XXIV
      Кня отличает чудовищный, ни в какие рамки не помещающийся юмор. На всех этих островах похоти и грязи (после каждого сеанса слежения за похождениями Кня Нодельма бегает мыть руки, долго и нервно курит, пытаясь прийти в нормальное состояние) Кня охотно оставляет следы присутствия. "Привет, чувиха, у тебя классные буфера", - пишет он в гостевой книге старухе, выставившей на всеобщее обозрение следы от онкологической операции.
      Более обильными оказываются комментарии на "Усладе", Кня старается не пропустить ни одной новой фотографии, раздавая оценки в технологии "Rate me", обзывая каждого второго несчастного китайского пионера "зайкой" или "мышкой".
      На прошлой неделе Кня впервые добрался до любителей поиграть с мертвецами (все снимки сплошь плохого качества). Кажется, он специально шокирует возможных соглядатаев. Нодельма согласилась бы, что все эти вольности и безумства делаются ради красного словца, если бы не одно обстоятельство: Кня предается виртуальному блуду в полном одиночестве закрытого кабинета.
      XXV
      Ей нынче все кажется преувеличенным и многосложным, ей проще демонизировать Кня, чем выдержать очевидную правду: она совершенно ему неинтересна - ну, бегает по этажу, как какое-то очередное пустое место.
      Так что, можно сказать, на подсознательном уровне Нодельма воспринимает все эти гносеологические сложности, обуревающие Кня, как явление сугубо положительное: значит, все не просто так, ведь легко и комфортно у мужчин и женщин бывает только в кино и в русских народных сказках. А женщине, которая вплотную приближается к собственному тридцатилетию, уже давно известно: за счастье нужно бороться.
      XXVI. XXVII. XXVIII
      .......................................................................
      XXIX
      За всеми этими волнениями и невеликими открытиями неделя проходит за неделей, день, миновавший отметку зимнего солнцестояния, начинает активно прибывать - тут минутка-другая, там - полкило солнечного света в дырявой авоське...
      Нодельма радуется: парниковые огурцы в этом году не исчезают ни на один месяц, составляя серьезную конкуренцию всяческой маринованной сволочи. Правда, больше, чем огурцы, Нодельма любит свежие помидоры. Но зимой томаты не способны произвести сильного впечатления - вырастающие в искусственном грунте, при искусственном освещении, они похожи на комок красной ваты и совершенно лишены вкуса, даже запаха. Для того, чтобы салат из таких помидоров хоть немного напоминал всамделишный, Нодельма добавляет в него томатный сок или кетчуп.
      Она все больше и больше втягивается в наблюдение за наблюдающим, засиживается допоздна, пропуская очередную серию "Секса в большом городе", бегло переделывает положенное по должностной инструкции и снова ударяется в преследование соседа по этажу.
      XXX
      Глаза начинают слезиться: значит, пора. Нодельма не любит момент, когда нужно отвлекаться от компьютера и начинать собираться домой. Нодельма вообще не любит всю эту дорогу обратно. Порой бывает так странно выйти из стерильного евроофиса в заветренную московскую жизнь, к стертым лицам и трещинам в асфальте. Но пока ты в конторе - у тебя идет иная, нездешняя жизнь, надуманная, в то же время и уютная.
      Впрочем, люди вокруг, наши люди, советского происхождения, с детским коклюшем и тещей на Клязьме, пятничными пьянками и необидными матерками, не дают офисному существованию принять окончательно вымороченный, вневременной вид. Коллеги смягчают процесс возвращения к действительности, где давка в метро и вечная сырость малогабаритного блочного дома, а мебель из "IKEA" придает трагическому существованию более или менее уважительный, мелодраматический вид.
      Но иногда даже и метро бывает приятным и манящим - когда на улице ветер с реки, ледяной, словно бы разрезающий пространство, нарезающий его на сытные ломти. Станция метрополитена, похожая на занесенный снегом монастырский домик, дышит теплом и приятной сыростью человеческого присутствия, ее немытые окошки тускло светятся, а в киоске возле входа можно купить горячую безвкусную сосиску, которая все равно окажется вкусной.
