Пятый кивнул. Он поправил Лину одеяло, встал и, выйдя на середину комнаты, остановился, задумавшись. Дела обстояли гораздо лучше, чем он предполагал. Неделя покоя – это что-то из области фантастики…
– Ты только с ними не ссорься, – предупредил Игорь, – а то, неровен час…
– Я и не ссорюсь, – возразил Пятый. – Они сами. Никто ничего им не говорил вчера… но вы же сами видите, что они сделали с Лином.
– Я только не понял, на кой тебе понадобился этот пугач. Пистолет, то есть. Я не думал, что ты способен вообще что-то с нашими сделать, но то, что вышло на поверку, превосходит всё мыслимое.
– Это от отчаяния, – ответил Пятый. – Не тронь они Лина, я бы не пошёл на такое.
– А что ты с ним сделал? – поинтересовался Игорь.
– Показать? – спросил Пятый, вставая.
– А рука? Может, пока не стоит?
– Фигня, – ответил Пятый. Игорь усмехнулся. – Зря смеётесь, – сказал Пятый. – За десять лет мы настолько привыкли к языку, что почти забыли свой собственный.
– А скажи что-нибудь на своём, – попросил Игорь. – Если тебе не сложно.
– А стера вису рие, – сказал Пятый. Просто эта фраза была сейчас ближе всего, слишком свеж был в памяти тот странный сон.
– И что это значит? – спросил Игорь.
– Нет места лжи, – ответил Пятый.
– А почему именно это? – в голосе Игоря звучало вежливое удивление.
– Просто так, – немного нерешительно отозвался Пятый, – просто так, – повторил он. Он всё ещё стоял посреди тесной комнаты, и смотрел куда-то в угол.
– По-моему, не просто, – заметил Игорь. – Ты эту фразу раз десять повторил во сне. Что случилось, номер пять из “тима” номер восемь? Я – куратор, ты имеешь право мне всё рассказать. И ничего тебе за это не будет.
– Что случилось? – повторил Пятый. – Да ничего не случилось. Только вот моего друга вчера едва не отправил на тот свет пьяный придурок, а в меня самого стреляли, хотя видели, что я и не собирался никому причинять вреда. Так, пустяки конечно. Фигня, если вам угодно! – у Игоря на лице появилось непроницаемое выражение. – То, что они делали с нами на протяжение десяти лет – тоже фигня. И то, что нас рано или поздно ждёт, тоже…
– Погоди, – остановил его Игорь. – Не всё сразу. Я знаю, что вам было предложено сотрудничать. Я знаю, что вы отказались. Я так же знаю, что время от времени вы убегаете отсюда, но почему-то всегда возвращаетесь. Это всё – какой-то нелепый фарс, абсурд, это неестественно! Если вы можете отсюда выйти – почему вы приходите обратно?! Зачем вам нужно кончать самоубийством столь болезненным и долгим образом?
– Я не знаю, – потерянно проговорил Пятый. – Я не могу этого понять. Что-то меня держит, что-то притягивает меня обратно, – он поднёс к лицу трясущуюся руку. – Мне страшно. Не от того, что происходит здесь, а от того, что происходит со мной. Я словно рвусь на две части – одна хочет жить, пусть и с нечистой совестью, а другая… она не даёт первой взять верх. Лин считает, что я сошёл с ума. Вероятно, он прав.
– Садись, – попросил Игорь. Пятый послушно сел на табуретку у стола, Игорь налил ему чая. Пока Пятый пил, Игорь тактично смотрел куда-то в сторону.
– Вы спрашивайте, – предложил вдруг Пятый. – Это же в воздухе носится…
– Да, это так. Я, вероятно, лезу не в своё дело, но… Пятый, я могу чем-то помочь? Я, конечно, не начальство, но…
– Нет, – ответил Пятый, – не можете.
Он уже успокоился. Порыв откровенности прошёл. А ещё Пятый заметил, что Лин проснулся, и решил немного развлечь рыжего. В меру своих сил, конечно. Он залпом допил чай и встал.
– Не будем больше об этом, – сказал он. – Я помню, вы спрашивали, что я сделал Андреем?
– Было дело, – согласился Игорь.
