Досье Дрездена (№5) - Лики смерти

– Из всех ваших неприятностей Марконе далеко не самая крупная, – заметил я.

– Да нет, из них из всех, пожалуй, самая заметная.

– Марконе по крайней мере не будет отращивать рогов и когтей, чтобы рвать вас на части заживо, – возразил я. – Ну, во всяком случае, мне так кажется. А вот другая компания, которая тоже охотится за Плащаницей, – запросто. Вроде той твари, что вы видели утром на катере.

Лица я ее в темноте не разглядел, но голос, когда она заговорила, чуть дрогнул.

– Что это было?

– Демон.

– Настоящий демон? – Странно звучал ее голос: словно она не могла решить, смеяться ей или плакать. Мне уже приходилось слышать такой. – Вы ждете, что я поверю, будто это и в самом деле демон?

– Угу.

– А вы тогда, полагаю, что-то вроде ангела, да?

– Блин, да нет же! – сказал я. – Я на них только работаю. Послушайте, я знаю людей, которые способны защитить вас от этих тварей. Людей, которые не причинят вам вреда. Они помогут.

– Мне не нужна помощь, – заявила Вальмон. – Они мертвы. Оба мертвы. Гастон, Франческа. Мои друзья. Кем бы ни были эти люди, эти твари, больнее мне они уже не сделают.

Запертая дверь кладовой отчаянно заскрежетала, когда какая-то неведомая сила сорвала ее с петель и отшвырнула в коридор. В образовавшийся проем хлынул свет – такой яркий, что мне на мгновение пришлось прикрыть глаза рукой.

На фоне этого света вырисовались три неясных силуэта. Один худощавый, чуть пригнувшийся под тяжестью гривы извивающихся стальных лент-волос. Другой – крепкий на вид, более всего напоминавший мужчину, променявшего свои ноги на чешуйчатое тело огромной змеи. Между ними стояла фигура, которая сошла бы за человеческую: мужчина в свободном пальто, сунувший руки в карманы, – но отбрасываемые этой фигурой тени извивались и бурлили самым тошнотворным образом.

– Значит, больнее не бывает? – произнесла центральная фигура негромким мужским голосом. – Что ж, сколько бы я ни слышал подобных заявлений, они всегда звучат в некотором роде вызовом.

Глава двадцатая

По мере того как мои глаза привыкали к свету, я различал все больше подробностей. Демон женского пола с волосами Джоан Джетт, двумя парами глаз и горящим знаком на лбу был мне уже знаком – эта динарианка напала на нас в порту утром. Второе демоническое создание покрывала темно-серая чешуя, испещренная запекшимися ржаво-красными пятнами. От плеч до талии фигура сохраняла сходство с человеческой; ниже тело приобретало форму сплющенной змеи. Ног он не имел вообще. Свитое в кольца тело извивалось, скрежеща чешуей об пол. Глаз у него тоже имелось две пары: одна золотистых, змеиных, другая – светло-зеленых, примерно таких же, как и светящийся знак, казалось, пляшущий на чешуйчатом лбу.

Раз, два, три маленьких динарианца… Трое. Я пригляделся к последнему. Из всех трех этот в наибольшей степени смахивал на человека. Он красовался в небрежно накинутой на плечи шинели. Одежда под шинелью явно шилась на заказ – и обошлась владельцу в кругленькую сумму. На шее болтался завязанный кое-как узкий серый галстук. Роста и сложения он был среднего; в коротко стриженных темных волосах мелькала кое-где седина. Держался он лениво, с легкой иронией, словно эта сцена его забавляла. В произношении его тоже слышались английские нотки.

– Ну-ну. И что тут у нас? Дерзкая похитительница и ее…

У меня сложилось впечатление, что он хотел завязать светскую беседу, до которых городские снобы большие любители, однако прежде, чем он успел договорить, Анна Вальмон выбросила руку с пистолетом в его сторону и трижды выстрелила прямо ему в грудь. Я увидел, как он дернулся, и рубашка мгновенно покраснела от крови. Должно быть, она попала в сердце или крупную артерию.

