Почти два часа ехали они от Старососненска до Елецка. Вокруг стояла мирная тишина. Казалось, все дышит покоем – паслись на лугу коровы, в лесопосадках, вдоль дороги, мелькали платья женщин, собирающих грибы. И когда автомашина остановилась возле дверей интерната для престарелых, Петр Кирыч вышел из машины, огляделся по сторонам: двухэтажное здание барачного типа тянулось метров на сто. Тыльной стороной здание почти упиралось в ворота старого кладбища с покосившимися крестами. По двору ковыляли старухи с костылями и палками. Его внимание остановила надпись на стене дома, сделанная красной броской краской: «Отель Корона». «Ничего себе отель, – усмехнулся Петр Кирыч, – не дай Бог на старости лет оказаться здесь, рядом с кладбищем. Будто нарочно все подстроено – с койки и за ограду, на вечный покой».
      Завидя автомашину у ворот, из дверей выплыла директриса заведения – женщина неимоверных размеров, в необъятной кофте, небрежно накрашенная.
      – Здравствуйте! – она протянула Петру Кирычу пухлую руку, унизанную кольцами. – Я – Анна Ивановна, здешняя хранительница очага, – велеречиво представилась она. – С кем, извините, имею честь?
      – Петр Кирыч Щелочихин, – представился гость, – депутат, член комиссии по надзору за органами милиции и прокуратуры.
      – Очень приятно видеть вас у себя, – продолжала директриса, то и дело поглядывая по сторонам, – давно нужно навести порядок в нашем интернате. Он, понимаете, скорее напоминает лагерь, чем дом призрения.
      Петр Кирыч хотел было сразу спросить, почему здание столь плачевно выглядит – обшарпано, запущено, но в этот момент к дверям интерната подкатил «воронок». Два дюжих милиционера вывели из зарешеченной машины нестарого на вид человека с бритой головой. Он, по привычке, заложил руки за спину.
      – Гражданин, – обидчиво поджала губы Анна Ивановна, – руки можно держать вольно, авось вы не в лагере.
      – Благодарствую! – скривился бритоголовый. – Напомнили!
      – Это твоя начальница теперь, запомни, Коршиков! – строго предупредил один из милиционеров и подал директрисе папку с казенным номером. – Прошу расписаться, – улыбнулся добродушно. – Теперь хоть лагерное начальство вздохнет спокойно. Коршиков-то у нас – герой: 12 судимостей за спиной, три побега.
      – Отбегался, – мрачно проговорил недавний зек, – отдохнуть пора. – Повернулся к Анне Ивановне: – Учти, гражданка начальница, мне нужна палата на солнечной стороне, соскучился я по солнышку.
      – Да погоди ты! – сердито отмахнулась Анна Ивановна. – Не видишь, из прокуратуры гость у меня. Отойди в сторонку, злыдень, дай поговорить, у тебя времени много.
      – Анна Ивановна, – неожиданно предложил Петр Кирыч, – вы размещайте гражданина, а я следом пройду, погляжу, как это делается…
      Коршикова привели на второй этаж, где размещались, в основном, инвалиды войны и труда и старые коммунисты, чей партийный стаж превышал полсотни лет. Комната была на двух человек, светлая, с телевизором. Навстречу поднялся обитатель палаты, накинул на плечи пиджак с рядами орденских планок, вежливо спросил:
      – Ко мне?
      – К тебе, товарищ Власиков.
      – Откуда будете, товарищ?
      – Брянский волк тебе товарищ! – беззлобно огрызнулся Коршиков. – Я прибыл из «пятерки». Знаешь такую тюрягу строгого режима? – и, не дожидаясь ответа, брякнулся прямо в пиджаке и ботинках на свежезастланную постель. – Телик есть, питание, вижу, четырехразовое. Порядок! «Отель Корона»! – и смачно плюнул на пол…
      Петр Кирыч, погасив нервную вспышку, предложил директрисе осмотреть интернат, а затем ввести его в курс дела. Оказалось, что в доме-интернате проживает 67 участников и инвалидов войны и около 70 бывших рецидивистов и поднадзорных лиц, между которыми идет борьба не на жизнь, а на смерть за выживание. Уголовники, конечно, посильней фронтовиков будут. Они и наводят в интернате свои порядки – с «паханами», с «шестерками», с круговой порукой, физической расправой и травлей неугодных.
