Даже в атмосфере полной катастрофы она умудрялась быть спокойной, элегантной, держаться с царственной осанкой. На ней был яркий костюм от Донны Каран, он видел Элеонор в нем несколько дней назад, когда произошел тот неприятный разговор. Смелый, уверенный цвет и безупречный крой подчеркивали стройность фигуры. Элеонор выглядела просто замечательно.
      Да, у нее есть стиль. Несмотря ни на что, она всегда так грациозна, подумал Голдман, пытаясь не вспоминать вчерашний вечер дома и свою жену, которая выла и кричала в ярости на него за то, что он не продал акции. Черная тушь текла с ресниц по сильно накрашенному лицу, она скандалила с ним, как самая избалованная дрянь. Как ты мог со мной такое сделать? Как будто он специально разорил себя, разрушил карьеру с одной лишь целью позлить ее. В этой ситуации она могла думать только о своем глупом аукционе. "На него теперь никто не придет!" - вопила она.
      - А как Сэм? - спросила Элеонор.
      - Сэм позвонил и сказал, что "Эс-Кей-ай" больше Роксану Феликс не представляет.
      - Не похоже на Сэма. Обычно он не выкидывает своих клиентов.
      - Он не обсуждал со мной этот вопрос. Но казался очень взволнованным, правда, - продолжил Том. - Но может, он такой из-за развода?
      - Сэм тоже?
      - Что?
      Элеонор замотала головой:
      - - Ну ладно, про это после. Перво-наперво я хочу рассказать, что собираюсь делать.
      Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся:
      - Ну давай, ты единственный человек, у которого остались силы бороться. Элеонор, клянусь. Я не знаю, что случилось с тобой за последнее время, но как бы мне хотелось, чтобы и со мной такое же произошло.
      - Я намерена поговорить с Роксаной Феликс и убедить ее вернуться на съемочную площадку. Доделать фильм.
      - Да ты просто сумасшедшая! - воскликнул Том.
      - Выслушай меня, Том. Зак и Меган в порядке. Доктора сказали, Зак может вернуться на съемки через день-два. Занимаясь поисками, я велела Фреду работать, продолжать съемки. Многое из отснятого я смотрела, Том.
      "Увидеть свет" - замечательный фильм. Его производство почти завершено. Нужна Роксана на неделю или чуть больше. Ты сам знаешь, Флореску монтирует быстро. - Она подняла руку. - Нет, дай мне, пожалуйста, закончить.
      Ясно, что ты собираешься сказать: Роксана не согласится.
      А если и согласится, то потом никто не захочет брать этот фильм. Продавать его.
      - Правильно.
      - Не правильно. Уверена, я сумею убедить Роксану вернуться на съемки. Ей нечего терять. Именно потому, что она такая первоклассная сука, она не захочет, чтобы мир увидел, как она убегает, поджав хвост. Я поеду к ней сегодня же. А что касается дистрибьюторов, то, как только все уляжется, они будут с ума сходить, лишь бы заказать наш фильм. Мы получили сейчас паблисити, стоящее миллионы долларов.
      - Даже если ты права насчет Роксаны, я вот что тебе скажу: никто не захочет иметь дело с обанкротившейся компанией. Если акции...
      Элеонор нетерпеливо подняла руку:
      - Акции не лопнут. Через день-два люди поймут: на самом деле у нас кое-что есть...
      - Это правда.
      - Единственный способ погибнуть - это отказаться от "Увидеть свет". Но я этого не собираюсь делать. - Элеонор подошла к своему старому другу, глаза ее горели. Она оперлась руками о стол и наклонилась к нему. - Том, слушай, нам терять нечего. Все растаяло как дым. Наша карьера, наш банковский счет - все. Но я хочу, чтобы хоть что-то осталось от того времени, когда я была президентом студии. Чтобы я могла сказать: вот этот фильм делали при мне.
      Я пришла в этот бизнес пятнадцать лет назад, Том. Я хотела работать с кино. "Увидеть свет" - замечательная картина.
      Я поверила в нее сразу, прочитав сценарий. И до сих пор верю. Если это успех - мы выиграли. Если нет - что ж, нам, я уже сказала, нечего терять. Но я должна закончить дело. Это мой фильм.
