ГЛАВА VII

— Черт возьми, сколько можно тут торчать? А если дилижанс вообще сегодня здесь не проедет? — ворчал Фрэнк, который раз выглядывая из-за ветвей.

Они уже довольно долго наблюдали за дорогой, и холод пробирался сквозь одежду.

Лошади стояли наготове в укрытии. Неподалеку Дэвид, сидя на поваленном дереве, продолжал начатый рассказ:

— Так вот, значит, у моего отца было девять детей, я старший. Однажды папаша сказал мне: «Дэвид, все. Тебе уже тринадцать лет, ты должен помогать мне кормить семью». Я был послушным сыном, пошел работать. Трудился от зари до зари, да еще дома приходилось возиться с малявками… Словом, парни, не жизнь была, а сущий ад! Вставать приходилось до ужаса рано: вечером только глаза закроешь — бац! — уже толкают: вставай, Дэвид, корми семью! А есть мне давали не больше других, иной раз и меньше: мать все для младших старалась… До семнадцати лет я так жил, а потом понял наконец, что это пожизненная каторга! Тогда я разом все отрубил: собрался и удрал, сначала на Запад, а потом сюда. И не жалею! Здесь я сам себе хозяин, птица вольная и главное — ни за кого не в ответе! А там… До сих пор не забыл, как орут младенцы ночью. Представьте: ты только уснул — и вдруг этот нудный плач, он выводит из себя, это хуже всякой пытки! Сколько лет я просыпался от него! Кошмар! Вот почему я никогда не женюсь; женишься — и получишь кучу ребятишек, а хуже этого, поверьте, парни, ничего нет!

— Куда ты денешься! — подошедший Фрэнк. — Рано или поздно тебя соблазнит какая-нибудь юбка!

— Врешь! Сказал ведь, век не женюсь! Фрэнк рассмеялся.

— Но, Дэвид! Ораву детей можно заиметь и не будучи женатым!

— Ну нет! Это уж будет не мое дело!

— Как это не твое? — удивился Фрэнк. — А чье же? Твое, Дэвид, очень даже твое!

— Да ну тебя! — отмахнулся тот. — Кончай издеваться!

Джек не прислушивался к их разговору. Он был в страшном напряжении, его приезд сюда вовсе не означал, что выбор окончательно сделан: Джек все еще мучился сомнениями, готовый в любую минуту сорваться и повернуть прочь с этого места, с этого пути. Он хотел бы спросить у своих спутников, что они чувствовали тогда, когда в первый раз… Но был уверен, что его не поймут: они вели себя так невозмутимо, спокойно, словно вовсе не собирались вершить неправый суд над людскими жизнями, не затевали кровавую бойню, а просто так… вышли на прогулочку. Джек не понимал, в чем тут дело: внешне эти люди вовсе не казались жестокими или злыми.

И лишь чуть позже мелькнула у него смутная догадка: ребята не смотрели на творящееся зло как на преступление, они — и, возможно, это было даже страшнее — воспринимали происходящее как должное, как составную часть своей жизни; эти поездки стали для них рутиной, самыми что ни на есть обычными событиями.

Фрэнк, в очередной раз проверив дорогу, вернулся к приятелям.

— А что, поедем завтра куда-нибудь повеселимся! — предложил он и обратился к Джеку: — У тебя есть девчонка?

Джек хотел что-то ответить, но его опередил Дэвид.

— Да уж, конечно, есть! — воскликнул он. — Тащи ее с собой, вот увидишь, будет весело!

Он подмигнул Джеку, который, сам того не замечая, смотрел на него, как на умалишенного. Агнесса и эти люди!.. Они болтают о каком-то веселье, совсем не думая, что завтра, быть может, превратятся в груду мяса и костей… Да что там завтра, сегодня, возможно, через несколько минут! О нет, надо сматываться отсюда!

На повороте дороги возникло темное пятно.

— Едет, — прошептал Фрэнк и, присмотревшись, добавил:— А охраны-то, охраны!..

