словно крылатый. Бывшему богослову вдруг пришел на память апокалипсический зверь, и он был уверен, что этот зверь послан, чтобы наказать его за участие в богопротивном восстании против законной власти. В неописуемом ужасе он бросил стеснявшее его копье и стал понукать свою лошадь, которая и без того неслась во весь дух.
      Но "апокалипсический зверь" настигал его. Вскоре голова этого страшного зверя очутилась на одном уровне с седельной лукой беглеца. В то же время он почувствовал себя схваченным за ворот сильною рукой, поднятым на воздух и переброшенным поперек седла его преследователя. Перед испуганными глазами беглеца сверкнул кинжал, принятый им за огненный меч карающего архангела. В паническом страхе несчастный зажмурил глаза, вполне уверенный, что пробил его последний час. Но вдруг рука, державшая кинжал, опустилась и чей-то очень знакомый голос воскликнул:
      - Ба! Да это дон Корнелио Лантехас?
      Открыв глаза, изумленный экс-студент увидел над собою удивленное лицо дона Рафаэля Трэс-Вилласа.
      С своего наблюдательного пункта Морелос видел стычку Лантехаса с испанским офицером, собственно, с совершенно случайно наткнувшимся на капитана генералом Кальделасом, спешившим, как мы знаем, по собственному делу и сослепу даже не обратившим внимания на Лантехаса.
      - Смотрите, смотрите, господа, - говорил Морелос окружающим, - стычка между нашим капитаном Лантехасом и испанским генералом Кальделасом!.. Какой великолепный удар! Одним движением руки он свалил с лошади самого храброго из наших противников!.. Ура! Мы победили! Испанцы остались без своего мужественного вождя, как овцы без пастыря, и бросились в бегство!.. Ну, милостивый государь, - обратился он к одному из своих офицеров, - неужели вы и теперь будете утверждать, что храбрость и доблесть капитана Лантехаса - только кажущиеся? Надеюсь, что настоящий его подвиг, совершенный им на глазах у всех, заставит, наконец, вас сознаться в вашем ошибочном мнении относительно этого действительного храбреца, повинного лишь в излишней скромности.
      Офицер что-то проворчал и отвернулся в сторону битвы. Морелос замолчал и тоже принялся вновь наблюдать за сражением, которое подходило к концу и, видимо, клонилось в пользу мексиканцев.
      - Ну, дело кончено! - немного спустя воскликнул с торжеством Морелос. Неприятель в беспорядке отступает... Галеано и Трухано его преследуют... Победа наша полная, и ею мы обязаны, главным образом, доблестному капитану Лантехасу... Но где же он? Неужели, по свойственной ему скромности, куда-нибудь спрятался? Это с него станется... Ну, потом, когда он найдется, я поблагодарю его и постараюсь достойно вознаградить за совершенный им подвиг. А теперь мы можем удалиться отсюда туда, где наше присутствие еще нужнее, чем здесь. Трубить сбор всех частей!
      Пока к Морелосу собирается рассеянное по равнине его войско, мы вернемся к мексиканскому капитану Лантехасу и испанскому полковнику Трэс-Вилласу.
      Последний, как мы уже знаем, был поражен сильным изумлением, узнав в своем пленнике человека, с которым когда-то находился в дружеских отношениях, человека мирного, даже робкого, готовившегося к духовному сану, всего более подходившему к его натуре.
      "Как мог этот бледный, слабый, нежный юноша одним ударом убить такого сильного и храброго человека, как Кальделас, перед взглядом которого он сам должен был бы умереть от страха? Уж не означает ли эта неестественность, что наше дело - неправое?" - думал он, глядя на пленника, и сказал ему вслух:
      - Благодарите Бога за то, что вы попали в руки человека, которому приятные воспоминания о былых встречах с вами не позволяют отомстить вам за смерть генерала Кальделаса, павшего от вашей руки.
      - Как... это был генерал Кальделас?! - с искренним удивлением и сожалением вскричал экс-студент, не знавший в лицо нечаянно убитого им противника. - О, как я сожалею!.. Но что же было мне делать? Ведь он летел прямо на меня с пистолетом в руке! Я думал только о том, чтобы защититься... Это вышло против моей воли.
      Искренность тона, которым ответил пленник, вполне убедили Трэс-Вилласа, что экс-студент действительно нисколько не повинен в сознательном убийстве Кальделаса. Но его продолжало удивлять превращение богослова в военного.
      - Хорошо, я верю вам и отпускаю вас, - сказал он, помогая пленнику спуститься с своего коня. - Но мне очень хотелось бы узнать, как могло случиться, что вы из студента-богослова превратились в офицера инсургентской армии?