      Том Голдман посмотрел на Элеонор. В глазах ее стояли слезы.
      - Поезжай и поговори с Роксаной, - тихо сказал он. - Я еще раз позвоню адвокатам. Мы завершим наш фильм, а потом уйдем.
      - Спасибо. Спасибо тебе, Том.
      Голдман потянулся и накрыл своей рукой ее руку.
      - Мы начали вместе и, я думаю, закончим вместе. Мне очень жаль, что все так вышло.
      - Мне тоже, - прошептала Элеонор, закрыв глаза.
      Она должна открыть ему свою тайну именно сейчас. Том имеет право знать. Если ждать момента более подходящего, она не дождется. Не будет хорошего момента. Она отняла свою руку.
      - Я должна тебе сказать еще кое-что, Том. Я развожусь.
      И я беременна.
      Он уставился на нее, совершенно ошарашенный.
      - Ты разводишься? Не понимаю. А что Пол говорит?
      - Не знаю, как тебе это объяснить, - начала она, - но с Полом я всегда предохранялась. Мы не занимались любовью без контрацепции до свадьбы. А я беременна уже два с половиной месяца.
      - Что ты говоришь? - прошептал Том.
      Элеонор посмотрела ему прямо в глаза.
      - Это твой ребенок, Том, - сказала она.
      Глава 35
      Роксана Феликс открыла дверь и с вызовом посмотрела на Элеонор Маршалл. Было четыре часа утра - достаточно рано, и поэтому зеленый "лотос" Элеонор смог прокрасться через полицейские кордоны, не привлекая особого внимания. Эта женщина оставила тридцать два сообщения на автоответчике, стоявшем в спальне Роксаны. Наконец Роксана Феликс согласилась ее принять. В тоне Элеонор не было упрека, но Роксану не обманешь. Эта стерва наверняка будет бесноваться, кричать и угрожать. Пусть только посмеет. Ей падать некуда, она уже внизу.
      - Роксана, спасибо, что согласилась встретиться со мной, - ласково сказала Элеонор. - Я могу войти?
      Роксана отступила в сторону.
      - Прошу. Скажите, что вам надо, и уходите. Я не хочу тратить время на разговоры.
      - А ты, я смотрю, не отключила телефоны? - удивилась Элеонор, слушая перезвон в доме.
      Роксана была одета в костюм из ярко-голубой ткани, длинные волосы стянуты в узел, на лице умело нанесенная косметика: мягкие, яркие, как ягоды, губы, румянец на острых скулах. Она даже не забыла о паре золотых серег. Кроме того, от нее пахло нежными духами. Выглядела она потрясающе, словно только что сошла с подиума.
      Я не ошиблась на ее счет, порадовалась Элеонор. Роксана не захочет проявить передо мной слабость, она скорее умрет.
      Через меня она собирается заявить миру, что ей на все плевать. Главное для нее - собственная гордость.
      Вчерашняя сцена с Полом возникла перед глазами Элеонор. Может, в конце концов, гордость - единственное, за что остается цепляться любой женщине?
      - А зачем? Я принимаю все сообщения, - пожала плечами Роксана. - Пусть люди говорят что хотят. Я ни от кого не прячусь.
      - Именно это я и надеялась услышать, - сказала Элеонор, входя на кухню. - Можно мне сварить себе кофе? У меня есть к тебе предложение. "
      - Если хотите, - не слишком вежливо ответила Роксана. - Надеюсь, вы быстро, Элеонор? Что касается ваших акций, дело, конечно, очень плохо. Но я ничего не могу поделать. Я этого не планировала. Если хотите, чтобы я подписала какое-нибудь заявление, подтвердила, что вы ничего не знали о моем прошлом, когда брали на роль, нет проблем. Я подпишу. Я просто хочу, чтобы вы от меня отстали. А если вы явились сюда за дополнительными сведениями, - губы Роксаны сжались, - то вам лучше обратиться к Изабель Кендрик. Она занималась моим делом. Так что обвинение можете предъявить ей.