— Без паники! — бодро отозвался Дэвид. — Как всегда, по паре на каждого. А, да с нами же еще Джек! Тогда и того меньше… По коням!

Белый-белый, словно осыпанный снегом, Арагон ждал в кустах, чутко прислушиваясь к далеким крикам одиноких птиц и замирающему где-то там, в вышине, скрипу голубых ветвей, с которых временами срывался и падал вниз танцующий снежный дождь. Белое на белом не сливалось в одно, оно все же имело какие-то контуры, тогда как темное во тьме, черное во мраке не было различимо, — так и у Джека в душе все смешалось; тревога за близкого человека, боль от неудач и досада на судьбу боролись с последними колебаниями еще не до конца побежденного сердца. В последний момент Джек так и не смог разобраться, каких мук он боится больше: телесных или тех, что способны разорвать душу; осуждения других людей (а что если узнает Агнесса?!) или суда своей собственной совести.

Он погладил лошадь и мягко опустился в седло. Пригибаясь к холке коня, выехал на обочину. Впервые он дрожал от страха за свою жизнь, дрожал, потому что знал: если его убьют, некому будет позаботиться об Агнессе.

Все было рассчитано верно. Не успевшие опомниться охранники с трудом отбивались от нападавших. Дэвид, Фрэнк и Джек отвлекли их внимание в первые секунды, а с другой стороны уже мчались, пересекая равнину, Кинрой, Руди, Генри и Линн.

Дэвид отшвырнул убитого им кучера и, усевшись на козлах, сдерживал четверку распаленных лошадей, истошное ржание которых смешивалось с выстрелами и яростными криками сражающихся.

Рядом Фрэнк сцепился с пожилым охранником — за ними уже тянулся по снегу неровный алый след. Кинрой и Линн, вскочив на крышу дилижанса, стреляли вправо и влево, метко и хладнокровно.

Генри, одетый в рыжую лисью шубу и сидевший на подходящей по масти лошади, держался поодаль, наблюдая за схваткой. Он изредка лениво постреливал, нимало не заботясь о том, достигнут ли выстрелы цели.

Руди перескочил в чужое седло, одновременно сбросив всадника. Поверженный наземь противник, опомнившись, вскинул оружие, но Руди выстрелил, опередив его, и дикий вой раненного насмерть человека пронесся по дороге.

Размышлять было некогда. Джек чуть замешкался с непривычки, и тут же кто-то схватил его сзади, намереваясь стащить с седла. Перед лицом мелькнуло дуло револьвера. Джек услышал щелчок — осечка! — это спасло ему жизнь. Он рванулся в сторону и свалился в снег вместе с нападавшим. Тот при падении ухитрился оказаться сверху и теперь, крепко прижав Джека к земле, шарил вокруг в поисках оружия, выбитого из рук мгновенье назад. Револьвер валялся неподалеку, но Джек яростно сопротивлялся, не давая противнику дотянуться до оружия.

Разъяренный охранник вцепился Джеку в горло, желая задушить его голыми руками, но не рассчитал и был отброшен в сторону. Почувствовав себя свободными, они одновременно бросились к оружию: охранник первым схватил револьвер, но выстрелить не успел — блеснула сталь клинка, и он рухнул на землю, не издав ни звука, лишь продолжая судорожно сжимать рукоятку револьвера.

Дымящаяся кровь медленно расползалась по лезвию, и падающие вниз тяжелые капли крови казались живыми… Живая человеческая кровь!.. Джек вздрогнул, внезапная тошнота, головокружение охватили его — такого еще никогда не бывало; какие-то неясные видения промелькнули перед глазами, он не мог вздохнуть — словно собственная смерть улыбнулась ему. Позднее он забыл эти первые ощущения, но сначала они часто возвращались, и Джек будто бы видел себя самого, как он стоит посреди красного на белом, и с клинка его кинжала, в тот момент точно слившегося с рукой, как ее продолжение, катятся капли крови человека, который никогда уже не будет живым.

