Глава 1

— Похоже, на земле не осталось ни одного местечка, где можно уединиться! — пробормотал Бьерн Самуэльсон, накинул замшевую куртку и вышел из своей палатки. С маленькой открытой площадки среди кустов, которую он заранее приглядел для своего ежегодного недельного «монашества», сквозь листву хорошо было видно бросившую якорь яхту — фонарь на мачте ярко высвечивал белоснежное суденышко в сгустившейся тьме. Но еще больше эту стоянку среди шхер выдавал рев музыки — казалось, мощные динамики можно было услышать на противоположном берегу Балтики. Ватага молодежи, обосновавшаяся на яхте, вновь устроила шумную вечеринку.

Накануне, когда яхта только появилась в этом пустынном уголке побережья, Бьерн не придал значения неожиданному соседству, решив, что молодежь тут надолго не задержится. Но вторую ночь подряд слушать эти душераздирающие звуки — нет уж, увольте! Он выбрался сюда на считанные один-два уик-энда и тот короткий промежуток, что между ними. Он слишком ценил это время наедине с самим собой, чтобы впустую терять вечера, когда под сводом палатки так хорошо думается и новые проекты, к которым собиралась приступить его фирма, вдруг проясняются с удивительной отчетливостью.

Его коллеги это знали. И хотя немного подтрунивали над причудой своего босса и даже подозревали какую-то романтическую подоплеку в его стремлении к уединению, но в то же время не раз убеждались, что Бьерн Самуэльсон неизменно возвращается из короткого отпуска, осененный замечательными идеями. Один из сотрудников фирмы — Даг Лундхольм без лишних вопросов привозил его на машине на заранее облюбованное Бьерном место, помогал поставить палатку, выгружал припасы, газовую плитку и прочее, после чего исчезал со строжайшим наказом хранить в тайне место пребывания главы фирмы.

— Если со мной что-то случится по дороге, вас никто не найдет и вам придется выбираться пешком, — сказал однажды Даг.

Действительно, Бьерн выбирал такие места, что не было случая, чтобы кто-то нарушил его желанное одиночество. Но на этот раз…

Почти полночь — а он все еще работал. Криво усмехнувшись, он провел рукой по густым светлым волосам. Кажется, он зацикливался на работе. Изабель обвиняла его в этом еще на прошлой неделе, жалуясь, что она чаще общается с его секретаршей, чем с ним.

Возможно, у нее были основания так говорить, если рассматривать ситуацию беспристрастно. У него была склонность расписывать личную жизнь по минутам, как и все свои занятия, занося в расписание деловых встреч — Изабель по понедельникам и субботам, а Петру по средам и каждую вторую пятницу.

Но ему нравилось много работать. За десять лет, прошедших с тех пор, как он унаследовал маленькую семейную инженерную фирму Самуэльсонов, Бьерн превратил захолустную компанию с весьма скромными успехами в могущественный международный концерн. К своему удивлению, он обнаружил у себя вкус к бизнесу, и то, что сначала было холодной необходимостью, которой он всеми силами стремился избежать, стало почти удовольствием. Почти…

Снизу с канала доносились звуки музыки и смеха. Юнцы разрисовали борта яхты яркими спиралями сумасшедших цветов, напомнившими ему о его собственной бурной молодости. А у кого-то явно был талант садовника — цветные горшки герани и бегоний были расставлены на носу и на корме.

Уже собираясь отвернуться, он снова увидел девушку. Он заметил ее еще тогда, когда яхта впервые появилась здесь. Наверное, одна из тех, кто действительно на ней живет. Он обнаружил, что рассматривает ее с каким-то странным восхищением. Босая, она танцевала на палубе. На голове у нее была беспорядочная копна светлых кудрей, украшенных разноцветными тесемками. Тесемки болтались в разные стороны в ритме танца, а одета она была во что-то невообразимое с блошиного рынка. Тип девиц, завидев которых Изабель морщила свой изящный парижский носик и переходила на другую сторону улицы, подумал он с ехидным удовольствием.

