Обеспокоенный интеллектуал, трясущимися руками собиравший рассыпавшиеся иллюзии, переживший все мыслимые формы идеологического вспучивания и метеоризма, с достоинством отвергал тех, кто тупо настаивал на слонах.
      Он приветствовал все молодое и прогрессивное, - борющееся во имя мамонтов.
      Вспышки и извержения интеллектуализма такого толка пережили годы суровых испытаний и в отдельных случаях кое-где дожили до наших дней.
      Юрий Олеша любил отстаивать преимущества мастодонтов перед слонами.
      В связи с этим ему иногда приходилось думать не над тем, что есть истина, а над тем, как сделать приятным для уха то, что уважаемые, но лишенные душевного изящества коллеги делали столь противным.
      Поразительно умение истинного художника схватить и выразить то, что носится в воздухе эпохи.
      Понимаете, люди что-то чувствуют, что-то ощущают, то, се, а выразить не могут.
      Так, например, в 1935 году в воздухе эпохи носилось неодобрение Хемингуэя.
      Однако в этом было что-то невнятное, было то, се, но точной формулы ненависти не нащупывалось.
      Вот как писали о Хемингуэе в 1935 году.
      "В современной американской литературе X. - наиболее значительный представитель т. н. "потерянного поколения", части мелкобуржуазной интеллигенции, пораженной шоком империа-листической войны... Пессимизм X. носит абстрактный характер, его "ссора" с буржуазной цивилизацией не возвышается до социального протеста. С другой стороны традиционализм и католицизм сближают его с реакцией"1.
      Ну, разве это литература! Какой-то лошадиный топот.
      Тонкий стилист, страстотерпец и рыцарь русской литературы Юрий Олеша не настаивает на том, что Россия родина слонов.
      Юрий Олеша (тонкий стилист) настаивает: Россия родина мастодонтов.
      С какой естественностью он обращается к своим слушателям на ту же тему и в том же 1935-м году, как выразительна, искренна и обаятельна его речь:
      "Последнее время много говорят о Хемингуэе... Это модное имя. Действительно это хороший писатель. Но надо ли так писать? Мне кажется, что не надо. Этот писатель говорит: жить страшно. Между тем я считаю, что писатель должен говорить: жить прекрасно. Стало быть, для меня лично Хемингуэй писатель плохой. Как бы он ни был хорош в о о б щ е"2.
      Шли годы. И вот в 1960 году в воздухе стало носиться одобрение Хемингуэю.
      Люди что-то чувствовали, что-то ощущали, то, се, а найти точную формулу своей признательности никак не могли.
      Вот как писали о Хемингуэе в 1960 году:
      "После 1-й мировой войны X. создал романы, в которых выражен глубокий протест против войны, тонко переданы настроения т. н. потерянного поколения, разочарование в буржуазной действительности... Творчество X. отличает своеобразие стиля, богатство психологических оттенков, высокое мастерство в раскрытии душевной жизни"3.
      1 Большая Советская энциклопедия. Т. 59, с. 496.
      2 Ю. Олеша Беседа с читателями. - "Литературный критик", 1935, № 12,
      3 Малая Советская энциклопедия. Т. 10, 1960, с. 41. с. 165.
      Тонкий стилист и рыцарь Юрий Олеша с благородной выразительностью, искренностью и обаятельностью на ту же тему в том же 1960 году говорит:
      "Художественная сила Хемингуэя исключительна... Не будет смелостью сказать, что это написано близко к уровню знаменитых военных сцен "Войны и мира"... Хемингуэй в состоянии задеть любые струны души читателя..."1
      1 Ю. Олеша. Ни дня без строчки. Из записных книжек. М., 1976, с. 239-243.
      Поразительно умение истинного художника схватить и выразить то, чем насыщен воздух времени.
      Писатель может писать только так, как может писать.
      Не правда ли?
      Или так, как хотят другие, чтобы он писал.