Потом он очнулся и увидел: все кончено. На равнине валялись тела убитых, а новые приятели Джека суетились, распрягая лошадей, роясь в дилижансе.

— Ну как? Ничего, порядок? — спросил Руди, проходя мимо новенького.

Джек кивнул и, пошатываясь, побрел к коню.

Арагон смирно стоял в стороне и при виде нового хозяина радостно повел глазами из-под пушистой челки. Волнистые пряди длинной гривы коня спадали набок; переступая точеными ногами, он встряхивал ею, как и пышным, струящимся до земли хвостом.

— Ишь, как ты его выхолил! — восхитился Руди. — Не конь, а игрушка!

Джек дал Арагону кусок сахара.

— У тебя есть еще? — спросил очутившийся рядом Дэвид. — Моя старушка тоже заслужила.

— Возьми.

Получив лакомство, кобыла для порядка прошлась взглядом по карманам хозяина.

— Ну-ну! — любовно похлопал ее по спине.

— Не баловали б вы их! — Фрэнк.

— Пусть, — убежденно произнес Дэвид. — Что они, хуже людей? Нам — золото, лошадкам — сахар. Все справедливо.

— Поехали! — кричал Линн, размахивая кнутом. — Живее давайте, живее!

— Куда теперь? — спросил Джек у садящегося на лошадь Дэвида. Он все еще находился в странном, заторможенном состоянии, затуманенное сознание его никак не могло постичь до конца сути происходящих вещей, он смотрел на все, точно сквозь грязное стекло.

— Как куда? — удивился Дэвид. — Выручку делить! Тут в лесу есть одно местечко, где мы всегда собираемся. Едем, узнаешь!

Все сели по коням и понеслись вперед, радостные и оживленные: выручка обещала быть знатной.

Джек пришел в себя. Он много раз видел и грязь, и убийства, и кровь и не слишком сокрушался бы, если бы год назад прирезал бы в портовой драке парочку местных громил. Но то, что совершал он сейчас, было совсем иным. Джек остро чувствовал разницу. Он понимал, что переступил через невидимую грань и стал совершенно другим, растоптал то, что нужно было беречь и гибель чего Агнесса — его сердце и его солнце — никогда не сможет ни понять, ни простить. И, как ни странно, он думал сейчас почему-то больше всего о том, что даже не запомнил лица этого человека, первого человека, которого он лишил жизни.

А между тем в маленькой, затерянной среди снежного леса хижине было жарко от топившейся печи и шумно от неутихающих бурных споров

— Взвешивай правильно! Правильно взвешивай! — горячился Руди, напирая на хранящего невозмутимость Линна.

— Я на глаз вижу.

— Врешь! Фрэнку больше пошло!

— Нет, все верно.

Руди схватился за край мешка, дернул на себя — и встретился взглядом с вошедшим в дверь Кинроем.

— В чем дело? — резко спросил тот.

— Дели сам, Кинрой. Мне тут каждому не угодить, — Линн отошел от стола

— Вот как? — Кинрой медленно оглядел свою братию. Потолки были низки, свет едва пробивался сквозь оконце, фигуры сгрудившихся возле стены людей были совсем черны и отбрасывали вокруг сплетенные плотным узлом фантастические тени.

Фрэнк бросал в печь дрова, Генри глядел в полузамерзшее стекло, Дэвид вставлял в револьвер патроны.

Все молчали.

— Что встал? Получил свое и отваливай! — Кинрой оттолкнул Руди. — Что таращитесь на меня? Я уже говорил, как будем делить. Подходи, Дэвид.

— Фрэнку больше досталось, — процедил Руди, отходя в сторону.

Кинрой сверкнул глазами.

— Заткнись, скотина! Фрэнк первым под пули полез. В следующий раз поменяетесь, получишь больше. Закон!

— А знаешь, Кинрой, — произнес, не поворачиваясь, Генри. — Мне на твои законы — вот! — Он сплюнул на пол, — опять меня обделишь, всех вас продам, понял?