Звук электрогитары расколол летнюю ночь. Бьерн раздраженно потряс головой — он должен был покончить с этим явным хамством. Замешкавшись на секунду, чтобы застегнуть молнию на куртке, хотя в такую теплую ночь это было вовсе не обязательно, он быстрыми шагами спустился по крутому каменистому склону к воде. С яхты его никто не заметил. Там шла своя жизнь.

— Ой, щиплет! — раздался голос одного из парней.

— Будешь осторожнее, Оле, — предупредила девушка. Идиотизм — поднимать осколки руками, если есть веник и совок. Теперь стой спокойно, пока я буду мазать йодом.

Симпатичный молодой парень морщился от боли, пока она обрабатывала порез на большом пальце его руки.

— Марта, прости — это была твоя любимая ваза. Я тебе завтра новую куплю.

— Ладно тебе. — Глаза цвета анютиных глазок улыбались. — Ну все, кусок неуклюжести. Кровь остановилась, думаю, что швы накладывать не надо.

Свободной рукой он обнял ее за плечи и поцеловал в кончик прелестного носика.

— Спасибо, ты — чудо. Пойдем, потанцуешь со мной.

Она попыталась посмотреть на него суровым взглядом.

— Ты же встречаешься с Кларой, — сказала она с укором, — почему ты не с ней танцуешь?

— О, Клара воспринимает все слишком серьезно, — проворчал он нетерпеливо. — У нее в голове уже звучит свадебный марш, но я к этому не готов — еще не нагулялся. А ты — девчонка, с которой я очень хотел бы «оторваться», — добавил он, щекоча ее. — Ты человек, который действительно умеет получать удовольствие.

— Может быть, — протянула она, слегка отталкивая его. — Но удовольствие удовольствию рознь — не думаю, что твои представления об этом соответствуют моим.

Он засмеялся.

— Разве твой надутый старый папашка не рассказывал тебе про птичек и пчелок? — поддразнил он. — Ты прекрасный цветок, и пчелки жужжат вокруг тебя и пьют твой нектар…

— Да ну, — сухо улыбнулась она. — Боюсь, если какая-нибудь пчелка прожужжит чересчур близко, то окажется, что я Венерина Мухоловка! В любом случае эта музыка слишком гремит. Надо сделать потише, уже двенадцать ночи.

— Ой, да успокойся ты, — беспечно проговорил Оле, — здесь пустынное побережье, никто не слышит.

— Все равно, нам по правилам яхту здесь ставить нельзя. Тебе наплевать, но договор об аренде подписывала я, и неприятности тоже будут у меня.

— Хорошо, — согласился он недовольно, — если вы настаиваете, командир.

Она одарила его сияющей улыбкой. Он всегда называл ее командиром, когда она требовала чего-нибудь, что в принципе происходило достаточно редко. Иногда она даже подумывала, не слишком ли часто ее друзья пользуются легкостью ее характера. Сначала все было прекрасно — она сказала, что собирается в Стокгольм вместо того, чтобы заканчивать художественный колледж, и группа ее друзей решила прошвырнуться вместе с ней. Но через полгода ей все стало надоедать — никто из них не задумывался особо, как заработать деньги, не говоря уж о том, чтобы поддерживать на яхте порядок.

Хотя вообще какая разница? Надо убрать стекла, пока еще кто-нибудь не порезался. Найдя веник и совок, она все тщательно подмела и выбросила за борт. Затем остановилась на мгновение, оглядываясь вокруг. Была чудесная летняя ночь, темно-синее, как будто бархатное, небо усыпано звездами. Чем она может быть недовольна в такую пору?

Но все же… Какая-то часть ее существа перестала воспринимать это бесцельное, богемное существование. Конечно, жить на яхте, устраивать бесконечные тусовки — это прекрасно, но… испытать ощущение уверенности в будущем, хотя бы для разнообразия, тоже было бы неплохо.