      XXXI
      Кольцевая станция, которой она часто пользуется, устроена неправильно: пассажирские потоки здесь перемешиваются, идут навстречу друг другу; чтобы не столкнуться, приходится снижать скорость, лавировать. Нодельма пользуется минуткой, подходит смотреть журналы.
      Разглядывая одну за другой яркие обложки, Нодельма неожиданно ощущает странное, но и одновременно сладостное беспокойство. Спинной мозг, привычно фиксирующий какое-то там количество народа, выбирающего газеты, отмечает нечто непроявленное и важное. Или, может быть, она так сильно реагирует на запах, "на импульс", как советуют в телевизионной рекламе? Запах, знакомый и непостижимый, накрывает Нодельму с головой, еле-еле улавливаемый, едва-едва понятный постороннему человеку, тем не менее он потрясает Нодельму до самого донышка-дна.
      Естественно, она мотает головой в сторону, аккуратно пытаясь разглядеть боковым зрением соседей по толкучке. И, разумеется (она это уже заранее знает), видит рядом с собой Кня. Естественно, Кня покупает свежую "Афишу" (Нодельма снова загадала и снова угадала), расплачивается и медленно-медленно удаляется на эскалаторе вниз.
      XXXII
      Нодельма стоит как вкопанная еще какое-то количество времени, невзирая на опасность обратить внимание (меньше всего на свете Нодельма любит обращать на себя внимание посторонних) на собственную неадекватность. Потом она стряхивает оцепенение, подает продавщице сотенную купюру и даже не пересчитывает сдачу, просто продолжает комкать в кулаке деньги, торжественно спускается по ступенькам к железнодорожным путям.
      Потом, вытащив рекламу, она раскрывает журнал на какой-нибудь странице, уставившись на буквы и картинки, но не видит ни букв, ни картинок. Вагон мелко подрагивает от возбуждения, набирает скорость. Нодельма не мигая смотрит в журнал только для того, чтобы не видеть окружающих людей.
      XXXIII
      Вот и сейчас она уставилась в абзац, посвященный новомодному экзотическому блюду - сушеным комарам, килограмм которых стоит в у. е. половину ее зарплаты, а шеф-повар ресторана "Погремушкин" объясняет вкусовые и диетические свойства сушеных комаров.
      Нодельма не может читать или вообще двигаться, нужно экономить физические усилия, дабы не расплескать ощущения от совместного стояния в людском потоке, дабы как можно дольше удержать в себе запах запаха, необъяснимые предчувствия, щекочущие ноздри этим самым предчувствием.
      В сумочке Нодельма везет дискету с фотографией Кня, скачанной с корпоративного сервера, придумала позабавить себя рассмотром в выходные дни, но судьба оказывается неожиданно щедрой, столкнув ее с предметом обожания в вестибюле метростанции. Теперь она еще долго будет перемалывать впечатления, внезапные, как озарения, - волосы, растущие у Кня в ушах, шрам от оспины на подбородке и цвет глаз, который она снова не рассмотрела, черт, снова не обратила на него внимания. Ковзикова считает, что зеленый, Светланка настаивает на том, что карий. А больше-то и спросить не у кого.
      XXXIV
      А потом случается суббота - "праздник тотального молчания". С незапамятных еще времен у Нодельмы так повелось: оставлять один день в неделе на психологическую разгрузку. Пустые, пустопорожние разговоры напрягают Нодельму, однажды она торжественно решает выделять один день в неделю под тотальное молчание. Натуральная психологическая диета, ничуть не хуже тех разгрузочных дней, что Светланка и Ковзикова устраивают себе на пару. Будем думать, таким хитрым образом (только одна Нодельма знает, чего стоит ей это молчание!) приятное ей удается совместить с полезным.