Кинрой гневно дернулся, но остался на месте, однако, поглядев на своих «ребят» (Дэвид и Фрэнк понимающе переглянулись), с затаенной смертельной ненавистью произнес:

— Поговори мне! Видел я, как ты работал сегодня: шкуру свою бережешь! Следующий!

— Почему так мало? Меньше всех! — Джек поднял глаза от лежавшего на столе золота.

Кинрой презрительно усмехнулся.

— И ты недоволен? Хватит с тебя на первый раз.

Из угла вынырнул Дэвид.

— Правда, Кинрой! Смотри, в два раза меньше моего! Мы же вместе были.

— Ты свое получил? — спросил Кинрой, глядя через плечо.

— Получил.

— Вот и не суйся. А тебе, — повернулся к Джеку, — тебе я сказал: достаточно.

— Но я так не согласен. — Джек не сводил глаз с Кинроя.

— А мы твоего согласия спрашивать не обязаны! — кинул с места Линн. — Давно ли ты среди нас?.. Мы тебя еще толком не знаем, так что бери сколько дают и не выступай!

— Это вы сговорились, я знаю, — сказал Фрэнк — Чтобы самим больше получить!

— Тебя, рыжая собака, не спросили, — заметил Линн.

— А ты…

Потоки отборной ругани прервал смех Генри.

— Что ржешь? — обернулся Кинрой.

— Так вы до утра не поделите. Лучше банк метнуть, сразу станет ясно, что к чему.

— Давай! — подскочил Руди. — Давай, ребята!

Генри достал откуда-то колоду.

— Знаем мы твою крапленую. Убери! — отмахнулся Кинрой. — Вон у Линна есть.

Стол расчистили, придвинули стулья. Пылавшие секунду назад страсти улеглись, назревали другие.

Кинрой вынул из кармана плоскую бутылку и потянул из горлышка.

— Сдавайте!

— Может, сперва по глотку? — предложил кто-то.

— Можно.

Бутылка пошла по кругу.

— Сыграешь? — спросил Джека Дэвид, и тот отрицательно покачал головой.

— Почему?

— Могу проиграть.

— Можешь и выиграть!

— Если тебе так нужны деньги, Джек, лучше не рискуй! — вдруг бросил, проходя мимо него, Генри и подмигнул. — Или, если хочешь, я могу сыграть за тебя тоже.

Джек повернулся и, встретившись с ним взглядом, понял, что Генри все понимает. Он тоже не был похож на Дэвида, Руди и Фрэнка (не желал зарабатывать деныи, рискуя жизнью; проматывать их, зарабатывать вновь и — гори оно все синим пламенем! — проматывать опять, жить легко, беззаботно и весело), Генри тоже имел свою цель, цель высшего порядка, так же, как и Джек: выр-рваться, победить; рожденную, правда, не столь безвыходной ситуацией и тщательно скрываемую от других. Генри улыбался, но глаза его, словно бы имеющие второе тайное — дно, хранили неистребимое в своей силе темное чувство.

— Не учи нас! — отозвался Дэвид и заметил: — Он жулик, не слушай его!

— Готово, — сообщил Линн.

Игроки, все, кроме Джека, заняли свои места.

— А ты? — спросил Линн.

— Не буду.

— Не по-приятельски, — сказал Фрэнк.

«Вы мне не приятели», — хотел ответить Джек, но промолчал.

— Давай я сыграю на твое золото, — снова шепнул ему Генри.

— А если проиграешь?

Генри засмеялся.

— Я не умею проигрывать! — И обратился к остальным:— все золото новенького: на удачу!

Дэвид подтолкнул Джека.

— Не дури, вели ему заткнуться!

— Отвяжись, не твое дело! — огрызнулся Джек, сосредоточенно глядя на игроков.

Игра началась. Кинрой хладнокровно повышал ставки, постепенно прибирая к рукам банк. Проиграл Фрэнк, рядом Руди кусал губы, не решаясь ни признать поражение, ни продолжать игру, и только Генри беспечно улыбался, свысока разглядывая противников.