      – У меня, признаюсь, голова идет кругом, – доверительно сказал Петр Кирыч, – как можно держать вместе заслуженных людей и этих…
      – По закону, товарищ Щелочихин.
      Анна Ивановна протянула ему лист бумаги, Петр Кирыч прочел: «Согласно закону от 12 марта 1970 года, одинокие нетрудоспособные лица, освобождающиеся из мест заключения, направляются по их просьбе в дома-интернаты для престарелых».
      – Самое удивительное, – продолжала с воодушевлением Анна Ивановна, – что оформиться к нам ветерану войны или труда куда труднее, чем бывшим зекам, годами собирают документы, а блатари вообще ничего не предпринимают. Их делами занимается МВД. Вышедшим на свободу только и остается взять на себя труд переехать из камеры в интернат для престарелых.
      Петр Кирыч слушал Анну Ивановну, а сам думал о том, каким же образом найдет его «дружок». Хорошо бы встретиться за воротами.
      Без стука распахнулась плохо выкрашенная дверь кабинета директора. Вошел, опираясь на костыль, седой старик. Из глаз его бежали слезы.
      – Ну, что там еще случилось, Сундеев? – недовольно спросила Анна Ивановна.
      – Удостоверение участника войны у меня выкрали, – с надрывом произнес старик, – говорят, сожгли. Пенсию я им не отдал и…
      Перед отъездом Петр Кирыч попросил директора интерната для престарелых оставить его одного, чтобы спокойно побеседовать с ветеранами и уголовниками. Рассчитал правильно: это позволит обойти палаты, нет сомнения, что Пантюхин тоже его ищет. Так оно и получилось. В коридоре к Петру Кирычу как-то бочком подкатился бывший уголовник:
      – Гражданин начальник! Валяй в пятнадцатую комнату!
      Пантюхин заулыбался, увидя Щелочихина, полез было обниматься, но Петр Кирыч сурово охладил его пыл:
      – Не дергайся! Запри комнату! Пантюхин выглядел отлично – посвежел, поправился, от него пахло крепким одеколоном. Он запер дверь на защелку, присел к столу, с вожделением глядя на портфель Петра Кирыча.
      Щелочихин догадался, вынул бутылку водки, протянул Пантюхину.
      – Благодарствую, начальничек! Это по-нашенски.
      – Зачем голосок подал? – строго спросил Петр Кирыч.
      – А ты не строжься! – ехидно заулыбался уголовник. – Гляди, начальничек, можа скоро сам в тюрягу загремишь.
      – Чего ты несешь? – вспылил Петр Кирыч. – Разбаловался тут, могу ведь и дельце пришить. Говори быстрей, зачем звал? У меня времени в обрез.
      – Кирыч, дай-ка мне тысчонку, позарез нужно. Бабенку одну приискал, вот и…
      Ну, знаешь ли, Пантюха, это уже через край. Да я тебя завтра же загоню к чертям на кулички!
      – Не спеши! – Пантюхин сел на кровать, не в силах был скрыть злорадную ухмылку. – Весточку мне дружок притаранил из столицы, про дорогого твово дядюшку. Тюрьма все ведает.
      – Не тяни резину! – Петр Кирыч почувствовал смутную тревогу. Отлично понимал: осторожный, как старый лис, Пантюхин вряд ли дал бы знак ему, не будь на то серьезных оснований. И обычная блатная «разгонка» перед серьезным разговором тоже была напряженной, хотя Пантюхин и напускал на рожу безразличное выражение.
      – Слушай, Кирыч, – Пантюхин наклонился к самому уху Петра Кирыча, горячо зашептал: – Дядька твой того… пулю себе в висок пустил.
      – Что? – ужаснулся Петр Кирыч, огнем полоснуло в груди. – Ты мне горбатого не лепи, а то…
      – Не то, не то, – передразнил Пантюхин, – напугался, упрятал меня сюда, среди этих старперов.