      - Я пришла не за этим, - ответила Элеонор, заправляя кофеварку французским кофе. Изабель Кендрик! Потому что Роксана спит.., с Сэмом. Сэм? - А ты знаешь, что Сэм Кендрик разводится? - спросила осторожно Элеонор.
      Роксана покачала головой.
      - Я думаю, в конце концов он останется с женой.
      - Да нет, я говорила с Сэмом сегодня рано утром, - покачала головой Элеонор. - Он переехал в Бель-Эйр и, похоже, очень расстроен.
      - Да? Да, много чего происходит вокруг, - ответила Роксана, но Элеонор показалось, что та смущена.
      - Роксана, послушай меня, - начала Элеонор Маршалл. Сердце билось быстро. Она должна уговорить эту девушку. Просто обязана. От Роксаны потребуются мужество и даже самоотверженность. Качества, которые большинство людей не видят в ней. Но Элеонор должна затронуть ее инстинкты. Она сама бросила все силы на борьбу за этот фильм. Бессмысленно останавливаться сейчас. - Я пришла сюда не кричать на тебя, не добывать информацию, не заставлять подписывать бумаги. В том, что случилось с нашими акциями, нет твоей вины. Никто не говорит, что ты должна была признаться в своих грехах перед началом работы над фильмом. Я пришла к тебе за помощью.
      Роксана оперлась на дверь, прищурившись.
      Эта девушка привыкла никому не доверять, подумала Элеонор. Почему? Что с ней случилось много лет назад?
      - И чего же вы хотите? - насмешливо спросила Роксана.
      - Чтобы ты вернулась на Маэ и завершила работу над фильмом "Увидеть свет".
      Она задержала дыхание. Итак, главное сказано. Настал момент истины. Если Роксана завизжит, закричит, потребует, чтобы она убиралась из дома, тогда все. Конец.
      Они обе молчали.
      - Почему? - спросила наконец Роксана, глядя на Элеонор.
      - Потому что если мы доведем дело до конца, фильм будет невероятный. Хороший. Фред Флореску показал мне отснятые материалы. Когда ты на самом деле играешь, Роксана, а не пытаешься мешать другим, ты играешь блестяще.
      Ты по-настоящему талантлива. А в любовных сценах с Заком, знаешь, экран просто воспламеняется. Я думаю, если мы выпустим этот фильм в прокат и люди его увидят, все со мной согласятся.
      - А почему я должна это делать?
      - Да для себя же, - сказала Элеонор. - Я могла бы говорить: сделай ради меня, ради Зака, Фреда, но я не буду.
      Пойми одно: я все знаю о вашем сотрудничестве с Дэвидом Таубером, Джейком Келлером, но мне на это плевать.
      Это уже в прошлом. Единственное, что сейчас для меня важно, - фильм. Закончить его и выпустить. То же самое нужно и тебе. Ради чего? Ради самоуважения. Ты сказала, что ни от кого не собираешься убегать. Так не убегай! Сделай этот фильм! Ты хотела, чтобы мир увидел в тебе актрису. Ты за этим приехала в Лос-Анджелес. Ты заставила нас взять тебя на роль. Один Бог знает, как тебе это удалось, но ты сумела заставить...
      Роксана слегка улыбнулась.
      - ..и ты сумела сделать замечательный фильм. Все сейчас только и ждут, что ты уползешь умирать, Роксана. Слушай, я не собираюсь стоять тут и говорить, что твое прошлое прекрасно. Нет, ты вела себя плохо. Но если ты ждешь от меня этих слов, я сейчас же уйду, потому что на эту тему рассуждать не собираюсь. Я скажу лишь одно: мы не знаем твою историю целиком. Тебе было четырнадцать лет. Почему вдруг в Париже оказалась американская девочка? Как смогла проститутка-подросток за два года открыть бордель?
      Но я сделала свой вывод из этой истории и могу сказать, что у тебя настоящая страсть к независимости. Ты вернулась в Штаты. Ты окончила частную школу. Ты создала себе новый образ. Сделала карьеру. Ты взбиралась все выше и выше по лестнице успеха в модельном бизнесе. Я не прошу тебя рассказывать все, Роксана. Я не берусь судить, я тебя не знаю, но прошу: прояви свою независимость. Перед всеми. Тебя не смогли сломать раньше. Так не позволь сломать сейчас.
