– Для поддержки семей заключенных. И еще для очень многих добрых дел. Заинтересовал?
      – Очень. Но каким образом я найду этого человека?
      – Почему ты не спрашиваешь о вознаграждении? – Парфен хитровато прищурился. – Любое дело должно хорошо оплачиваться.
      – Потом, все потом. – Сергей вдруг растерялся, боялся, что незнакомец передумает, отдаст материал другому журналисту, а ему такая встреча нужна была позарез, чтобы вернуть уверенность в себе, вернуть имя. – Ответь мне, пожалуйста, на два вопроса. Первый: где мне найти этого держателя общественной кассы? И второй: зачем тебе и твоим друзьям это нужно? Да, пожалуй, есть и третий вопрос: где я смогу напечатать этот материал?
      – На два последних вопроса я отвечу позже, а пока… Вот тебе номер телефона. Завтра позвони в три часа дня. Тебе скажут, когда и куда прийти. Остальное – дело техники. Тебя найдут. Да, не пытайся сообщить номер телефона милиции. Номер подставной. Больше ты меня не увидишь, я приезжий. За свою жизнь не опасайся, ты нами насквозь просвечен. Вознаграждение получишь на следующий день. Все! Вопросы есть?
      – У матросов нет вопросов! – повеселел Сергей.
      Первым протянул руку незнакомцу, проводил его до дверей. Затем позвал Колю-богодула, изнывающего в неведении. Они сели на привычные места, разлили остатки водки по кружкам. Ни о чем друг друга не расспрашивая, выпили и, взглянув на то место, где только что сидел таинственный Парфен, внезапно засмеялись…

* * *

      Наверное, никогда в жизни Сергей Спичкин не волновался так, как в этот вечер. Немало опасных журналистских расследований провел он, но такого еще не приходилось. Почему-то он дрожал как в лихорадке, мысленно повторяя про себя вопросы, которые намеревался задать собеседнику, представляя себе этого хозяина чужих денег эдаким монстром, холодным убийцей. Наверное, простому уголовнику вряд ли доверят кассу, этот самый блатной «общак». Да и место встречи сильно смущало Сергея: ему было предложено ровно в двенадцать ночи прийти на заводской стадион, выйти на середину футбольного поля. Фотоаппарат брать с собой запрещалось. Приводить за собой «хвост» тем более, себе будет в убыток. Все должно быть по-джентльменски, честь честью. Но… почему именно в двенадцать ночи? Мистика какая-то. Как же он сможет записать рассказ владельца «общака» в сплошной темноте? Придется запоминать. Был бы у него диктофон… Честно говоря, Сергей Спичкин сильно сомневался, что вообще произойдет сия прелюбопытная встреча, слишком все смахивало на дешевый детектив, устроенный его нынешними недругами – властителями Старососненска, которым он сильно насолил своими статьями.
      Сергей подошел к главным воротам стадиона «Металлург» без пяти минут двенадцать, не представляя себе, как будет перебираться через ограду, но его ожидал первый сюрприз – тяжелые двери были чуточку приоткрыты, словно там ждали его прихода. Войдя на территорию стадиона, Сергей огляделся. Вокруг не было ни души. Тревожно крикнула над головой какая-то птица, и снова все смолкло.
      Ничего не понимая, Сергей вышел на футбольное поле и пошел к центру, чувствуя себя в глупейшем положении, ни секунды не сомневаясь, что его жестоко разыграли. Какой глупец будет устраивать с ним ночной матч, когда любой разговор можно провести в более подходящих условиях? Однако, отбросив сомнения, он продолжал идти к центру поля, желая выполнить условия до конца. Из-за туч выглянула луна, и Сергей отчетливо разглядел обведенный круг в центре, откуда футболисты делают первый удар по мячу. Встал как дурак посреди поля. Замер, ожидая услышать чьи-то шаги. Ни-ко-го! Собрался было уходить, но вдруг случилось настоящее чудо – по чьему-то приказу одновременно вспыхнули все сорок четыре прожектора, расположенные на высоких стальных мачтах, осветив Сергея, поле стадиона, мокрые трибуны. Он невольно вскрикнул от изумления.
