Валентина свернула на подъездную дорожку, которую не так давно снова подсыпали гравием – её держали в порядке. Забор и пропускной пункт уже виднелись вдали. “Зарплата сегодня, – подумала Валентина, – и заказы. Это хорошо, Олег любит сервелат”.
      Она вспомнила, как это было непривычно тогда, полгода назад – заказы, путёвки, премии… Талоны в “Берёзку”… Фантастика! В ту первую зарплату Валентина, обалдело уставившись на кучу денег в своих руках, думала, куда бы ей заскочить по дороге домой. Ничего, кроме Филиповской булочной и ореховых трубочек, в голову не приходило.
      – Валя, – позвал Лукич из коридора, – иди сюда!
      – Иду, – отозвалась она, – чего такое?
      – Заказ брать будешь? – спросил Лукич. – Или нет?
      – Заказ? – ошарашено спросила Валентина. – Буду, наверное… а сколько он стоит?
      – Полтинник, не больше. Пойдём, а то надсмотрщики всё растащат подчистую. За ними дело не станет…
      Это был не заказ, а фантастика в квадрате. Такого Валентина не видывала за все годы своей жизни. То есть, может, и видывала, но только на картинках в книге о вкусной и здоровой пище. Батон копчёной импортной колбасы, пахнущий какими-то невообразимыми специями, две банки лосося, две банки крабов, странной формы консервная банка с ветчиной, на этой банке имелся даже ключ для её открывания… Пакет странного риса, прозрачного, желтоватого… коробка финских конфеток с ликёром… три пачки польского солёного печенья к пиву… бутылка шикарного коньяка армянского разлива… и – венец всему – баночка красной икры. Валентина онемела. Лукич же в то время, когда она стояла у стола, разглядывая содержимое сумки, препирался с кладовщиком.
      – Серёж, мне красную не надо, – говорил он. – Ты мне чёрной дай.
      – Ну Лукич, ну пойми, дорогой, не могу. Три банки всего осталось, для начальства…
      – Имей совесть, у внука день рождения, не жмись, дай баночку… – Лукич нагнулся к кладовщику, что-то горячо зашептал ему в ухо и через пару минут вожделенная банка перекочевала в его сумку. – Другой вопрос, Серёжа. За мной не заржавеет… Валя, ты овощи брать будешь? – поинтересовался он. – Рынки-то, поди, в это время все позакрывались.
      – А что, ещё и…
      – Пошли, чего стоять.
      Это превосходило все ожидания. Уже позже, загружая в багажник машины сетки с отборным картофелем, ядрёной, крепкой морковью, свёклой, луком (даже лучше рыночного), Валентина чувствовала, как трясутся от счастья руки. Это было невероятно, но факт. Все эти фантастические блага теперь принадлежали и её тоже.
      – Всё – моё, – прошептала Валентина. – Я – счастливая.
 

* * *

      Год прошёл незаметно, как хороший сон. За этот год в жизни Валентины появилось множество нового – отличная трёхкомнатная квартира, мебель, дача, видеомагнитофон… Валентина была на седьмом небе от счастья. Со своими обязанностями на новой работе она справлялась превосходно – они оказались не столь уж сложными. Единственное, что смущало её – так это отношение мужа к её занятиям. – Знаешь, Валюш, – сказал он ей как-то, когда они обсуждали очередное освидетельствование, которые Валентина производила каждую пятницу, – я от этого не в восторге. Тебе не кажется, что от этого всего немного отдаёт… садизмом?… Ты так не считаешь?
      – Олежка, это же не люди, – в который уже раз принялась объяснять Валентина, немного уставшая уже от мужниной тупости, – они же всё равно ничего не понимают.
      – Валя, но ты же сама говорила, что они кричат, когда их бьют. Значит, боль они ощущают? И тебе их совсем не жалко?
      – Ну жалко, конечно, – замялась Валентина, – но я-то что тут могу поделать? От меня там ничего не зависит.
      – Я почему-то думаю, что человек, если ему что-то не нравится, обычно не остаётся в том месте, где происходит…
      – Достаточно, – прервала его жена. – ты ничего не понимаешь. Ты помнишь, как я туда попала?