– Нападайте, – предложил Пятый. – Только, если можно, не очень быстро. Я пока ещё не в форме…
Далее последовало вот что. Игорь, согласно просьбе, сделал выпад, а вслед за тем вдруг понял, что противник уже давно находится у него за спиной. Игорь кое-как сумел отразить первую атаку, но, попытавшись схватить Пятого, схватил лишь пустое место. Неожиданно тонкая рука вымахнула у него из-за левого плеча и остановилась в сантиметре от горла.
– Стоп, – сказал Игорь, тяжело дыша. – Ну, ты даёшь!… И где такому учат? Это что-то совершенно незнакомое.
– Почему – незнакомое? – удивился Пятый. Лин, уже переставший скрывать то, что проснулся, тихо смеялся. – Это тай-цзи, стиль змеи…
– Ага, – прокомментировал изнемогавший от смеха Лин. – А так же три вида карате, плюс – неслабая энергетическая защита… От скромности ты не помрёшь, дорогой друг, – сказал он Пятому. – Поиздевался над человеком – и хватит.
– И вы, умея так драться, терпите то, что с вами тут творят? – изумился Игорь. – Да я бы на вашем месте…
– Мы – на своём месте, – ответил Пятый. – А вы – на своём. И хватит об этом. Вы просили – я показал.
– Научишь? – спросил Игорь.
– Некогда, – ответил Пятый. Лин снова прыснул. – Будто тебе есть когда, рыжая тварь, – заметил он Лину.
– А что? – оживился тот. – И научу. За ту неделю, что нам отпущена на жизнь.
– Не морочь голову. Игорь, боюсь, что вы просто не сумеете. Тем более, что этому учатся годами, вы же знаете.
– Секрет фирмы, – согласился Игорь. – Как же, как же, понимаю.
– Да нет тут никаких секретов, – ответил Пятый. – У вас учат одному, у нас – другому. Я же видел, как работаете вы, это же просто здорово.
– Не преувеличивай, – отмахнулся Игорь. – Хватит тебе заниматься физкультурой, пожалей свою руку.
– Хорошо, – легко согласился Пятый. Он уселся на своё одеяло.
– Скажите, а кто вы? – спросил Лин. – Мы вас тут систематически наблюдаем и не можем понять, какую функцию вы тут выполняете…
– Я же уже говорил – куратор. Эту должность ввели не так давно, вы поэтому не знаете.
– Что вы курируете? – спросил Пятый.
– Не “что”, а кого, – поправил Игорь. – Работу надсмотрщиков. Подраспустились ребята за последнее время. Приходится проверять.
– И что, получается? – поинтересовался Лин.
– Как сказать, – поморщился Игорь. – Начальнички сами виноваты – набрали на работу садистов, а теперь не разберутся, из-за чего такая смертность на предприятиях. Не могу понять, чего они хотели? Да и о какой чистоте эксперимента может идти речь при таких условиях?…
– И что вы должны делать? Ходить по “тимам” и внушать этим иродам любовь к ближнему своему? – спросил Лин.
– Не совсем так, но, в принципе, верно, – согласился Игорь.
– Я представляю, как они рады вашему приходу, – пробормотал Пятый.
– Слабо представляешь, – вздохнул Игорь. – образно говоря, прожигают взглядами спину… и готовы вцепиться в горло. Но боятся.
– А вы? – спросил Пятый. Последнее время его почему-то страшно волновал этот глупый вопрос – чего боятся люди. Исключая смерть, конечно…
– Я? – переспросил Игорь. – Скорее нет, чем да. У меня есть возможность уехать из этой страны, но для этого нужны деньги. Поэтому я и согласился взять эту работу. У меня дочь, я очень хотел бы…
– Но, позвольте, – перебил его Пятый, – на сколько нам известно, всё, что связанно с проектом “Сизиф” секретно. Вы надеетесь, что вам позволят уехать?
– Я бы не взялся за это, не будь у меня такой возможности. Хватит об этом. Постарайтесь не ввязываться не в какие истории в моё отсутствие, а я, пожалуй, пойду. Завтра проведаю вас. Счастливо оставаться.