      Юрий Олеша, несомненно, был человеком, который мог с достоинством повторить за поэтом:
      Я не рожден, чтобы три раза
      Смотреть по-разному в глаза.
      Не правда ли?
      Или за другим поэтом:
      - Повернем истории карусель,
      Как сказал Жан-Жак Руссель.
      - Товарищ, не Руссель, а Руссо.
      - Хорошо, повернем истории колесо!
      Несомненно, человек может сначала думать, что Хемингуэй плохой писатель, а потом, что хороший. Я это знаю по себе. Мне было уже семь лет, я отлично читал и писал и уже доставлял много неприятностей своим домашним. Однажды я уткнулся в валявшийся на диване томик Аристофана и буквально через пять минут бросил его с отвращением. Прошла треть века. За это время мое мнение об Аристофане решительно изменилось. И теперь, когда я пишу эти строки, я твердо знаю, что если бы мое отношение к афинскому сатирику осталось неизменным, то процесс моего интеллектуального развития был бы сильно задержан, а может быть, даже просто приостановлен. Вне всякого сомнения человек может сначала подумать, что Хемингуэй плохой писатель, а потом, что хороший. Конечно, Олеша в тридцать пять лет, уже умея читать и еще умея писать, имел право по-разному относиться к Хемингуэю. Но странно, что писатель и в тридцать пять лет, и в шестьдесят, и во всяком ином возрасте, и во многих иных случаях так удачно совпадает в своем мнении с мнением различных изданий энциклопедий, газет, журналов, высказываний и других авторитетных источников.
      Юрий Oлеша совпадал всегда.
      Тем, кто мог подумать, что эти совпадения случайны, он недвусмысленно разъяснил:
      "Если я в чем-нибудь не соглашусь со страной, то вся картина жизни должна для меня потускнеть, потому что все части, все детали этой картины связаны, возникают одна за другой, и ни одна из них не может быть порочной"1.
      Менялось не только мнение Олеши о Шостаковиче и Хемингуэе.
      Менялось мнение критиков об Олеше и Кавалерове.
      Вот как думал о писателе и его герое критик Перцов в 1937 году:
      "Олеша мог бы гордиться своей художественной проницательностью, предвосхитившей в образе Николая Кавалерова зарождение одного их тех гнусных типов человеконенавистничества, из которых подготовлялись впоследствии кадры троцкистских бандитов; мог бы гордиться, если бы трактовал эту фигуру не в оправдании зависти, а в духе презрения к ней и возбуждения чувства бдительности..."2
      А вот как думал о писателе и его герое Перцов в 1956 году:
      "Живой, умный, нелепый человек сознает весь ужас своего неучастия в жизни...
      В образе Кавалерова есть трагизм, исторически присущий этому типу. Картина революцион-ного изменения мира, созданная советской литературой, была бы неполной без этой книги, в которой с большой художественной силой раскрыта трагедия созерцателя"3.
      О, конечно, мнение человека может меняться, и человек в различные годы об одних и тех же людях может думать неодинаково. Может меняться мнение даже самых авторитетных источников, и это тоже вполне понятно.
      Но я писал не об этом. Я писал не о меняющемся мнении, а об удивительном постоянном совпадении мнений писателя и авторитетных источников.
      Какие загадки на каждом шагу задает нам наука и жизнь!
      Я все время пишу лишь о том, что такое человек, как Юрий Олеша никогда не солгал и никогда не позволял этого делать другим. Он любил только одно: правду. Всеми клетками своего тела, больше того или точней: всеми клетками, белками, тканями и органами. А их у человека среднего роста, каким как раз и был Юрий Олеша, - клеток 35.000.000.000.000 120 сортов; белков 100.000; тканей 30 типов; органов 500.0004.
      1 "Великое народное искусство". Из речи тов. Ю. Олеши. - "Литературная газета", 1936, 20 марта, № 17 (580).
