«Мне бы в тот «Лабиринт». На часок, больше не надо. Я бы устроил им развлечение для посетителей. Век бы не забыли…»

Конечно, туда ходили не все. Но некоторые ходили туда постоянно. Форт встречал статьи о том, что иллюзия убийства в «Лабиринте» – превосходная психологическая разгрузка, благотворно влияющая на потенцию, сознание и подсознание. Иногда ему хотелось сравнить статистику рынка интимных услуг и посещений «Лабиринта» с числом избиений на улицах и насилия над детьми и женщинами. Он не мог избавиться от впечатления, что первое вовсе не сокращает, а наоборот, подстёгивает второе.

– …и возись подольше, подольше, в полном контакте, – наставлял Вирджил. – Тут стесняться нечего, ори, что хочешь. Чем забористей и громче, тем лучше. Во всю глотку! матом! Рёв, вопли – разрешено всё. Джифаренге дерётся с ней первым; понаблюдай за ним – и мотай на ус, следи, когда зритель громче гудит. Всё, что будут швырять на арену – твоё до последнего цента. А теперь потренируемся. Вот Жак, он будет водить мортиферу; вам надо найти общий язык.

Жак воплощал собой программиста с плаката «КУПЕР-ПОРТ – МОЙ ГОРОД!» и отчасти лозунг «Вместе под одной крышей!», который жители переводили проще – «Нас всех крышует Черубини». Впалая грудь, слегка кривая и горбатая спина, кадык величиной с кукиш, зияющие щели между сгнившими зубами, верхняя челюсть клювом, нижняя едва видна; вдобавок глаза в кучу и скул нет. Путы проводов на тщедушном теле казались заменой высохших нервов; присоски на глазах и пучки волоконных буркал на лбу и висках (и на затылке, ой мама!) делали мысли о его глубокой инвалидности почти нестерпимыми. Драйвер-блок у него за спиной выглядел инопланетным паразитом, который управляет телом Жака, заставляя его пришепётывать, заикаться, подёргиваться с ноги на ногу и нести бессвязную околесицу. Понять, какие человеконенавистнические мысли впрыскивает в мозг Жака электронный нарост, было непростой задачей. Но мортиферу он водил прекрасно! Разве что природной гибкости ей не хватало, двигалась она порывисто, но горожанам из-под общей крыши этого должно хватить.

– Он и спит в этих примочках, – пояснил Джифаренге после тренировки. – Они ему сны прямо в зрачки показывают. Спит и видит кино про баб. Куда ему настоящих, он не сможет! пусть уж так, чтоб не рехнулся…

И волосы на лице Жака не росли, своим отсутствием обозначая всестороннюю незрелость. Зато морщины уже сформировались. Форт испытал – и подавил – желание купить Жаку конфету или мороженое; надо же малому утешиться хоть раз в жизни.

Как следил за тренировкой Вирджил? Должно быть, через глазные отростки на голове Жака, передающие картинку в дисплей-присоску, свисавшую у антрепренёра с уха. Едва они закончили, как толстячок влетел, разбранил за недостатки («Ты ослабел, Джифаренге! А ты, Дровосек, неуклюж!»), похвалил за усердие и назначил время выступления.

– Тебе – шестьсот, не больше! репутацию надо восстанавливать. А тебе триста по первому разу. Покажешь себя – накину сотни полторы, дальше будем посмотреть. И Дровосек – длинно, неряшливо! Феррум, вот как!

Афиша появилась в тот же день, после сиесты – Вирджил умел подогревать интерес к арене. У Форта тихо зашевелились псевдоволосы, когда он читал: «ДЖИФАРЕНГЕ – ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ В ГИЛЕЕ, РАЗДИРАЕТ ПАСТЬ ДРАКОНУ! ЗАГАДОЧНАЯ НАХОДКА СЕЗОНА – ВПЕРВЫЕ НА АРЕНЕ ФЕРРУМ, МОЛЧАЛИВЫЙ САДИСТ ИЗ ДЕБРЕЙ! СТАВКИ НА ПОБЕДУ И НА СМЕРТЬ! ОСАТАНЕВШАЯ ГОЛОДНАЯ МОРТИФЕРА – ОСТРЫЕ КЛЫКИ, БЕСПОЩАДНАЯ ТВАРЬ ПРОТИВ СМЕРТНИКОВ. РАЗОРВЁТ ОДНОГО – ВЫПУСКАЕМ ВТОРОГО!»