      – Я помню. Ладно, чего уж там, – Олег махнул рукой. – Я и сам когда-то… Ты только будь поосторожней, ладно? Ты же знаешь…
      Валентина знала. Они с мужем являлись полными противоположностями друг другу – бесшабашная, смелая до одури и немного грубоватая Валентина и робкий, скромный и застенчивый Олег Петрович. Тем не менее их брак был на редкость удачным. Они органично дополняли друг друга. К тому же Валентина превосходно понимала, что муж гораздо умнее, чем она сама, и поэтому в сложных ситуациях уповала только на него. Олег, в свою очередь, предоставлял жене решать все житейские дела, с которыми она справлялась превосходно. Они фактически не ссорились, никогда не ругались и во всём безгранично доверяли друг другу. Познакомились и поженились они ещё на севере, Валентине тогда было двадцать семь, Олегу – почти сорок. Оба к тому времени порядочно поустали от жизни. Большой любви ни Валентина, ни Олег, не искали, просто хотелось спокойствия и надёжности. Только позже, уже после женитьбы, Олег признался Вале в том, что и вправду её любит. Не преминув добавить, что это произошло далеко не сразу, но теперь… Он и на самом деле любил жену – до самозабвения. Нельзя сказать, что Валентина любила своего мужа столь же сильно, как он её, но что-то, похожее на любовь, она к нему чувствовала. Может, и не любовь. Привязанность. Привычка. Валентина и сама не решилась бы ответить на этот вопрос, она могла лишь сказать, что без Олега ей становилось как-то не по себе…
      Год прошёл, наступил следующий, похожий на предыдущий. Валентина постепенно привыкала к “роскошной жизни”, как их новое существование окрестил Олег, правда не до такой степени, как тот же Лукич – просить заменить красную икру на чёрную, получая заказ, ей и в голову не приходило. Лукич, к слову сказать, появлялся на Предприятие номер один не чаще раза в неделю, взвалив на Валентинины плечи весь груз работы. Та не жаловалась. К тому времени она получила уже шестой уровень допуска, имела право свободно заходить в любой “тим” и любой зал, освоилась и была этим вполне довольна. Спокойное, размеренное течение её жизни ничем не нарушалось и она была этому рада. Время шло, Валентина отметила свой тридцать пятый День рождения. Постепенно она стала ощущать, что скучает – непоседливый нрав не давал покоя. Хотелось чего-нибудь новенького. И это новенькое не замедлило случится.
 

* * *

      Приехав на работу и запарковав машину на стоянке, Валентина вошла внутрь здания предприятия, по ходу здороваясь со знакомыми надсмотрщиками. На пороге кабинета её ждал какой-то незнакомый человек в штатском и это Валентину удивило – здесь даже она носила форму.
      – Валентина Николаевна? – осведомился он. Валентина утвердительно кивнула. – Вас переводят в срочном порядке на третье. Соберите медикаменты, инструмент, и езжайте. Там какое-то важное дело, откладывать нельзя.
      – Вы со мной поедете? – спросила Валентина.
      – Нет, что вы. Вот ваши бумаги, пропуск и адрес… найдёте?
      – Так это же тут, рядом, – сказала Валентина, заглянув в листочек, – просто подальше… а что там такое?
      – Мне не объяснили, сказали, что вы сами разберётесь, на месте. Оттуда пришёл вчера срочный запрос на фельдшера, пришёл ночью, никто, по-моему, не в курсе, что там такое случилось.
      – Переводят временно или на постоянную? – Валентина споро укладывала в свой саквояж то, что сочла необходимым.
      – Я не в курсе. Я просто курьер.
      – Вот всегда так, – Валентина досадливо тряхнула своими роскошными кудрями, совсем недавно покрашенными в модный рыжий цвет, – одни командиры кругом, а чтобы что-то толком объяснить – никого нет.
      – Вам просили передать, чтобы вы сегодня вечером позвонили Павлу Васильевичу или Эдуарду Григорьевичу.
      – Хорошо, – Валентина уже закончила сборы и стояла в дверях. – Я тогда поеду.
