Глава 12

В имении Кендриков царил полный хаос. До начала приема оставалось два часа, целая орда безупречно вымуштрованных официантов роилась в комнате, словно черно-белые пчелы. Радиотелефоны трещали от указаний распорядителя вечера и миссис Кендрик. Со стороны это зрелище напоминало работу секретной службы.

Стоя на террасе, Сэм Кендрик глубоко вздохнул. Он никогда не вникал в тонкости проведения приемов и не собирается этого делать и впредь. На его взгляд, все прекрасно.

Маленький оркестр сидел в зале, камерный квартет рассажен подле бассейна, гладь которого покрыта множеством миниатюрных сандаловых свечек — они плавали, напоминая ароматных жучков-светлячков. Не вникал он и в то, какие блюда приготовлены для приема, какие сорта шампанского расставлены повсюду. Его жена никогда ничего не делала вполсилы. Так что непременно будут икра в вазочках из льда, а также настоящие трюфели, устрицы, бельгийский шоколад — обычные лакомства. Но Изабель всегда предпочитала буфетам вокруг бассейна традиционное застолье. При этом она скрупулезно вникала в то, как рассадить гостей. Она делала это с еще большей ответственностью, чем Сэм, когда он готовил свои контракты. Колонны в передней части дома увиты розами розового цвета, все украшено орхидеями, фиалками и еще Бог знает какими цветами, привезенными из Северной Европы, выписанными специально нанятым флористом.

Эффект, безусловно, потрясающий, подумал Сэм. Похоже, цветы пропитали ароматом весь воздух над Беверли-Хиллз. Да, и еще это новомодное звуковое оформление.

Считается, что это прекрасный способ для снятия стресса.

Изабель через весь сад протянула мили невидимых шелковых нитей, на которых развесила изящные японские колокольчики. От малейшего дуновения ветерка они издавали замечательный музыкальный шепот. Сэм знал, что Изабель хотела на вечер заполучить несколько павлинов — пускай бы они важно разгуливали по лужайкам, — но так уже сделала Элизабет Мартин в Нью-Йорке несколько лет назад. А Изабель скорее пригласит для обслуживания вечера ребят из «Макдоналдс», чем повторит сделанное Элизабет.

Сэм поморщился. Может, самой большой неудачей их семейной жизни стало то, что ему никогда не удавалось заработать столько денег, сколько Алекс Мартин, нефтяной мультимиллионер. Он не мог предоставить Изабель возможность устроить такой прием, от которого она испытала бы истинную радость. Бюджет Сэма не позволял ей перевезти гостей на какой-нибудь тропический остров. Тем не менее Изабель считала своей единственной соперницей Элизабет, поэтому павлины были вычеркнуты из программы вечера. Но вместо них, несмотря на высказанные мужем опасения, она выписала шестнадцать тигрят. Их привязали к колоннам и скульптурам на очень коротком поводке, а ошейники украсили бриллиантами. Страховка обошлась в целое состояние, и хотя маленькие звереныши казались спокойными, Сэм все равно им не доверял — это ведь хищники, и они не брезгуют человечиной.

— Извините, сэр, — ахнул официант, наткнувшись на него с блюдом белуги, такой огромной, что бумажник Сэма крякнул при мысли о ее цене.

Приемы имели большое значение для его положения в городе. Жизненно важное. Каждый год он таким образом пополнял список своих благодеяний, рассылая приглашения актерам, режиссерам, чьи жены отчаянно стремились попасть в число приглашенных. Изабель много трудилась над тем, чтобы стать значительной фигурой в городе. Хотя черт знает, что она имела в виду. Он испытывал от этого приятное чувство мужского превосходства — он не вникает и не знает, чем она занимается. Все эти благотворительные комитеты, тысячедолларовые обеды, советы при больницах или спонсирование музеев казались ему ерундой. Но вся эта чушь работала! Жены шишек хотели попасть в благотворительные комитеты, они горели желанием быть рядом с Изабель. Сэм получал таким образом немного больше власти над их мужьями. Ведь никогда не знаешь, где найдешь что-то важное. С некоторым беспокойством он вспомнил свои не столь давние, весьма скудные в финансовом отношении времена.