Счастье, что выступать предстояло в маске. Костюмер разработал для Феррума наряд цвета «голубая сталь» с мягким шлемом в стиле «железный череп». Это возвращало Форта в состояние инкогнито, так полюбившееся ему на ТуаТоу. Когда тревожишься, что тебя выследят и опознают, маска – надёжное убежище. Я – не я, я – Феррум… Но «молчаливый садист»!.. Хотя иначе и быть не могло. По сценарию Ферруму полагалось изранить хищницу ножом устрашающего вида, а потом сломать ей шею; сочленение головы робота с туловищем позволяло проделать этот трюк. Человек должен одолеть природу и убить её. Все ждут именно такого исхода схватки. Право, честней было присоединиться к террористам Зелёной церкви! Встретив их активистку, собиравшую деньги на адвоката и выпуск задержанных под залог, Форт без сомнений отвалил полсотни Е.

«Наверное, я так откупился от роли Феррума!»

Находки Френкеля и Руны приоткрыли ему глаза на тайны подпольного бизнеса администрации ПМ. Он упорно пытался вычислить через сеть, есть ли какие-то типичные отличия доступа к открытым госпредприятиям и скрытым, вроде G-120. Взлом почтового диспетчера дал ему список пунктов – письма, посланные туда, обязательно проходили досмотр в военном ведомстве. Эти пункты Форт сразу исключил из поиска, поскольку военщина сама по себе – система скрытая. Создав ложный почтовый ящик, он забомбил вызовами подряд все госномера вне Купер-Порта, отмечая те, где постоянно возникает задержка сигнала – а эталоном задержки служил телефон Бельведера. Сбой составлял едва различимую величину, 53 миллисекунды, но был всегда одинаков. Все госконторы применяли одни и те же коммутирующие устройства, отсюда и сходство. Форт насчитал в девятой префектуре пять точек, где сигнал замедлялся, и одной из них была лаборатория Бельведер. Ещё четыре нигде не учтённых рудника… Или – что скрывают чиновники, создавшие невидимую структуру? Плантации локи? Районы бесконтрольной добычи афродизиаков? В любом случае это – большие деньги. Получать сверхприбыль можно по-всякому – разрабатывать высоколиквидное сырьё, не платить налоги или до минимума снижать производственные расходы. Или сочетать все способы, вдобавок используя рабский труд.

Задержка сигнала на коммутаторе. Облавы на безработных. Тюремный режим рудника. Могильник Rex-417. Отмечая задержки сигналов, Форт пробовал представить, сколько человек может пропасть за год на Планете Монстров. Две, три тысячи; планета опасная. Но это пропажи без вести – а умершие, по выражению Руны, «официально»? а предварительно застрахованные и завещавшие премию Фонду?..

Иногда хотелось выбросить из головы эти абстрактные подсчёты и сосредоточиться на своей болезненной проблеме. В конце концов, когда на орбите ПМ возникнут федеральные крейсера и потребуют выдачи останков Ф. Кермака, все проделки чиновной братии станут пустяками во мраке войны. А с позиции чёрного юмора куда почётнее стать поводом для звёздной войны, чем сгинуть, едва успев проблеять что-то разоблачительное и постучавшись хрупким лбом в крепостную стену солидарности начальников.