      – Да, если вам не сложно… там просили поторопиться.
 

* * *

      Пропускной пункт на этом предприятие почти что не отличался от того, что был на прежнем. Валентину пропустили на редкость быстро, её видимо, ждали. Внизу, на четвёртом подземном, она нашла тех двух надсмотрщиков, которые прислали вызов. Увидев их, Валентина поморщилась – от них пахло водочным перегаром и дешёвым табаком, да и рожи их особого доверия не внушали.
      – Чего у вас тут? – спросила она с порога. – Лукич заболел? Освидетельствовать сложного некому?
      – Да нет, – замялся один из надсмотрщиков, – тут такое дело… посмотреть бы надо. Только он живой пока что. То есть вчера был живой… В общем, помочь ему надо.
      – Веди, чего время терять. Заладил…
      Непонятно почему, но Валентина испытывала сильнейшее раздражение – то ли от тупости надсмотрщиков, то ли ещё от чего-то, не ясного ей самой. Она пошла следом за надсмотрщиками вниз, на четвёртый подземный этаж, мысленно ругаясь про себя – и угораздило же её ввязаться в такое.
      На пороге камеры Валентина остановилась, как вкопанная. То, что она увидела, не поддавалось описанию. То есть, конечно, поддавалось… тело в средней степени разложения, к примеру. А запах… хуже, чем в морге.
      – Мама родная, – проговорила она медленно, – Боженьки…
      – Как вас по имени-отчеству? – спросил надсмотрщик.
      – Валентина Николаевна, – не оборачиваясь, ответила она, – да вы свихнулись тут все. Какой – помочь… Это ж труп!
      – Да нет, дышит он. Мы проверяли.
      – Не может этого быть, – убежденно сказала Валентина, но, тем не менее, вытащила из саквояжа перчатки и стетоскоп. Она присела на колени рядом с телом, просунула руку со стетоскопом под изорванный балахон и стала слушать. Неожиданно на её лице проступило выражение полного замешательства.
      – Ну, ни фига себе! – сказала она. – Работает сердце-то! Слабо, но работает. Мальчики, поищите там у меня кордиамин и шприц. Ага, спасибо. Две ампулы достань… чего суешь, не видишь, у меня руки в перчатках, не могу сама.
      – Он жить будет? – один из надсмотрщиков подошёл поближе и наклонился, присматриваясь.
      – Нет, – уверенно сказала Валентина, – он при смерти. Агония. Я, конечно, могу попробовать что-то сделать, но это будет, как воду в решете таскать. Это рабочий?
      – Ну, не совсем… – замялся более молодой надсмотрщик, – а вообще-то… да, рабочий.
      – Так, я сейчас укол этот сделаю и надо его тогда перенести в медпункт, если он у вас есть. Начальству доложили?
      – Что?
      – Что умер.
      – Нет пока.
      – Иди, докладывай. Мы его живым не донесём.
      – Может, тогда его пока не трогать? – спросил старший надсмотрщик. – Пусть здесь и лежит.
      – И чтобы я в этой вони сидела?! – возмутились Валентина. – Иди-ка ты знаешь куда…
      Не смотря на прогноз, неожиданного Валентининого пациента удалось перенести в медпункт в живом виде. Его положили на пол и старший спросил:
      – Вам чего-нибудь нужно?
      – Горячую воду, мыло, полотенце, ножницы… чего ещё? А, вот! Клеёнку. Мне его помыть надо, а то тут под гноем и сукровицей ничего не видно. Я потом список напишу, какие лекарства нужны. А ещё мне надо домой позвонить. Телефон у вас тут где?
      – В каптёрке, – старший вознамерился было пошевелить тело носком ботинка, но, заметив укоризненный Валентинин взгляд, передумал. – Когда за списком зайти?
      – Через часок, а то и позже. И не шатайтесь тут, не мешайте работать.