Но сейчас все позади.

Сэм одернул смокинг. Может, даже хорошо, что Изабель так поглощена этим приемом. Просто одержима. Все будут поздравлять его с последней удачей: студия «Артемис» устраивает презентацию фильма «Увидеть свет», режиссер которого — Фред Флореску, а ведущие звезды — Зак Мэйсон и Роксана Феликс. Сценарий какой-то Меган — как-там-ее…

Короче, большая жирная сделка «Сэм Кендрик интернэшнл».

Кендрик улыбнулся. Он вернулся в игру.

Меган вертелась перед новым зеркалом. Хорошо ли? Она и поверить не могла, что вбухала столько денег в одно платье. Двести долларов! Когда-то она столько платила в месяц за квартиру. И все же она не была уверена, хорошо ли смотрится ее туалет.

Еще одно длинное черное платье. Когда ты не уверена в цвете — нет ничего лучше черного. Но это платье было немного более официальным, чем ее старое, которое Дэвид облил презрением. Оно было почти до пола и скрывало полные икры, а мягкие сборки от талии поднимались вверх, переходя в лиф, оставлявший весьма прилично выглядевшую ложбинку между грудями. В Сан-Франциско Меган слегка гордилась своей грудью. Рори и других ее поклонников она, казалось, впечатляла. Здесь же, в Лос-Анджелесе, она чувствовала себя плоскогрудой и коренастой.

Правда, новое платье исправляло недостатки фигуры.

Это не шелк и не атлас: поинтересовавшись ценой нескольких платьев из этих тканей, она услышала такую сумму в ответ, что чуть не упала в обморок. Но все же платье, сшитое из качественного хлопка и скроенное по косой, эффектно играло при ходьбе. И еще Меган купила к нему пару шелковых туфель на каблуке. Подписывая чек, она старалась не смотреть на цену. В новых туфельках ее ноги выглядели потрясающе: у нее стали гораздо изящнее щиколотки. и даже походка изменилась.

Меган нанесла на лицо тон фирмы «Л'Ореаль», слегка провела кисточкой с румянами по скулам, чем-то белым мазнула под бровями, как ее когда-то учил Деклан — он говорил, что это оживляет взгляд. Украшений у нее не было, но Меган надеялась, может, подумают, что она оделась намеренно просто, утонченно.

В зеркале, окантованном красным деревом, она увидела свое отражение. Неплохо. Конечно, не красавица, но все равно недурно. С тех пор как Меган ушла из кафе, она похудела на шесть фунтов. Этого явно недостаточно, она и сейчас толстовата, но в новом платье выглядит стройнее.

На каблуках ее можно назвать довольно высокой девушкой, и волосы, накануне приведенные в порядок в парикмахерской, свободными мягкими локонами падают на плечи.

Итак, Меган Силвер молоденькая и хорошенькая. Очень женственная.

Меган отбивала такт ногой в туфельке, подчиняясь доносившейся из музыкального центра песни «Застывшее золото», гимну группы «Дарк энджел» из фильма «К западу от Луны». Эта мелодия была ее талисманом. Первая песня в стиле рок, которая ей понравилась. Но почему-то сейчас это притопывание показалось ей смешным. «Дарк энджел» и «Пантеру» надо слушать в майке и джинсах. А не в таких туфлях и черном вечернем платье. Если бы Дек, Трей и остальные увидели ее сейчас, они бы покатились со смеху и заявили, что она продалась. Продала душу за четверть миллиона. Но надо же! Будь она дома, разве стала бы размышлять, что подумают какие-то мужчины о ее внешности? Да ей было бы плевать!

Но эту мысль Меган быстро выкинула из головы. Сегодня она встретится с Заком Мэйсоном. Так что никак нельзя сказать, что она продалась.

В дверь позвонили.

Дэвид!

И нервничая, как девственница, Меган пошла к двери.