«Положим, я сотру информацию о застревании сигнала, – раздумывал Форт, – и займусь только собой. Что мне, в сущности, надо от Мийо? мой флаер и мой паспорт. Баста! Являюсь к нотариусу и отменяю завещание. И всё идёт, как шло. Облавы, рудники, плантации, Rex-417… Безработный – значит, манхло. Перерабатывают же туанцы дефектных мальков на лекарства… Манхло – бездельник, балласт. В топку их. Я согласен, я проголосую за любой закон. Потом сместилась галактическая конъюнктура, манхла стало больше, и мне вручают повестку: «Многоуваж. Ф. Кермак, вы – балласт. Согласно федеральному закону № 666 вы обязаны к 14.20 явиться на утилизацию на муниципальный ликвидационный пункт Rex-417 по месту прописки». А что вы, Кермак, орёте? Вы проголосовали, значит, согласились. Ну и что значит ваше «Я опытный пилот»? Мало ли, что у вас профессия и стаж. В ближайшие двенадцать лет, по расчётам экономистов, пилоты нам не понадобятся. Мы наймём хэйранцев, они дешевле. А вы пожалуйте в крематорий, шагом марш… Впрочем, можете воровать. Это наказуемо, но предпочтительнее, чем быть балластом. Вор, продавец наркотиков, сутенёр – востребованные профессии, гармонично вписанные в нашу процветающую экономику. И не завидуйте экономистам, которые вас приговорили – сказать по секрету, через пять лет их тоже… туда же…»

Не знать о задержке сигнала – и не возникнет воображаемый диалог с государственным ликвидатором! Меньше знаешь – крепче сон. Закажи себе сновидение о бабах, словно Жак, и блаженствуй. Не трать время на разведку по сети. Забудь про всех. Увидишь, насколько тебе станет легче!

Но Форт старательно зафиксировал телефоны, за которыми скрывались рудники-невидимки. При случае очень уместно намекнуть начальству, что ты осведомлённее, чем кажешься – хотя подобные намёки лучше произносить из-за шеренги бохрокских коммандос.

И наконец, одобришь сегодня скотство по отношению к другим – завтра отведаешь его сам.

Однако отвертеться от убийства мортиферы не получится. Девятьсот Е за выход и кривляние с чучелом монстра, плюс подачки публики – пропуск на Буш-2.

Облачившись в костюм Феррума, Форт подглядывал – что там на арене, как там зал? Скамьи на склонах конической воронки, дном которой была арена, плотно набиты публикой. «Как-нибудь покажем номер», – успокаивал себя Форт. Выступать при большом стечении народа ему приходилось лишь однажды, в зоне 8 Буолиа, и вспоминать об этом было муторно. И вот снова зрители; теперь они не просто ждут, а буквально жаждут смертельного зрелища. Конечно, Руна сюда ни ногой – хоть это радует. Или спрыгнет с ума, придёт с зелёной шапочкой в кармане и в самый патетический момент швырнёт пакет краски?

«Я бы её не осудил», – подумал Форт, вспомнив опустошение вокруг Купер-Порта. Озёра ядов, вечно дымящие курганы мусора – лишай города расползался вширь, бетонируя и омертвляя пространство жизни. Но им мало, им надо убить мортиферу как символ, чтобы убедиться в своём могуществе.

Он различал лица, выделял их оптикой и приближал, ухватывая непритворные порывы мимики. Да, эти не встанут, чтобы надеть колпачки эльфов и выкрикнуть протест. Яркий макияж, сочно нарисованные глаза и губы, прозрачные блузки и куцые топики, самоцветы в пупках, шорты, обтянувшие бёдра и пах; язык призывно обводит овал приоткрытого рта, глаза зовут и предлагают, смех возбуждает. И – квадраты челюстей в вечном жвачном движении, бугры бритых лбов, влипшая в рот сигарета; взгляды – что одинаково выбирают мясо и девушку, руки – чьи удар и ласка одинаково жестоки. Покатайся перед ними в обнимку с мортиферой – не надо большого ума угадать, что они при этом скажут, поскольку их остроумие находится в том же утолщении спинного мозга, где и пульт управления чреслами. Покажи им, как надо обходиться с подружкой – потискать, зарезать и свернуть ей голову.

Ненормальный мир людей, в котором нет и не должно быть детей и семейной жизни. Или напротив – идеальный мир планеты, куда мы явились совершить дюжину похабных подвигов, нагадить и смыться, не убрав за собой объедки и помёт. Здесь собрались такие же звери, каких обещал выпустить на арену Вирджил, только двуногие – зверобои, лесорубы, мясники и перекупщики, зарабатывавшие на обмане, гибели лесов и убийстве; за свои кровавые деньги они хотели получить кровавое удовольствие.