      Надсмотрщики ушли. Валентина присела на корточки рядом с телом и, брезгливо морщась от запаха разлагающейся плоти, перевернула его на спину. Зрелище было пренеприятное, что говорить. Самым удивительным было то, что человек, лежащий на полу перед Валентиной, всё ещё жил. Он находился в крайней степени истощения и был жестоко изуродован. Худое, тщедушное тело его прикрывали остатки зеленого балахона из бракованной ткани, предназначенной для армейской формы, одежду из этой ткани носили все рабочие. Левая половина лица представляла собой одну огромную гематому, но, судя по отсутствию отёка, лицо ему разбили довольно давно. Спутанные, свалявшиеся волосы пропитались кровью и слиплись, непонятно было даже, какого они цвета. Правая рука судорожно прижата к груди, похоже сломана. Тело сплошняком покрывали ссадины, следы от плетки, ожоги, порезы, нарывы, их было так много, что они, казалось, сливались в одну сплошную рану. Валентина споро принялась за дело. Прежде всего, необходимо было как-то снять с этого странного рабочего одежду (Валентина решила пока считать, что это всё же рабочий, хотя глаза говорили ей совсем другое), но присохшая ткань отрывалась только вместе с кусками кожи. Пришлось пожертвовать несколькими пузырьками перекиси водорода. Через некоторое время пришел молодой надсмотрщик, принес электрический чайник с кипятком, поставил его на стол и дисциплинированно удалился. Валентина промыла раны (на это ушло не меньше получаса), немного вымыла пациенту волосы, которые оказались черными с сильной сединой, и только после этого смогла, наконец, приступить к осмотру. Результаты были неутешительными. У человека, лежащего на полу, кроме сломанной руки, оказалось ещё несколько переломов – левая нога в двух местах, четыре ребра справа, два слева… Реакции нулевые, даже зрачки почти не реагировали на свет – настолько он был слаб. От того, как эти зрачки выглядели, Валентине стало немного не по себе – она никогда в своей жизни не видела ни людей, ни “рабочих” с вертикальными кошачьими зрачками. Пациент был совсем плох и Валентине оставалось лишь сокрушенно качать головой и надеяться на чудо – она не могла себе представить, что после такого можно выжить. Тем не менее, она позвала надсмотрщиков, с их помощью устроила человека на кушетке и, немного подумав, укрыла его своей курткой. Ей не нравилось, что больной находится в холодном помещение в чём мать родила. Она отдала старшему список лекарств и села ждать. Ей всё равно пока было нечего делать.
      Через два часа привезли заказанные лекарства и работа закипела с новой силой. Валентина провозилась в общей сложности четыре часа и результаты не заставили себя ждать. После трёх капельниц, кислорода, нескольких доз сердечного и антибиотиков человеку стало легче – поднялось давление, он стал лучше дышать. Валентина приободрилась. Вместе с лекарствами привезли ещё много всего – обогреватель, бельё на койку, подушки, одеяла, посуду, продукты. Валентина не удивилась – надо, значит надо. Она с удобствами устроила пациента, сначала проветрила, а затем хорошенько прогрела комнату, тщательно вымыла ему голову, снова поставила капельницу. Пора было идти звонить начальству, делать доклад, но Валентина не торопилась. Ей хотелось удостовериться, что всё идёт хорошо. Поэтому она просидела с больным лишний час, убедилась, что показатели стабильны и лишь после этого пошла звонить. Её непосредственный начальник подошел к телефону на удивление быстро, раньше Валентина томилась у аппарата не меньше десяти минут, ожидая, когда он освободится.
      – Докладывайте, – в голосе Эдуарда Григорьевича звучало плохо скрываемое беспокойство. Валентина обстоятельно, по пунктам рассказала, что сделала и какие были результаты.
      – Валентина Николаевна, если без бюрократии, просто, по человечески, скажите, есть шанс, что выживет? – спросил он, когда Валентина закончила говорить.
      – Не знаю, – честно сказала Валентина, – время покажет. Я хотела попросить у вас позволения вызвать Алексея Лукича, он, насколько я знаю, в своё время был травматологом. Боюсь, что я сама не справлюсь, а тут два серьёзных перелома. Разрешите?
      – Вызывайте. Я сегодня подъеду, примерно к семи вечера, посмотрю сам, как у вас дела. Постарайтесь привести его в себя, если это возможно. И ещё. Он может начать говорить, бредить… ну, не важно. Так вот. Всё, что он скажет, вы запишите. Слово в слово. Ясно?