      – А что было делать? После твоего «подкола» этого бесноватого Русича могли и замести, а тут… еще малость отсидишься и возвернешься, начальником поставлю.
      – Как это, начальником? – заинтересовался Пантюхин. – Был в бегах и… в начальники?
      – Петр Кирыч – не дурак, – состроил гримасу, – я тебя, дурня, формально в длительную командировку отправил, на учебу.
      – Умно! – одобрил Пантюхин. – Ценю. И за это сейчас сам «голосок» услышишь. – Обернулся к двери: – Пупс, заходи!
      Ухмыляясь, вошел человек – бородка клинышком, лицо умное, протянул руку Петру Кирычу, сильно жать не стал, как обычно делают «авторитеты», пробормотал какое-то имя.
      – Подтверди гражданину начальнику «голосок»! – Приказал Пантюхин. – А ты, начальник, верь. Мы с Пупсом, почитай, лет пятнадцать дружны, про тебя тоже он ведает, посему и прикатил из столицы.
      – Значит, так, – бородатый слегка картавил, – ваш дядя маслину в себя пустил.
      – Не может быть! – глухим голосом произнес побледневший Петр Кирыч. – Болтаете вы все! Шантажируете! «Косую» вам подавай! Две «косых» дам, только скажи, что выдумал про дядю.
      – Нет, гражданин начальник, – грустно повторил тот, кого называли Пупсом. – Я из Москвы прикатил к Пантюхе, чтобы тебя предупредил, а его дома нет. С трудом раскумекал, где найти, вот и накатил.
      – В газетах про это не писали! – упрямствовал Петр Кирыч.
      – Когда напишут, худо будет. Вот мы тебя и упреждаем загодя…
      – Не верю я тебе, Пантюха, – Петр Кирыч был на грани отчаяния, вдруг кожей почуял опасность. В органах доки сидят, да и врагов у него в Главном лагерном управлении немало, пристегнут к дяде – и тогда…
      – Мое дело свершено, старая дружба не ржавеет. Да, вот что еще. – Пантюхин, хоть и говорил в привычно-насмешливой манере, тоже понимал: возьмут Кирыча, и ему крышка – слишком крепка веревочка, которой они оба связаны. – Ты, директор, в случае чего, будь паровозиком, все тяни на себя, не то… – Пантюхин не докончил фразы. Отомкнул дверь, но прежде чем распахнуть ее, приказным тоном сказал: – Карманчики-то выверни, левак и правак, башли на стол клади…

* * *

      Капитан Андрейченко вышел на ярко освещенную улицу, огляделся по сторонам. По Ленинской, как всегда, валила праздношатающаяся толпа. Наметанным взглядом капитан мгновенно определил совслужащих, отставных военных, которых в последнее время понаехало в Центральную Россию видимо-невидимо, интеллигентов областного масштаба и своих «любимцев» – закононепослушных граждан. Будучи фанатиком своего дела, Андрейченко различал в жизни две категории людей: «законники» и «криминальный элемент», хотя последнего было не так и много. Однако капитан мог бы поручиться, что трое парней, стоящие у пивного киоска, вряд ли работают или учатся, баба с фиолетовым синяком под глазом – алкоголичка, а шустрый малый, оглядывающийся по сторонам, норовивший втиснуться в толпу возле кинотеатра, – «щипач»-карманник. Жизнь была полна неожиданностей. И накачка, устроенная ему полковником, быстро забылась, как забываются в молодости любые неприятности и горести.
      Сегодня у капитана Андрейченко был отгул: дали выходной за работу в воскресенье. Наметил встречу с Наташей, но идти на свидание почему-то расхотелось. «Полковник, конечно, посвоему прав, – подумал Андрейченко, – на кой ляд ему ввязываться в дела всесильного ведомства? До пенсии – рукой подать, дотянуть бы лямку, дружков сохранить, а там… хоть трава не расти». А вот ему – капитану Андрейченко, прирожденному чекисту, есть личное дело до всех правонарушений, будь они уголовного или политического характера. Если бы судьба распорядилась так, что он стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, то первым делом объединил бы он все силовые министерства в одно, равно как и все транспортные. Разве это не смешно, когда моряки привозят грузы, а железнодорожники не подают вовремя вагоны в порты? Когда железнодорожники доставляют эшелоны по назначению, а там эти грузы превращаются в склады на колесах. Автомобилисты-то другого министерства. А будь у всех транспортников один хозяин – другой коленкор. Вызвал бы зама по воздушному транспорту, дал указание заму по морскому флоту. И в Министерстве порядка, так бы он назвал свое ведомство, тоже все встало бы на прочные рельсы. Хозяин! Может, в какой-то иной стране нужны оппозиции, противостояния, а у нас… Крепкая рука – вот идеальный выход для России.