Игорь ушёл. Гулкий пустой коридор ещё несколько мгновений вторил его шагам, затем все звуки смолкли. Пятый встал, плотно прикрыл дверь и повернулся к Лину.
– Странный человек, правда? – спросил он.
– Немного, – согласился Лин. – Он просто не поддаётся чужому влиянию, он – вещь в себе. Мне так показалось. Кстати, он наблюдал за нами. Это мы его видим толком фактически первый раз, а он про нас всё великолепно знает. Общался, будто мы с ним давно знакомы…
– Ага, – задумчиво ответил Пятый. – Словно давно знает… Лин, что с тобой сделал?
– Хочешь посмеяться? – спросил Лин.
– Не умею, – ответил Пятый.
– Тогда просто послушай. Он ничего со мной не делал. Он дал мне энергии, причём ровно столько, сколько надо на то, чтобы качественно восстановиться. Ну как?
– Не верю, – прошептал потрясённый Пятый. – Как – дал?
– Да так же, как и мы это постоянно делаем. Легко. Даже легче, чем мы. Скажем так – мастерски. Как профи.
– Что? – удивлению Пятого не было предела. Он и не думал, что здешние способны на нечто подобное. Это не укладывалось у него в голове. – А ты уверен, что он… не из наших?
– Я всё проверил, – Лин махнул рукой. – Даже в голову к нему слазил, он вроде не заметил. Всё чин чином – жена, дочка десяти лет, тёща имеется со всеми проистекающими оттуда последствиями… Человек человеком, а вот поди ты…
– А сам он… ни на что не намекал? – спросил Пятый.
– Ни слова. Да, похоже, он и не врёт. Жалко, что тут мало таких, как он, будь их больше, этот мир бы был в полном порядке.
– И не говори, – сказал Пятый. Он сидел на одеяле, привалившись плечом к стене и задумчиво смотрел куда-то в сторону.
– Да что мы, в самом-то деле! – Лин тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. – У нас целая неделя жизни впереди, а мы опять позволяем себе впадать в тоску. Что же касается Игоря…
– Лин, ты – прямо как дитё, ей Богу, – поморщился Пятый. – Такие Игори просто так не встречаются. Что-то тут нечисто, так и знай.
– Меньше надо спать, – наставительно заметил Лин. – Пока ты дрых, я за ним наблюдал. Самый что ни на есть обычный мужик…
– Исключая то, что он поделился с тобой энергией. Как ему вообще это удалось? Не понимаю… Лин, ты пока не въехал, но тут такая штука… я-то обратил внимание, а ты…
– Выкладывай, умник, – вздохнул Лин, – только без придурей.
– В здешних условиях, – начал Пятый, – наши детекторы начинают работать… в несколько другом режиме. Основные параметры сохранились, почти все, но…
– Не в таком темпе, – попросил Лин. – Не части. Что осталось прежним?
– Геронтологическая функция – это раз. Медикаментозная – это два…
– Да, дыры зарастают, – усмехнулся Лин, – пока…
– Функция перемещения – это три, – Пятый загнул палец и ожидающе посмотрел на Лина.
– Ну, – подтвердил тот, – всё правильно. Ты забыл про информационную. Тут, по-моему, всё тоже в порядке.
– Нет, – покачал головой Пятый. – Не всё. В Доме мы, как не старались, а телепатию освоить не смогли. Здесь же… – он пожал плечами, – на первом же году. Причём все. Я уже тогда начал думать, возможно ли это как-то соотнести с присутствием на нас детекторов. Оказалось – можно.
– Но Арти говорил, что это – из-за стресса, – начал Лин, но Пятый прервал его:
– Арти мог ошибиться, – твёрдо сказал он. – Далее. Теликинез. Это что тут, что в Доме – область фантастики, – он посмотрел на пустой стакан из-под чая, стоявший на столе. Стакан секунду стоял неподвижно, затем медленно, словно нехотя, пополз к краю, переполз через него и завис в воздухе. Лин усмехнулся и стакан плавно поплыл к потолку, по направлению к лампочке.
– Не трать энергию, – попросил Пятый, – ты и так на пределе.
Стакан послушно опустился на стол.