      Слишком все выглядело декоративным, нереальным, но… навстречу ему от северной трибуны медленно шел человек, один, без сопровождающих. Это уже становилось интересным.
      Сергей пошел навстречу, первым протянул незнакомцу руку, но тот не заметил протянутой руки. Незнакомец вовсе не выглядел суперменом, блатным «авторитетом», скорее наоборот, производил впечатление побитого жизнью человека – невысокого роста, сутуловатый, в телогрейке, в кроличьей шапке.
      – Пришел? – вместо приветствия спросил незнакомец.
      – Как видите.
      – Тогда спрашивай, – сухо приказал незнакомец, и в его глуховатом голосе прозвучали повелительные нотки.
      – Сколько у нас времени?
      – Полчаса хватит?
      – Вполне. А нельзя ли погасить половину прожекторов? Глаза слепит.
      – Можно. – Сутуловатый махнул кому-то рукой, и часть прожекторов мгновенно погасла. – Нам темнота лучше, – пояснил он.
      – Расскажите о себе.
      – Времени не хватит! – сурово отрезал незнакомец. – Имени моего тебе знать не положено. Был «вором в законе», крупными кушами ворочал, потом ушел в «завязку», но подельщики избрали хранителем «общака».
      – Сколько в «общаке» денег?
      – Много. Тебе и не снилось.
      – Откуда берутся деньги?
      – Каждый «вор в законе», каждый «авторитет» отчисляет в кассу от любого дела, с любого дохода. Дает по совести, сколько не жалко – косую, две косых, а то и сто рублей.
      – А вы ведете учет полученных денег?
      – Зачем учет? Мне верят. – Хозяин «общака» с досады сдвинул на затылок шапку. – Сейчас спросишь, куда идут общественные деньги? Отвечаю. На поддержку штанов тем, кто вышел из «зоны», семьям тех, кто отбывает срок, на подкуп начальства, судей, адвокатов, на обзаведение, на обучение смены.
      – В институтах? – не сдержал усмешки Сергей.
      – Про Соньку Золотую Ручку слыхал? Нет? Ну и лопух! – снисходительно проговорил «миллионер». – Она в Одессе первой открыла школу карманных воров. Экзамены там сдавали: висели костюмы, пальто, в каждом кошелек, и еще крохотный колокольчик. Надобно было вытянуть двумя пальцами кошелек так, чтобы колокольчик не звякнул. Ну, у нас школа почище ваших институтов.
      – А вам лично сколько платят за труды, за сохранение больших денег?
      – Нисколько не платят. Беру сам на пропитание, на одежонку сколь надобно. Ем мало – у меня язва желудка, – кашку манную, соки. Водяру не тяну, не курю, хожу, сам видишь, в телогрейке.
      – Удивительно. А сколько можешь взять, для примера, чтобы «авторитеты» не возмутились?
      – Я? Сколько могу взять? Миллион! А то и два! Ну, лады, что еще знать хочешь?
      – Таких «общаков» в России сколько?
      – А вот это не хочешь? – Он показал Сергею фигу. – Много будешь знать, скоро состаришься.
      – Последний вопрос: милиции не боитесь?
      – Ментов-то? – опять криво усмехнулся хозяин «общака». – А чего прирученной собаки бояться? Она своих не кусает. Ну, хорош! Время твое, писака, кончилось.
      – Спасибо за беседу! – Сергей несколько растерялся. Собеседник был скуп на слова, да и ничего лишнего не сказал по поводу того, что дальше делать с будущим материалом. – Когда напишу, кому показать?
      – Мне и покажешь! Недели тебе на сочинение хватит? Ну и лады. Мы тебя сами найдем, прочтем, завизируем, а там… – Хозяин «общака» небрежно сунул в руки Сергея пачку червонцев. – Возьми за труды!
      – Э, нет-нет! – горячо запротестовал Сергей. – А как нигде не напечатают? С вами вовек не рассчитаешься. Потом и заплатите!
      – Иди, парень, домой. Поешь хорошо, выпей. Ты полдела своего совершил, деньгу честно заработал. Да, вот еще. До тех пор, пока мы не прочитаем твоего сочинения, никому о беседе ни слова.