Пришла пора открыть карты. Кинрой швырнул свои на стол: его карта была бита.

Проигравший Фрэнк отбросил стул и вышел на воздух. За ним последовал Рудн.

Генри подошел к Джеку.

— Держи, — и передал ему потяжелевший мешочек.

— Возьми себе половину, — предложил Джек.

— Только четверть. Остальное — тебе.

Джек смотрел ему в глаза.

— Ты в самом деле не умеешь проигрывать? Генри усмехнулся.

— Если б не умел, меня бы здесь давно уже не было!

— Я твой должник.

— Брось об этом! Просто я чувствовал, что сегодня карта пойдет, и использовал шанс кое-кому насолить. Заодно и тебе помог.

Джек взял золото и пошел к выходу.

— Уже уходишь? — спросил Дэвид.

— Да, пора.

— Еще бы! — Линн. — Сорвал куш — и сматываешься!

— Что пристал-то! — вступился Дэвид.

— Подожди. — Джек отстранил его и обратился к Линну: — Что тебя не устраивает?

— Ты же слышал!

— Я что, у тебя украл?

— Да пошел ты!..

Джек схватил его за рукав и повернул к себе так сильно и резко, что Линн едва устоял на ногах.

— А давай выйдем вместе!

Линн опять покачнулся. Перед ним стоял Джек — оборотень, Джек — волк, а точнее, то безымянное создание, что блуждало в потемках непонятного мира, в котором умение защищаться равно способности выживать, только теперь оно возмужало, выросло, как и все его прежние чувства, и порой становилось опасным.

— Пошли, — согласился Лини с заметно убывшим пылом.

С ненавистью взглянув друг на друга, они направились к дверям, на ходу вынимая оружие. Рисковать Джек не хотел, по злость взяла верх.

— Эй, вы! — Из темноты выступил Кинрой. — С ума посходили! Давайте без шуток, иначе я сам вас перестреляю! Оставь его, — сказал он Линну, — твое какое дело — пусть убирается, если хочет. Еще чего выдумали: поединки устраивать! Здесь вам не кабак!

— В другой раз, — Линн жестко улыбнулся Джеку.

— Ладно, — так же ответил тот. Перед отъездом собрались все вместе.

— Чисто поработали сегодня, — похвалил Кинрой. — Хорошая добыча и ни одной царапины! Да, на следующей неделе собираемся у меня. Тащите девчонок, повеселимся!

— Слушайте, ребята, — сказал Дэвид Фрэнку и Джеку, — поехали выпьем, а?

Все трое уже садились на лошадей с намерением возвратиться в поселок.

— Я проиграл все, — угрюмо произнес Фрэнк.

— Ну и что! У меня-то есть деньги! — ответил Дэвид («добрая душа» — вспомнил Джек слова Гейл). — А ты поедешь, Джек?

— Не знаю, — ответил тот, обдумывая способ отделаться от них.

Выручил его подошедший Руди.

— Слушай, Джек, — сказал он, — не мое это дело, но хочу все-таки тебя предупредить: не связывайся ты с Генри! Вот и ребята могут подтвердить!

— Верно, — кивнул Дэвид. — Он скользкий тип. Кинрой его терпеть не может, а держит только потому, что у Генри какие-то связи; благодаря им мы знаем, когда и где безопаснее и вернее перехватить добычу.

— Да, — Руди, — но я вот все думаю: а не скажет ли он рано или поздно кому о том, как лучше перехватить нас? Он, гад, чуть что — грозится нас продать!

— И продаст, черт его возьми! — подхватил Фрэнк. — Когда-нибудь точно продаст!

Дэвид засмеялся.

— Погоди, Кинрой его раньше придушит!

— Да он Кинроя-то первого выдаст со всеми потрохами!