Мужчина моргнул и потрясенно уставился на Вальмон. Одежда его продолжала напитываться кровью. Он распахнул полу шинели и посмотрел вниз. Только теперь я заметил, что его галстук на деле вовсе не галстук, а кусок серой от времени веревки, и хотя он явно носил его в качестве украшения, узел был скользящий. Удавка.

– Я не люблю, когда меня перебивают, – произнес он значительно менее благожелательным тоном. – Меня даже не представили присутствующим. Соблюдайте правила приличия, девушка.

Нравятся мне девушки вроде Анны Вальмон. Она не промедлила с ответом, выпустив в демона еще несколько пуль.

Их разделяло не больше пяти футов. Светловолосая похитительница целилась в его центр тяжести и не промахнулась ни разу. Мужчина скрестил руки на груди, а пули били в него, дырявя тело все новыми кровоточащими пробоинами. После четвертого выстрела он закатил глаза и сделал левой рукой утомленный жест. Пистолет Вальмон щелкнул пустым затвором и смолк.

– На чем это я остановился? – вздохнул он.

– Приличия, – мурлыкнула демон-девица с дикой шевелюрой. Прозвучало это, правда, слегка невнятно, поскольку ей мешали говорить массивные клыки. – Приличия, отец.

– Боюсь, взывать к ним не имеет смысла, – сказал мужчина. – Воровка, ты похитила нечто, в чем я заинтересован. Отдай это мне сейчас же, и ты вольна уйти на все четыре стороны. Откажи мне в этом – и я могу рассердиться.

На верхней губе Анны Вальмон выступили капельки пота, она переводила взгляд с разряженного пистолета на мужчину в шинели и обратно.

Выстрелы не могли не привлечь внимания. Мне просто необходимо было тянуть время. Я подался вперед, сунул руку в карман вальмоновой куртки и достал маленькую коробочку из черного пластика, отдаленно напоминающую пульт дистанционного управления видеомагнитофоном. Потом поднял руку с передатчиком, положил палец на кнопку, словно знал, что делаю, и повернулся к чуваку в шинели:

– Эй, Богарт! А ну-ка, ты и твои чудо-двойняшки – несколько шагов назад, или простыне хана.

Мужчина приподнял брови.

– Прошу прощения?

Я помахал в воздухе дистанционником.

– Щелк. Бах. И Плащаницы нету.

Человек-змея зашипел, беспокойно извиваясь; демон-девица зарычала, оскалив зубы. Пару мгновений стоявший между ними мужчина смотрел на меня пустыми, ничего не выражающими глазами.

– Вы блефуете, – произнес он.

– Можно подумать, эта простыня имеет для меня какую-то ценность, – хмыкнул я.

Мужчина не тронулся с места, глядя на меня. Однако тень его продолжала шевелиться. Она колыхалась, пульсировала, и при взгляде на нее на меня накатывала тошнота, как от укачки. Взгляд его скользнул от меня к Анне Вальмон, потом к стоявшему на полу тубусу.

– Дистанционный взрыватель, насколько я понимаю. Скажите, сами-то вы понимаете, что стоите к нему ближе всех?

Я понимал. Я и представления не имел, насколько силен воспламеняющий заряд. Впрочем, это имело мало значения, поскольку я все равно не знал, на какую кнопку нажимать.

– А то!

– И вы скорее убьете себя, чем отдадите мне Плащаницу?

– Чем позволю вам убить меня.

– А кто сказал, что я вообще намерен кого-либо убивать?

Я перевел взгляд с него на демона-девицу.

– Франческа Гарсиа могла бы сказать что-нибудь на этот счет.

Тень заколыхалась еще сильнее, но он продолжал смотреть на меня холодным, оценивающим взглядом.

– Возможно, мы могли бы достичь соглашения.

– Какого же?

Он выхватил из кармана шинели крупнокалиберный револьвер и наставил его на Анну Вальмон.

– Отдайте мне пульт, и я не убью эту юную леди.

– Демон-пахан с пистолетом? Да вы, наверное, надо мной смеетесь, – сказал я.

– Зовите меня Никодимус. – Он покосился на свой револьвер. – Не спорю, грубовато, но одни расчленения утомляют, видите ли. – Он ткнул стволом в оцепеневшую от ужаса Вальмон. – Ну что, до трех считать?