      – Так точно, – задание удивило Валентину, но вида не подала, ей не впервой было изображать покорного служащего, – всё запишу. Что ещё?
      – Остальное – при встрече. До свидания.
      – Всего хорошего, – Валентина нажала на рычажок, секунду подумала и быстренько набрала телефон предприятия номер один.
      – Алексея Лукича позовите, – сказала она, – алё, Лукич? Это Валя. Вы на третье можете через пару часов подъехать?… шеф дал добро, ага… да тут вообще всё очень странно, сама не пойму… раньше? Ой, это было бы чудесно… через час? Хорошо, жду… Нет, тут переломы у человека… два… да, со смещением… как он? А вы что – его знаете?… Да ладно, шуток я не понимаю, видите ли… поняла, всё поняла – натрий не ставить, только глюкозу, никаких препаратов на спиртовых растворах не давать… Счастливо, Лукич, жду – не дождусь.
      Приехавший Лукич прошел в медпункт, поздоровался с Валентиной, скинул с плеч видавшую виды куртку, и подсел к больному. Валентина с удивлением заметила на его лице огорчение. Огорчение и боль.
      – Я им объяснял, а они, как любая молодежь, конечно, не послушали старика. Я говорил – этот парень – чистый кремень, вы об него сломаете зубы, но ничего не добьётесь. – Лукич тяжело вздохнул. – И вот, пожалуйста. Результат – на лицо. Подонки… бедный мальчик…
      – Так вы его знаете? – у Валентины всё внутри сжалось от нехорошего предчувствия. Лукич был для неё мало что авторитетом – он был единственным человеком на её “работе”, которому она безоговорочно доверяла.
      – Да, примерно лет десять, – Алексей Лукич осторожно сдвинул в сторону одеяло и принялся осматривать больного, – на этот раз повезло. Он выберется, Валя. Он крепче, чем ты можешь себе представить. Что ещё сломано, кроме руки?
      – Нога… А я думала, что он уже… того. По-моему, ему совсем плохо, – Валентина пожала плечами, – но вам лучше знать. Вот только…
      – Что?
      – Начальство велело его в себя привести. А он – ни в какую.
      – Не жаль его тебе? – Лукич нахмурился. – Подождала бы пару дней, поухаживала. Он и сам в себя придет, когда сможет… ладно. Я сейчас переломы зафиксирую, а ты пока согрей его получше. Грелки привезли?
      – Да, не поскупились.
      После получаса трудов человек наконец открыл глаза.
      – Пятый, – тихонько позвал его Лукич, – ты здесь? Проснись.
      Глаза того были совершенно пустыми, как окна дома, из которого давным-давно ушли люди. Неестественно широко открытые, они ровным счётом ничего не выражали. В них не было ни боли, ни страха, ни тени страдания, ни удивления. Алексей Лукич поводил у Пятого перед лицом рукой. Никакой реакции. Веки медленно опустились.
      – Ступор, – констатировал Лукич, – боюсь, это надолго. Держи его пока на внутривенных, в комнате чтобы было тепло, никаких сквозняков. Посторонних не пускай. Верхний свет включать не надо, настольной лампы хватит. Шторы днём не открывай, пусть темновато, не страшно. В общем, полный покой. Если через неделю не выйдет из этого состояния, придется везти на базу или в больницу. Хотя я думаю, справиться сам, и не из такого вылезал, – Лукич аккуратно наложил на сломанную руку лубок и уже осматривал второй перелом. – Гипс я накладывать не буду. Если ему станет лучше и он начнёт есть, переломы срастутся дней за десять, самое большее.