      «Здорово я все-таки начальство озадачил, зашевелились в Москве, поди, проверяют мою версию. А ежели я вот прямо сейчас пойду на бывшую квартиру Пантюхина и самолично перепроверю данные полковника?» – Андрейченко обрадовался неожиданно возникшей мысли.
      Андрейченко видел Пантюхина только на фотографии. Субботина представлял более реально, по рассказам осведомителей. Он сел на садовую скамейку прямо напротив заводского дома для отвода глаз, взял в руки газету. Надежды на успех было мало, но у молодого сыщика имелось упрямство и терпение. «Отдохну с полчасика, – убедил он себя, – пойду пообедаю, а там видно будет…»
      Два часа, проведенные на скамейке и в медленном хождении по дворовой дорожке, показались капитану вечностью. И когда он твердо решил уйти, увидел человека, который не был похож ни на Субботина, ни на Пантюхина, но… явно кого-то опасался, ибо сразу же прижался спиной к стене, как бы влип в нее. Не заметив ничего подозрительного, направился к центру города, изредка применяя традиционный способ проверки «хвоста»: вставал лицом к зеркальной витрине магазина, вроде бы что-то рассматривал, а сам глядел, кто у него за спиной. Андрейченко шел следом, сам не зная почему. И вдруг, на его счастье, увидел знакомого лейтенанта из смежного отдела, тот гулял с женой и дочкой. На плече лейтенанта висел на ремешке фотоаппарат. Андрейченко подскочил к знакомому, кося глазом на удаляющуюся фигуру.
      – Коля, аппарат с пленкой?
      – Заряжен, а что?
      – Дай мне. Позарез нужен. Всего один кадр. Я тебе скоро верну.
      Человек, что вышел из дома, где жили Субботин и Пантюхин, направился к железнодорожному вокзалу. Андрейченко едва не потерял его из виду в толпе, спешащей на пригородный поезд. Иных поездов в это время не было. Наверное, капитану нужно было возвращаться, но фанатик, сидящий в нем, видимо, был сильнее его самого. Он вошел вслед за незнакомцем в вагон электрички, сел неподалеку, с таким расчетом, чтобы все время его видеть, стал изредка зевать, делая вид, что дремлет.
      Через несколько остановок к незнакомцу подсел гражданин с бородкой клинышком, с дипломатом в руках. С равнодушным видом уставился в окно, казалось, совершенно не обращая внимания на соседа, но Андрейченко готов был поручиться, что эти два человека знакомы. Минут через пятнадцать человек с бородкой также внезапно вышел в тамбур, доставая на ходу пачку сигарет. Однако с «перекура» так и не вернулся. А когда поезд приостановился возле перрона, незнакомец направился к выходу… с дипломатом, которого у него прежде не было. «Чисто работают, ребятки!» – почти ласково проговорил Андрейченко, направляясь следом.
      Вместе они ехали на автобусе, на предпоследней остановке незнакомец сошел и направился к стоящему рядом дому-интернату для ветеранов войны. Выйти следом Андрейченко не мог, ибо сразу бы возбудил подозрение. Но на пленке уже было несколько изображений подозрительного типа.
      Автобус дошел до конечной. Водитель сделал отметку в путевом листе, вернулся в кабину. Автобус пошел в обратный путь. Андрейченко смотрел в окно, пытаясь лучше рассмотреть название дома-интерната. И вдруг… его словно током ударило. Из калитки вышел Петр Кирыч Щелочихин – директор завода «Пневматика», сел в служебную «волгу» и уехал.