Я изобразил акцент мультяшного трансильванского вампира:

– Щщитайте до сколька хочите, ниччего не отдам – ха, ха, ха!

– Раз, – произнес Никодимус.

– Уж не рассчитываете ли вы, что я отдам вам эту штуку, повинуясь рефлексу?

– Вы уже не раз проделывали это при виде дамы в опасности, Гарри Дрезден. Два.

Этот Никодимус меня знал. И он избрал тактику давления, в любом случае срабатывающую очень быстро, – значит понимал, что я тяну время. Блин! Блефовать не имело смысла.

– Постойте, – буркнул я.

Он взвел курок револьвера и переместил ствол к голове Анны. – Тр… Вот вам и все мои хитрости.

– Ладно, – сказал я, бросая ему пульт. – Ваша взяла.

Никодимус опустил пистолет и повернулся, чтобы левой рукой поймать дистанционник. Я дождался, пока взгляд его переместится с Вальмон на пульт.

А потом собрал все клочки энергии, что имелись у меня в эту минуту, воедино, выбросил правую руку вперед и рявкнул:

– Fuego!

Волна огня шириной примерно с дверной проем взметнулась на полу, ринулась вперед и ударила Никодимуса в залитую кровью грудь. Сила удара швырнула его через коридор, он врезался спиной в противоположную стену и не пробил ее только потому, что попал, должно быть, прямо в стойку каркаса. Гипсовая перегородка треснула, голова демона откинулась назад, крепко стукнув затылком о стену. Тень его тоже отлетела назад вместе с ним, разбрызгавшись по перегородке темными мазутными пятнами.

Человек-змея отреагировал с невероятной быстротой, отпрянув от огня в сторону. Девица-демон взвизгнула, волосы-лезвия собрались в пучок, пытаясь прикрыть ее от огня, однако ударная волна выкинула в коридор и ее.

Жар стоял невыносимый, высасывающий весь кислород из легких. Я прикрыл лицо руками; алое пламя сменилось тем временем клубами едкого черного дыма. В ушах звенело, и я не слышал ничего, кроме собственного сердцебиения.

Будь у меня выбор, я бы ни за что не использовал огненного заклятия. Собственно, для того и нужен жезл. Магия подобного рода сложна, опасна и легко выходит из-под контроля. Жезл помогает сфокусировать ее, держать в узде. С его помощью мне худо-бедно удается обычно избегать взрывов, оставляющих ожоги легких.

Я вслепую зашарил руками в дыму – ни видеть, ни хотя бы дышать я не мог. Наткнулся на женское запястье, скользнул пальцами по руке выше, к плечу, и удостоверился, что это Анна Вальмон. Одной рукой я рванул к себе ее, другой нащупал тубус и почти ползком устремился к вентиляционному отверстию в стене.

Воздух в коробе был чище. Вальмон закашлялась, но я толкнул ее в проем перед собой. Огня в кладовой хватало, чтобы я видел, куда ползти. Одна бровь у Анны обгорела, да и вся эта половина лица покраснела. Я рявкнул ей на ухо как мог громче:

– Шевелись!

Она оглушенно кивнула, и я толкнул ее вперед, в направлении прачечной.

Вальмон ползла медленнее, чем мне хотелось бы, но так я прикрывал ее собой от огня и чудищ. В ушах стучало, короб казался гнетуще узким. Я прекрасно понимал, что динарианцы в своем демоническом обличье выносливее и меня, и Анны Вальмон. Если только я по нечаянной счастливой случайности не укокошил их (в чем я сильно сомневался), они должны быстро оправиться от взрыва и броситься за нами. Нам ничего не оставалось, как оторваться от них и добраться до машины; в противном случае мы были обречены. Я подталкивал Вальмон; мне то и дело мерещились стальные щупальца, готовые вонзиться мне в мягкое место, или отравленные змеиные клыки, нацелившиеся примерно туда же.

Вальмон вывалилась из воздуховода в прачечную. Я держался вплотную за ней, что невольно напомнило мне виденную когда-то телепередачу о брачных повадках обезьян-ревунов. Слух постепенно возвращался ко мне, и я услышал пронзительный звон пожарной сигнализации где-то в коридоре.