      – А как его кормить? – Валентина не на шутку разволновалась – такая ответственность. – Он даже пить не сможет, наверное…
      – Да не волнуйся ты так, Валюша, не переживай. Я так и вижу у тебя в глазах вопрос: как быть ночью? Сейчас мы вытащим из тима второго такого же, он и посидит. Пойди, дай запрос на номера седьмого, восьмой тим. Его приведут, а ты уж по обстоятельствам решай, нужен ли тебе помощник. Его, кстати, зовут Лин, запомни. Пригодится, – Лукич тяжело поднялся. – Ну, с этим всё. Если какие сложности возникнут – позвони, я подскажу, что и как… Проводи меня до ворот, Валечка. Совсем устал старик…
      Вместе они вышли из здания и направились к стоянке машин персонала. Уже на улице, когда они отошли от дверей, Лукич тихо сказал:
      – Будь осторожна, Валя. Пятого вытащи любой ценой, поняла? Любой. Иначе ты можешь погибнуть сама. Раз уж тебя к ним допустили – дело нешуточное…
      – Кто они такие? – удивление, не покидавшее Валентину, но тщательно скрываемое, наконец прорвалось наружу. – Неужели рабочие? Прямо как люди.
      – Это не рабочие, Валя. Это пленники нашей организации. Насколько я знаю, там, откуда они родом, они были учеными, кажется биологами, точно не скажу. Их хотели склонить к сотрудничеству, а они отказались. Это было довольно давно. Что происходит с ними сейчас – ты видишь сама. Предприятие номер три – их личный концлагерь, вот только их смерть пока что не входит в планы руководства, поэтому ты уж постарайся. Хорошо?
      – Ладно, – Валентина вздохнула, – не было у бабы забот – купила баба порося… А сколько лет они здесь? Вы о десяти сказали, но мне показалось, ему лет двадцать пять – самое большее.
      – Ему уже за тридцать. То ли тридцать четыре, то ли тридцать пять… не помню. Я с ними почти не разговаривал, не досуг было. Вызовут меня сюда, я приеду, зашью дыры, накачаю лекарствами, помогу, чем смогу – и уезжаю. Насколько мне известно, здесь постоянного фельдшера не было, – Лукич немного повозился с замком, открыл дверцу машины и сел за руль, – теперь вот тебя перевели, может это и правильно. Привет ему от меня передай, когда очнется.
      Валентина вернулась в медпункт, немного посидела с больным, а потом послала запрос на номера седьмого, как ей посоветовал Лукич. И где-то через час началось настоящее светопреставление. Сначала в отдаление коридора послышались голоса, ругань, кто-то отчаянно матерился. Голоса и шаги быстро приближались. Внезапно дверь медпункта широко распахнулась, и в неё пинком втолкнули человека, который от удара не удержался на ногах. Он сразу вскочил и бросился к двери явно с целью её высадить, но у него ничего не вышло – дверь крепко держали с обратной стороны. Наконец Валентина опомнилась. Она подлетела к неожиданному визитеру и мертвой хваткой вцепилась ему в воротник, снова сбив его с ног. Тот дернулся, но, удивительно! Валентины так и не заметил. Взгляд его упал на койку.
      – Пятый!… – выдохнул он и рванул по направлению к кровати, но цепкая рука Валентины всё ещё удерживала его, и он в третий раз за какую-то минуту очутился на полу.
      – Ты какого чёрта делаешь, а! – зашипела Валентина. – Он только-только уснул, а ты…
      – Я… а кто вы такая?! – до него, наконец, дошло, что в комнате он не один.
      – Меня больше интересует, кто ты такой? Позволь узнать!
      – Я – Лин, тим номер восемь, номер семь в тиме, – Лин криво усмехнулся и продолжил. – Меня сюда пригнали, и хочу знать, зачем. Кроме вас, мне это никто не объяснит. Пятый, как вы только что сказали, уснул, хотя я был уверен, что он уже две недели, как мёртв…
      – А, так ты и есть тот самый, – поняла Валентина. – Говори потише, не мешай ему отдыхать.
      – Что с ним? – спросил Лин, тихо подходя к кровати.
      – Всё плохо. Он слишком долго пробыл без помощи. Если бы я приехала на несколько дней раньше, я бы не сомневалась в успешном завершение дел, но сейчас… Лукич сказал, что он в ступоре, а я от себя могу добавить, что он даже пить не может.
      – Но хоть как-то вы попробуете помочь? – с отчаянием спросил Лин.
      – Я делаю всё, что от меня зависит, – Валентина тоже подошла к кровати. Лин отступил на шаг, зажмурился и тихонько потряс головой.