      «Ну и ну! – с воодушевлением произнес Андрейченко. – Тут сам Мегрэ пришел бы в восторг. Экий кроссворд!» – потер от удовольствия ладони. Дело принимало любопытный оборот.
      Возвратясь в управление, капитан первым делом набрал номер телефона приемной завода «Пневматика», попросил секретаря соединить его с Петром Кирычем, намереваясь сразу же положить трубку, представился корреспондентом областной газеты.
      – Петра Кирыча сегодня не будет! – холодно ответила секретарь.
      – А в котором часу можно позвонить? – не унимался Андрейченко, с трудом сдерживая буйную радость.
      – Он в командировке, в Воронеже! – секретарша повесила трубку.
      Андрейченко очень любил ложь. Да-да, самую настоящую ложь, которая открывала наиболее верный путь к правде. Торопливо записал в блокнот все увиденное, отметил точное время происшедшего. «Вместо Воронежа Кирыч укатил в Елецк. Нелогично. А если он и правда направлялся в Воронеж? Заехал по пути в Елецк, сделав крюк в семьдесят километров? Зачем? И этот загадочный дом-интернат. Не с шефской ли помощью приезжал Щелочихин?» – на все эти вопросы нужно было получить ответ.
      Но самое неожиданное ждало капитана спустя час. Ему позвонили из технической лаборатории, попросили зайти за отпечатанными снимками. Отпечатки были не ахти какие, но лицо незнакомца вышло вполне прилично. Андрейченко зашел к своему приятелю в отдел розыска. Капитан Слоним обладал феноменальной памятью на лица преступников. И едва взглянув на снимок, встрепенулся:
      – Андрейченко, ты где откопал Лорда?
      – Какого Лорда?
      – Это же вор в законе по кличке «Лорд». Он находится в розыске.
      – Слонимчик, – вскочил на ноги Андрейченко, – дай я тебя расцелую! С меня – бутылка коньяка! – и метеором выскочил из кабинета…

* * *

       Центральная Россия,
       Старососенск, 1984 год
      Алексей Русич сегодня не вышел на работу. После бандитского нападения часто стала нагнаиваться рана, резко откликалась на перемену погоды. Чтобы немного привести себя в порядок, взял бюллетень, сидел у телевизора, перечитывал накопившиеся за неделю газеты; и когда в дверь кто-то постучал, Русич очень удивился. Гостей не ждал: Мама Зина тоже прихварывала, Анатолий Булатов, как всегда, у себя в комитете профсоюза.
      – Войдите! Открыто!
      – Благодарю! – На пороге появился человек среднего роста, с атлетической фигурой, несмотря на холодный май, он был без головного убора, в легком пиджачке. Серые проницательные глаза незнакомца излучали приветливость.
      – Писатель Павел Субботин! – казалось, будь у него на голове шляпа, писатель обязательно снял бы ее. – А вы, если не ошибаюсь, начальник ОТК завода «Пневматика» Русич Алексей Борисович. Дома – по причине легкого недомогания?
      – Верно!
      – Вы – одиноки, я – одинок. Почему, думаю, не нанести визит вежливости хорошему человеку.
      – Многообещающее начало. – Писатель сразу понравился Русичу. Человек без комплексов, захотелось прийти, взял и зашел.
      – Неужели вы меня сразу не признали? Мы же встречались на даче у вашего директора завода.
      – Да, припоминаю. Проходите, у меня кресел нет, располагайтесь на диване, с краю, середина дивана продавлена, можно получить травму от пружины. – Русич действительно припомнил молчаливого, в отличие от остальных гостей Кирыча, человека, сидящего чуть в сторонке от веселящейся компании. Даже пожалел в душе странного человека: мол, затесался в чуждое стадо.
      – А у вас, прямо скажем, небогато. – Бесцеремонно оглядел обстановку.
      – Я хочу попасть в рай, – улыбнулся Русич, – в Библии сказано: «Легче верблюду пролезть в игольное ушко, нежели богатому попасть в царствие небесное».
      – Попадание в десятку.
      – Прошу присаживаться! Чем обязан посещением?
      – Может быть, предложите чашку чая?
      – Если есть заварка! – не смущаясь, ответил хозяин и стал искать что-то в ящиках стола, потом вышел на кухню.