      2 В. Перцов. О книгах, вышедших десять лет тому назад. - "Литературная газета", 1937, 26 июня, № 34.
      3 В. Перцов. Юрий Олеша. В кн.: Ю. Олеша. Избранные сочинения. М., 1956, с. 10, 13, 16, 17.
      4 А. Н. Студистский. Строящийся организм. М., 1956, с. 56.
      Представляете, сколько нужно правды, чтобы насытить 35.000.000.000.000 клеток 120 сортов; белков 100.000; тканей 30 типов; органов 500.000! Несмотря на это, Юрий Олеша признавал только одно: правду, правду и правду. Поэтому он так любил секцию прозы СП СССР, где состоял на учете, на знамени которой написано только одно: правда, правда и правда.
      Он был чутким человеком с легко ранимой душой, открытой всему чистому, светлому, искреннему и прекрасному. Всем своим сердцем он ненавидел различные виды мошенничества, особенно искусство жульничества. В разные периоды жизни Юрий Олеша не любил и любил Мальро и Пикассо, с отвращением и обожанием относился к Хемингуэю, ненавидел так называемый "патриотизм", на деле оборачивающийся белогвардейским шовинизмом ("маршал, который вступит в Москву, будет действовать сурово, как русский патриот" )1 ,был в подходящее время (эпоха позднего вульгарного социологизма) убежденным космополитом ("Мы не семья, мы - человечество")2.
      1 Юрий Олеша. Список благодеяний. М., 1931, с. 79.
      2 Ю. Олеша. Зависть. В кн.: "Избранные сочинения". М., 1956, с. 96.
      При этом он никогда не плелся в хвосте, а поспевал всегда вовремя. Ну, может быть, отставал на день, на два, поскольку не получал сведения непосредственно из авторитетных источников, а узнавал, что делается из газет или от людей, которые лучше его знали что к чему.
      Но социально-психологическая трагедия, которую он пережил, заключалась в том, что он не умел забегать вперед. Даже не совсем в этом: забегать вперед вообще никому не положено. Трагедия была, была. Но подлинный, глубинный смысл ее заключался в том, что он кричал не таким голосом, который требовался - чистым и громким, - а осложненным неуместными переживаниями. Считалось, что обладатель такого голоса может вдруг ни с того ни с сего запеть какую-нибудь неподходяшую мелодию (один из многочисленных предрассудков тех лет). Особенной уверенности он не вызывал. И это, конечно, рождало чувство обиды, которая, увы, - не всегда врачевалась даже такими сильно действующими средствами, как венчик страдания и ореол отверженности.
      Только великий писатель не повторяет ходячие фразы.
      Великий писатель создает идеи, которые иногда повторяют за ним, а чаще отвергают люди, не всегда и не сразу могущие понять значение этих идей.
      Только у великого писателя хватает смелости на великие идеи, которые сразу могут быть и не поняты всеми.
      От обыкновенного хорошего писателя обычно удается получить все, что угодно.
      С великим писателем этого не происходит, потому что великий писатель лучше знает, что нужно и что не нужно людям.
      Особенностью обычных хороших писателей является то, что они умеют создавать иллюзию весьма оригинальной мысли, в то время как на самом деле они умеют создавать лишь весьма оригинальные фразы.
      Такие писатели не спешат разойтись с господствующим мнением. Они лишь переживают мучительный процесс превращения слонов в мастодонтов.
      Существует уверенность, что призвание художника заключается именно в том, чтобы выражать чье-то мнение, общее мнение. При этом, очевидно, предполагается, что сам художник ничего выдумать не может, а только становится на ту или иную сторону. (При такой позиции можно и перебегать.)
      Юрий Олеша понял в отчаянии, что его судьба повторять то, что говорят какие-то случайные люди, приобретающие минутное влияние.
      С испугом понял, что он не может быть, не должен быть и что он будет садовником и каменщиком случайных, преходящих обстоятельств.