– Гарри? – Сьюзен перевела взгляд с Вальмон на меня, помогая той подняться на ноги. – Что случилось?

Шатаясь, я тоже встал.

– Надо бежать, – прохрипел я. – Сейчас же.

Сьюзен кивнула – и тут же толкнула меня. Сильно толкнула: я полетел на карачки, больно ударившись плечом о батарею сушильных агрегатов. Я повернул голову и увидел прядь стальных волос, выметнувшихся из вентиляционного проема. Следом показалась сама динарианка – чешуя, когти и все остальное. Она ползла на четвереньках, но с потрясающей скоростью и, я бы сказал, изяществом.

Как бы быстро она ни перемещалась, Сьюзен оказалась проворнее. Девица-демон раздвинула свои полные губы в оскале, и Сьюзен врезала ногой прямо по ним. Что-то хрустнуло, динарианка взвыла от боли и неожиданности.

– Сьюзен! – крикнул я. – Осто… – «… рожно» я произнести уже не успел. С полдюжины щупалец кинжалами метнулись в Сьюзен.

Она увернулась от всех. Ей пришлось броситься через комнату к стиральным машинам, и динарианка, едва не потеряв равновесия, устремилась следом. Новые щупальца метнулись к Сьюзен, но она, уклонившись в сторону, рывком распахнула дверцу стиральной машины и тут же захлопнула снова, прищемив при этом прядь стальных волос. Не останавливаясь, она развернулась на месте и лягнула чешуйчатую ногу динарианки точно в оттопыренный назад сустав.

Та взвизгнула от боли и забилась, пытаясь вырваться. Я понимал, что она достаточно сильна, чтобы высвободиться из стиральной машины, причем очень быстро, однако на несколько драгоценных мгновений Сьюзен лишила ее подвижности. Тем временем Сьюзен сорвала со стены висевшую там складную стиральную доску, развернулась и с размаху врезала ею по динарианке. Она нанесла три удара: по больной ноге, по загривку и еще раз – чуть выше. Первые два удара еще вызывали у динарианки ответный визг; после третьего она без звука рухнула на пол.

Мгновение Сьюзен смотрела сверху вниз на поверженного демона, и в глазах ее полыхала жаркая ненависть. Металлический каркас гладильной доски перекорежило до неузнаваемости – с такой силой Сьюзен колотила по чудовищной твари. Она сделала глубокий вдох, отшвырнула остатки гладильной доски в сторону и пригладила растрепавшиеся волосы.

– Сука, – только и сказала она.

– Уау, – выдохнул я.

– Ты в порядке, Гарри? – спросила Сьюзен. На меня она не смотрела.

– Угу, – кивнул я. – Уау.

Сьюзен подошла к столу, на котором оставила свою косметичку. Она расстегнула ее, доставая телефон.

– Попрошу Мартина, чтобы он подхватил нас у выхода.

Я усилием воли заставил себя шевелиться и помог встать Анне Вальмон.

– Какого выхода?

Сьюзен, так и не глядя на меня, без слов ткнула пальцем в схему пожарной эвакуации на стене. Она произнесла в трубку слов десять – двенадцать и сложила мобильник.

– Он едет. Гостиницу эвакуируют. Нам надо…

Я ощутил порыв магических энергий. Воздух вокруг Сьюзен вдруг потемнел и соткался в облако теней. За какое-то мгновение облако сгустилось и превратилось в извивающееся сплетение змей всех размеров и расцветок, обвившихся Сьюзен. Помещение внезапно наполнилось шипением и жужжащим треском. Сьюзен вскрикнула.

Я повернулся и увидел стоящего в дверях человека-змею. Одна почти человеческая рука его протянулась в направлении к Сьюзен, изо рта вырывалось змеиное шипение, и я почти видел, как вибрирует от напряжения воздух между его вытянутой рукой и Сьюзен.

Ярость захлестнула меня горячей волной, и я едва удержался, чтобы не швырнуть в него еще один заряд магического огня. Так велика была энергия моего гнева, что я, возможно, испепелил бы всех находящихся в помещении. Вместо этого я сосредоточился на воздухе за спиной у динарианца и выкрикнул:

– Ventas servitas!