      – Соображаю, не маленький!
      Подпольный хранитель воровских миллионов, не попрощавшись, ссутулясь еще больше, направился к главному входу, возле которого уже маячили две черные фигуры. Сергей для приличия постоял еще немного, повторяя про себя услышанные ответы, потом пошел следом за хозяином «общака», не чувствуя себя спокойно до тех пор, пока не вышел на освещенную пустынную улицу. До дома идти было далеко, трамваи уже не ходили, но тут к нему подкатила «пятерка».
      – Подвезти?
      – Меня? – Сергей хотел было отказаться, денег на такси не хватало, на «леваков» тем более, но, вспомнив о пачке червонцев, обрадовался. – Покатили. Мне к старому заводу, к баракам!…

* * *

      Городок под названием Буй сразу же разочаровал московских сыщиков: здесь люди на улицах здоровались даже с незнакомыми, хотя таковых было мало, каждый приходился другому либо отдаленным родичем, либо знакомым.
      Криминальный элемент, по данным горотдела, исчислялся десятками. Старинные церквушки, в коих ныне размещались склады, полуразрушенные монастырские стены, грязный пруд в центре – вот, пожалуй, и все достопримечательности Буя. Мог ли здесь притаиться «диспетчер»? Один шанс из ста. Тут засветиться было легче легкого. Ухтомский и Зытин понимающе переглянулись: здесь либо нужно было брать «диспетчера» сразу, с первого захода, либо закрывать дело.
      Местные сыщики, ознакомясь с делом в общих чертах, представили список горожан, живущих в означенном районе, куда шли звонки, и имеющих судимости. Зытин поблагодарил коллег за помощь и сказал:
      – Нет, братцы-кролики, «диспетчер», однажды попавший в «зону», живым из нее не выходит. Уголовники, занимающиеся заказными убийствами, похожи во многом на самых настоящих шпионов-профессионалов – не выделяются броской внешностью, не балдеют в ресторациях.
      Первым делом навели справки о владельце телефона, указанного Жорой-фарцовщиком, и… впали в уныние. Такой номер действительно существовал, но в квартире проживали старик со старухой, он – инвалид войны, заслуженный человек, на которого дали прекрасную характеристику в собесе и в жэке. Впереди замаячил тупик, который стал угнетать Ухтомского. Командировка затянулась, он увлекся, потянулся за Зытиным. В Москве его ждали дела поважнее заказных убийств, да и задание министра он выполнил: вез список значительных бандитских формирований, а также «воров в законе» всего Центрального Черноземья, но особенно ценным считал стенограмму записи журналиста Сергея Спичкина с хозяином «общака». Тот бывший «авторитет» знал, что милиция может в любой момент его схватить, но, не имея улик, тотчас отпустит. Аналитики управления из этой беседы сделают многообещающие выводы, такие, какие должным образом устроят и министра, и власти.
      Начальник местного угро Сичкин притащил в гостиницу трехлитровую банку северного домашнего пива, связку сухих рыбок – ельца. Как всегда в таких случаях, потекла неторопливая беседа. Незаметно пришли к общему выводу, который удивил Ухтомского: вся борьба с преступностью – ловля дохлой корюшки в мутной воде. Те, кому положено, в МВД, в КГБ имеют едва ли не полные сведения о всех мало-мальски опасных группировках, а с «ворами в законе», с «авторитетами» знакомы чуть ли не лично. А теневая экономика? Сколько бреда о ней пишут в газетах! Экономисты МВД давным-давно подсчитали, какой материальный и моральный ущерб она наносит стране, но… Операция «Трал» давно была продумана в министерстве в деталях, планировалось разом загрести и накрыть подпольные мастерские и фабрики. Однако приказа о «закидке трала» так и не поступило. Ловили мелкую сошку, «мужиков», совершивших преступление по пьянке или сдуру. Видимо, «третий мир» кому-то в государстве сильно нужен. Ухтомский в отличие от собеседников своего мнения по этому поводу не высказывал.