      И тогда он стал их узником и их жертвой.
      История выбросила человека в глухую, завывающую Вселенную и оставила на длинном, ледяном, свистящем ветру.
      Как немного нужно было для того, чтобы Юрий Олеша стал прекрасным писателем.
      Для этого нужно было, чтобы он перестал писать.
      По крайней мере то, что создает лишь иллюзию оригинальной мысли.
      Юрий Олеша не был прекрасным писателем.
      У него не было сил и смелости противостоять обстоятельствам и хранить гордое терпенье.
      Обстоятельства получали от Юрия Олеши, что хотели.
      Юрий Олеша хотел нравиться.
      Тогда произошло нечто странное - все стали озабоченно шептаться: "Олеша замолчал".
      Почему же замолчал Юрий Олеша?
      О том, как это бывает, он рассказал сам.
      "Л е л я - Г а м л е т. Ну, так видишь, каким вы меня считаете ничтожеством. Вы хотели бы сказать, что умеете за меня взяться, хотели бы вырвать у меня самую душу моей тайны; хотели бы извлечь из меня все звуки от самого низкого до самого высокого. А вот в этом маленьком инструменте много музыки, у него прелестный звук - и все же вы не заставите его звучать... назовите меня каким угодно инструментом. Хоть вы и можете меня расстроить, но не можете играть на мне"1.
      1 Юрий Олеша. Список благодеяний. М., 1931, с. 7.
      Через пятнадцать лет после того, как писатель вложил эти слова в уста героини, он убедился в том, что на нем самом тоже захотели кое-что сыграть.
      Но произошло нечто не вполне обычное в истории литературы: писатель не всегда звучал, как этого хотели. Его удалось лишь расстроить. Поздние вещи написаны человеком, голос которого расстроен.
      Увы, Юрий Oлеша был не только флейтой. Он был еще и музыкантом, играющим на этой флейте. Музыкант не очень возражал играть разные мелодии. Но вот инструмент... Инструмент это ведь только дерево и железо, он не может выдержать то, что выдерживает человек. Инструмент не выдерживал некоторые мелодии и начинал издавать сначала фальшивый звук (это было не очень существенно), но затем и вовсе захлебывался и начинал играть Бог знает что.
      При таких обстоятельствах Юрий Олеша на какое-то время замолкал, а когда начинал играть, то захлебывался. Он замолчал не потому, что вдруг прозрел, стряхнул с себя что-то такое, широко раскрыл глаза, сделал глубокий вздох, поднял руки (но я, кажется, с анализа причин творческого кризиса писателя перешел на урок гимнастики) и все понял. Он замолчал не потому, что видел невидимое другими, но потому что просто не умел так неистово, самозабвенно, неистощимо, фантастически, фанатически, с таким энтузиазмом и увлекательностью, с такой изобретательнос-тью и находчивостью, захлебываясь от самоотверженности, весьма часто видеть то, чего на самом деле в столь полной мере еще не было. Он просто не умел это делать достаточно хорошо, ну, как некоторые люди не умеют хорошо пилить дрова или не умеют нырять в прорубь. Юрий Олеша по состоянию здоровья не мог делать то, что могли иные его товарищи по перу.
      Это было трудное время, и тяжесть его была не только в том, что тяжелы были задачи, которые оно ставило, а в том, что так часто ставились неверные условия.
      Но каждая эпоха всегда выбирает то, что ей нужно, и это трудное десятилетие выбирало наиболее молодых, сильных, здоровых и проявляющих тенденцию дальнейшего роста.
      Юрий Олеша не был выбран эпохой, потому что не мог выполнить ее задание.
      Эпоха ищет подходящих людей. Как хозяин, она берет на работу тех, кто не станет даром есть свой хлеб.
      В разное время истории требуются разные люди.
      Юрий Олеша не был писателем, годным для истории 40-х годов.
      Больше как на 30-е он не тянул.