– Так вот, – продолжил Пятый, – наши новые способности я и не пытался объяснить чем-то сверхъестественным, мы с тобой – не святые, не сумасшедшие, не гении… А, ерунда. Короче, я так думаю, что детектор в этих новых условиях способен и не на такое.
– Ты пробовал что-нибудь? – спросил Лин.
– Пробовал, – Пятый горестно махнул рукой, – можно многое, но энергии где на это всё набрать?… И лечить можно, и информацию передавать в огромных объёмах, и любые структуры строить по своему усмотрению, моделировать…
– Без дополнительных блоков? – глаза у Лина округлились.
Пятый кивнул.
– Знаешь, рыжий, – доверительно сказал он. – Я себя чувствую ребёнком, перед которым положили большую сладкую конфету… а у этого самого ребёнка нет рук. И взять конфету ему нечем. И лежит перед ним эта конфета, и потихонечку покрывается пылью…
– Не нуди, – попросил Лин, – и так тошно. А ну-ка, кинь мне чего-нибудь этакого, интересненького…
И Пятый решился. Он в мгновение свернул свой недавний странный сон, благо информации в нём было – всего ничего, и передал Лину эту посылку. Просто коснулся на долю секунды его мозга. Тот замер, прикрыв глаза.
– Разворачивай и смотри, – предложил Пятый. – Как всё просмотришь – разбуди меня, а то у меня на эту штуку просто воображения не хватает. Ладно?
– Хорошо, – откликнулся Лин. Некоторое время прошло в тишине, затем Лин сказал: – Это что-то феноменальное. И как ты умудрился такое приснить?
– Само, – ответил Пятый.
– Само не бывает, – наставительно сказал Лин. – Это всё ты, мой дорогой свихнувшийся друг! Мне такое в жизни не приснится. Я на такое не способен в силу своей нормальности. Просто физически.
– Кто ещё тут нормальный, – вздохнул Пятый. – По-моему, свихнулся ты, а не я…
Подарок
Собственно, об этом никто никогда и не задумывался. Ни Лин, ни Пятый раньше не придавали своим предчувствиям какого-то значения, ни к чему это было. Теперь же, когда все столь разительно переменилось, Пятый вдруг понял, что. Предчувствия обретали смысл.
Тишина коридора никогда не уходила внезапно. Звуки наполняли ее собой постепенно, они нарастали, как лавина, как нечто неизбежное и неотвратимое. Сначала – шаги, потом, скрип дверей, еще позже, через почти одинаковые промежутки времени – резкие щелчки выключателей, и только потом – голоса. «Тимы» оживали неохотно, они не желали повиноваться общему ритму звуков, они хотели затаиться и замереть. Но жизнь проникала в них, проникала против их воли.
Пятый проснулся на несколько минут раньше, чем обычно. Он перевернулся на спину, прислонился к стене плечом и осмотрелся. Все то же. Тот же затертый дверной косяк, угол, отполированный сотнями прикосновений – «рабочие», выходя из «тима», всегда прикасались к этому месту руками… низкий потолок, украшенный посередине длинным потеком… Пятый мог бы вспомнить, когда этот потек образовался, но не стал, не хотелось… железная дверь – рама из профиля с приваренными листами, зарешеченное окошко… В их «тиме» свет на ночь не гасили, Лин считал, что скорее всего – из-за них. Мало ли что? Вдруг решат напасть?… В темноте-то сподручнее. Полустершиеся «стойла»; на полу уже почти не осталось «рабочих», почти весь прошлый завоз покоился в шахте №2. Остался номер восьмой, десятый… а вот третий, пожалуй, уже и не поднимется. Пятый снова скользнул взглядом по «тиму», прищурился. Лин спал крепко, будить его было жаль. Ладно, пусть отдыхает. Тем более, что отдыхать осталось всего ничего.
Пятый оказался прав – третий номер действительно не сумел подняться. Гриша толкнул его пару раз ногой, прошипел сквозь зубы: «падаль», сплюнул на пол и погнал совсем уже оскудевший «тим» в сторону зала. В коридоре «восьмерка» столкнулась с «десяткой», засвистели плетки, но инцидент был исчерпан, не успев начаться – в «десятке» тоже почти не было «рабочих».