      Умный человек - тот, кто умеет превращать минусы ситуации в плюсы и игровое преимущество на поле. Тотальное молчание помогает Нодельме перетерпеть субботу - самый тяжелый день в неделе, когда ты целиком и полностью предоставлен самому себе, а до начала рабочей недели еще целый буфер воскресенья, заполненного информационными программами сразу по всем телевизионным каналам. В воскресенье даже в "Живом Журнале" ни одной души: лента friend of болтается, по нескольку часов совершенно не обновляясь. Не говоря уже обо всяких прочих форумах и чатах, которыми Нодельма вообще-то брезгует.
      Пришла пора сказать: Нодельма чудовищно одинока. У нее нет никого, кроме матери, которая вцепилась двумя руками в ее чувство ответственности и чувство вины, не отпуская дочь на волю. Но будем честными: разве дело только в ней одной?
      Глава вторая
      ФИГУРНОЕ КАТАНИЕ
      I
      Человек, переживший безответную любовь, значительно отличается от всего прочего человечества. Неудача надламывает в нем отлаженные природой механизмы восприятия, человек перестает плавно плыть по волнам своей судьбы. Отныне его путь посыпан невидимым пеплом горечи и разочарований, гладкого скольжения более не получается, один сплошной спотыкач и отсутствие внутреннего света.
      Как если однажды тебя выгнали из рая, сбросили с карамельных небес на грешную землю куда-нибудь в угрюмую Кемеровскую область; потерявший любовь становится приземленным, материально озабоченным обывателем, с тайной завистью поглядывающим на целующиеся парочки. Конечно, он понимает, что такая любовь ненадолго, что все это - игра воображения, однако же ничего не может с собой поделать и - завидует, завидует.
      Поскольку подавляющее большинство имеет подобный опыт, улицы городов заполнены тусклыми, невыразительными людьми, пережившими (все еще переживающими) личный крах. Впрочем, причины его могут иметь и совершенно иные корни - память о беспечном детстве, неожиданно кончившемся после смерти родителей, или тоска по однажды покинутой родине, которая каждую ночь приходит во сне и шевелит в нем мокрыми после купания волосами.
      II
      Нодельма торопится домой, у нее есть срочное дело, разрывающее ее изнутри: дискета с двумя фотографиями Кня лежит в сумочке, рядом с пробным флакончиком "Yamamoto", миниатюрной пилочкой для ногтей, пакетом бумажных салфеток, мобильным телефончиком "Siemens" на шнурке и со съемными панельками и много еще чем.
      Ну, например, с ключами от дома на изящном брелке, парой прокладок "Танго" на каждый день, пачкой сигарет и зажигалкой, пузырьком жидкого вьетнамского бальзама и американским аспирином. Рядом со всеми этими штучками, перемешанными как в компоте, валяются две сухие ягоды рябины, автобусный билет со счастливой комбинацией чисел, два использованных билета в кинотеатр "Пять звезд" на премьерный показ фильма "Часы", бесплатные открытки "Жизнь удалась" и "Idi v jopu", взятые в уборной кофейни, и один североамериканский цент, непоправимо пожелтевший от долгого ничегонеделания.
      Из метро Нодельма бежит, обгоняя всех этих недорисованных людей, не дожидаясь лифта, вбегает домой, тут же включает любимый серебристый лептоп. Вставляет дискету с фотографиями еще до того, как компьютер загрузился, из-за чего процесс прерывается, приходится перезагрузиться, блин. Параллельно стягивает с себя одежду, словно бы освобождается от всего внешнего, наносного - городской пыли и случайных взглядов чужих глаз, даже сбегала и умылась, вода потом еще долго высыхает на лбу...
      III
      Нодельма делает фотографию Кня рисунком рабочего стола, помещая его в центр экрана, как икону (растягивание фотографии и тем более удваивание или даже утраивание ее не устраивает: чтоб никаких искажений), и только после этого она начинает расслабляться, включает радио, идет на кухню, шарит в холодильнике. За окном темнеет, вот уже и ничего не видно, кроме света в окнах напротив. Там тоже люди. Много людей. Ну-ну.