Роксане Феликс понадобилось всего пять минут на подготовку к приему у Изабель Кендрик. Она знала, как должна выглядеть, еще в день приезда в Лос-Анджелес. Туфли из серебряных ремешков на каблуках. Ярко-красная помада, контрастирующая с бледной кожей и черными волосами. Простое кремовое платье, которое Алессандро Эко представлял в своей чикагской коллекции как свадебное.

Никаких украшений. Никакой косметики, что придавало ей особую надменность. Она демонстрировала свою безупречную кожу, не нуждающуюся в макияже. Длинные иссиня-черные волосы, так блестели и были такими живыми, что казались рекламой самого дорогого в мире шампуня.

Она едет на прием в лимузине Джордан Голдман. И не сомневалась, что даже сексуальная малышка Джордан умрет от зависти, увидев ее. Сегодня она выглядела еще лучше, чем всегда. Если такое, конечно, вообще может быть.

— Хорошо выглядишь, — привычно похвалил Пол, выходя из ванной и поправляя галстук.

— Да? — спросила Элеонор. — Неужели?

Он повернулся, удивленный нервным напряжением, сквозившим в ее голосе. Обычно она отвечала: «Ты тоже».

И его вполне устраивало. В конце концов, зачем тратить время на цветистые комплименты? Они уже довольно долго живут вместе.

Элеонор вертелась перед зеркалом, словно взволнованный подросток. Вообще-то она на самом деле хорошо выглядела. На ней было новое платье, воздушное, романтичное, из бледно-розового шифона, с воротником, усыпанным маленькими розовыми бутончиками из блестящего атласа.

Светлые волосы были элегантно забраны наверх, длинные бриллиантовые серьги переливались, такое же ожерелье, сверкая, обвивало нежную шею. Носки розовых атласных туфелек выглядывали из-под юбки, а макияж был очень легкий и сдержанный.

— Да, ты выглядишь… — Он поискал подходящее поэтическое слово. — Очаровательно.

— А тебе не кажется, что я оделась не по возрасту? Этакая молодящаяся старушка? — с тревогой спросила Элеонор.

Пол Халфин посмотрел на нее. Что это с ней? С женщиной, которая вот-вот должна стать его женой? С царственной президентшей «Артемис»? Разве не о ней говорят в городе как об одной из тех, у кого безупречный вкус?

Нервозность вообще не в ее стиле.

— Да ради Бога! Элеонор! Тебе только тридцать восемь.

Ты молодая женщина.

Но не так молода, как Джордан Голдман, подумала Элеонор.

— Ты выглядишь очень мило, дорогая. Правда.

— Спасибо, Пол, — сказала она и удивилась, что от его комплимента почувствовала себя немного виноватой.

Том Голдман приподнялся на постели, чтобы лучше видеть, что делает жена. Волны удовольствия накатывали одна за другой, когда он наблюдал, как она, крепко зажмурив глаза, стояла перед ним на коленях, правой рукой терла у себя между ног, и в слабом свете спальни костяшки ее пальцев поблескивали от влаги. Джордан всегда знала, от каких порочных штучек он возбуждался мгновенно. Его плоть в один миг делалась тверже бейсбольной биты. Приоткрыв глаза, чтобы увидеть реакцию мужа, Джордан обхватила его плоть левой рукой и принялась играть, легонько сжимая и разжимая пальцы, передвигая их вверх и вниз в четком ритме, не забывая заниматься и собой. Крошечная капелька выступила на набухшем кончике, и Том застонал. Это стало для нее сигналом перестать заниматься собой и приникнуть ртом, открыв его как можно шире, сосать сильно, не давая ему передышки. Последней сознательной мыслью Тома было: слава Богу, есть хоть одна женщина, которая понимает — именно вот так он испытывает самое большое удовольствие… О Боже…

Том Голдман изогнулся в экстазе, приподнялся на постели, сделал толчок в горло жены и кончил.

Джордан подождала секунду, выплюнула и отвернулась.