      Субботин огляделся по сторонам, достал из кармана крохотный приборчик, похожий на ириску, ловко прикрепил к деревянной планке старого кресла, легонько прижал. Это подслушивающее устройство не имело аналогов. Когда кто-то попытается его снять, оно превратится в использованную жевательную резинку и будет с брезгливостью выброшено.
      – А вот и чай! – поставив посуду на стол, Русич наполнил чашки кипятком. – Прошу, заварку по вкусу! Итак, признаюсь, горю нетерпением узнать о цели вашего неожиданного визита.
      – Не гоните лошадей, – мягко заметил Субботин. – Ладно, у каждого своя манера разговора. Я еще на даче заметил: вы – человек резкий, неподкупный.
      – А вы попробуйте подкупить, – криво улыбнулся Русич, – может, возьму на лапу. – Он поежился в старом кресле. – Я – инженер Русич, вы – писатель. Что между нами общего?
      – Многое, как ни странно. Я уважаю людей с таким складом ума, с таким твердым характером. Говорю искренне.
      – Спасибо, коль так. И все же?
      – Давайте договоримся: вы отвечаете на мои вопросы, я отвечаю на ваши. Кроме одного: кто я на самом деле.
      – Это уже становится интересным. – Русич с любопытством уставился на приятного незнакомца.
      – Кто мог совершить на вас покушение? – в упор спросил Субботин. – Хорошо подумайте. Размышляйте не как шахматист третьего разряда, а как гроссмейстер, ходов на десять вперед. Кому вы насолили?
      – Понятия не имею. Бывают каждодневные стычки, но… – Русич пожал плечами. – Мой заместитель Синюков? Ерунда. Генеральный директор? Чепуха на постном масле. Он резок, зол, мстителен, но… Инженер Губин, в душе мечтающий о моей должности? Карьерист, но не убийца.
      – Знакомые уголовники? – продолжал настаивать Субботин.
      – Честно сказать, не знаю! – Капли пота выступили на лбу Русича. Разговор давался с трудом, ныло под ребрами, хотелось лечь.
      – Скажу откровенно: я приехал из Москвы. Мне нужно знать все не только о преступных группах, но и о так называемых экономических преступлениях, а нападение на вас – это символическое преступление, которое, поверьте мне, вряд ли будет раскрыто.
      – Вы, наверное, из МУРа?
      – Мы же договорились не спрашивать! Алексей Борисович, вы лучше меня знаете, страну захлестывает волна преступности – действуют подпольные предприятия, так называемые теневики. Они откуда-то берут материалы, станки, оборудование. Лавиной идет брак, приписки, местная власть поражена коррупцией, взяточничество процветает, и все это на торжественном фоне взаимного благоденствия, банкетов, наград, званых вечеров. А ресурсы страны не бездонные, придет время и…
      – Вы очень опасный человек, – полушутливо сказал Русич, – не боитесь попасть в руки чекистов?
      – Итак, я слушаю ваши соображения! – вместо ответа на вопрос проговорил Субботин. – Кто мог напасть на вас?
      – Хоть убейте, не представляю.
      – Что ж, я сделаю одну подсказку. Вы знаете завскладом Пантюхина?
      – Пантюхина, Пантюхина, – нахмурил лоб Русич, – видел однажды, но…
      – Что ж, будем разбираться независимо от того, как на это дело посмотрит милиция. Представим себя частными сыщиками, это во многом скрасит жизнь. Скажите, Алексей Борисович, что вас не устраивает в директоре «Пневматики»?
      – На этот вопрос я не стану отвечать! – Русич насторожился.
      – Воля ваша. – Субботин встал. – Извините за беспокойство, но… если понадобится моя помощь, звоните. Вот мой номер телефона. – Он протянул визитную карточку. Русич прочел: «Субботин Павел Эдуардович. Член Союза советских писателей».