— А заодно и нас…

Они продолжали спорить, а Джек отошел от них. Он сел на Арагона, готовый тронуться в путь. Он заметил, что уже намного меньше думает о том, что совершил: ощущения ослабели. «В чем тут дело? — вяло подумал Джек. — Золото заслоняет человека?» Добро и зло никогда не перестают бороться и во внешнем мире, и в каждом человеке в отдельности… Иногда большой и малый мир скрещивают шпаги, и… кто-то обязательно побеждает!

Кошмар был позади. Теперь нужно забыть, просто забыть.

— Ну, как тебе наше дело? — он голос. Кинрой остановил своего вороного бок о бок с Арагоном.

Джек промолчал.

— Что не отвечаешь?

Вдали послышался вой.

— Волки? — произнес Джек.

— Волки, или, — Кинрой засмеялся, — наши мертвецы водят хороводы вокруг дилижанса. Забавно, правда?

«Забавнее некуда!» — подумал Джек, а вслух сказал:

— Не думаю, что еще раз поеду с вами. Коня я тебе верну.

— Вернешь? — переспросил Кинрой, словно не понимая, о чем идет речь, а после добавил: — Зря ты! Ты же не трус, я видел. Конечно, твое дело, но хочу тебе сказать: у нас так не принято. Если ты с нами, то с нами до конца, иначе не получится! Ни один еще не приходил к нам и не уходил от нас, кроме как в могилу!

Он говорил довольно спокойно. Они ехали рядом по рыхлому снегу; огней поселка еще не было видно, но Кинрой знал дорогу. Уже совсем стемнело, луна не светила, и ни конца ни края не было этой темной равнине, слитой воедино с синезвездным небом. Взбодренные холодным воздухом, успевшие отдохнуть, кони рвались вперед, несмотря на мрак и ветер; их не пугало одиночество снежной пустыни, они надеялись на людей, куда более слабых, беспомощных, чем они сами.

— Силой ты меня не удержишь!

— Да, — согласился Кинрой. — И все-таки подумай… Кстати, не только о себе! Говорят, у тебя есть девчонка, которую ты очень любишь…

Джек дернул повод коня на себя и подался в сторону Кинроя. Их взгляды скрестились, и Кинрой усмехнулся ему в лицо.

— Да нет, приятель, ты не о том подумал: просто золота, сколько б его ни было, всегда мало, тем более если ты не один!

Джек стегнул коня и помчался прочь, он слишком устал, он не хотел и боялся размышлять о том, что так и лезло в голову, будоража чувства, осаждая душу: когда все это перегорит, забудется, присыплется пеплом… Быть может, Кинрой окажется прав!

Гейл, поникнув, сидела у огня. Она чувствовала себя опустошенной, лишенной всего на свете, и неоткуда ей было ждать помощи и утешения. Гейл была одна. Она смотрела на спящую Агнессу и поражалась тому, как можно без содрогания прикасаться к этой тонкой, хрупкой, словно зимняя ветка, руке, как не страшно глядеть на такие бескровные губы, запавшие глаза, спутанные волосы, падающие на лицо подобно темной сетке. А между тем она, в отличие от Гейл, полной красоты и жизни, любима! Гейл не могла понять, почему и как получилось, что любовь обошла ее стороной. Она грезила о мужчине, о человеке той же неутомимой и хищной породы, что и она сама, который любил бы ее до самозабвения, так же, как и она его; пусть бы он был сильнее, злее, пусть бы даже терзал и временами ненавидел ее, но все-таки любил и шел бы за нею на край света. Гейл казалось, что ради такого человека и такой любви она не пожалела бы ничего.

Она даже не повернулась, когда в комнату вошел Джек.

— Почему ты здесь? — спросил он. — Где Элси?

— Не знаю.

Джек подошел к постели больной.

— Агнес!

— Она спит, — сухо произнесла Гейл, поднимаясь.

Джек положил золото на стол и сел. Он сидел неподвижно несколько минут; бессонные ночи и дневное напряжение доконали его: голова кружилась от усталости. Он с трудом заставил себя открыть глаза — Гейл все еще была тут.

— Что? — спросила она. — Участвовал в деле?