Открывала представление заводная и азартная драчка фигуристых девиц с вычурными причёсками амазонок – в легчайших купальниках они дубасили и таскали за волосы друг дружку, поскальзываясь и барахтаясь в манеже, до колен залитом смесью глины с вазелином. Трёх минут не прошло, как все до ушей изгваздались в грязище. Зал ржал, свистел и метал монеты. Судили состязание клоуны-охальники, пихавшие нерешительных драчуний швабрами под зад. Отмытая из шланга и припудренная из распылителя (этим за отдельную плату занимались желающие из публики) проигравшая команда была обречена участвовать во втором отделении – из портала выбежали несколько бинджей в лохмотьях вместо одежды и, громогласно крича всякое непечатное, пустились ловить девиц. Визг и беготня приводили публику в неистовство; особенно нравились клоуны, ездившие верхом на бинджи и чудом не падавшие. Поймав всех, бинджи разнообразно потрепали их и потащили наверх – там, над ареной, висели на тросах платформы и трапеции. Девицами перебрасывались, как жонглёрскими булавами, повиснув на ногах. Одну нарочно уронили – крику было! – но умело перехватили у самых опилок. Зал бесновался и рукоплескал.

Затем спустили и закрепили по кругу решётки. Как бы случайно забыли девицу – в последний момент под всеобщий взволнованный гам и вопли «Беги, сплюха!» ей дали уйти на четвереньках через лаз. Тем временем по сцене шныряла, разевая пасть, голодная мортифера. Жак ловко управлял ею.

Выпустили Джифаренге, вооружённого дубиной. Размахивая своим оружием, он не подпускал чудовище близко и кружил по арене, чтобы монстр не зашёл со спины или сбоку. Наконец Жак исхитрился и схватил дубину зубами. Эмоциональный отклик зала потряс купол; зрители вскакивали с мест, наперебой вопя что есть сил: «Ешь его! Врежь ей! Ногой её, ногой! Жри обезьяну!»

Робот вырвал дубину из рук Джифаренге! безоружный, он заметался, начал трясти решётку двери, но его отгоняли, тыча в живот шестами. Перекусив дубину пополам, робот с урчанием приближался – Джифаренге высоко вспрыгнул на ограду, и Жак едва-едва не впился ему в ступню. Свист презрения и разочарования провожал трусливого бинджи, карабкавшегося по ограде в недосягаемости для хищных зубов; в него попали двумя порциями мороженого. Соскочив наземь со стороны зрителей, он поспешно удрал с глаз долой.

– Феррум! пускайте Феррума! – заголосил распорядитель арены; зал подхватил:

– Феррум! Феррум!

Форт вошёл в раскрывшийся на миг дверной проём и встал, показывая всем свой клинок. Взбудораженная публика встретила его воем и страстными возгласами: «Мочи её! кишки наружу!»

Жак зарычал и начал надвигаться, прижимаясь мордой и брюхом к опилкам. Бесспорно, в кривом недоноске пропадал настоящий хищник! Форт прянул навстречу; Жак встал на дыбы и растопырил когтистые лапы – взмах ножа не достал его. Жак оттолкнулся хвостом, гибко кидаясь на Форта… и подмял под себя! Что творилось в зале – не опишешь! Слёзы, истерика, девки царапали своих парней, парни ревели и плевались, а клубок из «голубой стали» и бьющейся мортиферы катался по арене, снопами вздымая опилки.

– Режь! Нож! Феррум, Феррум!!

– Она его загрызёт, аааа!!

«Кажется, пора», – Форт навёл радар на эффектор беспроводного управления мортиферой; как бы ни вертелся пилотируемый Жаком зверь, радар стабилизирован и строго нацелен.

«Раз, два – начали!»

Жак потерял мортиферу. Она выскользнула из пальцев, её зрение по всем полям закрылось; вместо колеблющегося изображения арены в зрачки Жаку спроецировался клип дуэта «Мармеладки» – с бантиками, юбочками и гольфиками. Жак замер, затем лихорадочно перебрал пальцами всю доску виртуальной клавиатуры – где, где она? где зверюшка? Бесполезно – всё было забито «Мармеладками».

Мортифера отпустила бездыханное окровавленное тело Феррума и с рычанием повела пастью, роняя вишнёвые капли.