– Мать их так, уродов, – подытожил Сергей, светловолосый полноватый надсмотрщик «десятки». – А ну давай, инвалидная команда!
– Двигай, двигай, – лениво сказал Гриша. – Ты, Серый, меня на одного опередил. У тебя три осталось, а у меня четыре.
– Ничего, скоро сравняемся, – усмехнулся Сергей. – А у тебя вроде пять в ту смену было…
– Была б охота… ладно, опишут завтра, пусть пока валяется. Чего мне – больше всех надо, что ли?
– И то дело. Ты заходи, у меня со вчерашнего кой что осталось…
– А и зайду!… Сам знаешь, не откажусь…
В зале было сыро и холодно. Почему-то поначалу не согревало даже движение. Пятый снова поймал себя на мысли, что ему уже ничего не хочется – ни есть, ни спать, ни разговаривать. Хотелось только одного – лечь и замереть. И будь что будет. Даже страх, и тот исчез. Раньше тревожил, заставлял вздрагивать, а теперь – нет. Пропал.
Он привычным движением бросил себе на спину ящик, взялся поудобнее за рукоятки и пошел вверх. Опустил ношу на пол. «Тим», если, конечно, можно было с полным правом назвать «тимом» уцелевшую четверку, медленно подходил к нему. Сегодня он шел первым, еще вчера первым шел третий номер, а теперь…
– Тележку наверх! – скомандовал Григорий. – Пятый, седьмой, ноги в руки и пошли. И не хрен пялиться на меня, рыжий. Сейчас досмотришься!…
Лин повиновался. Они закатили тележку, Пятый поставил ее на тормоз. Четыре ящика бросили внутрь, Пятый отпустил рычаг и тележка сначала медленно, а потом все быстрее покатилась по рельсам вниз. Григорий лениво щелкнул плеткой и пошел к своему стулу – «тим» ему явно надоел, работать не хотелось, а вот похмелье давало о себе знать. Ему было муторно.
Десять часов прошли почти что в полном молчании. Надсмотрщик пару раз засыпал, но это не сильно сказалось на вялой работе «тима» – отсутствия Гриши просто никто не замечал. Хуже было, когда он просыпался. Желание немножко подогнать нерадивых посещало его в этот день нечасто, но все же посещало, поэтому его пробуждения сказывались на работе «тима» скорее отрицательно, чем положительно. К исходу десятого часа Пятый взмок, от усталости дрожали руки, балахон стал влажным, прилип к спине… Хотя сегодня его почти не били, спина и плечи болели, на них к тому моменту появилось несколько свежих ссадин. Лин выглядел не лучше, но все же на ногах он стоял уверенней – сказывалась недавняя передышка. Почему-то в этот раз надсмотрщик больше внимания решил уделить Пятому – ему уже несколько раз пришлось одному затаскивать тележку, ставить на тормоз, отпускать… Почему-то Пятый начал вдруг пугаться того, что сейчас придется снова идти за тележкой – ему стало казаться, что в зале очень темно, руки стали совсем мокрыми… Он и сам не мог сказать, чего боится, но страх не оставлял.
– Пятый! – Гриша опять вспомнил, кто в «тиме» главный и взял бразды правления в свои руки. – А ну давай тележку наверх!…
То, что случилось дальше, выглядело поначалу буднично и тривиально. Пятый держал тележку за поручень правой рукой, левой он придерживал рычаг тормоза. «Рабочие» и Лин споро покидали свои грузы в железный короб, отступили… и тут тележка слетела с тормоза. В первую секунду никто ничего не понял. Раздался тихий скрип и она плавно тронулась с места. Пятый попытался остановить ее, но удержать на одной руке почти полтонны для него оказалось делом непосильным. Тем более, что тележка уже набирала скорость. Он перехватил поручень левой рукой, но тут неуклюжий агрегат подпрыгнул на стыке рельсов, левая рука сорвалась… колесо хрястнуло его по боку, на секунду опустилась темнота… Руку ему спасло то, что на заднем поручне тележки к тому моменту уже висели, изо всех сил тормозя ногами, Лин и Гриша.