      – Господи, – прошептал он, – что же это?… За что?…
      – Успокойся. Лукич сказал, что он выберется. Эй, чего такое?
      Лина повело в сторону и он едва удержался на ногах.
      – Я не ел, – неуверенно проговорил Лин.
      – Не ел? – Валентина подошла к нему и с тревогой вгляделась в его лицо. – Как долго ты не ел?
      – Я… не помню, – ноги у Лина подогнулись и он осел на пол, привалившись к стене. – Это… сейчас пройдёт… я посижу тут немножко… всё в порядке, не волнуйтесь…
      – Я сейчас тебя покормлю, – Валентина помогла Лину подняться на ноги, подвела к стулу и усадила, – подожди минутку. Кстати, по возможности, объясни мне, что с ним сделали? После чего ему стало так плохо? Если ты, конечно, в состоянии.
      Лин объяснил. Валентина оторопела. Она расширившимися глазами смотрела на Лина, а он, уставившись куда-то в угол, слегка покачивался на стуле, словно развлекаясь. Впрочем, в следующий момент развлечение закончилось тем, что Лин просто-напросто свалился на пол. Валентина сжалилась, дала ему поесть и отослала спать. Когда приехало начальство, оба её новых подопечных крепко спали, и будить их Валентина отказалась наотрез.
      – Я всё понимаю, – твердо сказала она, – но ничем помочь не могу. Если сейчас пробовать привести в сознание одного из них, к примеру, седьмого, я не могу ручаться за то, что его психика не пострадает. И мне бы не хотелось, чтобы моя работа пошла насмарку. Не говоря уж о том, что мне просто жалко этих двоих. Если они нужны вам живыми, то…
      – Достаточно, – Валентинин начальник неспешно прошелся по комнате и остановился рядом с ней, – вы подходите для этой работы. Я вижу, что состояние ваших пациентов интересует вас больше, чем зарплата, и что вы не из трусливых. Поэтому зарплату мы вам прибавим, по сотне за каждого из ваших новых клиентов, и переведём вас с первого на третье предприятие. Уровень допуска – восьмой, высший. Про эту парочку – ну, сами понимаете… А раз в три месяца сможете их забирать сюда, для профилактики, по обстоятельствам. Ваша главная задача на данный момент – выходить вот этого. Если ещё что-то потребуется – выписывайте, отказа вам ни в чём не будет.
 

* * *

      В ту ночь Валентина не поехала домой, как не уговаривал её Лин. “Что происходит? – думала она, сидя возле койки. – Я не могу этого понять. Как Лин сказал, эта штука называется? Клетка? Господи ты Боже мой…” Вот что она узнала от Лина (откуда взялось это странное имя, он ей так и не объяснил, как она не спрашивала). На предприятие номер три их (Лина и Пятого) содержат уже много лет. Валентина спросила – сколько? Десять? Больше, ответил Лин. Так сколько? Лин махнул в ответ рукой. Они двое – пленники. Причём пленники добровольные, или почти добровольные. Это надо просто принять, как факт. И не задавать вопросов – ей же самой дешевле обойдётся. “Так что же такое случилось? – в который раз уже спросила Валентина. – Что с ним?” Клетка. Проволочная загородка. Под током. В ней надо просто стоять, и всё. И они… Тут Лин осёкся, и Валентина с удивлением увидела, что он плачет. Лин сидел перед ней на стуле очень прямо, даже слишком прямо… гордый, подумала Валентина. А слёзы откуда?
      – Ты это… не надо, – попросила она. – Ты же ему этим не поможешь? – он кивнул, и закусил губу. Сильно, почти до крови. – Что они с ним сделали? Ты не рыдай, ты помоги мне в ситуации разобраться.
      – Они поставили его в клетку на шесть суток… то есть, он выдержал шесть дней, а потом… они мне сказали, что он умер. Я не поверил. Вот… – Лин показал Валентине свои руки, страшно разбитые, все в ссадинах. – Это я дверь ломал.
      – И как?
      – Сломал. А потом меня опять побили. Я так и не смог к нему прорваться.
      – Ты в курсе, кто его так избил?