«Вперёд, – послал её Форт на решётку. – Покажи им, как оно бывает в гилее».

Какое-то мгновение публика была в шоковом оцепенении. Проворно взбираясь по решётке, мортифера очень быстро оказалась на самом верху. Перенести брюхо, толкнуться задними лапами – вот он, обед, хоть объешься. Зверюга издала крик победы, с аппетитом озирая доступные ряды свежих мясных блюд.

Вирджил стремительно сообразил, что происходит нечто непредусмотренное. «Мсье Илиеску, я её не контролирую!.. кто-то её перехватил!» – верещал Жак. Феррум, чтоб его, лежал пластом, а робот вот-вот спрыгнет в зал!

Судорога страха прошла по рядам, подняв первых паникёров вместе с ослепляющим призывом: «Бежим!!»

– Быстрей, быстрей, остолопы! – толкал и пинал Вирджил униформистов. – Держите её! волоките назад! все, все на арену, живо!

И они высыпали туда – с брандспойтами, с баграми, кто с чем. Появление этого воинства сдержало толпу, поневоле обратившуюся лицом к арене. Здесь зрители заметили, что начал вставать Феррум, а возвращение стального супергероя – это подмога с гарантией. Когда он распихал глупо сгрудившихся униформистов, которые пытались поймать качающийся хвост чудовища, и сам ухватился за него, раздались аплодисменты.

– Браво! Феррум, давай! Тащи её!

– Взяли, дёрнули, – командовал Форт. – И – ррраз! и ещё – ррраз!

Мортифера противилась и плохо поддавалась их усилиям – Форт регулировал хватку её лап и наблюдал, когда гримасы испуга у публики сменятся довольными ухмылками. Картина «тянем-потянем» быстро привела зрителей в смешливое настроение, под плеск ладоней на арену полетели монеты. Позволив мортифере шмякнуться и убедившись – для всех, наглядно! – что зверина не желает драться, Феррум живописно развёл руками, взвалил хвост на плечо и поволок мортиферу с арены; та скребла когтями и порой вяло щёлкала челюстями. Рыжий клоун догадался (артист, есть чутьё!) сесть на волочащееся чудище и уехать за кулисы, помахивая всем на прощание.

– Найду, кто в неё включился – уничтожу! Шутники-затейники! сволота! – свирепо вращал глазами Вирджил. – Но… эта шваль довольна! Феррум, бегом на арену, покажись, тебя требуют. Лузи, чтоб завтра представил сценарий комической сцены с этой саламандрой! Жак, а ты усиль защиту доступа к ней! Ффу, кажется, она таки вырубилась!..

«Ты так думаешь?» – Не оглядываясь, Форт отдал последнюю команду, и совсем дохлая на вид мортифера вцепилась Вирджилу в штаны ниже спины.

Разжать её челюсти удалось лишь через полчаса.

По Штетлу волнами голосов и людской сутолоки заходило, забормотало неопределённое брожение. Как-то ни с того ни с сего в больших количествах востребовав-елась и стала бойко раскупаться знаменитая хэйранская лока. Из тайников вылезали целые канистры концентрата локи – тягучей зеленовато-бурой жидкости – который спешно разводился спиртом и водой на кухнях и разливался по бутылкам, а кто-то на принтере размножал этикетки с завлекательной надписью: «Крепкая! пахучая! жгучая! вонючая! – ЛОКА!!!» Цветная бумага и поделочная пластиковая плёнка расходились пачками по килограмму – и всё-таки их не хватало на гирлянды, букеты, груды искусственных цветов несусветной раскраски.

На Узу вместо битого зверья стали завозить – флореаль ведь, сезон цветения! – полные кузова тех фитюлек, что заменяют деревам гилея настоящие цветы. Яростно-жёлтые, светящиеся цветом апельсинов, могильно-синие и белые в ало-чёрных крапинах органы растений ПМ не доходили до розничных лотков – их расхватывали оптом на площадках Привоза и уволакивали центнерами. Пошли разговорчики про асаэ – шёпотом, шёпотом, ибо сей токсин грибковой культуры (с Хэйры, ясный пень; эта планета дала миру три отравы – локу, сольву и асаэ) входит в первую группу наркотиков. Появится асаэ? не появится? Под озабоченные тары-бары сухое асаэ росло в цене; шутя обогнав староземные опиаты, оно по стоимости приближалось к керилену. А над всем этим сумбуром реяли слова, выкрикнутые пьяным бинджи на пороге локерии:

– Жрицы лайгито объявили полнолуние!