— Да.

— Браво, Джек! — с издевкой произнесла девушка. Одетая в тонкую кофту, она съежилась от холода, сжала руки на груди; черные глаза ее яркими пятнами выделялись на бледном лице. — Смог все-таки! Поздравляю! Только ты что-то неважно выглядишь, на тебе прямо лица нет! Учти, твоя новая работенка не для слабаков.

Его нервы не выдержали.

— Заткнись! — оборвал Джек. Это ее взбесило.

— Ого! — выпалила она. — Кое с кем ты повежливее говоришь! Не забывай, между прочим, кто тебе помог. Если б не я, ничего бы ты, дружок, не имел! — А потом, мучительно застонав, сжимая кулаки, проговорила сквозь зубы: — Ты получил именно то, что хотел, сделал то, на что только и был способен! Ты такой же, как и Кинрой: что тебе убить человека, испачкаться в крови — пустяки!!! Но за все на свете надо платить, запомни! Следующие поздравления ты примешь от Агнессы!

Она ринулась к выходу, но Джек быстро преградил ей путь.

— Попробуй только ей рассказать! — В его голосе зазвучала угроза.

— Расскажу!

— Не посмеешь! Я заставлю тебя молчать! — Он запахнулся на нее.

Гейл даже не отшатнулась.

— О! Ты можешь ударить женщину? Молодец, делаешь успехи!

Опомнившись, Джек опустил руку.

— Обещай, что не сделаешь этого…

— А ты ударь меня! — посоветовала она и злобно рассмеялась:— И пообещаю!

Он схватил ее за руку.

— Я жду!

— Жди, — ответила Гейл, не делая попытки высвободиться и презрительно усмехаясь.

Он заглянул в ее бездонные глаза, вспомнил полутемную маленькую комнату, мягкий свет пламени, заслоняемого телами людей, жаркие объятия Гейл, ее неожиданную злость и невольно с силой сжал руку девушки.

Гейл вскрикнула от боли, из глаз ее брызнули слезы.

— Дрянь, изверг, убийца! — зашипела она. — Убийца! — Болезненная гримаса исказила ее лицо. — Ненавижу тебя, ненавижу! И отомщу тебе, слышишь, отомщу за все!

Пошатываясь, она вышла за дверь. Джек слышал, как прошуршали по коридору ее неуверенные шаги. После все стихло.

ГЛАВА VIII

Агнесса впервые за много дней спала сладко и безмятежно, и снилось ей что-то легкое, светлое, неуловимое. Ей грезились шорохи листьев, запахи трав, нежное сияние утреннего света. Агнесса улыбнулась во сне и внезапно увидела уже наяву лучи зимнего солнца. Она открыла глаза. Свет заливал всю комнату: стекла окон, стены, половицы… Клинок висящего над камином кинжала сверкал так нестерпимо, что больно было смотреть.

Вещи лежали на своих местах, было чисто, уютно, тепло, и Агнессе показалось, что наступило самое обыкновенное милое воскресное утро. Она потянулась, хотела спрыгнуть с постели и вдруг вспомнила все.

Она вспомнила, что еще не сможет подняться, но почувствовала: начался путь медленного, трудного возвращения к жизни. Сколько же дней она была вырвана из нормальной жизни? Агнесса, как обычно бывает в горе или болезни, потеряла счет времени и теперь безуспешно пыталась его восстановить.

Она лежала, размышляя, а за дверью уже слышался знакомый топот. Пес, звеня повисшими на концах шерсти сосульками, вихрем ворвался в комнату и бросился к хозяйке, радостно взвизгивая и протягивая к ней морду.

— Керби! — Джек вошел следом и, увидев, что Агнесса не спит, обрадованно улыбнулся. — Проснулась? Давно?

— Нет, только что.

Агнесса с трудом оторвалась от подушки. Голова кружилась, перед глазами мерцали, вспыхивая, золотистые огни, а сердце готово было выскочить из груди.

Джек присел на край постели и взял руку Агнессы.