      В самый разгар беседы Зытин отодвинул кружку с пивом и уставился на Ухтомского, словно пытался разглядеть сквозь плотную фигуру полковника нечто важное.
      – Дорогие товарищи, – тихо проговорил Зытин, – а ведь мы с вами – олухи царя небесного.
      – Есть идея?
      – Скажем проще, предположение. – Зытин встал, едва не доставая головой до потолка. Старенькая гостиница явно строилась не для таких великанов. – Иван Кузьмич – заслуженный человек города Буя. Это любопытная мысль.
      – Пока не вижу ничего особенного.
      – Если сам он не звонил, то… К примеру, его племянник или медсестра вполне могли пользоваться телефоном. Соседи…
      – Разовьем мысль, – подхватил Ухтомский. – Сосед, не имеющий телефона, просит Кузьмича ответить на звонок, передать пару незначительных фраз. Или…
      – Я понял вас! – вскочил Сичкин, начальник местного угро. – Изучить окружение Ивана Кузьмича и…
      – Спокойно, друзья! – Зытин опустился на стул. – Спокойно! Отправная точка найдена. Итак… Берем у прокурора разрешение на прослушивание телефона. Второе. На телефонной станции должны быть сведения, с какими городами говорил абонент. Кстати, почему мы не проверили: был ли разговор с Одессой?
      – Третье! – Ухтомский почувствовал, как слетает с души пелена равнодушия, появляется острый азарт. – Комитет госбезопасности я возьму на себя.
      – Комитет? – Даже Зытин с любопытством посмотрел на полковника, которого в душе считал бездарью, выскочкой. Зачем увязался за ним в поездку? Славы захотелось, покрасоваться перед провинциальной милицией?
      – Друзья мои! – оживился Ухтомский, его зеленоватые глаза странно блеснули. Пожалел, что раньше времени упомянул про свои замыслы, пришлось выкручиваться. – Кто, как не КГБ, знает своих бывших и перспективных «клиентов»?
      – Вы меня, конечно, извините, товарищ, – замялся широкоскулый начальник угро Сичкин, – мы тут, глухая провинция, ваших хитроумных штучек не понимаем, но с какой стати тут КГБ? С какой стати политика? Убийство-то заурядное.
      – Чем черт не шутит, когда бог спит! – ушел от прямого ответа Ухтомский, стараясь изобразить на лице извиняющуюся улыбку.
      Разузнав о месте проживания пенсионера Ивана Кузьмича, полковник Ухтомский трижды обошел вокруг старинного двухэтажного дома предвоенной постройки, заглянул на лестницу, на чердак, заваленный всяким старьем, снова вышел на улицу. Сидя на садовой скамейке, понаблюдал за окном квартиры пенсионера. Точно рассчитал его расположение по отношению к чердачному окну. В предзимнюю пору темнело быстро, особенно тут, на севере. Улица была пустынна. Автомашины проезжали редко, выхватывая светом фар из темноты деревянный дом, который, казалось, сгорбился от старости. Затем, выбрав момент, он пробрался на чердак, выглянул в оконце, которое пришлось почти что над окном квартиры Ивана Кузьмича, вытянул руку с пистолетом и бесшумно выстрелил, вбив прямо над ним так называемый микрофон-костыль направленного действия. Этот микрофон был рассчитан на три часа приема и записи, после чего превращался в жевательную резинку, засыхал и вскоре отпадал.
      На улице все по-прежнему было спокойно. Лишь гнусаво пел где-то неподалеку пьяный. Ухтомский осторожно вставил в уши спецнакладки и стал медленно прохаживаться по улице. Слышимость была поразительной. В комнате кто-то кашляя, стучал тарелками, видимо, из второй комнаты доносился звук телевизионной передачи, шла стрельба, крики. Ничего особенного. Вскоре Ухтомский услышал молодой голос:
      – Дед, ты почему меня в пять не разбудил?
      – Больно сладко ты спал! Жаль было.
      – Давай поесть! Опаздываю!
      – Сейчас, сейчас! – брюзжа, ответил, видимо, Иван Кузьмич, и снова зазвенели тарелки.