– Его что, вычислить нельзя? – удивился Форт, укладывая покупки, чтобы как можно незаметнее пронести их на Буш-2.

– Да можно, запросто! – махнул ручищей растрёпанный от волнения Джифаренге. – Оно бывает раз в девяносто здешних дней; так ребята сказали. Поделить, умножить… Но наш брат мигрант так напрыгался с планеты на планету, что все календари в башке перемешались. Нипочём не упомнишь, когда полнолуние грянет. Одни лайгитские колдуньи знают, когда точно. И то жди – объявят или нет! Они толком не решили, можно ли его справлять в иных мирах. Много всего надо – жрицу, сколько-то девок на выданье и холостых парней. Значит, сегодня весь компот в кастрюле, будет варево! Ух, и гульнём!..

Десантники экспедиционного корпуса, оставившие на Хэйре часть жизни и друзей, привыкли праздновать день Полного Лика Луны Цветущей, как свой профессиональный праздник. Не в последнюю очередь традиция сложилась из-за того, что в полнолуние Отигеро командование прекращало боевые действия. Мучительно хотелось навести прицел на хорошо заметные костры, у которых плясали толпы врагов, но – себе дороже выйдет. За пальбу по священным пляскам жрицы и царицы немедля объявят тотальную войну, и о кое-как сложившихся правилах ведения военных операций против лайгито можно надолго забыть. Пока не умрут дети, зачатые на празднике в ночь обстрела, не будет ни переговоров, ни перемирий.

О готовящейся чрезвычайной попойке знали во всех локериях. Вывешивались объявления на языке биндерам, которые Джифаренге охотно переводил капитану.

«Союз Ветеранов зовет старых служак на великое локовище! Локнем по-нашему крепкой, пахучей, жгучей и вонючей за всех, кто не вернулся на своих четырёх; вспомним, как ровняли с землёй жаб-людоедов; вспомним славное былое! Тех, кто не забыл трижды проклятую и кроваво-памятную Хэйру, ждут в Штетле, улица Штиблес, локерия „Золь“, 19 флореаля, в 56.00»

По той же улице прошла церемониальная процессия в пух разряженных лайгито: со жрицей, с кадилами, дудками, цимбалами, литаврами, и с заявлением в узорчатом ларце, который несли на шесте двое красных мужчин.

град Купер-Порт

полицейская управа района Штетл

нежно-голубому господину

начальнику и лейтенанту

Люсьену Сен-Грилшльду

Просим Вас разрешить 19 флореаля в 56.00 празднование Полнолуния Отигеро, свято чтимого всеми хэйранцами и жизненно необходимого для здоровья, плодородия и плодовитости, всеобщего счастья и успеха во всех начинаниях. Также в ритуале Полнолуния Отигеро нуждаются наши девицы, чтобы избрать себе мужчин и посвятиться.

Да осияет Вас Дэга, пусть из-за Вас дерутся девки, да посчастливится Вам 19 флореаля зачать красивую дочерь.

Руку приложила – Оййоте Лоракилъче, священнослужительница

И это правда – Айхелете Цанцукэ, восьмижды правнучка царицы Джифары, хозяюшка и пилотесса флаера «Орта».

– Отказаться невозможно! – Сияющий Джифаренге вырядился в старый мундир с бряцающими цанцами. – В общем, утром я приду. В случае чего меня принесут.

Нести упившегося Джифаренге предстояло Нуриндех, которая тоже собиралась на локовище, и на лице её читались сумрачные думы.

С воплем вроде «Йо-хо-хо!» грузчик слетел вниз по шесту, за ним сиганула подруга, а затем, после рёва «Берегись, ушибу!» сверху бусинами замелькали прочие ветераны Биндюшника, на лету вслух предчувствуя радость пьянства, тормозя шенкелями и опасно размахивая свободной лапой. Удалые проделки, замышлявшиеся здесь же, на шесте, обещали здорово встряхнуть Штетл.