      Роксана Феликс разрыдалась.
      - Эй. - Элеонор обняла рыдающую девушку, стала гладить по голове, укачивая, а та плакала. - Послушай, теперь все хорошо, дорогая, теперь все будет хорошо.
      ***
      Над Маэ уже опустилась ночь, когда они прилетели. Звезды ярко сверкали над пляжем, кружились вокруг огромной оранжевой, низко висящей Луны. Такси проехало мимо отеля и остановилось на берегу возле неприметного ресторана, казавшегося закрытым. Элеонор заплатила водителю, помогла Роксане выйти из такси и проверила еще раз, горит ли свет в окне. Он горел - это служило сигналом, что Флореску ждет их вместе с Заком, Меган, Сетом, Мэри, Робертом, Джеком и всеми остальными.
      - Ты уверена, что хочешь это сделать? - спросила она. - Знаешь, ты не обязана им рассказывать. Я могу пойти и просто объявить, что ты вернулась закончить фильм. Никто не посмеет тебя обидеть. Я поговорю с Фредом, и он проследит.
      Роксана покачала головой, Длинные черные волосы блестели в лунном свете.
      - Нет, я больше не хочу ничего скрывать. Если я смогу поговорить с ними, может, они меня поймут, как ты поняла. Простят за то, какой я была раньше.
      - Ты смелая женщина, - сказала Элеонор.
      - Ты тоже, - просто ответила Роксана.
      Элеонор предложила ей свою руку, и они вошли в домик. Деревянная дверь открылась в теплую, наполненную запахами комнату, освещенную тремя масляными лампами. Фред и все остальные сидели вокруг длинного, стоявшего на возвышении стола, ели что-то вроде омаров и пили из высоких стаканов местный сладкий ликер. Голоса были громкие, хриплые, но, едва они вошли, в комнате стало тихо.
      Элеонор почувствовала, как Роксана напряглась, когда тридцать пар глаз потрясенно уставились на них.
      - Дамы, господа, - начала Элеонор. - Я попросила Фреда собрать вас на ужин, потому что мне хотелось дать Роксане возможность поговорить с вами. Я понимаю, для вас это сюрприз. Но Роксана решила вернуться и закончить фильм. Вы читали газеты, все это правда. Но Роксана намерена кое-что добавить к этому. Ей понадобилось большое мужество, чтобы принять такое решение. Выслушайте ее. - Она сжала руку девушки, потом пересекла комнату и села за стол рядом с Фредом Флореску.
      Роксана сделала глубокий вдох и осталась стоять, освещенная мягким светом ламп, глядя на актеров, с которыми она еще недавно ссорилась. Они сидели и с любопытством смотрели на нее. Симпатии на лицах не было - так, некоторый интерес.
      Но я не прошу их о сочувствии, сказала себе Роксана. Я просто хочу, чтобы они поняли.
      - Меня зовут Роксана Феликс, - начала она. - По документам. Я сменила имя в девятнадцать лет. Прежде меня звали Хитер Пайпер, я родилась в Канзас-Сити двадцать четыре года назад. Мой отец работал на стройке, а мать - в местном супермаркете кассиром неполный рабочий день.
      Мы жили бедно, но я мало что помню о том времени. Мне было четыре года, когда родители погибли в автокатастрофе. Потом я воспитывалась в приюте - у мамы не было родных, а брат отца не захотел меня брать. - Голос ее звучал ровно, без всяких эмоций и довольно сухо. - Я пробыла в приюте до одиннадцати лет. А потом меня удочерили вышедший на пенсию судья Эли Вудс и его жена. Вообще-то обычно детей усыновляют в младенческом возрасте, вы сами понимаете, но я была очень хорошенькой. А очень скоро я поняла, почему судья выбрал именно меня. За два дня до моего двенадцатилетия Эли зашел в ванную, когда я уже вымылась и стала вытираться. В ту ночь он явился ко мне в спальню и изнасиловал. - Она замолчала, с трудом сглотнула. - Он насиловал меня в течение двух лет и говорил, что, если я кому-нибудь расскажу, никто не поверит.