Усмехнувшись сама над собой, она потрясла головой. Ее отец был бы счастлив услышать такие слова. Уверенность в будущем, респектабельность — его любимые слова. Хотя как раз всего этого он не мог обеспечить своей единственной дочери — у него никогда не хватало времени. Крупный коммерсант, член правления нескольких промышленных и торговых компаний, он никогда не имел свободной минуты и часто напоминал ей о своей занятости.

Марта уже собиралась вернуться в каюту, когда заметила, что кто-то перевернул горшок с ее любимой бегонией. Она нахмурилась — это было типично. Конечно, это сделали не нарочно, но надо было иметь совесть подойти и признаться. Она нагнулась, чтобы поднять цветок и утрамбовать землю… и неожиданно обнаружила прямо перед своим носом пару очень дорогих черных ботинок ручной работы.

— Вы владелица этой лодки?

Резкий голос несомненно принадлежал мужчине, привыкшему к тому, что все подчиняются его приказам. Марта осторожно встала на ноги, глаза ее медленно скользили по великолепно скроенной серой замшевой куртке, темно-голубому шелковому шарфу, которым он повязал шею, небрежно засунув концы под распахнутую на груди трикотажную рубашку в полоску. Наконец ее взгляд остановился на жесткой линии подбородка, соответствующей тону голоса.

— Я спросил, кто владелец этой яхты? — повторил он коротко.

— Ну… я, — произнесла она, слегка запинаясь.

— В таком случае, не будете ли вы так любезны немедленно выключить музыку. Неужели вам настолько наплевать на окружающих?

Она хотела извиниться, объяснить, что как раз собиралась это сделать, но тон его голоса задел ее. Марта взглянула на него вызывающе.

— А в чем дело? — колко спросила она. — Никто не жалуется. В любом случае здесь никто не живет — вокруг пустынный берег.

— Я здесь живу, — сухо ответил он. — Наверху.

Он показал в сторону своей палатки, которая была почти не видна с яхты — только острая крыша слегка возвышалась над кустами, но ночью на фоне неба ее можно было принять за острый выступ скалы.

— В таком случае — извиняюсь, — протянула она голосом, абсолютно не соответствующим словам. — Но откуда же мне было знать?

— Сейчас я вам об этом говорю. И надеюсь, что вы сделаете потише.

Марта осторожно рассматривала его сквозь полуприкрытые ресницы. Он выглядел моложе, чем ей показалось с первого взгляда. Ему было лет тридцать пять. И он был очень хорош собой: черные, слегка вьющиеся волосы, чуточку длиннее, чем она могла ожидать, спадали на высокий, умный лоб, глаза были холодного серого цвета.

Но больше всего ее поразил его рот. Почему он все время так плотно сжимает свои красивые, чувственные губы? Что он пытается в себе сдержать? Жаркая волна прокатилась по ее телу.

Если выпустить эту железную волю из-под контроля, то она смела бы все на своем пути.

Казалось, ему было приятно, что она так внимательно его разглядывает. Он усмехнулся:

— Ну?

В ней проснулся какой-то бесенок.

— Ну… Если вы — единственный, кто жалуется, — игриво поддразнила она и провокационно покачнулась, — почему бы вам не при — . соединиться к нам?

Марта подошла к нему ближе и ей пришлось задрать голову — он был ростом никак не меньше 190, а на ней не было туфель. Девушка шутливо дернула его дорогой шелковый шарф.

— Не ведите себя как старый дед в красных кедах.

— Старый дед в красных кедах? — Он удивился, и она скрыла победную улыбку. Это ему не понравилось. В следующую секунду его руки обвились вокруг ее талии, и он крепко прижал ее к себе.

— Отлично, я остаюсь, но только, если вы со мной потанцуете, — с вызовом произнес он.

Марта ощутила приступ паники. Предполагалось, что она ведет игру — да так оно и было. Но этот высокий незнакомец повернул все таким образом, что она не знала, что делать. То, как он прижимал ее к своему крепкому, мускулистому телу, едва уловимый опьяняющий аромат его кожи, заставили ее сердце забиться чуть быстрее.