Форт вернулся к рассмотрению типовых проектов рудников, желая окончательно определиться, где на G-120 расположены гидратиловая заправка и пункт подзарядки флаеров электроэнергией, как вдруг по лестнице – да, не по шесту, не по скобам, а подчёркнуто пешком – на этаж поднялся краснокожий брат-мигрант, чьи волосы были убраны в виде клумбы, и цветов в той клумбе было немеряно. В лапке он нёс цветик-семицветик величиной с собственную голову; толстые цветочные гирлянды-ожерелья почти целиком скрывали его худое туловище, на руках качалось множество браслетов, а с пояска свисал добрый десяток цанц, и хэйранских, и биндских, причём Форт заподозрил, что цанцы отнюдь не игрушечные, а уменьшены до размеров кулака неким дикарским способом. Наряд дополняла пара похожих на мечи широких кинжалов в кожаных ножнах. От него слегка веяло радиацией в К-диапазоне. Точно, керилен лижут.

– Пойдём, Фортунат, тебя требует женщина! – возгласил Кайчеке. Ибо малыш с клумбой на голове был именно Кайчеке, хотя опознать его было сложно.

– Не понял, – честно ответил Форт. – Женщина и я – понятия несовместимые.

– Пойдём! Твоя неживая прохладность – не помеха, чтобы явиться. Если женщина зовёт, ты должен прийти даже мёртвый.

– Пожалуй. Но никак не соображу, с чего я понадобился твоей жене. У вас вроде праздник…

– Да, праздник; ты на него зван. Не о жене веду я речь. Та, кто зовёт, тоже женской породы. Она безгрешная и девственная неженатка.

– Час от часу не легче. Руна, что ли?..

– Воистину. – Кайчеке, как мог, старался быть велеречивым и высокопарным. Или это день такой, что принято выражаться одним высоким штилем? – Не робей! Даже усопшим выпадает день и час, когда их бурит страсть.

– Обуревает, – поправил Форт, недоумевая, зачем Руна выбрала столь беспокойный денёк для встречи. Нашла что-то новенькое и важное о руднике? В любом случае зря она звать не станет; надо пойти.

– Да. Как знать – вдруг она обурела по тебе?

Заглянул Махтур, приятель неряхи Ахтаван – он не прошёл кровавую баню Хэйры и негативно относился к беснованию отставной солдатни, помешанной на воспоминаниях о прежнем месте службы и справляющей вражеский праздник. Вид лайгито с мечами и цанцами у пояса его не обрадовал.

– Эких ты. Артон, гостей принимаешь. Лучше б ты с ним встречался не здесь. Вряд ли тебе понравилось бы, носи он цанцы твоих одновидцев.

– Смотря каких одновидцев. Кое-чьи цанцы я бы сам охотно поносил, хотя не по душе мне процедура их добычи.

– И попроси его не задерживаться. То, что патриоты унеслись на локовище, не значит, что тут ни одного не осталось.

Кайчеке не по-людски вывернул голову и смерил Махтура бесчувственным взглядом.

– Их не позорит факт, что я их ношу. Они были храбрые воины, я почитаю их славные цанцы и горжусь ими. Я никогда их не продам. Продают лишь цанцы безнравственных скотов, осквернивших святые заповеди. Из цанц бешеных ублюдков жрицы сеют порошок проклятия…

– В общем, Артон, я тебя предупредил. Мой совет – проводи гостя лично, а то мало ли что может случиться. Против тебя я ничего не имею, не думай. Речь идёт о спокойствии в доме.

Подчёркнутая осторожность Махтура была объяснима. Он-то видел, как этот уступавший ему ростом эйджи в несколько секунд разметал троих биндэйю, из спокойного прохожего превратившись в мелькающую тень – невесомое тело и четыре разящих рычага. Совсем не хотелось вновь увидеть этот аттракцион. Но стерпеть жабу, увешанную головами соплеменников!..

– Нет проблем, Махтур. Кайчеке, идём вместе.