      Накрывая на стол, старик что-то тихо насвистывал. Ухтомский вряд ли обратил бы внимание на эту деталь, если бы не тот, молодой:
      – Дед, хватит тебе свистеть в квартире! Худая примета!
      – А я, племянничек, в приметы не верю! – И, словно нарочно, старик стал выводить трели далеко не соловьиные.
      Мелодия показалась Ухтомскому знакомой. Потом племянник звонил кому-то по телефону. Разговор происходил самый безобидный:
      – Почему-то для меня никогда нет, а для остальных всегда в запасе… – И далее все в том же духе.
      Вскоре Ухтомский, заметив, как в одной из комнат погас свет, укрылся за рекламной будкой, проводил взглядом коренастую фигуру племянника. В наушниках теперь полностью царствовал телевизор. Наверное, Иван Кузьмич смотрел кино. Ухтомский, понимая, что вечер безвозвратно потерян, вынул из ушей устройство, пошел побродить по вечернему городу Смотрел по сторонам, дивясь увиденному, словно предстал пред глазами древний град Китеж – баба прошла с коромыслом, несла два полных ведра, полузамерзшие лужи, справа и слева высились две полуразрушенные церквушки, видимо, по привычке используемые под склады. Казалось, шел он бездумно, просто совершал вечерний моцион перед сном, но тренированный мозг продолжал работу. Зацепиться было не за что. Абсолютно. Ухтомский приостановился перед дверью плохо освещенной гостиницы, и вдруг что-то его насторожило. Свист в квартире! Странная, не русская привычка! И мотив. Где-то он уже слышал такой мотивчик. Давным-давно. «Ну и что? – укорил себя Ухтомский. – Мне-то какое дело до свиста? Даже художественный свист к делу отношения не имеет» Он стал медленно подниматься по скрипучей лестнице. Мелодия звучала в ушах все отчетливее. Ухтомский снова вышел на улицу, втиснул в уши приемное устройство, еще раз прослушал запись. До боли знакомое. Но что? Полковника просто распирало любопытство Неожиданно Ухтомскому показалось, что его с размаху ударили по виску «Неужели? Да такого просто не может быть!» Натренированная память быстро отыскала в. тайниках мозга источник мелодии Уму непостижимо, но старик, ветеран войны, насвистывал мелодию французских фашистов, коллаборационистов из Виши! Да, сомнений не оставалось. Если бы Ухтомский не знал французского, не жил столько лет в этой стране, он бы никогда не догадался, какой мотив насвистывал старик Потрясенный, он некоторое время раздумывал что дальше делать? Сообщать ли о своем открытии подполковнику Зытину?
      Через пятнадцать минут он вошел в здание городского комитета государственной безопасности, предъявил дежурному офицеру служебное удостоверение и попросил срочно вызвать из дома начальника.

* * *

      Петра Кирыча буквально распирало от гордости и радости Накануне отъезда из Старососненска в Москву он позвонил дяде, робея, попросил заказать номер в гостинице «Россия», где всегда останавливался. Ему и без дяди-министра бронировали обычно люксы, но в столице проходил Международный конгресс миролюбивых сил Дядя узнал номер поезда и обещал помочь.
      Чудеса начались уже на старососненском вокзале Едва он подошел к своему вагону, как его окликнул начальник железнодорожной милиции. Этого полковника Петр Кирыч видел раза три на совещаниях в управлении, на городской сессии. Словом, знакомство было шапочным. Однако полковник, вежливо взяв его за локоток, басовито проговорил:
      – Петр Кирыч, прошу вас проследовать за мной! – Это было сказано полушутливым тоном, и Щелочихин едва не выругался: до отхода поезда оставалось минут семь, а тут какие-то разговоры.
      Они подошли к мягкому вагону. Проводник с широкой дежурной улыбкой встретил их как дорогих гостей и без лишних разговоров проводил в первое купе.
      – Что же дальше? – поинтересовался Петр Кирыч, подумав о том, что полковник тоже едет с ним, однако у начальника милиции с собой не было даже портфеля.