Она попыталась высвободиться, но он не ПОЗВОЛЯЛ.

— Я надеюсь, что вы не будете вести себя… как старая бабка в синяк чулках, и не откажетесь танцевать со мной только потому, что мы не представлены друг другу, — поддел он, насмешливо глядя на нее.

— Нет… я… — Что же происходит? Как может она позволить какому-то старому зануде смутить ее. — Конечно, я потанцую с вами, — дерзко сказала она, хотя ее дерзость скорее пошла ему на пользу. — Хотя, вы уверены, что способны танцевать под такую музыку?

— О, я могу танцевать под все что угодно, — заверил он, игривый блеск его глаз подтверждал двусмысленность слов. — Но, вообще-то, должен признаться, что предпочел бы нечто более… романтичное.

Он наклонил голову. Его теплое дыхание щекотало ее ухо, маленькие иголочки дрожи пронзали ее.

Марта решительно перевела взгляд на его шарф, пытаясь преодолеть странное желание растаять в его объятьях. Шарф, господи! Единственным мужчиной из ее знакомых, который повязывал шею шарфом, отправляясь на прогулку, был ее отец. Цепляясь за этот образ, она снова подняла на него глаза.

— Почему бы вам не снять это? — предположила она, останавливаясь на этой довольно оскорбительной теме. — Может, вы боитесь, что простудите горло?

Он снова одарил ее улыбкой, от которой у нее екнуло сердце.

— Вам так не нравится мой шарф? — насмешливо поинтересовался он.

Она пожала хрупким плечом. Жест должен был означать крайнюю степень безразличия.

— Ну, не конкретно этот шарф. Просто терпеть не могу шарфы, — ответила она так нахально, как всегда мечтала ответить своему отцу. — Только пожилые люди носят шарфы.

— Разве? — Ее попытки задеть его оставили незнакомца равнодушным. — В таком случае я, конечно, должен его снять.

Он поднял руку и распустил узел на шарфе, все еще крепко прижимая ее другой рукой к себе, несмотря на отчаянные попытки девушки вырваться. Во рту у нее внезапно пересохло. То, как он снимал шарф, живо вызвало в ее воображении другую картину, как будто он собирался полностью раздеться…

— Лучше? — насмешливо спросил он, глядя на нее своими блестящими глазами.

Она не могла ответить. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, и Марта увидела густые, слегка выгоревшие на солнце волосы на загорелой коже. Горло у нее перехватило — какой-то глубокий, древний инстинкт поймал ее в ловушку, и она не знала, как выбраться из нее.

— Надеюсь, вы собираетесь сказать свое имя? — спросил он, его мягкий, хрипловатый голос был частью странной волны, окатившей ее.

— Меня зовут… Map, — пролепетала она и осеклась, не в силах скрыть легкую дрожь в голосе.

— Map? — То, как он произнес этот слог, вызвало странную жаркую дрожь внизу ее позвоночника. — Это сокращенно от Марты?

— Да.

— Красивое имя. Жалко, что вы сократили его до какого-то детского Map….

— А больше оно никак не сокращается, — сухо улыбнулась она. — Если только Тити… Он Засмеялся — низким грудным смехом, призывно сексуальным.

— Да, предполагаю, что лучше остановиться на Map, — уступил он. — Так это ваша яхта, Марта?

Ей потребовалось сделать сознательное усилие, чтобы он прекратил ей нравиться. Но единственный способ защиты, который она знала и применяла против своего отца, — прикрыться хрупким щитом юношеского высокомерия.

— Вы имеете в виду, есть ли у меня аккуратненькая папочка с документами, заверенными нотариусом? — колко спросила она, так презрительно, как только могла. — Конечно, нет.

— Владение собственностью рассматривается как воровство? — улыбнувшись, перефразировал он лозунг, однажды увиденный на молодежной демонстрации.