Потянулась за коробочкой с бумажными салфетками, которые держала возле кровати, вытерла рот, поморщившись от отвращения. Голдман наблюдал, как она пошла в ванную, стала яростно чистить зубы и полоскать рот, и его вздыбленная плоть быстро сморщилась. Почему-то в последнее время после занятий сексом он чувствовал себя каким-то постаревшим. И испытывал отвращение. Как если бы она была проститутка, а он — грязный старик, а не законный муж. Голдман даже упрекнул себя за подобные мысли, потянувшись за рубашкой и брюками. Ему следовало бы говорить «после занятий любовью», а не сексом. В конце концов, во время любого из совокуплений может быть зачат их ребенок. Он старался не думать о том, что в момент кульминации в его воображении всплывало лицо Элеонор Маршалл, а не его шикарной жены.

Джордан появилась в дверях ванной уже одетая и готовая к выходу: в брючном костюме от Ива Сен-Лорана, с очень аккуратной сумочкой от Шанель, свисающей с левого плеча.

— Давай, дорогой, пошли. Я обещала Роксане, что мы заедем за ней в половине восьмого.

— Значит, на десять минут опоздаем.

Он посмотрел на шелковые брюки, красиво облегающие бедра жены. Потом потянулся к ней:

— Давай еще разок, на удачу.

Она отмахнулась от его руки, как от навязчивой мухи.

— Том, нельзя опаздывать. Ты же знаешь Роксану. Она не будет ждать. Возьмет и закажет лимузин по телефону. А я хочу появиться именно с ней. Это будет удачный ход. Ты понимаешь? Она обещала мне добыть в спонсоры следующего приема журнал «Вог». Разве не здорово? А когда мы вместе ходили в школу…

Голдман слушал ее трескотню, И мысли его унеслись далеко-далеко, а желание исчезло.

— Ты слушаешь меня?

— Ну конечно, дорогая, конечно. Это важный прием.

Приемы Изабель были всегда важными, и ему не хотелось ссориться с женой. К тому же, если повезет, он поговорит с Элеонор наедине.

Вдруг Том Голдман почувствовал, что не может больше ждать.

— Пошли, пошли, — сказал он, поправляя пиджак.

Ровно в восемь часов все были на местах: каждый слуга, каждый листочек на дереве. Ни единой морщинки на четырехстах ирландских скатертях. И ни следа циклона, еще полчаса назад свирепствовавшего перед глазами Сэма. Господи, да это же как военная операция, подумал Сэм. Да что там операция! Ни одна из них не могла быть проведена с таким эффектом! За несколько часов их дом стал воплощением фантазий Изабель об арабских ночах. Здесь были аромат, звон колокольчиков, все вокруг увивали цветы, все блестело драгоценностями, словно в угоду какой-нибудь наложницы в гареме паши, у которой глаза как у лани.

На секунду в образе этой наложницы Сэм Кендрик представил Роксану Феликс в прозрачных шелках, с длинными черными волосами под прозрачной вуалью и прикованную цепочкой на ошейнике, усыпанном драгоценными камнями, к ножке ложа. Он почувствовал, как внизу у него потеплело и потяжелело от хлынувшего туда потока крови.

Да, на другой планете это было бы хорошо, подумал он. Ну что ж, вдвойне будет приятно ей отомстить. Боже, эта сука хочет доказать, что способна его перещеголять! Сначала эти заигрывания с газетами. Потом она напустила на него Изабель, а его жена из тех женщин, которых нельзя игнорировать. Затем каким-то образом — ему еще предстоит выяснить, каким именно, — она сумела заставить Тома Голдмана проталкивать ее в «Артемис». Потом она выпустила пресс-релиз раньше, чем ее назначили на роль, и Элеонор Маршалл чуть не съела его, Сэмюэла Джека Кендрика за своим обезжиренным ленчем. А потом, несмотря на все вышесказанное, Роксане удалось добиться роли! Невероятная женщина.

И он поклялся Элеонор вставить ей перо в задницу.

Но что за шутки?! Вчера он звонил каждые полчаса, а она просто отказывалась отвечать на его звонки. «Сэм, извини, я сейчас занята. Я в душе. Я сразу тебе перезвоню». А потом вообще включила автоответчик.