      – Все, дорогой друг, – любезно сказал суровый полковник. – Мне позвонили из министерства по прямому проводу, приказали отправить вас без хлопот. Счастливо доехать! Привет столице!
      На Павелецком вокзале, оказывается, его уже ждали. Едва он вышел из вагона, как услышал свою фамилию. Его, Щелочихина, приглашали подойти к начальнику вокзала. Там его любезно встретил молодой широкоплечий человек в кожаном реглане. Без особых объяснений пригласил в машину. Авто было какой-то иностранной марки, сверкающее черным лаком. Водитель сидел за прозрачной перегородкой, видимо, это было пуленепробиваемое стекло.
      Замелькали улицы, проспекты. Петр Кирыч не спрашивал, куда едут. Лишь на Кутузовском проспекте вдруг заметил, что движение вроде бы стихло. Запоздало понял: они мчатся по левой полосе, предназначенной для правительственных машин. Дежурные офицеры вскидывали руки к козырькам, приветствуя их.
      Дядя, Николай Анисимович Щелоков, встретил племянника по-родственному, обнял, троекратно расцеловал, не дав как следует отдышаться, повел показывать квартиру. Старик, видимо, горел желанием предстать перед периферийным гостем всесильным властителем. Был за ним такой грешок – любил пустить пыль в глаза, надо и не надо появлялся в мундире генерала армии, невольно выставляя грудь колесом, увешанную таким количеством наград, что рябило в глазах. Правда, на сей раз он был в ярко-красной пижаме и кавказских мягких туфлях на босу ногу. Они медленно переходили из комнаты в комнату, и Петр Кирыч не переставал дивиться обилию золота и серебра, различного вида оружия, подаренного министру. И еще поразило Петра Кирыча обилие охраны У самого входа в подъезд была стеклянная будка, в которой сидели три охранника. По лестничной клетке прохаживались двое молодцов в цивильной одежде. И даже в щелоковской прихожей сидел высоченный майор.
      Но главное ждало Петра Кирыча впереди. Дядя завел его в квадратную комнату, окна которой были забраны железными решетками, протянул руку к невидимой кнопке, и комната вдруг озарилась сказочным блеском, будто рождественская елка зажглась. Люстра из хрусталя с множеством подвесок различной формы напоминала театральную. От нее струился не только свет, но и едва слышимый мелодичный звон.
      – Чешский президент подарил! – не удержался от соблазна похвастаться дядя. – Волшебная штука. Заряжена европейскими магами. Чего головой крутишь? Она успокаивает и лечит. А это… – Министр снова обратился к потайному выключателю. Массивная дверь тотчас отошла в сторону, и глазам Петра Кирыча открылась картина в массивной золоченой раме. – Рембрандт. Оригинал. В знак благодарности за спасение Дрезденской галереи в годы войны товарищ Хонеккер лично вручил.
      Петр Кирыч медленно шел за дядей, не переставая поражаться сокровищам, скрытым за потайными перегородками. Он хотел было спросить, почему эти прекрасные вещи не выставляются в музее, но не успел. В дверях появилась тетя, Екатерина Максимовна. Она показалась гостю еще более раздобревшей. На ее голове красовалась причудливая башня, сооруженная, видимо, самым искусным московским парикмахером.
      – С приездом, дорогой племянничек! – проворковала она. – Давненько не навещал. Зазнался, что ли? – Она обняла Петра Кирыча, но объятие получилось каким-то неестественным, чуть брезгливым. Он мгновенно как бы увидел себя со стороны – генерал районного масштаба, мелкая сошка, попавшая к великим мира сего. Не успел он обидчиво поджать губы, как умная женщина поправилась: – А ты солидно выглядишь. И учти, сегодняшний день вполне можешь считать счастливейшим в своей жизни.
      – Вот как? – искренне удивился Петр Кирыч. Про себя подумал: «Что она имеет в виду? Может, то, что я посетил их царственный дом? А если дядя приготовил сюрприз? К примеру, перевод в Москву?»
      – Коля, – она повернулась к министру, – я была в писательском ателье, писжены так перепугались, что сбились в кучку, издали разглядывали меня, как экспонат кунсткамеры.