Шквал ветра ударил человека-змею в спину, оторвал его от пола и швырнул через всю прачечную. Он врезался в ряд стиральных машин, проделав в одной из них дыру глубиной в добрых полтора фута, и испустил пронзительный, шипящий свист – как я надеялся, возглас боли и потрясения.

Сьюзен упала и покатилась по полу, срывая с себя змей. Их острые зубы впивались в ее кожу, рвали черное платье. Пол вокруг нее покрылся брызгами крови. Змеи продолжали цепляться за нее. Я видел, что ее охватывает паника.

Я зажмурился на мгновение, показавшееся мне длиной в год, и собрал волю в количестве, необходимом для того, чтобы разрушить заклятие динарианца. Я сложил в уме встречное заклинание и надеялся только, что правильно рассчитал количество энергии. Слишком мало энергии – и заклятие сделается еще сильнее, как закаляется в огне сталь. Слишком много – и оно взорвется с разрушительными последствиями. Я сфокусировал свою волю на окутавшем Сьюзен клубке змей и высвободил энергию выкриком:

– Entropus!

Заклинание сработало. Змеи забились и исчезли, оставив после себя лишь слой прозрачной слизи.

Сьюзен лежала на полу, задыхаясь и истекая кровью. Кожа ее блестела от слизи. Кровь сочилась из укусов; темные ссадины покрывали кожу на руке, на ноге, на шее, на лице…

Я пригляделся. Никакие это были не ссадины. Они темнели на глазах, они обретали резкость, превращаясь в замысловатую татуировку. Чем-то это напоминало раскраску маори. Узор начинался у нее на щеке чуть ниже глаза и змеился ениз, по шее, по ключице, исчезая под платьем. Он снова выныривал на глаза, покрывая левую руку и левую ногу. Задыхаясь и дрожа, Сьюзен поднялась на ноги и мгновение смотрела на меня огромными черными глазами; зрачки ее были слишком велики для человеческих. Глаза ее наполнились слезами, и она отвернулась.

Тем временем человек-змея очухался настолько, что снова смог принять более или менее вертикальное положение. Взгляд его желтых змеиных глаз уперся в Сьюзен, и он задохнулся от удивления.

– Братство, – прошипел он. – Это братство! – Динарианец огляделся по сторонам и увидел тубус, все еще висевший у меня на плече. Хвост его хлестнул по стене, и он ринулся на меня.

Я отпрянул в сторону, прикрывшись столом.

– Сьюзен! – крикнул я.

Человек-змея ударом кулака расколол стол надвое и пополз ко мне через обломки. Сьюзен сорвала со стены сушилку и метнула ему в голову.

Динарианец, увидев ее, рванулся в сторону, но тяжелая рама ударила его в плечо и опрокинула навзничь. Он злобно зашипел и, бросившись к вентиляционному отверстию, исчез.

Задыхаясь, я выпрямился и секунду косился на зияющее отверстие, но он не вернулся. Тогда я рывком потащил все еще полуоглушенную Вальмон к двери.

– Братство? – спросил я у Сьюзен. Она крепко сжала губы и отвернулась.

– Не сейчас.

Я стиснул зубы от обиды и тревоги за нее – впрочем, она была права: дым становился все гуще, и мы не имели представления о том, когда и с какой стороны вернется вся эта когтисто-зубасто-чешуйчатая компания. Я крепче схватил Вальмон за руку, проверил, не потерял ли Плащаницу, и следом за Сьюзен выскочил в коридор. Она бежала босиком, но быстро, так что я, задыхаясь и волоча за собой светловолосую воровку, едва поспевал за ней.

Мы поднялись на один марш по лестнице, и Сьюзен распахнула дверь прямо на парочку горилл в малиновых пиджаках. Они попытались остановить нас. Сьюзен выбросила руки вперед и резко развела их в стороны. Мы перешагнули через горилл и побежали дальше. Мне даже жаль их стало: вряд ли тот факт, что их оглушила женщина, положительно скажется на их громильских послужных списках.