— Да. Ну не совсем, — согласилась она. — Я арендую эту посудину.

— А другие ребята, которые здесь околачиваются? — поинтересовался он. Она пожала плечами.

— Они… друзья.

— Они не живут на этой яхте?, — Некоторые. Это довольно… плавучая компания. — Шутка была довольно плоской, и он сухо улыбнулся.

— Понимаю, — пробормотал он, серые глаза насмешливо блеснули. — И один из них — ваш молодой человек, да, Марта?

Легкая краска покрыла ее щеки, и она была рада, что ночные тени скрыли ее.

— Не совсем, — ответила она, стараясь произнести это как можно небрежнее. — Мы не верим в какие-то особые взаимоотношения. — Этой фразой она чуть не довела отца до инфаркта. — Это так… душит. Чтобы быть подлинно творческой личностью, надо быть свободным, открытым для всего нового.

— Полностью с вами согласен. Нет ничего важнее свободы.

Он, что — издевался над ней? Она украдкой посмотрела на него из-под ресниц, но не смогла понять выражение его лица. В конце концов, чем она занималась, танцуя с этой «серой курткой»? Если бы ее сейчас видел отец! Он бы, конечно, одобрил. И его одобрение, подумала Марта, было достаточной причиной для того, чтобы столкнуть этого пришельца за борт и вернуться к друзьям, таким же, как она.

Но почему-то она была не вольна делать то, что хотела. И когда он позволил своей руке плавно скользнуть вдоль ее спины, в то же время крепко прижимая ее к себе, она не сопротивлялась. Слегка покачиваясь, они двигались под музыку, и, казалось, тяжелые раскаты гитары (это был Вайтснейк) звучали так же мягко и романтично, как Фрэнк Синатра. Бессознательно она закрыла глаза и позволила себе уплыть в тот мир, который он создавал. Рука его мягко прошлась по ее волосам, она подняла к нему лицо, сердце ее билось, как пойманная птица. Его голова медленно склонилась к ней, и губы ее слегка приоткрылись, как бы подчиняясь его молчаливой просьбе. Еще до того, как их губы встретились, она знала, что этот поцелуй будет особенным.

И он был особенным. Его чувственный язык нежно касался ее губ, возбуждая в ней такие чувства, о которых она прежде не подозревала. На какое-то мгновений она удивилась его опытности, неожиданной для человека, который выглядел так солидно и даже чопорно. Но все разумные мысли улетучились от того огня, который он зажег в ее крови.

Они оказались в каком-то другом измерении.

Марта больше не ощущала себя, ей хотелось, чтобы это длилось вечно. Она беспомощно отвечала на его поцелуи, изящное ее тело изгибалось в его объятиях во время медленного танца. Она даже не осознала, что, танцуя, он довел ее до затененного уголка на корме. Здесь рок гремел гораздо приглушеннее и совсем не было слышно голосов ее друзей. Вместо этого — тихий плеск воды о борт судна и шелест листьев на кустах и деревьях, растущих среди скал вдоль всего побережья.

Она обвила руками его талию под курткой и положила голову ему на грудь. Тепло его тела проникало в нее, она вдыхала острый аромат его кожи. Ничто больше не имело значения. Ее не волновало, что он был старше всех ее знакомых парней, что на нем была дорогая одежда и сделанные на заказ ботинки. Она сознавала только то, что рядом с ней был этот мужчина, и испытывала тревожное чувство беззащитности, которое он вызывал в ней. И хотела она только одного — чтобы этот танец не кончался никогда.

Они двигались под музыку, целуясь и обнимаясь, как будто никак не могли насытиться друг другом, и звезды кружились над их головами. В какой-то момент они перестали изображать танец и, прислонившись к стене каюты, полностью погрузились в свой собственный маленький мир, в котором не было места ничему и никому другому.