      – Что ты несешь? – добродушно укорил жену министр. – Что еще у нас за писжены? Может, пижоны? Волосатики разные. Так мы их скоро к ногтю…
      – Ну и темнота ты у меня, а еще третий человек в государстве. Пора бы уже знать: писжены – писательские жены, а писдети…
      – Ихние детишки.
      – Видишь, племянничек, какой у тебя дядя эрудит. Ладно, пошли к столу. – Она мельком взглянула на крохотные золотые часики. – Я наказывала накрыть стол к трем – время!
      Петр Кирыч обрадовался словам тети – он здорово проголодался. Чтобы окончательно прийти в себя, успокоиться, надобно было принять привычные «сто пятьдесят с доливом». И, конечно, хотелось посмотреть, чем нынче питаются люди высшего эшелона власти. Они уселись за круглый стол какой-то хитрой конструкции – стол был как бы разделен на две половины, на два отдельных круга. Первая часть в свою очередь делилась на множество отсеков, в каждом из которых находилось некое кушанье, преимущественно из овощей и закусок. Можно было повернуть стол и достать то, что хотелось.
      – Ну, племяш, наливай себе сам, угощайся! Министр плотоядно улыбнулся и потер руки.
      Ловко подцепил вилкой жирный кусочек семги. И надо же было такому случиться – где-то совсем рядом, сбоку стола мелодично звякнул колокольчик. Дядя вскочил столь поспешно, что чуть было не уронил на пол вилку. Его казавшееся грузным тело вскинулось легко и послушно. Он вытянулся во фрунт, как на параде, услышав знакомый всему прогрессивному человечеству не похожий ни на чей еще голос.
      – Здорово, Николай Анисимович!
      – Здравия желаю, Леонид Ильич!
      – Ты чего сейчас делаешь?
      – Собрался пополдничать. Сегодня воскресенье, – невольно стал оправдываться министр перед всесильным собеседником, чей голос какими-то непостижимыми путями ворвался в комнату.
      – Полдничать – это хорошо. Нам нужно всегда быть в форме. Я вот тоже сел за стол… Вдвоем с Галиной. Скучно стало. Решил тебя по-соседски за бока взять.
      – Благодарю за звонок, Леонид Ильич! – Дядя прикрыл рот ладонью, наклонясь к Петру Кирычу, шепнул: – Чуешь, сам! Генеральный!
      – А кто у тебя там, за трапезой?
      – Мы с женой да еще родственник, племянник. Директор крупного завода из глубинки.
      – Наш человек? Коммунист?
      – Так точно, Леонид Ильич, генерал.
      – Это хорошо. Давай-ка, Николай Анисимович, – Генеральный говорил с трудом, проглатывая слова, – заходи ко мне вместе с родичем, польза будет двойная: пообщаемся с народом и… поужинаем.
      – С превеликим удовольствием!
      – А голос-то чистый, будто говорили из соседней комнаты. – С трудом приходил в себя от изумления Петр Кирыч. – Будет чего порассказать в Старососненске.
      – Ну, пойдем. Генеральный дважды не приглашает.
      Петр Кирыч начал было искать глазами пальто, но дядя загадочно подтолкнул его к двери, сказав, что и так не простудится. И тут произошло еще одно чудо. К великому изумлению и ужасу директора, квартира его дяди, министра внутренних дел, генерала армии Щелокова, находилась прямо напротив квартиры Генсека. Петр Кирыч поймал себя на мысли, что лучше всего ему вернуться, остаться с тетей, быстрее уехать в гостиницу, но было уже поздно: двери распахнулись сами собой и они вошли в ярко освещенный холл с множеством зеркал. Навстречу им встали трое. Дядя прошел чуть вперед, а Петра Кирыча осторожно придержали двое из личной охраны, легко и любовно ощупали тело, подмышки, даже провели руками в паху. Не найдя ничего подозрительного, отступили на шаг. И тут Петр Кирыч увидел генерала, высокого, седого, знакомое всему советскому народу лицо. Генерала показывали по телевизору всюду, где появлялся Леонид Ильич.