      Нодельма ловит себя на том, что оттягивает момент, которого ждет, - ну, тот самый... когда можно будет как следует рассмотреть его лицо (два этих слова, его лицо, Нодельма стесняется произносить даже про себя, опуская их, заменяя едва заметным кивком головы, шевелением пальцев, на которые в этот момент и посмотреть-то неловко).
      Ее приемник всегда настроен на "Love-радио", где сладко причитает Рикки Мартин и гнусно нашептывает семейство Иглесиасов. Конечно, когда нужно проявлять свободу выбора, Нодельма ставит "Radiohead" (как раньше она ставила "REM", а до этого "King Crimson"), однако радио освобождает ее от необходимости напрягать извилины - диджеи сами выбирают, какую музыку ставить. Поэтому в одиночестве чаще всего Нодельма слушает радио.
      IV
      И вот теперь, под песенку "Lady in Red", она забирается на диван и берет с собой ноутбук. Кня безмолвно взирает на нее с разноцветного экрана. Нодельма вглядывается в его лицо, в особенности расположения глаз (им не хватает симметрии), подробно рассматривает рисунок бровей, потом переводит взгляд на подбородок, линии губ (верхняя могла бы быть более пухлой).
      Нодельме явно не хватает информации. Поэтому она открывает файл с оригиналом фотографии и начинает его увеличивать. На раз, на два, на порядок больше. Лицо Кня расползается, заполняет собой весь экран, оно уже не вмещается на него целиком, Нодельма рассматривает его по частям. Из-за очередного увеличения лицо Кня распадается на квадраты, совсем как на картинах кубистов начала прошлого века. Расчленение лица, превратившегося в череду цветных пятен, помогает Нодельме проникнуть в суть божественного замысла: словно бы размазав его черты по экрану, она пробивается сквозь его кожные покровы к внутренней сути.
      Она снова уменьшает фотографию до обычных размеров, затем снова увеличивает ее, поочередно рассматривая с помощью курсора разные части изображения. Но и этого ей кажется мало. Тогда она начинает изучать портрет Кня, поворачивая экран в разные стороны. Из-за изменения угла зрения лицо Кня то светлеет, то, напротив, темнеет, стирая полутона и наиболее уязвимые для времени подробности - именно так легче рассмотреть форму черепа, словно бы освобожденного от кожи, - пустые глазницы, выпуклость лба, отсутствующие складки вокруг зияющего провала рта.
      V
      Нодельма медленно поворачивает экран компьютера - чу, изображение Кня возвращается к привычным, узнаваемым очертаниям. Важно, что оно движется, будто живое...
      Успокоенная, она засыпает. И пальцы на ногах ее (маленькие наманикюренные ноготки) подрагивают, расслабляясь. Нодельма потягивается и не видит снов, из нее, как из воздушного шарика с дырочкой посередине, выходит энергия трудовой недели - обычно к вечеру пятницы она приходит полностью опустошенной. Совершенно непонятно, куда расходуются силы. Впрочем, в их отделе сопровождения гуляет версия о том, что обступившая их со всех сторон электроника активно вампирит, забирая последние силы и соки.
      Нодельма не особенно верит в эту гипотезу, тем не менее вечер пятницы и первую половину субботы (единственную возможность как следует выспаться) можно легко вычеркнуть из ее расписания. Но даже выспавшись, Нодельма не торопится выбраться из кровати: ведь суббота у нее - традиционный день молчания, а молчать легче (и удобнее) всего во сне.
      VI
      Раньше перед сном Нодельма обычно рукоблудила, отсутствие личной жизни дает о себе знать, гормональное напряжение растет и не имеет выхода, приходится справляться с помощью подручных средств. Эротические фантазии Нодельмы подробны, именно частности, детали заводят более всего. Прежде чем забраться на самый пик чувственного наслаждения, Нодельма прокручивает в голове целый порнофильм; ей важно пройти умозрительный путь от флирта и совращения, минуя все стадии раздевания и первых ласк, до нарастающей страсти, взрывающейся одновременно в сознании и межножье.