      История 40-х годов искала других людей.
      В эти годы жили люди, которые полагали, что задача писателя заключается в том, чтобы, не брезгуя ничем, а если надо, то даже идя на серьезные преступления, воспитывать читателя.
      Они были отличники боевой и политической подготовки.
      Изнемогая от убежденности в чистоте, высоте, ширине и глубине своих побуждений, они писали так:
      "Современники самой великой из всех эпох в истории человечества сталинской эпохи, мы испытываем чувство гордости за наше прекрасное, за наше справедливое, за наше свободное отечество... выпестованное гением самых славных сынов народа и отцов его - Ленина и Сталина"1.
      Из-за несколько излишней щепетильности и обидчивости 40-е годы не желали понять, что между беспомощным бормо-таньем Олеши и фанфарами отличников боевой и политической подготовки принципиальной разницы нет.
      Я думаю, что Олешу недооценили.
      И вот в эти годы, когда бурно колосились поля и с бешенством расцветало языкознание, выяснилось, что Юрий Олеша замолчал.
      Это произвело ужасное впечатление. Особенно на тех, кто наблюдал издали и у кого не было лишних шести лет жизни на исследование художественных особенностей творческого развития Юрия Олеши.
      Итак, мы начинаем невеселый рассказ об одном из самых сложных и загадочных явлений, которое в истории русской литературы называется таинственно и тревожно: "годы молчания Юрия Олеши".
      О молчании Юрия Олеши писали читатели и писатели, критики и литературоведы. Об этом говорили с профессорских кафедр, с трибун съездов, за столиками кафе и в издательских кабинетах.
      Лучшие знатоки жизни и творчества Юрия Олеши писали так:
      "Все это (то есть "Три толстяка", "Зависть", рассказы, драмы. - А. Б.) было сделано во второй половине двадцатых годов, примерно в течение каких-нибудь 5-6 лет. Потом Олеша замолчал"2.
      "Юрий Карлович создал прекрасные новеллы, пьесы, говорил речи, которые волновали всех советских писателей; потом на несколько лет замолчал"3.
      "Говорили разное о причинах долголетнего молчания Юрия Олеши как писателя"4.
      "Были годы, когда он надолго замолчал"5.
      "...это было драматическое молчание..." 6.
      1 В. Ермилов. Н. В. Гоголь. М., 1953, с. 442.
      2 В. Перцов. Юрий Олеша. В кн.: Ю. Олеша. Избранные произведения. М., 1956, с. 5.
      3 Виктор Шкловский. Об авторе и его книге. Предисловие к "Ни дня без строчки" Юрия Олеша. - "Октябрь", 1961, № 7, с. 147.
      4 Владимир Огнев. Ни дня без таланта. - "Неделя", 1965, 12-18 дек., № 51.
      5 Вл. Лидин. Люди и встречи. - "Наш современник", 1960, № 5, с. 249.
      6 Владимир Швейцер. Диалог с прошлым. Воспоминания, этюды. М., 1966, с. 142.
      Острый болезненный стон пронзил русскую критику и литературоведение: "Олеша замолчал!..."
      Тридцать лет, застыв с заломленными руками и раскачиваясь из стороны в сторону, критика с литературоведением шепчут побелевшими губами: "Замолчал..."
      Слово "замолчал" в приложении к творческому пути Юрия Олеши следует понимать совершенно иначе.
      Лучше всего его понимать прямо наоборот.
      Это утверждение было бы, несомненно, чистой абстракцией и бесплодным априоризмом, которые с негодованием отвергает наше литературоведение как субъективистские, если бы не реальные факты, которые с негодованием отвергает наше литературоведение как объективистские.
      Отверженный разными способами нашим литературоведением, я обращаюсь к другой науке, к арифметике, которая, конечно, принесла тоже немало вреда, но, по единодушному утверждению специалистов, не столько, сколько литературоведение.