      Что я сама его совратила и сама виновата. Я во всем призналась его жене, но она ударила меня по лицу, назвала дармоедкой, никчемной, неблагодарной девчонкой и грязной маленькой лгуньей. Через два года, когда мне исполнилось четырнадцать, я пошла в город и рассказала офицеру полиции. Он пообещал, что подаст жалобу. Но в тот вечер Эли пришел ко мне в комнату и избил в кровь. Потом сломал мне мизинец.
      По щекам Роксаны полились слезы, и она никак не могла перестать плакать. К сожалению, она не видела лица, в ужасе уставившиеся на нее. Она собралась с силами и продолжила:
      - Как только раны зажили, я стащила кредитные карточки, кошелек, драгоценности его жены и убежала. Я заказала билет в Париж, объяснив, что судья Вудс отправляет меня в путешествие. Сама не знаю, почему выбрала Париж. Может, он казался мне очень далеким, и у меня в школе было хорошо с французским. А судья не знал французского. Я подумала, что в Америке он меня выследит. В Париже я стала заниматься проституцией. Я ненавидела себя за это, но у меня не было другого способа быстро заработать много денег. Эли был богат и обладал большой властью в городе, и мне хотелось заработать не меньше. Я была хорошенькой и менее разборчивой по сравнению с другими девушками, поэтому получала довольно много. Я работала на улицах два месяца, потом с девочками по вызову для богатых бизнесменов, в шикарных отелях. Там-то я встретила еще двоих, которые занимались тем же. Одна хотела бросить своего сутенера, он грабил ее.
      Я спросила, не согласится ли она работать на меня. Я пообещала ее не обижать. Мне было всего пятнадцать, но выглядела я старше. Я была совершенно холодная, твердая, безжалостная - ну вы меня знаете. В шестнадцать я арендовала дом для своих девочек на Елисейских полях, и мы преуспевали. Многие из девушек, которые работали на меня, потом стали моделями. Они сменили имя, вышли замуж, и тогда я подумала, может, и я смогу? Мне исполнилось восемнадцать, у меня был почти миллион долларов на счетах. Такая вот предпринимательница.
      Она подавила рыдание.
      - Итак, я получила новый паспорт, переехала в Калифорнию. Выбрала самую консервативную частную школу, которую только могла найти, католический монастырь, и связалась с модельными агентствами. Мой агент пытался подписать контракт во Франции, но я решила начать на новом месте, дома, где никто меня не знал. Я хотела стать самой известной, самой богатой, самой знаменитой женщиной во всем мире. Я дала себе слово никого не любить, никому не доверять, потому что никто никогда меня не любил. А все остальное вы знаете. Я все понимаю и не прошу у вас ничего, я просто хочу, чтобы вы поняли, почему я такая, и чтобы мы смогли закончить фильм. Элеонор убедила меня это сделать, чтобы потом, когда все это кончится, я смогла ходить, высоко подняв голову.
      Роксана опустилась на стоящий рядом стул и закрыла рукой глаза, пытаясь смахнуть слезы.
      Секунду-другую стояла оглушающая тишина, слышались только тихие всхлипывания Роксаны и шуршание волн о берег. Наконец Фред Флореску откашлялся.
      - Роксана, мы даже подумать не могли, через что тебе пришлось пройти. Вряд ли кому-то из нас довелось пережить такие ужасы, трудно вообразить, что подобное вообще бывает. Но я - и, думаю, все в этой комнате совершенно потрясен твоим мужеством. Ты отважилась рассказать нам!
      Не важно, как ты себя вела на съемках. Ты была несколько холодна, и я вижу, у тебя были основания не доверять людям. Но теперь, надеюсь, ты поверишь мне, когда я скажу, что ты действительно прекрасная актриса. Я горжусь тобой.
      Я горжусь, что делаю фильм с твоим участием, - сказал он тихо, и все зааплодировали.
      ***
      Солнце опускалось над Беверли-Хиллз, когда Том Голдман приехал домой. Он поставил машину в гараж, но не выходил из нее, а продолжал сидеть, уставившись в пространство, и думал: Господи, как все объяснить Джордан?