Мы выбежали из здания через боковой выход. Темный лимузин уже ждал нас. Мартин стоял рядом. Я слышал завывание сирен, крики людей, гудки пожарных машин, пытающихся прорваться к гостинице.

Мартин глянул на Сьюзен и замер. Потом опомнился и бросился нам навстречу.

– Возьмите ее, – прохрипел я.

Мартин подхватил Вальмон и как сонного ребенка понес ее к лимузину. Я поплелся следом. Мартин положил блондинку на диван в салоне и сел за руль. Сьюзен нырнула в машину следом за Вальмон, и я снял тубус с плеча, чтобы сесть.

Что-то дернуло меня назад – что-то, напоминающее мягкую, эластичную веревку, обвившуюся вокруг талии. Я рванулся к машине, но смог только захлопнуть дверцу, прежде чем меня сбили с ног, и я брякнулся на землю у выхода.

– Гарри! – крикнула Сьюзен.

– Езжайте! – прохрипел я Мартину, смотревшему на меня из-за руля. Я попытался еще бросить в опущенное окошко машины тубус с Плащаницей, но что-то с силой прижало мою руку к земле. – Да езжайте же! Приведите помощь!

– Нет! – взвизгнула Сьюзен и попыталась открыть дверцу.

Мартин оказался быстрее. Я услышал, как щелкнули, блокируясь, замки дверей. Потом взревел мотор, и машина, взвизгнув резиной, сорвалась с места.

Я еще пытался бежать, но что-то держало меня за ноги, и я даже не мог подняться с земли. Я повернулся и увидел стоявшего надо мной Никодимуса. Обрывок удавки у него на шее оставался единственной деталью туалета, не пропитавшейся еще кровью. Его тень – его чертова тень – обвилась вокруг моей талии, моих ног, моих рук, и она шевелилась, как живое существо. Я попробовал было сложить заклинание, но эти чертовы петли-тени вдруг сделались ужасно холодными – холоднее льда или замершего металла, и вся моя энергия замерзла во мне.

Один из завитков-теней вынул тубус из моих онемевших рук и, причудливо изогнувшись, передал Никодимусу.

– Восхитительно, – произнес тот. – Теперь Плащаница у меня в руках. И вы, Гарри Дрезден, тоже.

– Что вам нужно? – прохрипел я.

– Просто поговорить, – заверил меня Никодимус. – Я всего-то хочу вежливо с вами побеседовать.

– Пошли вы!

Глаза его потемнели от холодного гнева, и он потянул из кармана свой револьвер.

«Класс, Гарри, – подумал я. – Вот что ты получишь за свое чертово геройство. Полную обойму девятимиллиметровых карамелек».

Но Никодимус не выстрелил.

Он оглушил меня рукоятью револьвера.

Яркий свет вспыхнул в моих глазах, и я повалился на землю. Я вырубился прежде, чем моя щека коснулась земли.

Глава двадцать первая

Очнулся я от холода.

Сознание вернулось ко мне в совершенной темноте, под струей ледяной воды. Голова трещала достаточно сильно для того, чтобы боль в ноге казалась по сравнению с этим почти приятным ощущением. Запястья и плечи болели еще сильнее. Шея затекла, и мне потребовалась секунда или две, чтобы сообразить: я стою в вертикальном положении со связанными над головой руками. Ноги, само собой, тоже оказались связанными. Мышцы задергались от холода, и я попробовал отодвинуться от ледяной струи. Мне помешали веревки. Холод начал пробирать до костей. Ощущение было не из приятных.

Я дернулся, пытаясь освободиться. Потом попробовал подергать по очереди ногами и руками. Трудно сказать, насколько свободнее стали веревки: холод мешал мне чувствовать даже запястья, а видеть не позволяла темнота.

На мгновение меня охватил страх. Если бы удалось высвободить руки, я бы, возможно, рискнул пережечь путы заклинанием. Черт, да я так окоченел, что идея сжечь себя самого казалась не столь уж непривлекательной. Однако когда я попытался накопить необходимую для этого энергию, та ускользнула от меня. Потом до меня дошло. Бегущая вода. Бегущая вода сковывает магические энергии, и всякий раз, когда я пытался собрать их, она смывала все к чертовой матери.