      Арифметика, введенная в социально-исторический и историко-социальный анализ, производит ряд опустошительных разрушений.
      Она вычитает из однотомника Олеши 1956 года его же однотомник 1936 года и обнаруживает, что в позднем однотомнике на тринадцать рассказов больше, чем в раннем, и что вообще он в два раза больше раннего.
      Не успокоившись, она продолжает свои сомнительные и настораживающие операции, вскрывая при этом, что однотомник 1965 года на сто страниц больше однотомника 1956 года. Дальше она делит последний однотомник на первый и устанавливает, что последний больше первого в 2,4 раза. К последнему однотомнику она прибавляет книгу "Ни дня без строчки", вычтя напечатанные отрывки из нее в однотомнике, и в результате сообщает, что с 1934 года по 1960-й Юрий Олеша написал в 3,3 раза больше, чем с 1924 года по 1934-й.
      Арифметика нам сообщает, что с 1934 года по 1960-й, т. е. со времени, когда в историю русской литературы была вписана трагическая строчка "Олеша замолчал", до смерти писателя им было молча напечатано и переиздано 162 произведения.
      Но здесь следует сделать одну оговорку. Приведенные цифры не вполне точны, потому что счет идет по избранным произведениям, вошедшим в однотомники, куда включалось самое лучшее из того, что было написано. Кроме самого лучшего, было написано и то, что автор самым лучшим не считал, но считал вполне достойным печатания. И печатал.
      Такого вполне достойного печатания и напечатанного за двадцать шесть лет оказалось не так уж мало.
      Таким образом, мы обнаруживаем, что после 1934 года - последняя дата первого однотомни-ка, дата "Строгого юноши" - Олеша напечатал больше, чем до 1934 года. В связи с чем мы наблюдаем несомненный рост.
      Указанные обстоятельства делают совершенно необходимым рассказ об аналогичном явлении в Орловской области.
      Это явление было вскрыто в выступлении представителя областной писательской организации.
      В своем выступлении представитель писательской организации, отметив замечательные успехи в области снегозадержания, заявил, что литература области пришла на данное число с замечательными успехами. Это становится особенно ярким, если сравнить, чем располагала бывшая захолустная губерния царской России и чем она располагает сейчас. Бывшая захолустная губерния царской России располагала всего шестью именами писателей! (Возмущение в зале.) Как-то: Тургенев И.С., Лесков Н. С., Андреев Л. Н. и другие. Всего шесть и обчелся! Сейчас областная писательская организация насчитывает двадцать семь членов! (Аплодисменты.) Шесть и двадцать семь! Это рост в четыре и пять десятых раза. (Бурные аплодисменты.) Такого роста не знают Англия, Франция, Бельгия, Голландия и Люксембург, вместе взятые. (Бурные аплодисмен-ты.) Область уже обогнала их, и уже наступает на пятки самой богатой капиталистической стране - оплоту реакции - Соединенным Штатам. (Бурные аплодисменты.)
      Темпы прироста, столь явно проявившиеся на примере упомянутой области, лишь одно из свидетельств замечательного расцвета жанров и форм.
      Несмотря на то, что в творчестве Юрия Олеши мы не наблюдаем столь стремительного роста, как это имеет место в указанной области, однако по ряду показателей писатель уверенно вышел вперед.
      В том числе:
      1) по сценариям (в %% к 1934 г.) - 1,82
      2) по рассказам ( - " - ) - 1,30
      что составляет - 1,56 (в соизмеримых ценах).
      Если произвести анализ статистических данных по тем же показателям за отчетный период для ряда писателей различных областей, то мы получим аналогичную картину.
      Таблица 1 (данные таблицы)
      №№
      п/п
      Ф.И.О.
      Обл.
      Жанр
      В % к 34 г.
      1
      Гладков Ф.В
      Моск.
      Прозаик
      1,24
      2
      Сельвинский И. Л.
      Моск.