      Раньше Нодельма представляла себе некоторых знакомых, реже - известных политиков, спортсменов или звезд эстрады. Иногда она западала на особенно изрядных попутчиков в метро и даже, чего греха таить, рыночных торговцев. А время от времени даже на президента РФ. Она не знала, как выглядят их тела и "окаянные отростки", больше всего Нодельму заводили лица, выражение глаз, активная (или, напротив, высокомерная) мимика, едва уловимые особенности движения, повадки, походки.
      А потом словно бы что-то произошло, словно бы в голове у Нодельмы перещелкнули тумблер: фантазии перестали ее волновать, образы мужчин, ранее будоражившие нервные окончания, утратили былую убедительность. Сосредоточиваясь на том или ином образе, некоторое время Нодельма удерживала его на изнанке лобной кости, однако волна возбуждения так и не приходила, тогда Нодельма ослабляла хватку, и фантазия расползалась, исчезая, табачным дымом, в никуда.
      VII
      Всю субботу Нодельма обязана молчать, ее никто не заставляет, сама придумала. Ей так легче справиться с одиночеством. Мать возмущается ее мнимым бесчувствием, равнодушием, проявляющимся в суточной норме тишины, пару раз пыталась спровоцировать реплику или хотя бы междометье, но поняла, что бесполезно, приняла правила игры, прониклась странным начинанием дочери, а со временем даже стала гордиться этой непонятной, но безопасной стойкостью.
      Нодельма замечает, что, некогда говорливая и общительная женщина, мать тоже стала молчалива, копошится на кухне, готовит еду, слушает радио, раньше любила напевать себе под нос популярные мотивы, а нынче словно воды в рот набрала, думу, что ли, думает. Молча протягивает тарелку с рассольником, молча нарезает хлеб.
      Оказывается, можно существовать и так, без единого произнесенного слова. Количество тишины скоро переходит в качество внутренней жизни, становится легко, мысли приходят и уходят, словно бы им открыли дверь или вены, - так цирюльники раньше, в стародавние времена, пускали кровь для облегчения состояния организма. Это же как с диетой: трудно только первые несколько дней, после наступает просветление, кто плавал, тот знает. И даже потом, в воскресенье, по инерции Нодельма ведет себя загадочно и немногословно, возвращаясь на службу в понедельник полностью обновленной.
      VIII
      Вот и сегодня, в субботу, Нодельма просыпается в предчувствии блаженного ничегонеделанья: тишина способствует расслабленности да рассеянности, не хочется заниматься домашним хозяйством, собой, читать и даже смотреть телевизор. Хочется сидеть в кресле, уставившись в потолок или в окно, перебирать старые фотографии, их не так уж и много, она уже давно собирается завести альбом, разложить их в правильном, одной ей ведомом порядке, да все руки не доходят. Может быть, сегодня?
      Она открывает глаза, потягивается, и суббота тут же обступает ее пронзительным зимним светом, солнце светит, но не греет, зато батареи пбарят, словно ты в Африке на курорте, и хочется скинуть одеяло, но лень. Вместе с Нодельмой в глубине организма просыпается странное нетерпение, природу которого она объяснить не умеет. Нодельма удивлена, несколько встревожена, уж не потому ли, что весна не за горами? Или приближается девятый вал очередных месячных? Ох уж эти гормоны...
      По телевизору показывают фигурное катание, чемпионат Европы или мира, Нодельма так и не разобралась, соревнуются одиночницы, кто выше прыгнет, наверное, это красиво. Чтобы не смущать внутренний покой, Нодельма смотрит произвольную программу не включая звука, так даже интереснее, все равно после выступления каждой из участниц показывают оценки и в замедленном режиме наиболее драматические моменты катания. Женщины, как правило, лишены артистизма, тяжело и надрывно выполняют прыжки и элементы, смотреть на них скучно. Но Нодельма смотрит, сознательно отвлекает внимание от телесного неуюта, который тяготит ее, несмотря на здоровый восьмичасовой сон.