      После ухода странного визитера, Русич надолго задумался, ушел в себя. Осталось много неясного, недосказанного, тревожного. Зачем он приходил? Не сообщник ли убийцы? Как-то читал в «Московском комсомольце», что в Москве появились люди, занимающиеся заказными убийствами. А что, очень удобно: приехал из Москвы, сделал дело и… Правда, недостает в цепи одного звена: кому нужно заставить его замолчать? Русич встал, твердо намереваясь сообщить в милицию о подозрительном посетителе. И тут взгляд его упал на кресло, в котором сидел Субботин. В нем лежали какие-то бумаги. Русич схватил их, стал читать и… остолбенел. Перед ним была забытая, а быть может, и нарочно оставленная беседа корреспондента Сергея Спичкина с держателем «общака» Русич прочел текст два раза, не отрываясь. Материал походил на завязку крепкого детективного романа. «Наверное, это часть рукописи писателя, – подумал Русич, – он оставил столь редкую запись по забывчивости. – Желание звонить в милицию разом остыло.
      – Бред какой-то, – вслух сказал Русич.
      «Что же делать? Почему он упомянул о Петре Кирыче? Почему назвал имя Пантюхина? И этот материал… Сенсация. Оригинал. Или копия. И подпись: „Сергей Спичкин, корреспондент“. Спичкин, Спичкин… не тот ли самый парень, на которого постоянно обрушиваются власти?»
      В дверь позвонили. «Субботин вернулся за своей рукописью», – подумал Русич, кинулся открывать дверь. И замер. Перед ним стоял человек, которого он видел всего два раза, но хорошо запомнил. Этого человека звали Сергеем Спичкиным..

* * *

      Плохо соображая, Русич вышел из кабинета следователя на улицу. Приостановился возле газетного киоска. Спешил в милицию, надеялся, что нашли, наконец, бандита, покушавшегося на его жизнь. Ничуть не бывало. Странный разговор со следователем не шел из головы. Напротив Русича сидел совсем еще молодой человек, почти юноша, с едва заметной полоской усов над верхней губой. Говорили они довольно долго, но Русича все это время не покидала мысль, что следователь добивался одного – чтобы он, Русич, заявил, что никого не подозревает, не помнит человека, ударившего его напильником в темном подъезде. Едва не проговорился: мол, бандит чем-то походил на завскладом сборочного цеха Пантюхина, но сдержался. Сейчас, стоя среди обтекающей его толпы, он вдруг отчетливо почувствовал: не ошибся. Почему? Этого объяснить бы сразу не смог. Возможно, его мысль была плодом воспаленного воображения… друзья помогли выяснить и без следователя: Пантюхин – бывший уголовник, рецидивист Но что его связывало с Петром Кирычем?
      Ох, не зря именно эту фамилию называл писатель Субботин. Он тогда отмахнулся, а сейчас. Чем больше вдумывался в суть происшедшего, тем сильней становились подозрения. Конечно, странный писатель, видимо, знал, что говорил Петр Кирыч и… Пантюхин. Бред какой-то – зав-складом и директор завода.
      Многое отдал бы Русич за то, чтобы узнать, почему следователь, изо всех сил старался доказать, что нападающий был скорее всего приезжий гастролер. По лицу этого горе-законника было видно, что он сам не верит в то, что утверждает.
      Русичу показалось, что кто-то окликнул его по имени. «Галина!» – невольно обрадовался он Как ему сейчас недоставало душевного участия Он обернулся… Перед ним стояла улыбающаяся Нина Александровна.
      – Создается впечатление, – вежливо проговорил Русич, – что вы именно меня поджидаете.
      – Удивлены? – Нина Александровна подошла к Русичу вплотную, белой холеной рукой осторожно погладила его по щеке. – Не вздрагивайте, я кусаюсь редко. Почему выходите из милиции? Опять надебоширили?
      – Лучше вы уберите руку, а то… я – опасный человек, зарезал утром парочку негодяев.
      – Так им и надо! – Она подняла глаза к безоблачному небу: – Чудная погодка. Не испортилась бы. Завтра планирую сходить на речку – Посмотрела в глаза Русича, как отреагирует.
      – В составе команды-победительницы?
      – Ненавижу командно-стадную жизнь, – искренне ответила Нина Александровна, – предпочитаю одиночество или… два лица. Не удивляйтесь. Я же актриса в душе. Когда нужно, подстраиваюсь, лью воду на чужие мельницы, так удобнее и легче жить. Се ля ви!