– …, – произнес Гриша, когда тележка остановилась. – Не удержал…
Лин бросился было к другу, но тут же с испугом отступил в сторону. Пятый пытался подняться, и ему это удалось. Он стоял перед ошалевшим надсмотрщиком, сделал неуверенный шаг в его сторону и сказал:
– Случайно… сейчас подниму…
А Гриша в это время с немым ужасом уставился на Пятого – он не мог понять, как можно говорить, когда из бока торчит осколок ребра, а из полуотрубленной руки стекает на пол кровь. И тут все, наконец, встало на свои места – Пятый сделал еще шаг, покачнулся и упал, словно его ударили под колени, Лин бросился к нему, а сам Гриша вдруг услышал свой собственный голос:
– Твою мать!… Зажми скорее!
* * *
– Полный букет, – подытожил Лукич. – Сотрясение, половина ребер слева переломано, рука, опять же ключица…
– Жить-то будет? – спросил Гриша.
– Должен… не знаю. Посмотрим. Ты езжай, дружок, – строго приказал Алексей Лукич надсмотрщику. – Твоей вины в этом всем нет, так что не бери в голову.
Они сидели в коридоре больничного отделения, предназначенного для заключенных. Как Лукичу удалось пристроить сюда Пятого – осталось для Гриши загадкой, но сейчас это оказалось оптимальным вариантом. Тут, не смотря на предназначение больницы, нашлось все – и вполне пристойная бригада хирургов, и третья отрицательная кровь, и отдельная, пусть и маленькая, палата. Пятого прооперировали час назад, он еще не пришел в себя, но Лукичу сказали, что дело не так плохо – руку удалось спасти, после переливания состояние стабилизировалось, поэтому прогноз, в общем и целом, хороший. Плохо было другое – врачи не были уверенны в том, что удастся избежать последствий шока. До того, как его положили на стол, Пятый пробыл без обезболивающего и почти без помощи больше четырех часов…
– Спросят-то с меня, – печально сказал Гриша. – Отвечать…
– Отвечать сейчас мне придется, – ответил Лукич тихо. – Плохо, что шок такой сильный. И крови много потерял, и травма серьезная…
– Да ладно, шок… он же сам встал тогда…
– Так это-то как раз и есть шок. По идее он должен бы был заорать, хоть стонал бы, на худой конец, а тут… – Лукич махнул рукой. – Правда, на войне и без рук, и без ног выживали, и без наркоза оперировали… а до сих пор живут. Выкарабкается.
– Лукич, ну не я это, правда! – Гриша стукнул себя кулаком в грудь. – Богом клянусь…
– Не клянись никогда Богом. А что не ты – это я и так знаю. Ты ж уже сам сказал. И Лин подтвердил… Ты еще вот чего – не трогай пока седьмого. Пусть в «тиме» недельку посидит, а еще лучше – с вами в каптерке. Бардак ваш пускай разгребет, пол помоет… ну, сам реши. Только в зал его пока не води.
– Да я чего… мне не жалко…
– Вот ладно. Пойду с ним посижу, хочу посмотреть, как дело пойдет. Езжай, все образуется.
* * *
Корни. Ледяные корни, которые сковывают движение. Каким-то образом, он и сам не понял, каким, он очутился между этими корнями, и они сковали его, сковали насмерть. Любое движение причиняло боль, он и не думал, что такое может случиться, однако вот оно – случилось. Он к своему ужасу понял, что потерял над телом контроль, оно, раньше в любой ситуации послушное, отказалось повиноваться ему, оно подчинилось этим корням. Власть боли была для него столь неожиданной, что он растерялся. Он не думал… Господи, он никогда не думал, что его разум может оказаться слабее боли! Впрочем, уже не боли. Оцепенения. Страха.
– Нормально, – сказали где-то неимоверно высоко над ним. – Уже получше. Выбирается помаленьку…
Ложь. Кто и куда выбирается?… Чушь какая-то.
– Вроде глаза открыл.
– Да уже пора, вторые сутки…
– Эй, ты меня помнишь? – голос ехидный и очень знакомый. Кто это?… – А ну-ка напряги извилины…
Голова почему-то не поворачивалась. Он скосил глаза, но из-за пелены ничего не смог рассмотреть. Причем эта жалкая попытка обернулась приступом боли – она словно толкнула его изнутри. Он попытался воспротивиться происходящему, но все равно, не смотря на все попытки сдержаться, слабо застонал. Стон отозвался новой болью – на этот раз в левой половине груди.