      Поэт
      2,31
      3
      Нурбердыев (Мургабыл)
      Туркм.
      Поэт
      2,31
      4
      Закруткин В.А.
      Рост.
      Прозаик
      1,64
      5
      Пидсуха А.Н.
      Укр.
      Поэт
      1,52
      6
      Арбузов А.Н.
      Моск.
      Драмат.
      1,45
      7
      Фирсов В. И.
      Моск.
      Поэт
      1,99
      Кландадзе Л. Г.
      Груз.
      Критик
      1,40
      что составляет - 1,73 (в соизмеримых ценах).
      Анализ приведенных данных показывает, что творчество Олеши Ю. К. занимает промежуточ-ное положение между творчеством Закруткина В. А. и творчеством Пидсухи А. Н.
      Таким образом, приведенные факты с треском разоблачают клеветнические утверждения, что Олеша замолчал.
      Но когда творчество Юрия Олеши заняло промежуточное положение между творчеством писателя Евгения Пермяка и творчеством писателя Александра Пидсухи, то стало казаться, будто бы оно и вовсе не существует.
      Так наступили годы трагического и героического молчания в жизни и творчестве замечательного писателя Юрия Олеши.
      Что же такое "годы молчания" в жизни писателя Юрия Олеши?
      Во всей обширной литературе о творчестве Юрия Олеши только один человек сказал во весь голос, громко, так, что многие даже испугались: Никакого молчания не было!
      "Ничего не может быть более неверного, чем утверждение, что в последний период своей жизни Олеша замолчал...
      Случалось, проходили годы, он ничего не публиковал. Но это не были годы молчания. Это были годы поисков, непрерывной, я бы даже сказал неистовой работы, бесконечных проб, вариантов"1.
      1 Лев Славин. Портреты и записки. М., 1966, с. 25-27.
      Тут каждое слово истина. Кроме шести слов и одной запятой. Эти шесть слов и запятая возникли в результате еще не до конца преодоленного заблуждения. Я говорю о таких шести словах и запятой: "...проходили годы, он ничего не публиковал".
      Таких лет не было.
      Так как я вступаю в ожесточенную полемику с лучшим знатоком жизни и творчества Юрия Олеши, то, естественно, моими поступками начинают руководить два главных стремления: любовь к истине и страх перед разоблачением. В связи с этим я вынужден говорить куда более осмотрительно, чем делал это до сих пор. Шесть слов и одна запятая моего оппонента тоже истина, но для того, чтобы она была совершенной истиной, в ней нужно изменить два слова. Даже еще меньше: два окончания. Что же касается остальных четырех слов и одной запятой, то они решительно ни в каких поправках не нуждаются. Изменив два окончания, мы получим текст, на этот раз представляющий уже совершенную и неопровержимую истину. В таком виде он выглядит следующим образом:
      "...проходил год, он ничего не публиковал".
      Этим годом был 1941-й, и, вероятно, то, что он ничего не публиковал, связано с войной и эвакуацией.
      Таким образом, из двадцати пяти лет двадцать четыре года в "годы молчания" Юрий Олеша публиковал. Где угодно, сколько угодно и что угодно.
      Я написал книгу, в которой пытался рассказать о том, что советская власть может растоптать все. И делает это особенно хорошо тогда, когда ей не оказывают сопротивления. Когда ей оказывают сопротивление, она может убить, как убила Мандельштама, может пойти на компромисс, как пошла с Зощенко, и отступить, если с ней борются неуступившие и несдавшиеся художники - Ахматова, Пастернак, Булгаков, Солженицын.
      Юрий Карлович не оказывал сопротивления советской власти.