      – Что ж, счастливого отдыха, смотрите, не утоните! – Злорадство шевельнулось в душе. Захотелось хотя бы на мгновение вывести из себя эту довольную жизнью и собой женщину, но… черта с два. Счастье, как яхта, оно пристает только к богатым пристаням.
      – Не пожалеете, если вдруг я утону? Если волки съедят меня? – лукаво сломала бровь.
      – Жалко не жалко, вы тоже человек. Наверное, кому-то приятны, необходимы, а мне, извините, лучше вас не видеть, – отрезал Русич. – До свиданья!
      – Подождите! – Она не вспылила, не оскорбилась, наоборот, оглядела с ног до головы, краешком губ ухмыльнулась: мол, от слабости грубите, дорогой товарищ. – Как говорят в Одессе, имею до вас предложение. Не составите ли компанию? Давно хочу зайти в кафе, обожаю мороженое «Тихий Дон» с вареньем.
      – Я ненадежный кавалер. Иное дело, если вновь выполняете спецзадание шефа, – снова сыпанул солью Русич.
      – Дурак вы, Русич! Круглый дурак! О чем только думаете? – беззлобно отчитала Нина Александровна. – Перефразируя вас, бросаю спасительную соломинку: дураки – тоже люди! Ну, идем или нет? Учтите, я редко обращаюсь за помощью. Молчание – знак согласия, да? – Смело взяла Русича под руку, потянула в боковую аллею сквера. Он, как домашний огромный пес, поплелся следом.
      В кафе «Сатурн», на их счастье и на беду посетителей, только что кончилось бочковое пиво. На высоких столиках громоздились тяжелые кружки, повсюду грудами были навалены рыбьи косточки, головы, хвосты, чешуя засыпала пол и подоконники. Пьющий народец быстро разошелся. Русич провел спутницу к мало-мальски чистому столику, распахнул форточку, чтобы хоть немного вытянуло сигаретный дым. Затем, как истый джентльмен, прошел к стойке, заказал взмокшему буфетчику две порции мороженого с клубничным вареньем, кофе. Тот долго вылавливал среди мокрой мелочи сдачу. Русич тем временем подумал, что, наверное, сама судьба послала сегодня Нину Александровну Возможно, с ее помощью удастся выяснить, нет ли связи между вызовом Русича к следователю, ее появлением около управления МВД и личностью Пантюхина. Однако тут же устыдился. «Непорядочно выпытывать у женщины сведения о собственной персоне. Хотя… чего уж там церемониться, – снявши голову, говорят, по волосам не плачут». Решил так: если Нина Александровна сама заговорит о последнем инциденте, начнет жалеть, тогда пресечет разговор решительно и бесповоротно. Он – мужчина, а не половая тряпка.
      – А варенье невкусное. – Нина Александровна по-детски облизала чайную ложку. – Вообще-то я капризная.
      – Мне, наоборот, понравилось. Лет двадцать, поди, не пробовал, – признался Русич. Невольно залюбовался Ниной Александровной. Лицо чистое, доброе, глаза доверчивые. Вот артистка! Просто не верилось, что она – «шестерка» директора, несомненно, одна из авторов того самого досье, в котором скрупулезно собраны документы, свидетельствующие о больших и малых его, Русича, промахах.
      – А что вы обо мне думаете? – неожиданно для самого себя спросил он. – В общих чертах. И, пожалуйста, без снисхождения.
      – Я предпочитаю не гадать о людях на кофейной гуще. О вас я знаю все! Да-да, не посчитайте за хвастовство. Повторяю слова шефа: «Мы умеем просчитывать человека от затылка до кончиков пальцев».
      Русич пожал плечами. Подобную фразу, кажется, он уже слышал от директора. Любопытно, кто из них у кого позаимствовал? Странная женщина! Какая у нее выдержка. Ребенку ясно: не ради компании пригласила его в кафе. Наверное, подбирает ключи, выжидает, когда сдадут нервы, начнет перед ней виниться или, наоборот, упрямиться. Зря ждет. Сегодня Русич не даст себе ни малейшего послабления.