      IX
      День проходит в маете и бессмысленном слонянии из стороны в сторону. За окном идет снег, по телевизору говорят о начале военных действий в Ираке. Нодельма нервно переключает на другую программу, но там снова танцуют одиночницы, тянут руки вверх, кружась на одном месте, некрасиво буравят лед. На всех других каналах сплошняком идут несмешные юмористические передачи с консервированным смехом, подложенным в студии. От них Нодельме становится совсем уже нехорошо. И она снова переключает на репортаж из пригородов Багдада: мутное изображение сумерек, разрываемых огненными точками, похожими на НЛО.
      Весь день Нодельма пьет холодную кипяченую воду, стакан за стаканом, пока ее не раздувает, как аквариум. Однако жажда не проходит, все время хочется пить. Мать смотрит с осуждением, ничего не говоря, демонстративно уходит к себе, хлопает дверью. В ее комнате почти нет мебели, только два шкафа, стол, диван пуховый и больше ничего, даже странно, чтбо она там делает всеми днями. Иконы, много икон - на стенке, на столе, на подоконнике, целый иконостас. За окном продолжает идти снег, белые пушинки на фоне плоской мглы особенно красивые, если долго не мигая смотреть, как они падают.
      Внезапно Нодельма кидается к платяному шкафу. Она надевает летние туфельки, легкое летнее платье и ставит диск "Air" с летним настроением в припевах на самую большую громкость, музыка разливается по комнате, затапливает небольшое помещение от угла до угла, качает ее на невидимых волнах.
      X
      И вот в один миг чаемое равновесие оказывается разрушенным, субботнее равноденствие летит в тартарары. Внезапно Нодельма решительно набирает телефон Фоски, не догадавшись сделать музыку хотя бы немного потише. Чтобы подруга могла ее услышать, приходится кричать ("Фоска, привет, как дела, что-то я совсем тебя не слышу... Блин, опять ничего не слышно..."), однако Фоска все равно ее не слышит. Да и Нодельма не слышит Фоску, слишком уж музыкальный фон мешает. ("Вот и поговорили", - кричит она с негодованием и раздраженно кидает трубку на диван.) Нодельма так и не расслышала ни единого слова, разговора не получилось.
      Нодельма наворачивает круги по комнате, она не знает, что делать, она выбита из колеи. Зачем она накупила такое большое количество соли для ванн, самых разных запахов и расцветок? Ведь она все равно ими не пользуется, а туалетная полочка заставлена красивыми пузырьками, ни уму ни сердцу. Тем не менее с каждой зарплаты - по комплекту. Если сейчас принять ванну, убьешь еще час-полтора, пока она заполнится, пока переделаешь все эти "водные процедуры", побреешь ноги и лобок...
      Вот сил на сопротивление плохому настроению и не останется, все они уйдут с горячей водой, с паром, а не испить ли нам кофейку? Еще не хватало закурить на кухне, глядя, как дым улетучивается в форточку, мать этого точно не переживет. Обычно в выходные Нодельма не курит, дает организму отдохнуть от отравы-травы. А сейчас ищет повод, чтобы выйти на улицу, пойти проветриться, прогулка обязательно должна успокоить. Пока ванна набирается, ага.
      XI
      Утром на улице мягкая погода, на Шуховой башне ангелы устроили генеральную уборку: моют, драят железки, на которых живут. Нодельма замирает, замечая, как по стальным опорам башни стекает мыльная вода. Особенно стараются 313 и 791, как будто бы от их нынешнего усердия зависит что-то глобальное в этом мире.