      Первый удар - потеря большей части его состояния. Он понимал, у его жены большие запросы, а ему придется сказать ей, что предстоит урезать все расходы. Продать этот дом, ее любимую игрушку. Лиза Вейнтрауб, его бухгалтер, все объяснила. Он не может больше позволить себе тратить четыре миллиона долларов в год на содержание этого дома.
      Итак, до свидания, Беверли-Хиллз. Привет, Лорел-Каньон.
      Он-то сам смирился бы с этим, но вопрос в другом - сможет ли Джордан. Не будет больше дурацких вечеринок, которыми она только и живет. Его денег, около миллиона с половиной, едва хватит купить новый дом и растить ребенка. Об обедах с икрой или о костюмах от Шанель и речи быть не может. Именно после того, как он долго сидел с Лизой и внимательно изучал домашние счета, он понял, сколько денег тратила Джордан на одежду. Один костюм от Шанель стоит двадцать тысяч долларов.
      Двадцать тысяч долларов! А у Джордан их пять!
      И вот теперь ему предстояло пойти и сказать жене, что пора остановиться. С такими расходами навсегда покончено.
      Ей придется продать часть драгоценностей. Он истратил больше трех четвертей миллиона на бриллианты, с тех пор как они поженились. А им нужны деньги. Конечно, ей это очень не понравится. Да ей абсолютно все не понравится из того, что он скажет. О Боже, устало подумал Голдман. Она же носит его дитя. А как только ребенок появится на свет, может, она потеряет интерес к общественной жизни - и тогда не придется нанимать няньку.
      Ребенок. Итак, удар номер два. Ему предстоит признаться жене, что он обманывал ее и у него будет ребенок от другой женщины.
      Том устало потер пальцами виски. Как же он нелепо жил, подумал Том беспомощно. До конца дней не забыть ему сладкую муку, которую он испытал, когда Элеонор обрушила на него новость. Потрясение. Оживление на долю секунды. И наконец, всепоглощающее безнадежное чувство сожаления.
      Глядя на Элеонор, такую решительную, такую способную, владеющую собой в невероятно сложной ситуации, он понял правду, которую знал всегда. Он был влюблен в Элеонор Маршалл с той самой минуты, когда прелестная, неловкая девушка, выпускница колледжа, наткнулась на него в кафетерии студии пятнадцать лет назад, и вплоть до того момента, когда она сказала ему, что носит его ребенка. Если честно, то ужасная ревность охватила Тома на ее свадьбе, первый сигнал: с ним происходит что-то не то. Какая она была красивая в тот день! А была она такой раньше? В Нью-Йорке, когда он испытал полное расслабление в ее объятиях и зачал дитя, которое с тех пор она носит под сердцем?
      Все поздно, ужасно поздно. Только теперь Том Голдман понял, какое пламя Элеонор лелеяла для него тайно столько лет, какую боль испытала в момент появления Джордан в вестибюле "Виктрикса". Даже он смутился оттого, что Элеонор пришлось слушать его жену, но лишь теперь он по-настоящему осознал, что ей тогда пришлось пережить. Вот причина ее слабости в работе, которую она забросила, вернувшись в Лос-Анджелес; этим-то и воспользовался Джейк Келлер.
      Что за трагедия разворачивалась у него прямо перед глазами! Она была его лучшим другом, его протеже, его самым близким помощником, она была первым человеком, к кому он бежал с любой новой идеей, его самым строгим критиком. Он старался проводить с ней как можно больше времени в офисе и вне его. И никогда не думал о причине своей неприязни к Полу Халфину. Не думал до вчерашнего дня. До того момента, когда стало слишком поздно.
      Три месяца назад он мог просто попросить Джордан о разводе. Но не теперь. Его жена - взрослый человек, и хотя он вынужден причинить ей боль, это лучше, чем притворяться или обманывать, состоя в законном браке. Но теперь все изменилось. Потому что ребенок, которого носит Джордан, должен родиться первым. Хочет он этого или нет. Он зачал ребенка в законном браке и должен остаться с его матерью, пока дитя не станет достаточно взрослым, чтобы понять его, - то есть до пятнадцати-шестнадцати лет. Он будет поддерживать и другого ребенка, если Элеонор потребует, но семья у него должна быть только одна. А женился он на Джордан.