– Ну, ну… тебе ж ломали ребра раньше, ты же не ныл по этому поводу. Чего сейчас такое? Так больно? – тон с ехидного сменился на сочувственный. – Ты потерпи, сейчас укольчик сделают. И не распускайся.
Надо ответить. Собрать все силы и ответить. Пятый понял, кто перед ним, и поэтому с трудом прошептал:
– Я не понимал раньше… думал, что с этим можно справиться… И почти справился…
– Мне сказали, что ты встал сам, – серьезно ответил Лукич. – Как я приехал – помнишь?
– Смутно, – признался Пятый.
– Вполне естественно. Ты потерял очень много крови, и раны оказались опасными. Тебя едва довезли.
– Куда? – удивился Пятый. – Разве мы не… на «трешке»?…
– Конечно нет. Ты что! Мы сейчас в больнице, тебя прооперировали. Рука восстановится где-то за два месяца. Но у тебя кроме руки еще и сотрясение мозга, несколько переломов, ушибы. Так что… – Лукич развел руками. – Терпи.
– Я долго лежал?
– Под тележку ты угодил позавчера, – объяснил Лукич. – Весь вчерашний день я тебя проуговаривал…
– В смысле? – не понял Пятый.
– Ну, проуговаривал. Что надо бы еще пожить, что молодым умирать неправильно… много всего. Это же тюремная больница, тут сиделок не предусмотрено. Приходят, конечно, но чтоб постоянно – нет. Ну ничего, теперь-то все вроде нормально.
– Я… умирал?… – удивлению Пятого не было предела. Он даже сумел немного повернуть голову, чтобы лучше видеть собеседника. – Но я ничего не понял…
– Ты раньше по-настоящему болел? – спросил Лукич. – Я не имею в виду «третье» предприятие, побои и твой вновь приобретенный туберкулез. Я спрашиваю…
– Нет, – ответил Пятый. – Я понял… теперь понял.
– Ты ничего не мог тогда понимать. От потери крови у любого человека начинается так называемый гиповолемический шок. У тебя, в частности, он был третьей степени…
– Это плохо?…
– Очень… нет, я не понимаю, что тут вообще происходит! Все, лекции окончены, теперь пить – и спать. Этой ночью я поеду домой, я отдохнуть хочу. Я старый и устал. Так… совсем голову повернуть не можешь?
Власть ледяных корней была столь велика, что Пятый не ответил. Ему показалось, что голову обхватил железный обруч, и что этот обруч притягивает голову к подушке… даже нет, не к подушке, а к полу… Лукич это, скорее всего, понял, потому что настаивать не стал, а вышел в коридор. Вскоре он вернулся, и не один. Кто-то еще – Пятый не понял, кто – сделал ему в здоровую руку укол и через несколько минут железный обруч стал потихонечку разжиматься.
– Вот и хорошо… пока ноль двадцать пять морфина хватит. А на ночь сделаете кубик, глюкозу прокапаете и последите, ладно?
– Хорошо, Лукич, посмотрим. Вообще, правильно. Сон, говорят, лучшее лекарство. Ну что, отпустило немножко?
– Да, спасибо, – говорить стало легче. Пятый совсем чуть-чуть сумел повернуть голову и увидел Лукича и его собеседника – преклонных лет мужчину в белом халате поверх формы. Откуда-то всплыло имя – Егор Анатольевич. Кажется, с ним говорил по телефону Лукич, еще с предприятия. О чем-то просил, довольно долго уговаривал…
– Ну и ладно. Давай, отдыхай, на обходе увидимся, – добродушно заключил мужчина в халате. – А, еще же попить надо.
Как и что он пил – Пятый не запомнил. Его тянуло в сон. Врачи вышли, но в коридоре подле палаты еще несколько минут слышались их голоса.
– …скорее всего, задет какой-то нервный узел, – Лукич говорил на пониженных тонах. – Согласись, анатомия человеческая, но отличия все же имеются.