      - Тоже против своей воли, - с такою же искренностью печально ответил Лантехас. - Меня заставили...
      Буря торжествующих криков, донесшаяся с поля битвы, прервала его. Очевидно, одна из сражавшихся сторон одержала победу, но какая именно, - пока трудно было понять. В то же время из-за поворота дороги вдруг появилось несколько всадников, полувоенная экипировка которых указывала на принадлежность их к инсургентской армии.
      - Сеньор полковник, вот и капитан Лантехас! Он жив и невредим! - крикнул один из всадников.
      В следующий момент Лантехас и Трэс-Виллас оказались окруженными полдюжиной всадников.
      Положение последнего теперь оказалось таким же критическим, каким за минуту перед тем было положение Лантехаса. Пистолеты его были разряжены, сабля сломана в бою и брошена; для защиты у него оставался только кинжал. Однако гордый и храбрый молодой офицер не растерялся; он решил действовать и этим неважным оружием, но не сдаваться добровольно в плен.
      - Капитан Лантехас! - раздался из группы всадников другой голос, поезжайте скорее к генералу. Он желает публично поблагодарить вас за ваш подвиг, которым вы решили исход дела в нашу пользу.
      В говорившем Трэс-Виллас не без удовольствия узнал Валерио Трухано, бывшего простого погонщика мулов, а теперь одного из прославленных вождей инсургентской армии. Стоять лицом к лицу с таким противником было неоскорбительно для чести и самолюбия испанского офицера.
      Слишком гордый, чтобы напомнить Трухано о прежних взаимных услугах, он с обнаженным кинжалом в руке, направил своего коня во весь карьер навстречу инсургентскому полковнику, и притом, с такой стремительностью, что кони противников непременно столкнулись бы, если бы - кто бы мог подумать? - не Лантехас! Тронутый только что проявленным к нему великодушием дона Рафаэля, экс-студент, рискуя попасть под копыта обоих коней, бросился между ними и схватил Ронкадора под уздцы.
      - Полковник Трухано, - крикнул он, - я не понимаю, какой подвиг приписывает мне генерал! Но если я действительно поспособствовал чем-нибудь вашей победе, то не желал бы другой награды, кроме жизни и свободы полковника Трэс-Вилласа!
      - Я ни от кого не желаю никакой милости! - гордо заявил дон Рафаэль.
      - Но, быть может, не откажете мне вот в этом? - с искренней сердечностью проговорил Трухано, протягивая ему руку.
      - Побежденный не подает руки победителю! - тем же тоном ответил Трэс-Виллас.
      - Здесь нет ни побежденного, ни победителя, - продолжал Трухано с своей обаятельной улыбкой, привлекавшей к нему всех, кто имел с ним дело. - Здесь есть только человек, который не забыл когда-то оказанной ему услуги, прибавил он.
      Гордость молодого офицера была побеждена.
      - Если так, то здесь есть еще один человек, помнящий услуги, - так что их двое, полковник, - с такою же сердечностью произнес он, крепко пожимая протянутую ему благородным противником руку.
      После этого оба всадника сблизили своих коней и обменялись изъявлениями доброго расположения друг к другу. Трухано воспользовался удобным моментом и шепнул дону Рафаэлю:
      - Идите с Богом, куда вам нужно, - вы свободны. Идите! - с доброй и вместе с тем с какою-то загадочной улыбкой повторил он, - и сдайте себя в плен в гасиенде Лас-Пальмас. Дорога туда для вас широко открыта, поверьте мне.
      Во взоре дона Рафаэля блеснул луч радостной надежды. Молодому человеку очень хотелось бы спросить у Трухано, на чем тот основывал такую уверенность, но инсургентский полковник вдруг принял официальный вид и крикнул своим солдатам:
      - Расступись! Дорогу полковнику Трэс-Вилласу! Он свободен!
      Затем он форменно отсалютовал испанскому полковнику саблей, на что тот мог ответить лишь движением руки и взглядом глубокой признательности. После этого, пожав руку Лантехасу, дон Рафаэль повернул своего коня и пустился вслед за отступавшим испанским войском.
      Глава XVIII
      РАЗБОЙНИЧЬИ ЗАМЫСЛЫ
      Читатель, вероятно, еще не забыл, что личные враги дона Рафаэля, убийцы его отца, Аройо и Бокардо, оставили гасиенду Лас-Пальмас, обокрав ее владельца. Эти негодные люди, воспользовавшись патриотическим движением мексиканцев, желавших только освобождения своей родины от испанского владычества, принялись разбойничать и грабить всех без разбора, кто попадал им под руку. Как в каждом богатом мексиканском доме, у дона Мариано де Сильва, между прочим, было много старинной и очень ценной серебряной посуды. Всю эту посуду грабители и забрали с собой, прихватив кстати еще кое-что пришедшееся им по вкусу.