Даже сейчас, день спустя, он чувствовал, как кровь его кипит.

Но он знал: сегодня она приедет. С последней протеже его жены, Джордан Голдман. И значит, никуда от него не денется.

Изабель появилась на верхней ступеньке лестницы, в наряде от Баленсиага, как раз в тот момент, когда фары первых машин осветили дорожки, ведущие к дому.

Откинув все свои мысли, и сердитые, и похотливые, Сэм Кендрик, хозяин дома, изобразил на лице улыбку.

Итак, шоу начинается.

Меган Силвер уцепилась за руку своего агента, словно он был ее талисманом. Дэвид Таубер. Она знает его всего четыре дня, но эти дни показались ей бесконечно длинными. Ощущение абсолютной нереальности происходящего охватило ее. Она не могла перестать вертеть головой, словно опасаясь, что все это сейчас растает и исчезнет, будто мираж в пустыне. У себя в Сан-Франциско она была умницей, интеллектуалкой, уверенной в себе, циничной девушкой — одним словом, совершенным представителем поколения девяностых. Девушкой, выросшей в грязи и с полным равнодушием к политике. Пусть она и не могла делать деньги, но все равно была крутая. Меган знала все стихи и песни Курта Кобейна, которые он когда-либо написал, считала Джима Моррисона алкоголиком-неудачником, пустившим по ветру свой талант, и обращалась по имени к швейцарам всех хипповых клубов. Она ходила в тренировочных штанах и в майке с надписью «Верока Солт».

И никто с ней не трахался. Она была девушкой из толпы.

Но здесь! О Боже, это ощущение даже хуже, чем то, когда она впервые попробовала наркотик. Меган совершенно потерялась. Сотни людей проходили мимо нее — и почти всем за сорок. Крупные властные мужчины расхаживали туда-сюда со строгим видом; казалось, все должны их бояться. А женщины? Толпы женщин! Все они демонстрировали свои камни, некоторые размером с яйцо какой-нибудь птички.

Они плыли мимо нее, проталкивались, окутанные клубами тафты, шифона и превосходного муарового шелка, и автограф модельеров был настолько очевиден, что даже она могла признать руку блестящего Версаче, который делал эти модели в расчете на женщин лет на тридцать моложе. Безупречная Шанель, которую ни с кем не перепутать. Гуччи со знаменитыми пуговицами. У всех дам чистая розовая кожа, так туго натянутая, что, когда они улыбались, казалось, она треснет. Они двигались так уверенно, брали хрустальные фужеры с розовым шампанским с подносов официантов так удивительно небрежно, как она могла бы взять банку пива.

А икру и трюфели они ели так, будто это чипсы и воздушная кукуруза. Ничего выдающегося.

С той секунды, как Дэвид помог ей выйти из нанятого им лимузина, Меган покинуло чувство успеха. Оглядев гостей, она поняла, кто она на самом деле. Песчинка. Совершенно не изысканная. Жирная. И бедная.

— У тебя все получается замечательно. Расслабься, — прошептал Дэвид ей в ухо и повел к буфету.

— Дэвид, послушай, я ничего не могу есть, — с несчастным видом сказала Меган.

Ей двадцать четыре года. Она чувствует себя неуклюжей, несимпатичной, как будто ее молодость — просто жестокая шутка. Что хорошего, если ей двадцать четыре, а у женщин, которых она видит здесь, бедра едва ли толще ее руки выше локтя?

— Да сможешь ты поесть, — сказал Дэвид с яркой улыбкой, застывшей на лице, и добавил:

— Пойдем-ка возьмем икры и фруктов. Во всяком случае, от этого не поправишься. И не ешь хлеба. Тебе сейчас не нужны дополнительные углеводы.

— О'кей, — пробормотала Меган, чувствуя себя даже толще обычного.

Но конечно, она испытала и чувство благодарности.

Дэвид так хорошо обращается с ней, он даже хочет помочь ей с диетой… А уж он-то все знает.