      – Как это не в курсе? – удивился Лин. – Те же, что и меня. Те двое, что вас сюда провожали. Тот, что постарше – Андрей. А младший – Коля, он немного получше… в смысле, умеет останавливаться. Андрей не умеет.
      – Что с тобой, ты мне можешь сказать?
      – Потом. Не сейчас.
      – Сейчас, – Валентина встала со стула и подошла к Лину. – Снимай рубашку и садись к свету, я посмотрю…
      – Погодите-ка! – вдруг встрепенулся Лин. – Он, по-моему…
      Они вместе подошли к кровати. Лин сел на корточки рядом с кроватью и тихонько позвал:
      – Дзеди… ёт раски ние… проснись, пожалуйста… это я…
      – Как тебя там… Пятый? Эй, дружок, просыпайся, давай, – сказала Валентина. – И чего Лукич плёл про ступор?… Лин, он в сознание?
      – Погодите, – не оборачиваясь сказал тот. – Секунду… Пятый, это я Лин. Ну открой глаза, пожалуйста… ну постарайся.
      Валентина в жизни своей прежде не видела столь чёрных глаз. Тогда, днём, это был бессмысленный омертвевший взгляд, но сейчас… столько жизни – во взгляде, просто во взгляде. На какую-то секунду Валентина испугалась – ей показалось, что этот больной немощный человек знает про неё всё или даже больше, чем всё. Удивительные глаза – кошачий зрачок на чёрном бархате… как там было?… Да, я узнаю тебя в Серафиме, при дивном свидание… Странные у этих двоих лица и глаза – противоестественно сочетание драгоценных камней и концлагерных антуражей. Надо разобраться. И уколы на ночь сделать. Обоим.
      – Лин… – Валентина с трудом разобрала, что он говорил. – Рыжий… я так рад… они говорили – ты умер… или мне это снилось… не помню…
      – Мне тоже, – Лин горько кивнул, – всё ложь. Очередная ложь. Плохо?
      – Нет… – секундная пауза. – Не знаю…
      – Зато я знаю, – вмешалась Валентина. – Спать немедленно. Оба. Время – три часа ночи.
      Её страх пропал, как первый снег. Перед ней была какая-то новая загадка, проблема, как на заказ. Она решила непременно узнать, что всё это значит, что здесь такое происходит. Эти двое – что-то такое экстраординарное. Самое то. Валентина с трудом разбиралась в своих чувствах – любопытство и страх смешались в какую-то непередаваемую кашу. Слова Лукича не давали ей покоя. Почему – любой ценой? Для кого столь важна эта жизнь? И Лин… Странные слова, странный диалог между этими двоими. О какой лжи шла речь?… Пленники? В наше время?… Откуда они взялись?… Вопросов было множество, они роились, как пчёлы над клеверной лужайкой…
      Ночь прошла спокойно, но Валентина тем не менее не сомкнула глаз. Пятый спал, как мёртвый, Лин – тревожно, часто просыпаясь и почти что мгновенно отключаясь вновь. Утром Валентина позволила себе немного прикорнуть на стуле подле кровати. Разбудил её Лин.
      – Простите, – он несмело потряс её за плечо, – мне кажется, ему хуже…
      – Чего… ой! Я что – уснула? – Валентина потёрла глаза и зевнула.
      – Ему стало хуже, – сказал Лин.
      – А что, есть куда?… – Валентина подошла к кровати. – Чего такое? – спросила она.
      – Больно… почти везде, – тихо ответил тот. – Не могу…
      – Это хорошо, что больно, – ответила Валентина. – Вот если бы было не больно – было бы совсем хреново.
      Лин с возмущением посмотрел на неё.
      – Дурак, – сказала она в ответ. – Чего ты понимаешь? Чувствительность восстанавливается, он же вчера вообще ничего не ощущал…
      – Но вы хоть как-то ему поможете? – спросил Лин.
      – А чем я, по-твоему, вторые сутки занимаюсь? Ты, чтоб без дела не сидеть, принеси мою сумку и вскипяти воду. Повязки надо поменять. И тебе, кстати, тоже. Я пока посмотрю, есть ли какой прогресс…