У Марты было очень много парней — обычные студенческие отношения, ничего серьезного, и, возможно, легкость ее характера позволяла им думать, что она тоже была «легкой». Однако очень скоро они обнаруживали, что ошибались. Но сегодня ночью все ее защитные механизмы спали — каким-то образом он проскользнул мимо них незамеченным…

Через много-много времени он наконец поднял голову и улыбнулся слегка насмешливо.

— Я рад, что решил остаться, — прошептал он низким, хрипловатым голосом.

Реальность вернулась к ней, и, внезапно встревоженная, она быстро взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. Он не позволил ей высвободиться, держа ее все еще неприлично крепко. Что-то в темной глубине его глаз подсказало ей, что, возможно, он решил, будто приглашение на вечеринку означало нечто большее, чем танец и поцелуй.

Она попыталась отступить назад, но легким напряжением стальных мускулов он прижал ее теснее.

— Куда же вы? — произнес он, иронично улыбаясь. — Вы же обещали потанцевать со мной.

— Я…

— Надеюсь, вы не боитесь чего-то «нового»? — настаивал он. Щекоча ей щеку своим теплым дыханием, он снова начал двигаться под музыку, медленно и чувственно. — Вы же так хотите быть свободной.

— Это вовсе не что-то новое для меня, — парировала она с вызовом. — Я целовалась с кучей мальчиков…

— Ах — мальчиков. — Он понимающе кивнул. — Мне кажется, что вы делаете большую ошибку, путая количество и качество. — Он чувственно провел пальцем по ее дрожащим мягким губам. — Вам не стоит растрачивать поцелуи на мальчишек. Вы — женщина, и вам нужно, чтобы вас целовал мужчина — меньшее вас не удовлетворит.

Его слова, его голос опутывали ее чарующей сетью. Луна отражалась в темных водах канала, мягкий ветер трепетал в ее волосах. Почему ей никогда раньше не приходило в голову, что Стокгольм — самый романтичный город на земле.

Его голова склонилась, когда он снова припал к ней губами, раздвигая ее губы в голодном требовании, вбирая всю ее сладость в неспешном движении языком и разрушая всю ее способность к сопротивлению. Она положила руку ему на грудь, пальцы натолкнулись на твердую стену мускулов, и дрожь пронзила ее, почти остановив сердце.

Он мгновенно почувствовал ее ответ. Это было естественно — мужчина, настолько искушенный в искусстве любви, не мог пропустить ничего. Он изогнул ее податливое тело, его поцелуй стал глубже и нежнее, слаще, чем все, что она испытывала когда-либо, и она прильнула к нему, отдавая ему все, что он требовал, и даже больше. Она не подозревала о невысказанной просьбе, заключавшейся в ее безотчетной реакции, она сознавала только глубину своего желания.

Его руки блуждали по ее телу с чувством собственника, изучая каждый изгиб. Перед выходом на палубу она накинула на себя шелковую шаль с бахромой, купленную на уличном развале за несколько крон. Концы платка были сколоты старинной стразовой брошью, но каким-то образом застежка расстегнулась, и она почувствовала, что шаль соскользнула с ее плеч.

Она надела ее потому, что просвечивающая кисейная кофточка на ней была слишком сильно вырезана спереди, открывая нежные припухлости ее грудей гораздо больше, чем она хотела показать. Но теперь он наслаждался видом, представшим перед ним, и глаза его, казалось, обжигали ее нежную плоть.

Она была настолько изящной, что редко надевала лифчик, а ткань ее наряда оказалась такой тонкой и прозрачной, что девушка выглядела теперь абсолютно голой. Она почувствовала, как под его взглядом затвердели и выступили вперед нежные бутоны ее сосков, видимые сквозь легкую кисею. А когда он коснулся ее груди, дыхание у нее перехватило.

Если бы не стенка каюты, на которую она оперлась, то она упала бы на палубу. Она беспомощно прислонилась к каюте, в то время как он наклонил голову, чтобы чувственно провести языком по изящным завиткам ее ушной раковины. Ладони его накрыли ее болезненно напрягшиеся груди, восхитительно сжимая их, страстно лаская ее нежные соски, зажигая огонь в крови.