– Еще как имеются! – собеседник тоже говорил тихо. – Рентгенограмму видел? Обалдеть можно…
– Обалдел тут один… хреново, что он мучается. Мне бы не хотелось…
– Точно – не притворяется? – в голосе второго врача зазвучало сомнение. – Я, конечно, ничего такого в виду не имею, но у нас тут симулянтов – больше половины. Кто ложки глотает, кто гвозди, тут вон тележка эта твоя…
– Не притворяется, – отрезал Лукич. – А симулянты до такого состояния в жизни не дойдут. Сравнил ты, Егор, жопу с пальцем. Где это видано…
– То, что он не сам на себя телегу эту уронил, я понял, но…
– Уронил-то как раз сам, – Лукич вздохнул. – Но не специально.
– Как знать.
– Уж поверь мне, я знаю. Скорее всего от усталости. Хорошо еще про тебя вспомнил, а то… и говорить не хочется. Егорушка, сделай еще одно доброе дело, а? Зайди ночью сам, глянь.
– Ладно, зайду. Для однополчанина не жалко. Леша, ты езжай, раз решил, а то на тебе лица нет. К больным так относиться нельзя. Да что – к больным! Даже к родственникам.
– Как относиться? – голос Лукича стал вдруг твердым.
– С таким сочувствием. Не гоже это, уж послушай старого, прожженного…
– Я и сам старый и прожженный. Знал бы ты, Егорушка, хоть толику того, что я за последние годы повидал… – Лукич засопел, откашлялся. – Не сочувствие это вовсе. Должен я ему, понимаешь?
– Нет, не понимаю. И какие это долги у тебя могут быть к пацану, которому… сколько ему лет, Леша?
– Двадцать семь или двадцать восемь… не помню я. Есть. Получилось так, Егор. И еще… договорились мы с ним, довольно давно… я обещал.
– Если бы он помер, а это вполне могло произойти, ты был бы свободен от своего обещания, – печально усмехнулся врач. – Ладно, раз обещал – вытащим. Из шока вроде вышел, теперь потихонечку, полегонечку, попробуем.
– По крайней мере постараемся, – подытожил Лукич. – Егорушка, ты меня прости. Свалился, как снег на голову, потом все эти звонки от твоего начальства к моему и наоборот, больной тяжелый… Утомил я тебя, а?
– Ничего, Леша. Тогда трудней было…
Вскоре они ушли и Пятый смог ненадолго уснуть. Потом сон оставил его, а ледяные корни сдавили тело с новой, во сто крат большей силой. Стемнело, но свет в палате почему-то не загорелся. А потом открылась дверь…
* * *
– Что тут происходит? – утром следующего дня Лукич стоял у входа коридор отделения, и дорогу ему перегораживали двое в форме. – Немедленно отойдите, я врач, мне необходимо пройти.
– Имя, фамилия, – процедил один из новоявленных стражей. – И пропуск.
– Воронцов Алексей Лукич, – Лукич порылся в карманах, выудил паспорт и картонную карточку пропуска. – Вот эта филькина грамота. Позавчера выдали, сроком на два месяца.
– Проходите, – охранник с неохотой отошел в сторону. Лукич пожал плечами и прошел внутрь коридора, в котором почему-то толпилась половина персонала – дежурный врач, Егор Анатольевич, двое санитаров, еще двое охранников и поломойка баба Зоя. Лукич остановился, с удивлением посмотрел на живописную компанию и спросил:
– Что такое?
Все молчали, опустив глаза.
– Егор, что такое? – повысил голос Лукич. – Умер, что ли?
– Не знаю, – едва слышно ответил Егор.
– Он так кричал, так кричал, – тихонечко запричитала баба Зоя, – а потом прекратил. Помер, наверное…
– Так, спокойно и по очереди, – резко сказал Лукич. – Объясните.
Они (на этот раз, не смотря на просьбу – хором) принялись рассказывать. После отъезда Лукича, часам к восьми, приехал начальник… Его, Лукича, начальник… да, Павел Васильевич… он сначала зашел в палату ненадолго, а потом отобрал у охраны ключи, запер палату, сел в ординаторской и никому ключи не отдавал, как ни просили…