      Голдман медленно вышел из машины и направился к дому. Он вдруг вспомнил мать, Ханну Голдман, умершую семь лет назад. Он знал, что она сказала бы ему: это единственный выход, сын.
      Но Боже, какую ужасную цену он платит за свою ошибку!
      Он прошел через заднюю дверь, набрал код. По свету на верхнем этаже понял, что Джордан уже дома.
      А на что ты надеялся? - спросил себя Том с усмешкой.
      Ты думал, она занимается покупками на Родео? Да, что она делала раньше, то она делает и сейчас.
      - Джордан! - крикнул Голдман. - Я дома!
      - Да неужели? - бостонский акцент жены был пропитан ядом. - Что ж, я в гостиной. Надеюсь, ты не ждешь, что я подойду к тебе, Томас?
      Том Голдман прошел через шикарную приемную. Она была украшена старинными английскими рисунками. Художник по интерьеру обошелся ему в небольшое состояние, вспомнил Голдман. Но зато, если сейчас устроить аукцион по продаже антикварных вещичек, можно получить еще четверть миллиона. А себе ничего не оставлять, кроме совершенно необходимого для жизни в двадцатом веке в Америке.
      Джордан сидела очень прямо в кресле, обитом веселой мебельной тканью. Длинные светлые волосы она стянула в конский хвост, очень аккуратный; на ней был костюм от Шанель и крупные бриллиантовые серьги. Том заметил, что она надела и свое жемчужное ожерелье, и сапфировое колье, кольцо с бриллиантами и рубинами, которое он подарил ей, когда узнал о беременности. Конечно, она сделала это намеренно. Судя по хмурому лицу, Джордан была очень зла.
      - Я надеюсь, ты скажешь мне наконец, что придумал насчет этих ужасных акций, - начала Джордан. - Сегодня было черт знает что в клубе здоровья, понимаешь? Все шептались и указывали на меня пальцем. - Она вынула маленький кружевной платочек из рукава и промокнула несуществующие слезы. Я больше не могу такое выносить, Том. Как ты мог сделать со мной это?
      - Я сегодня встречался с Лизой Вейнтрауб, - начал Голдман, решив, что чем скорее он с этим покончит, тем лучше. - Она сказала, что мы потеряли очень много денег.
      Почти восемь миллионов долларов.
      - Что?! - взвизгнула Джордан.
      - Нам предстоит продать дом, драгоценности и еще много чего. Лиза знает хорошего брокера по недвижимости, он поможет нам со скидкой купить новый дом. Небольшой, в Лорен-Каньоне или в Пасадене, за полмиллиона. Тогда у нас останется миллион свободного капитала. И мы продержимся, пока я не найду другую работу.
      - Этого не может быть, - прошептала Джордан, качая головой. - Ты сделал это назло мне.
      - Господи, Джордан, не будь ребенком! Да, трудно, но мы справимся. Мы семья. Мы есть друг у друга.
      Слова гулко отдавались в его собственных ушах.
      - Я собираюсь остаться на работе до выхода фильма.
      Потом уволюсь и найду другую работу в кинобизнесе. Конечно, уже не такого уровня, как сейчас, и твои приемы придется прекратить. У нас нет денег на дорогие вечеринки, мы станем экономить, дорогая, я буду вынужден закрыть многие из твоих кредитных карт. Ты понимаешь, что мы не сможем теперь нанять няньку, мы будем жить втроем - ты, я и наш ребенок, - сказал Том, пытаясь смягчить свои слова улыбкой.
      - Нет! Этого не будет! - закричала Джордан. - Как ты можешь так поступить со мной, Том?! Я не собираюсь так жить!
      - Но у нас нет выбора, - заметил Голдман.
      Она вела себя как испорченная девчонка, даже сейчас, в такой катастрофической ситуации, в тот единственный момент, когда муж искал у нее поддержки.
      Но он не вправе сердиться на нее, напомнил себе Том, учитывая то, что предстоит сказать дальше.
      - Джордан, слушай меня. Есть кое-что похуже.