Зеваки завистливым стоном и гомоном недовольства провожали полицейский бронеавтомобиль, с трудом продвигавшийся по тесной Анфур. Везут! Привезли! Сейчас выгрузят! Жрица Оййоте вышла встречать броневик со свитой из девушек, одетых в венцы из перьев и чешуйчатые юбочки; двадцать юношей и мужей с кинжалами оберегали своих повелительниц и возлюбленных. Фургон-сейф открылся, полицейские выстроились коридором, держа оружие наготове, и Люсьен Сен-Гримальд вынес опечатанный сосуд с сухим асаэ, до этого дня хранившийся в подземном этаже банка.

Правительство Альты с невероятной толерантностью относилось к любым иномирянам, хоть бы те украшались отрезанными заживо цанцами близких родственников, и охотно уморило бы несколько миллионов своих латиноязычных, лишь бы пришельцы не пожаловались на притеснения. Не попрать ничьи традиции, не ущемить никого в отправлении культовых потребностей – вот что денно и нощно заботило альтийские власти. Сии незыблемые принципы вместе с чистоплотностью и любострастием они вывезли со Старой Земли, где безоглядная ксенофилия средиземноморских народов некогда привела к Третьей мировой войне и к тому, что генотип французов пришлось воскрешать путём генной инженерии. Некоторое отрезвление настало, когда земляне встретили разумных, породниться с коими мешала видовая принадлежность – но альтийцы и здесь всех превзошли, создав те законы о браке, по которым Форт собирался жениться на древовидном папоротнике. И кинжалы, и разрешённое потребление асаэ – всё входило в принцип толерантности.

Alter – «другой», Altum – «высота»; непохожесть и возвышенность, альтернативность вплоть до «навыворот» – всё это читалось в имени латинского сообщества, заявлявшем: «Мы ИНЫЕ, не как все; мы – ВЫШЕ убогих понятий!» Но в скопище любопытных на Анфур то и дело прорывались рудименты низменной нетерпимости.

– Им, значит, можно. А меня бы за полграмма – враз на кериленовый рудник.

– Но это их обычай, их традиция!

– Лопотать по-своему у них традиция, чтоб ты не понял ни шиша – то ли тебя обзывают, то ли зарезать собираются.

– Слышь, а говорят – без наркоты жабы не размножаются. Только по великой дури, накачавшись до ушей этим асаэ.

– Да-а, как подумаешь про волосатого и красного тритона без хвоста, что он – твоя подружка, от горя только дурью и забудешься.

– Надо внедрить единый язык. Тогда установится взаимопонимание.

– По мне, легче кошку с собакой скрестить, чем с чужим договориться.

Оййоте приняла сосуд; девы из её свиты, привстав на носочки, окропили лейтенанта Сен-Гримальда пудрой из жезлов с дырявыми навершиями, а мужчины навесили на него несколько гирлянд.

Не желая рисоваться на глазах у репортёров, освещавших праздник полнолуния, Руна скрывалась в ангаре, где лайгито устроили своё торжество. Гирлянда гостьи и покровительство сестрицы Цанцукэ ограждали её от недоразумений, хотя Руна догадывалась, что присутствие чужой многим не по нраву. Она ждала, когда Кайчеке приведёт Форта – было условлено, что они проникнут через лаз из дома 66, тем же ходом, каким заносились сосуды с асаэ. Официально разрешённого количества, как пояснила Цанцукэ, не хватит, но есть сокровенно спрятанные от посторонних глаз запасы.

Ворота ангара с гулким «бумммм» затворились, и снаружи встала шеренга мужчин, охраняющих таинство. Накануне бойцы обследовали все стены, чтобы нигде не был тайком просунут волоконный объектив. Запылали круглые жаровни, дым курений столбами взошёл к потолку, разливаясь под сводами желтовато-серой тучей. Нагие парни с колотушками, распевая призывный гимн «Взойди, Отигеро!», принялись бить в большие керамические гонги. Воздух, пропитанный сдавливающим дыхание пряным, одуряющим запахом, заколебался от упругих звуковых волн, и Руна почувствовала, как её затягивает в туманную зыбь, где каждый новый вдох не освежает, а погружает ещё ближе ко дну.