      К счастью для обитателей гасиенды, разбойники ограничились только этим, хотя имели гораздо более злостные намерения. Остановила их боязнь окончательно скомпрометировать себя в глазах честных повстанцев и дождаться, наконец, от них заслуженной кары. Дон Мариано был известен как приверженец делу освобождения Мексики; если он и не выступал активно сам, оберегая дочерей, зато щедро помогал повстанцам, чем мог. К тому же разбойники побаивались и полковника Трэс-Вилласа, который с удвоенной настойчивостью стал бы их преследовать, если бы они, убив его отца, причинили какое-либо зло и любимой им девушке.
      Поделив богатую добычу между собою и своими соучастниками - всяким сбродом, состоявшим из беглых воров и разных прожигателей жизни, - Аройо и Бокардо, - некоторое время пировали в городских трущобах, а потом снова стали готовиться к набегам на богатых гасиендаторов.
      В это время Марианита де Сильва вышла замуж за своего жениха, которого так нетерпеливо ожидала в день наводнения, но, из-за начавшегося восстания, дождалась гораздо позже. Звали ее мужа дон Фернандо де Лакарра. Его гасиенда, Сан-Карлос, находилась неподалеку от гасиенды Лас-Пальмас, на берегу реки Остуты, разделявшей оба владения, близ озера, носившего такое же название, как и река. Хотя дон Фернандо по крови и был испанцем, но искренно любил свою родину Мексику и горячо желал ее освобождения, поэтому у него с доном Мариано не было никаких политических недоразумений.
      По мере того как восстание распространилось по провинции Оахаке, испанцы усиливали свою бдительность в ее столице, и в один прекрасный день дон Мариано, тайно способствовавший этому восстанию, получил приказ губернатора немедленно выехать в поместье из столицы, в которую старый гасиендатор переселился было вместе со старшей дочерью. Перед тем как исполнить этот приказ, дон Мариано, по просьбе Гертруды, отправил к дону Рафаэлю гонца с извещением о своем переселении из столицы опять в Лас-Пальмас и кое с чем уже от самой девушки. После этого он с дочерью выехал. Девушку несли на носилках, так как она, терзаясь тайным сердечным недугом, очень ослабела и не могла держаться в седле. Отца и дочь сопровождал конный отряд, состоявший из пяти хорошо вооруженных слуг и четырех носильщиков.
      В тот же день из лагеря генерала Морелоса выезжал дон Корнелио Лантехас. Вместо военного мундира на нем была обыкновенная штатская одежда простого путешественника. Его сопровождали индеец Косталь и негр Клара. Дону Корнелио генералом Морелосом было дано важное секретное поручение, очень почетное, в смысле доверия к "храброму" офицеру, но вместе с тем и очень опасное.
      Поручение это было следующее. Морелос задумал овладеть Оахакой, столичным городом одноименной с ним провинции. Это сделало бы инсургентского генерала обладателем не только самой провинции, но и всей южной части Мексики, от Атлантического океана вплоть до Тихого. Морелосу очень хотелось завершить таким подвигом кампанию текущего года, перед роспуском войска на зимние квартиры.
      Но прежде чем предпринять такое дело, как взятие многолюдного города с сильным гарнизоном, Морелос счел нужным сначала собрать точные, по возможности, сведения относительно ресуров Оахаки. Сбор этих сведений он возложил на своего адъютанта, капитана Лантехаса.
      Кроме того, Морелос поручил ему постараться повидать гверильясских вождей, Аройо и Бокардо, которые своими разбойничьими действиями, участившимися за последнее время, сильно компрометировали в глазах населения дело освобождения, и внушить им, что если они не прекратят своих бесчинств, то будут схвачены и казнены, как обыкновенные разбойники.
      Хорошо понимая опасность данного ему поручения по отношению к таким людям, как Аройо и его неразлучный сподвижник Бокардо, воин поневоле находился в самом угнетенном настроении, когда подъезжал к реке Остуте, на обоих берегах которой был расположен лагерь этих "освободителей". В своем обычном малодушии экс-студент совершенно забывал о собственном авторитете как офицера мексиканской армии и адъютанта самого Морелоса.
      Поясним, почему Аройо выбрал для своей стоянки именно это место. Дороги из городов Гуахапамы и Оахаки, в самом начале находящиеся далеко одна от другой, постепенно сближаются и встречаются на берегу Остуты, около переправы через эту реку. Гасиенда Дель-Валле была расположена на левом берегу реки, а гасиенда Сан-Карлос - на правом, - обе близ переправы.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10