Ее голова откинулась назад, всхлипывающий вздох сорвался с ее губ. Она услышала, как он засмеялся приглушенным победным смешком. Его рот вернулся к ее рту, как бы утверждая свои права на него. Она могла только покориться. У нее не было зашиты от грубого вторжения его языка, ее маленькие груди, казалось, набухли и напряглись под острыми ласками его рук, выдавая ему всю полноту ее реакции.

— Это не место для продолжения, — пробормотал он низким, обещающе хрипловатым голосом. — Моя палатка всего в десяти шагах отсюда, у меня огромный пуховый спальный мешок, нам там будет очень удобно.

Его слова рассекли мечту, в которую она погружалась, она в испуге распахнула глаза.

— Нет!

— Нет? — Он быстро нахмурился, удивленный ее капризным отказом. — Что это за игра? — требовательно спросил он с растущим раздражением. — Это означает, что ты просто дразнила меня? Обещаешь все, а потом не даешь ничего, да, детка?

— Прошу вас., . Извините. — Она попыталась отодвинуться от него, испугавшись темной решимости в его глазах. — Пожалуйста, пустите меня.

— Ты, кажется, слишком возомнила о себе, общаясь с малолетками, — прорычал он, дико рассвирепев. — Может, пора тебе узнать, к чему приводят игры со взрослыми.

— Не надо… пожалуйста… простите меня… Она вдруг действительно испугалась его. Он полностью контролировал себя, это была умышленная злость, но почему-то ей стало еще страшней. Его пальцы крепко схватили ее волосы, откидывая ей голову так, что тело ее выгнулось болезненной дугой, крепко прижатое к нему.

— Тебе надо вести себя поумнее, — зло сказал он, близко склонив свое лицо. — Разве мамочка не предупреждала тебя, чтобы ты не играла с огнем? Это очень опасно — ты можешь сильно обжечься.

Он прижал ее всем весом своего тела к стенке каюты. Не было никакой возможности увернуться от этого жесткого рта, обхватившего ее губы. Она дико извивалась, колотя кулаками по его твердой груди, но тело ее было полностью сковано и любое движение могло возбудить его еще сильней. К тому же он оказался налитым силой под этой мягкой замшевой курткой, разрушительной силой.

И, ох, как легко будет сдаться; она хотела его, хотела провести с ним ночь в его большой, удобной палатке, хотела чувствовать живое тепло его обнаженного тела рядом со своим. Ее тело вышло из-под контроля, отдаваясь ему, прося чего-то еще большего.

Он отпустил ее так резко, что, покачнувшись, она больно ударилась локтем об угол каюты. Стальные серые глаза смотрели на нее с холодной неприязнью.

— По зрелом размышлении, я бы не хотел пачкать свой спальный мешок девкой, которую уже, наверное, перепробовало пол-Стокгольма, — презрительно проговорил он. — Возвращайся к своим глупым мальчишкам. Я же предпочту быть более разборчивым.

Повернувшись на каблуках, одним быстрым движением он перемахнул через борт судна и растворился в темноте за стеной кустов и деревьев на берегу. Она смотрела ему вслед, и слезы стыда подступали к ее горлу. Она сама виновата — дала ему повод подумать, что относится к категории девиц, ложащихся в постель с первым встречным.

Его силуэт показался в короткой вспышке света — он зажег фонарь, прежде чем откинуть полог палатки. Усилием воли Марта собралась с мыслями и, подобрав упавшую шаль, закуталась в нее.

В конце концов, какое ей дело до того, что он думает о ней? Такие мужчины ей никогда не нравились. Ведь ее отец в свое время пытался познакомить ее с такими — занудными молодыми бизнесменами и многообещающими политиками, надеясь, что она «образумится»с респектабельным мужем.

Но она отнюдь не горела желанием «образумиться»и не хотела становиться респектабельной. И ей не по нраву были мужчины в дорогих замшевых куртках.