      Нижеследующая таблица, диаграмма и кривая наглядно демонстрируют правильность нашего вывода:
      ТАБЛИЦА, ДИАГРАММА И КРИВАЯ ТВОРЧЕСКОГО
      РОСТА ПИСАТЕЛЯ ОЛЕШИ Ю. К. В ПЕРИОД
      "ГОДЫ МОЛЧАНИЯ" (1935 - I960)
      Год
      Количество публикаций
      Объем в знаках
      1935
      9
      87.600
      1936
      16
      117.480
      1937
      30
      271.860
      1938
      6
      42.860
      1939
      6
      35.580
      1940
      6
      44.370
      1941
      
      
      1942
      1
      28.980
      1943
      4
      29.600
      1944
      2
      17.000
      1945
      15
      10.970\1161
      1940
      1
      15.499
      1947
      14
      111.480\851
      1948
      8
      30.160\51
      1949
      3
      10.400
      1950
      3
      10.300\6151
      1951
      4
      18.800
      1952
      2
      10.600
      1953
      1
      25.300
      1954
      3
      11.200
      1955
      2
      8.000
      1956
      4
      8.100\31
      1957
      4
      51.800
      1958
      2
      19.300\6941
      1959
      1
      4.100
      1960
      16
      117.5402
      Фиг. 1.Таблиц а.
      Из данных таблицы, диаграммы и кривой следует, что среднее число публикаций в год за период 1935-1960 гг. равно 6. Рассматривая эти данные как статистическую выборку и вычисляя второй, третий и четвертый центральные выборочные моменты3, мы получим
      m2=42, m3=618, m4=13800
      Количественными характеристиками отклонения выборок от нормального распределения являются, как известно, асимметрияG, и эксцесс Gz.
      В нашем случае они соответственно равны
      G,=2,3 и Gz=4,8
      1 Стихотворные строки.
      2 Включая посмертные публикации.
      3 См. Б. Л. Ван дер Варден. Математическая статистика. М., 1960, с. 281. При обработке данных таблицы, диаграммы и кривой мы взяли для последнего года число публикаций равным десяти, исключив, таким образом, посмертные издания.
      Эти расчеты произведены на Электронно-вычислительной цифровой машине ЭВЦМ М-30 доктором физических наук, профессором М. Л. Левиным. Приношу ему глубокую и искреннюю благодарность.
      Совершенно очевидно, что такое большое значение эксцесса (символ) обусловлено в первую очередь публикациями 1937 года. Беря для сравнения укороченную выборку относящуюся к более спокойному интервалу 1939-1959 гг., будем иметь
      G,=1,7 и Gz=2,2
      то есть уменьшение эксцесса более чем в два раза. Заметим, что для этой укороченной выборки среднее число публикаций в год равно четырем.
      Итак, Юрий Олеша за двадцать пять лет молча напечатал и переиздал сто шестьдесят два произведения.
      Напечатанного и переизданного в "годы молчания" оказалось в 8,4 раза больше, чем было опубликовано в годы, которые в истории русской литературы называются "эпоха ренессанса в творчестве Юрия Олеши".
      Это меньше, чем Гете (143 тома), меньше, чем Вольтер (97 томов) и Лев Толстой (90 томов), но почти столько же, сколько Евг. Пермяк и Александр Пидсуха.
      Существует игра, которая называется "литературоведение" ("искусствоведение", "критика", "история", "философия"). У этой игры есть правила (иногда их даже называют "методологией", "стилем" и другими словами), составляемые на каждую эпоху. Одна эпоха никогда не играет по правилам другой. (Ничтожные эпигонские эпохи, впрочем, не гнушаются и этим. Но тогда это уже называется не эпигонством, а славными традициями.) По ныне действующим правилам говорить о том, как жил писатель, все равно что, ни на что не глядя, лезть слоном по вертикали. Такого шахматиста сразу выкидывают из игры.
      Юрий Олеша нарушал правила. Не часто, но в отдельных случаях он все-таки ходил не туда, и это были лучшие его шаги. В таких случаях его хватали за ноги, и он, не упираясь, начинал ходить, как следует, и сразу же оказывался партнером по партии Льву Никулину.