      А вот 792 сегодня отправлен в командировку, его нет. Может, это они к его возвращению готовятся? Нодельму обгоняет седой мальчик в стильной куртке, рядом с ним идет кореец и громко говорит по мобильному телефону. Нодельма переводит взгляд на седого юнца и понимает, что это зрелый и красивый мужчина с пронзительными серыми глазами (морщинки, морщинки вокруг). "Старый макак", - думает про себя незнакомец - Нодельме кажется, что она слышит его мысли. Это возвращает ее к реальности, она убыстряет шаг, чтобы не опоздать на службу, буквально врывается в кабинет и первым делом смотрит почту Кня.
      Врачу-реаниматологу из Кемерова Кня описывает новую службу, мол, трудная она очень, контора занимается проблемами соотношения времени и пространства, а это вещь такая неуловимая и пиару почти неподвластная. Нодельме интересно увидеть "Платон & Со" сторонним, чужим взглядом. Тем более, что Кня формулирует точно и смешно.
      XII
      "...В Москве все только и говорят что о Москве, постоянно отовсюду слышишь: Москва, Москва, в толпе в метро идешь и слышишь: Москва, Москва, просто удачный пиар-проект какой-то... Ни в одном городе этой страны так много не говорят о своем городе и не думают о месте пребывания, как в Москве. Москва всех заставляет думать о себе постоянно, как о сексе, просто наваждение какое-то..."
      Утром в понедельник Нодельма потрошит отправленные письма в ящике Кня. В начале недели он особенно активен в эпистолярном жанре, за выходные происходит масса событий, встреч, прикольных мероприятий, о которых немедленно хочется поведать миру. Нодельма радуется подопечному, живая музыка в клубе "Дом", пьянка в "Пирогах" с креативщиками из рекламного агентства "РПР" (Кня пишет о них с нескрываемым пренебрежением), Китупу туманно намекается на интрижку с распутной творческой единицей (получилось или его обломали, из этих слов понять сложно, Кня хитрит, и фраза выходит хитрая, двусмысленная, он на такие фразы мастер), потом культпоход в кино, глинтвейн в "Культе", кофе в "Кофемании", все как у людей, можно позавидовать.
      Нодельма сталкивается с Кня возле принтера, вид у него свежий, даже и не скажешь, что... Правда, ей он не глядя сказал "Добрый вечер", отворотился - и зевнул, значит, был не в себе, точнее, не совсем в себе. Нодельма рассмеялась, и тогда он поднял на нее фиалковые очи, первый раз, кажется, зафиксировался, опознал соседку по этажу. Нодельма чуть не подпрыгнула от счастья.
      XIII. XIV
      А Кня в это время плотно сидит в чате и клеит девиц. Чат, нужно сказать, весьма фривольный, естественно, эротического содержания, но Кня немногословен и в общей дискуссии присутствует время от времени, вставляя реплики случайные и достаточно необязательные. И вот Нодельма решается на неслыханный по дерзости шаг. Она тоже регистрируется в этом чате под именем "Мантисса" (впервые именем таким, никаких Нодельм, ведь так проще вычислить), итак, пусть будет Мантисса.
      На нее тут же обращают внимание. Во-первых, потому, что разговор в чате идет вялый, неинтересный, пережевываются одни и те же второстепенные события, опять зачем-то про войну в Ираке, перепады давления (все, разумеется, устали ждать весну и горстями жрать витамины), других тем у них, что ли, не имеется?! Плоские, полые люди. Во-вторых, на новенького всегда вспыхивает кратковременный интерес, обмен приветствиями - самый удачный способ завязать знакомство. В-третьих, пара удачных реплик, претендующих на остроумие, - и вот уже все сетевые тени у твоих умозрительных ног.
      Сердце бьется у Нодельмы, кажется, сейчас порвет ткани, сломает прутья грудной клетки, вырвется наружу, она аккуратно здоровается, заводит разговор, закидывая удочки, мимо которых не пройдет ни один уважающий себя юзер. Она ставит в сидиром саундтрек Филиппа Гласса к фильму "Часы", надевает маленькие наушники - и вперед, с обрыва в отрыв. Вы хочете песен? Их есть у меня!