      - Что-то еще хуже? - Ее ангельское личико покраснело от ярости. Что-то хуже? Сукин ты сын! Что может быть хуже этого? Неужели ты не понимаешь, что ты разрушил всю мою жизнь ?
      - Помнишь, когда ты прилетела в "Виктрикс", в Нью-Йорк, сказать, что беременна? Джордан, я должен тебе кое в чем признаться. - Он с трудом сглотнул. - В ту ночь я был близок с Элеонор Маршалл. Это был первый и единственный раз. А вчера она сказала, что забеременела именно в ту ночь. Она решила сохранить ребенка.
      Он молча ожидал бури. На это у нее есть полное право.
      - И все? - спросила Джордан.
      - А этого мало?
      - Я думала, ты собираешься мне сказать кое-что похлеще, - хмыкнула Джордан. - Ты переспал с Элеонор Маршалл? Том, да как ты мог? Она же такая старая.
      Том Голдман уставился на жену, не в силах произнести ни слова. Он не верил своим ушам. Джордан впала в истерику от мысли, что придется снизить уровень жизни, но на его признание о другой женщине, тоже носящей его ребенка, она отреагировала просто как на проявление дурного вкуса. Неужели она такая ограниченная?
      Но может, она не поняла его?
      - Джордан, я говорю тебе: Элеонор тоже беременна. От меня. У тебя есть что мне сказать на это?
      - Да, да, есть! - закричала она. Вдруг ярость вернулась к ней, и Том даже испытал облегчение, но жена продолжала:
      - Как ты смеешь меня унижать? Неужели ты не понимаешь, что теперь все начнут смеяться надо мной? Они будут говорить, что ты предпочел мне морщинистую старуху!
      - Элеонор всего тридцать восемь... - - А мне двадцать четыре! Я не думаю, что кто-то этого не знает! Она же просто синий чулок! Ну как ты мог?
      Он не скрывал своего отвращения.
      - Джордан, это самое...
      - Я хочу развода! - кричала она, при этом вены на нежной шее вздулись. - Я хочу развода немедленно!
      - А наш ребенок? - выдавил Том.
      - Какой ребенок? Я не беременна. Ты дурак! Никогда не было никакого ребенка! Изабель велела мне обмануть тебя, чтобы ты оставил ту старую суку в покое. - Она истерично рассмеялась. - Ты думаешь, мне нужен ребенок от такого осла, как ты? Это ты хотел, чтобы я испортила свою фигуру. Сидела целыми днями дома, с ноющим крысенышем. А я молодая! Я хочу жить весело!
      У Голдмана голова пошла кругом.
      - Нет ребенка?
      - Да нет же! Ты не понимаешь по-английски? Я собиралась тебе сказать, что у меня выкидыш. Как будто я была беременна и ты довел меня до выкидыша! - Теперь Джордан рыдала от ярости. - Это ты можешь жить в Пасадене. Я не могу там жить! Хочу развода! У меня есть два миллиона долларов собственных сбережений. С ними я вышла за тебя замуж. Но ты ничего из этих денег не получишь!
      - Ты никогда мне о них не говорила, - тихо сказал Том.
      - Ты ничего не получишь из моих денег. Это мое!
      - Да я ни цента не трону, - сказал Том с презрением. - Ты вольна уйти, с чем пришла. Мои адвокаты свяжутся с тобой завтра утром.
      - Я не отдам бриллианты! - кричала Джордан ему вслед.
      Но Том Голдман уже выходил из дома, из этого брака.
      И закрывая дверь, он улыбался.
      Глава 36
      - Ну ладно, хорошо, - покорно сказал Голдман, поглядев на Элеонор, и покачал головой, - две недели. Если ничего больше ты не можешь сделать... Да, я понимаю, спасибо, Янис. - Он повесил трубку.
      - Ну и что у нас в Сиэтле? Две недели? - разочарованно спросила Элеонор. - Я надеялась, что хоть немного больше времени. Ведь Сиэтл считается столицей нового поколения, а имена Зака и Флореску могут гарантировать сборы.
      Том пожал плечами:
      - Что я могу тебе сказать? Все оробели из-за этой истории с Роксаной.