Холод все крепчал, становился все болезненнее. Я никуда не мог деться от него. Я запаниковал, задергался, от чего тупая боль в связанных запястьях сделалась режущей, и тут же снова ослабла, притуплённая холодом. Помнится, несколько раз я орал от боли – и тут же захлебывался водой.

Впрочем, и сил-то у меня осталось всего ничего. Побарахтавшись несколько минут, я повис, задыхаясь, зажмурившись от боли, слишком усталый, чтобы сопротивляться дальше. А вода становилась все холоднее…

Мне было больно, но я решил, что больнее уже не будет.

Прошло несколько часов, и я понял, что сильно ошибался на этот счет.

Отворилась дверь. В глаза мне ударил яркий свет. Я бы отвернулся, но у меня и на это сил не осталось. В дверь вошла пара дюжих мужиков с самыми настоящими горящими факелами в руках. Этот свет дал мне возможность рассмотреть помещение. У самой двери стена была отделана полированным камнем, но все остальные поверхности представляли собой нагромождение осыпавшейся земли и битого кирпича; только в одном месте из-под него проглядывала какая-то круглая бетонная труба – наверное, часть городского водопровода. На потолке тоже виднелись земля, камни, свисавшие корни… Откуда-то сверху лилась на меня вода, скатывавшаяся затем в воронку на полу.

Значит, меня притащили в Преисподнюю – замысловатый лабиринт пещер, разрушенных зданий, туннелей и древних сооружений, раскинувшийся под современным Чикаго. Преисподняя – это темное, сырое, холодное место, полное самых разных тварей, которые прячутся здесь от солнечного света, человеческого общества, а может, ищут радиоактивности. Туннели, в которых сооружался первый атомный реактор, – это только преддверие Преисподней. Люди, знающие о существовании этого мира – даже чародеи вроде меня, – избегают показываться здесь, если их только не загоняют совсем уже отчаянные обстоятельства.

Дорогу сюда не знал никто. Значит, никто не придет сюда мне на помощь.

– Эй, ребята, я тут здесь совсем вспотел, – просипел я вошедшим. – У вас пивка холодненького не найдется? Или еще чего шипучего – и со льдом?

Они даже не покосились в мою сторону. Один встал у стены слева от меня, другой справа.

– Я понимаю, мне стоило бы побриться. – Меня понесло, и я уже не мог затормозить. – Знай я, что у меня будет здесь общество, я бы принял душ. И пол бы подмел…

Никакого ответа. Ни даже намека на то, что они вообще меня слышат. Ничего.

– Мрачноватое помещение, – заметил я.

– Вам придется простить их, – сказал Никодимус. Он вошел в дверь и ступил в круг света от факелов – переодетый во все чистое, гладко выбритый, умытый. Теперь наряд его составляли пижамные штаны, шлепанцы и клубный пиджак времен Хью Хефнера. Серая удавка, впрочем, так и висела у него на шее. – Что я ценю в своих служащих – так это рвение в работе, а стандарты у меня очень и очень высокие. Порой они смотрятся немного неживыми.

– Вы запрещаете своим громилам говорить? – поинтересовался я.

Он достал из кармана трубку и маленькую жестянку табака «Принц Альберт».

– Помилуйте, я ничего им не запрещаю. Я просто вырвал у них языки.

– Насколько я понимаю, ваш департамент людских ресурсов не жалуется на избыток добровольцев, – заметил я.

Он набил трубку, примял табак пальцем и улыбнулся:

– Вы не поверите. Но я предлагаю им бесплатные услуги дантиста по высшему разряду.

– Что ж, это может пригодиться и вам – когда полиция выбьет вам зубы. Кстати, поосторожнее с моим смокингом – он взят напрокат.

В глазах его загорелся очень неприятный огонек.

– Младшенький нашей малышки Мэгги. С возрастом вы набрались изрядных сил.

Я долго молча смотрел на него, дрожа от холода. Мою мать звали Маргарет.