      XV
      Кня, залогиненный под именем "Пастух" (Нодельма вычисляет его моментально), замечает ее присутствие не сразу. Нодельма решает не обращаться к нему первой, пускай сам заинтересуется, да и невежливо как-то, дама все-таки. Хотя она избегает использования глаголов прошедшего времени, они же различаются по родам, нет, ее Мантисса живет в режиме реального времени, в отсеке сегодняшнего дня.
      Впрочем, ее ник должен говорить сам за себя: конечно, ее персонаж женщина, умная, молодая, стильная, ухоженная, красивая, ну, в крайнем случае модный стильный трансвестит или, на худой конец, лесбиянка. Хотя нет, лучше все-таки трансвестит, Кня против такого экстрима не проскочит. Не должен проскочить.
      И вот он ее замечает, далее следует обмен ничего не значащими репликами, после чего Кня пропадает. Пошел курить, решает Нодельма и на всякий случай набирает внутренний номер Кня, который тут же хватает трубку. Извините, тушуется Нодельма, ошиблась и глубоко задумывается. Через пару минут Пастух появляется как ни в чем не бывало, бодр и весел, они снова перекидываются парой незначительных фраз. Параллельно к Мантиссе клеятся всякие извращенцы с гнусными предложениями встретиться в реале, но она быстро и четко отшивает всех этих гнусных извращенцев. Через какое-то время она почти полностью перевоплощается в персонаж, придуманный на ходу. Фортепианные трели, рассыпающиеся в наушниках, придают Мантиссе, не знающей страхов и сомнений, бездну уверенности.
      XVI
      И она дважды кликает на ник Пастуха, открывается дополнительное окошко приватного общения, да, отзывается Пастух, привет, как дела? Нодельма потирает руки, клавиши трепещут под ее наманикюренными пальцами, словно фортепиано, на котором Филипп Гласс вышивает лунную звуковую дорожку. Можно к тебе, ты не занят?
      Филипп Гласс разогнал мелодию и взял новую высоту. Нет, не занят. Уже хорошо. Давай, что ли, поболтаем с тобой? Если ты не против. Ну, он, конечно, не против, какие тут могут быть вопросы, вперед, Мантисса, пожалуйста, без особых китайских церемоний, откинь врожденную стыдливость, тебя же никто по лбу не ударит. Нодельма улыбается: точно, не ударит, даже если захочет, то через Интернет не дотянется.
      Не против, конечно, давай попробуем... И тут ее пробивает испуг: общение в чате схоже с ходьбой по минному полю - если чем-то заденешь невидимого собеседника (а задеть легче легкого, ведь ты не знаешь, кто сидит там, на другом берегу, каковы его пристрастия и приоритеты), станешь ему неинтересным, закрыть окошко, покинуть "приват" легче, чем убить комара, хлоп - и нет ни человека, ни проблемы.
      XVII
      Конечно, все "смерти" в виртуальном мире ненастоящие, можно снова залогиниться под иным именем, можно снова раскрутить нелюбезного и обиженного человека на разговор, однако свежести восприятия при общении с ним уже не будет. Ты-то знаешь, с кем ты общаешься, переживаешь, боишься повторить прежние ошибки и т. д. и т. п.
      Тем не менее Нодельма бесстрастно кидается в этот диалог, ведь Кня - не чужой, он не только сосед по этажу, которого она каждый день видит, это еще близкий и почти родной человек, о котором она много чего знает, которого, как ей кажется, она хорошо знает... Количество размышлений и фантазий, связанных с Кня, переходит у Нодельмы в иллюзию знания, поэтому никакого минного поля, никаких узелков на изнанке, все взаправду и всерьез. И он обязательно это почувствует. Должен почувствовать.
      XVIII
      - А что ты делаешь?
      - Да в офисе сижу. А ты?