Глава 2

Марте очень нравилось рисовать цветочный рынок в центре Стокгольма. Весенние нарциссы и тюльпаны теперь уступили место розам — розам любых цветов и размеров, их букеты стояли в громадных вазах, окруженные облаками изысканной белой гипсофилы. Яркие навесы защищали цветы от палящего солнца, окутывая их нежной золотисто-желтой дымкой.

Невозможно было перенести все детали на полотно, да к тому же она вовсе и не стремилась к этому в своем занятии живописью. Ей хотелось использовать краски для создания изменчивого впечатления от того, что она видела, видела в своем воображении, а не глазами.

Она прислонила велосипед к стене и поставила на тротуар скамейку и мольберт, стараясь создать как можно меньше препятствий людскому потоку, текущему вокруг нее. Несколько прохожих уже остановились, чтобы понаблюдать за ее работой. Она принимала их одобрительные замечания с улыбкой, про себя немного насмешливо удивляясь тому, что те из них, кто подходил ближе и пристально вглядывался, стараясь увидеть что-то кроме ярких мазков краски, обычно сильнее всех хвалили ее.

Часы на башне у рыночной площади только что отбили полчаса, и она начала подумывать о кратком перерыве и чашке кофе, как вдруг какое-то странное шестое чувство заставило волосы на ее затылке пошевелиться. Она старалась не оборачиваться, но усилий ее воли было явно недостаточно, чтобы преодолеть силу, пожалуй, более мощную, чем сила притяжения. Инстинкт ее не обманул — это был он. Он стоял позади нее и изучал рисунок на мольберте. На нем был дорогой, отлично сшитый серый костюм — рабочая одежда преуспевающих бизнесменов, к каковым он, без сомнения, принадлежал. И все же… что-то в нем не соответствовало тусклому образу завсегдатая деловых контор.

Внезапно во рту у нее пересохло, и она с удивлением осознала, что слишком живо вспомнила танец в его объятьях. Прошла почти неделя с тех пор, как она впервые увидела этого мужчину, но никак не могла выкинуть его из головы. Сначала она старалась не высовывать нос, боясь случайно столкнуться с ним. Но потом в ней проснулась гордость, она злилась, желая разорвать его на куски за то, как оскорбительно он себя вел. Дни проходили, а он все не появлялся, и в сердце у нее поселилось болезненное желание увидеть его. Она не выдержала однажды и поднялась к его палатке, но полог был опущен и за ним царила мертвая тишина.

И вот он был здесь, спокойно подошел к ней, улыбаясь, как будто она была всего лишь случайной знакомой. Она вся напряглась, отворачиваясь от него и делая вид, что смешивает на палитре охру и кадмий.

— Очень неплохо, — заметил он, кивая в сторону мольберта. Его голос звучал слегка удивленно, как будто он не ожидал, что у нее может быть к чему-то талант.

— Спасибо.

— Давно вы занимаетесь рисованием? — спросил он, настойчиво желая вызвать ее на разговор, когда вдруг обнаружил, что она предпочитает не замечать его.

Она пожала плечом, безразличная к тому, стоит он рядом или уже ушел.

— Ox, столько лет — с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать или шестнадцать. Он серьезно кивнул:

— Да, тогда, наверное, уже много лет. Ее глаза сердито блеснули, она поняла, что он смеется над ней. Он, что, думал — она ребенок?

— Мне двадцать два года, — проинформировала она с возмущением. Он шутливо поднял бровь.

— Правда? Совсем не скажешь.

— Правда. — Она знала, что не выглядит на свой возраст. Во всем виноваты ее волосы. Сегодня она закрутила их на макушке и перевязала розовой и желтой ленточками. Они слишком сильно вились и, что бы она ни делала, никак не выглядели элегантно.

Он подошел ближе, наклонился, изучая рисунок. Она попыталась отодвинуться, чуть не упав со стульчика, — ей не хотелось вдыхать пряный мужской запах его кожи, чувствовать тепло его тела всего в нескольких сантиметрах от своего.