Но почему «младшенький»? Насколько я знал, я был единственным ребенком. Впрочем, я не так уж и много знал о своих родителях. Моя мать умерла при родах. Отец скончался от разрыва аорты, когда мне было шесть. У меня сохранилась фотография отца на пожелтевшей газетной страничке. Я хранил его в своем фотоальбоме. Фотография запечатлела его на благотворительном детском утреннике в каком-то маленьком городишке в Огайо. Еще у меня хранилась полароидная карточка, изображающая отца с матерью, – они стояли перед мемориалом Линкольна, и у нее круглился животик: она носила тогда меня. Я до сих пор не снимаю ее амулет – пентаграмму. Он погнут и чуть оплавился, но чего еще ждать, если ты то и дело бегаешь, убивая с его помощью, скажем, оборотней…

И все. Ничего у меня больше не осталось от родителей. Ну, до меня доходили кое-какие слухи, что моя мать общалась с разной не самой приятной публикой. Ничего конкретного – так, случайные реплики. Один демон сообщил мне, что родители мои были убиты, и та же самая тварюга намекнула еще на то, что у меня имеются родственники. Помнится, я отмахнулся тогда от этой темы, решив, что демон грязно врет.

Впрочем, с учетом того, что Никодимус и Шонзи служили по одному ведомству, мне, возможно, не стоило доверять и динарианцу. Он вполне мог и сочинять. Запросто мог.

А если нет?

«Заставь его говорить дальше, – решил я. – Выуди из него побольше информации». Терять мне, похоже, было не особо много чего, а как справедливо сказано, знание – сила. Может, и удастся обнаружить какую-нибудь зацепку…

Никодимус чиркнул спичкой, раскурил трубку и выпустил несколько клубов дыма, с легкой усмешкой поглядывая на мое лицо. Черт, он видел меня насквозь. Я старался не встречаться с ним взглядом.

– Гарри… Вы позволите называть вас Гарри?

– А что изменится, если я скажу «нет»?

– Это просто больше расскажет мне о вас, – сказал он. – Мне бы хотелось с вами познакомиться – и я всегда предпочитаю обойтись без услуг дантиста, если есть возможность избежать этого.

Я злобно косился на него, дрожа под ледяной водой. В голове продолжал стучать кузнечный молот; боль от веревок унималась от холода.

– Кстати, позвольте спросить: к какому гребаному дантисту вы ходите? Ортодоксу де Саду? Или доктору Менгеле? А?

Никодимус пыхнул трубкой и с любопытством посмотрел на мои веревки. Вошел еще один человек с непроницаемым лицом – постарше первых двух, с густой седой шевелюрой. Он толкал перед собой сервировочную тележку. Приблизившись, он разложил маленький столик и поставил так, чтобы на него не летели брызги. Никодимус повертел трубку в пальцах.

– Дрезден, вы позволите быть с вами откровенным?

Я предположил, что в тележке разложены всякие блестящие инструменты, имеющие целью запугать меня.

– Откровенным – так откровенным. Полагаю, мне это безразлично.

Никодимус покосился на слугу, поставившего вокруг столика три складных стула, потом накрывшего столик белой скатертью.

– Видите ли, вы ведь сталкивались уже со многими весьма опасными созданиями. Однако в большинстве своем все они были изрядными идиотами. Я по мере сил стараюсь избегать этого… собственно, именно поэтому вы связаны и стоите под водой.

– Вы меня боитесь, – сказал я.

– Ба, да вы ведь уничтожили троих опасных чернокнижников, нобля вампирской Коллегии и даже одну из королев фейри. Они недооценили вас, а также ваших союзников. Я – нет. Полагаю, вы можете расценивать ваше нынешнее положение как комплимент.

– Угу, – буркнул я, моргая, чтобы убрать ледяную воду из глаз. – Вы чертовски добры.

Никодимус улыбнулся. Слуга открыл тележку, и в ней обнаружилось нечто куда более дьявольское, нежели старые добрые пыточные инструменты. Там был завтрак. Старый слуга принялся накрывать на стол. Картофельные котлеты. Какой-то сыр. Печенье, ветчина, колбаса, оладьи, тосты, фрукты. И – Господи! – кофе. Горячий кофе. Запах апперкотом врезал мне по желудку, и тот – как он ни замерз – задергался у меня внутри, прикидывая, как бы вырваться на волю и урвать хоть немного еды.