      Через множество комнат будто во сне проплыл он, идя вслед за генералом. И вдруг очутился на пороге богато убранной столовой, вся мебель в ней была белого цвета – стол, кожаный диван, стулья. Петр Кирыч буквально остолбенел, не мог сдвинуться с места. Прямо перед ним в домашней пижаме сидел человек, перед которым благоговело, как писали газеты, все прогрессивное человечество, кумир народа, владыка полумира, герой, лауреат, «светоч партии». Рядом с ним уже сидели дядя и молодая полная женщина, небрежно одетая, с неприбранными черными густыми волосами.
      – Ну, проходи, проходи, директор! – Генеральный секретарь дружески, как старого знакомого, приветствовал Петра Кирыча. – Проходи ближе, садись.
      – Не осмелюсь, товарищ Генеральный секретарь! – отбросив дипломатию, признался Щелочихин. – Я простой работяга, с периферии, а вы…
      – Э, пустое! – вроде бы небрежно отмахнулся Леонид Ильич, но Петру Кирычу показалось, что его слова понравились Брежневу. – Помнишь, что говорил Чапаев: где я тебе командир? В бою. А дома… ежели я чай пью – заходи, пей вместе со мной чай. Я обедаю – садись обедать.
      – Петр, – пришел на выручку дядя, – Леонид Ильич никогда не повторяет приказов и просьб. Садись рядом.
      – Благодарю! – Петр Кирыч на негнущихся ногах проковылял к дяде и робко опустился на краешек стула.
      – Нашей днепровской наливочки попробуй, – предложил Леонид Ильич. – На моей родине делают, по спецзаказу.
      – Папа, а ты почему меня с гостем не знакомишь? – кокетливо поджала полные губы молодая женщина. – Я ведь могу обидеться.
      – Прости. Это моя дочь, Галина.
      – Давайте за знакомство пригубим! – взяла на себя инициативу Галина. И, не дожидаясь остальных, выпила.
      Петр Кирыч тоже выпил душистую наливку и никак не решался взять закуску.
      – Ешь-ешь, авось, государство наше не обеднеет, – пошутил Леонид Ильич. – На всех хватит и еды, и питья. Ну, доложи-ка коротко, чем твой завод занимается.
      Петр Кирыч попытался встать, но дядя крепко взял его за кисть, стиснул так, что стало больно, удержал на месте. Пришлось докладывать сидя. Постепенно приходя в себя, он рассказал Генеральному секретарю о том, какая продукция сходит с конвейера – без пневматики страна мигом обанкротится. Затем, видя, что Леонид Ильич внимательно слушает, он доложил о выполнении заказов военного представительства, о том, что немного раньше срока изготовлена крупная партия спецаппаратуры для атомных подводных лодок. Брежнев то и дело кивал ему, изредка вставляя фразы. Когда директор закончил, Генеральный секретарь встал, обошел стол и остановился перед ним. Петр Кирыч хотел было вскочить на ноги, но они словно приросли к полу. Щелочихин побледнел, не понимая, что с ним происходит. И тут взахлеб захохотала Галина, тем самым здорово выручив Петра Кирыча.
      – Папа, не сердись на директора, я его, миленького, вместо твоей наливки фокстротом «бегом на месте» угостила. – Она вытерла слезы, заодно размазав тушь.
      – Все вредничаешь! – Леонид Ильич шутливо погрозил дочери указательным пальцем, затем сделал над собой усилие, наклонился и… чмокнул Петра Кирыча в щеку, чем поверг его в шоковое состояние. – Молодец, Петя! – запросто сказал генсек. – Хорошо работаешь. Завтра составь докладную на мое имя: чего не хватает заводу, сколько надо средств на развитие военного комплекса, – словом, ты меня понимаешь?
      – Так точно, товарищ Генеральный секретарь!
      – Ладно, ладно тебе! Брось этот официоз. Мы с твоим дядей Николаем Анисимовичем – земляки, можно сказать, фронтовые побратимы. Видишь, живем рядом, и я его не забываю. А как иначе? Нужно самим жить хорошо и давать жить другим. Это мой принцип. Да, а какие награды Родины ты имеешь, Петр?