— Как ты, Агнес?

— Лучше! — Ей не терпелось поделиться своей радостью. — Теперь я чувствую, что поправлюсь. — Она вздохнула, пытаясь унять бешеный стук сердца. — Прошло так много времени…

— Не очень много, Агнес, и сейчас время пойдет быстрее.

Она заметила его невеселый взгляд. За время ее болезни в Джеке произошли неуловимые перемены; какие, Агнесса не смогла бы сразу сказать. Он похудел, черты лица обозначились резче, и он держался так тихо, словно что-то на него давило или же он чего-то боялся.

— Ты выглядишь очень утомленным, Джекки. Не нужно так много работать и волноваться за меня, ты должен подумать и о себе.

— Ну что ты, Агнес! Я не особенно устаю. В ближайшее время я совершенно свободен и все время проведу с тобой.

Странное стеклянное выражение мелькнуло в его глазах, и Агнесса подумала о том, что ему, верно, пришлось еще тяжелее, чем она думала.

— Я очень люблю тебя, Джек, — тихо произнесла она, готовая расплакаться от слабости, от своих собственных чувств к этому человеку и преклонения перед его чувствами.

— О, Агнес! — пробормотал он. — Любимая…— В том, как он посмотрел на нее сейчас, было что-то благодарственно-жертвенное. Их пальцы сплелись, и одновременно словно бы заново воскрешенно соединились сердца. Джек украдкой вздохнул: трудным оказалось произнести и услышать только первые слова.

Агнесса попросила зеркало. Увидев свое бледное, исхудалое лицо, она вздрогнула и едва не расплакалась вновь, несмотря на поспешные заверения Джека в том, что она выглядит ничуть не хуже, чем прежде.

Агнесса принялась расчесывать свои длинные каштановые волосы, прислонясь спиной к подушке и глядя в зеркало, которое держал Джек.

— Вчера приходил доктор Энтони. Он сказал, что теперь непременно поставит тебя на йоги. Кризис миновал, Агнес, и ты скоро поправишься,

— Мне надоело лежать, Джекки.

— Я понимаю, Агнес, но вставать еще рано. Потерпи.

— Мы сможем сразу уехать, как только я почувствую себя лучше?

— Конечно! Золото у нас теперь есть, уедем, начнем новую жизнь, а обо всем, что здесь с нами случилось, забудем раз и навсегда! — Он старался говорить весело, но Агнесса сердцем чувствовала во всем происходящем непонятную фальшь. Однако она не могла ничего предположить и сказала только:

— Как-то не верится, что у нас есть золото, мне все кажется, будто мы по-прежнему бедны

— Да, — ответил Джек, — я, признаться, тоже не чувствую себя богатым. Наверное, оттого, что мы еще не привыкли, а потом, жизнь-то вроде бы и не изменилась: носим ту же одежду, живем в том же доме… Но скоро ты поверишь, когда я куплю тебе новые платья и туфли, и книги, и рояль, и… Все у тебя будет, — закончил он.

Агнесса улыбнулась

— У нас так много золота?

Ее невинный вопрос пробудил у Джека сомнения, вероятно, появившиеся еще раньше.

— Может быть… А может, и нет…

Агнесса ласково дотронулась до его руки

— Потом, когда наша жизнь наладится, тебе обязательно надо учиться, Джекки!

Он усмехнулся

— Поздновато, наверное.

— Вовсе нет! У тебя прекрасная память, ты так быстро схватываешь все! Ты сумеешь многого добиться за короткий срок, я уверена в этом. И я помогу тебе. Главное, чтобы ты захотел!

— Я хочу, — сказал он. — Правда хочу! Я сделаю все, что ты скажешь, я стану таким, как ты хочешь! Иначе, — он улыбнулся, — быть может, ты когда-нибудь разлюбишь меня!

— Ты очень хороший, Джекки, очень. И я никогда-никогда не смогу тебя разлюбить! — с нежностью глядя на него, серьезно и искренне сказала Агнесса.