Доктор Коровкин считал, что безумцев в мире вполне хватает и без него. Он с брезгливым, но прикрытым спокойной иронией, равнодушием относился к фанатизму – и политическому, и религиозному, и оккультному, и художественному. Он не желал миллиона, чтобы осчастливить человечество. Он был сторонником жестких правительственных мер по отношению к революционерам всех мастей. Ему казалась не вполне дальновидной апология вседозволенности, с некоторых пор пропагандируемая творческими умами – писателями, художниками, артистами, но более всего журналистами, – и нравственная неразборчивость, неумеренное любопытство к темным и низменным сторонам жизни человека. Он твердо знал, если чего России не хватает, так это нормальных уравновешенных людей. А носителей разнообразных психозов – и так пруд пруди.

Можно представить себе, в каком отчаянии доктор Коровкин находился после беседы с королем петербургских сыщиков. Тому-то по роду деятельности следует заниматься чертовщиной, клубящейся вокруг особняка князя Ордынского. Но при чем здесь он, доктор Коровкин? Все в душе доктора протестовало – нет, нет, нет, он не желает и не будет участвовать в этой мистерии. Пусть филеры ходят за ним по пятам. Он будет жить совершенно спокойно и не будет обращать на них внимания. Он ни в чем не виноват.

Однако оставаться слепой игрушкой в руках судьбы доктор Коровкин тоже не хотел. Стремление вернуться на стезю здравого смысла заставило его преодолеть ночные страхи о пагубности слежки для его практики, смятение после беседы с сыщиками и сегодня же навестить г-жу Татищеву – он хотел развеять домыслы Муры, связанные с Андреем Григорьевичем и домом Ордынских.

Разговор с Татищевой не принес искомого облегчения, хотя рассказала она немало интересного. Посещение проходило в рамках обычных рождественских визитов и не вызвало удивления у знатной пациентки доктора Коровкина. Не вызвала удивления и тема, затронутая в разговоре, – об Ордынских в эти дни говорил весь Петербург. Госпожа Татищева с удовольствием демонстрировала свою осведомленность. Князь Ордынский принадлежал к старинному, почти угасшему роду. Выходцы из этого рода Ордынских с неизменным постоянством выбирали военное поприще – получали высокие чины и награды, гибли во славу отечества, неизменно оставаясь в удалении от царского двора. Даже Петр Первый не смог заставить Ордынских переехать в нелюбимый ими Петербург – участок, выделенный им на берегах Невы, они застроить-то застроили, а в пышный дворец не переехали. Дворец долго оставался незаселенным – ветшал, приходил в упадок, подвергался пагубному действию наводнений. Последний Ордынский, ныне покойный, лет десять назад основательно перестроил дворец, пригласив для этого ученика архитектора Алексея Максимовича Горностаева – архитектора Григория Карпова. В подземные ходы Татищева и верила, и не верила – у петербургских домов много тайн, поговаривали о подземных ходах и из Зимнего дворца, и из Михайловского замка... Женились Ордынские только на иностранках, хотя среди них были и православные. Особенно много браков заключалась с гречанками, так что последний Ордынский не был исключением, традиция. Из рассказов Татищевой доктор Коровкин сделал вывод, что Андрей Григорьевич, человек сравнительно молодой, никак не больше тридцати пяти лет, вряд ли мог участвовать в перестройке дворца Ордынских. Но не был ли он учеником Карпова? Имя Андрея Григорьевича в связи с Ордынскими в беседе с Татищевой не прозвучало.

Так, размышляя и перебирая в уме события и встречи минувшего дня, уже в сумерках Клим Кириллович направился в дом профессора Муромцева – якобы навестить захворавтую профессорскую дочку, – и оказавшись в гостиной, увидел такую картину. Посреди гостиной стояла Брунгильда в розовом шелковом платье, с пышной, чуть укороченной юбкой, с крылышками на спине, прикрепленными к поясу, который пыталась подогнать под узкую талию дочери Елизавета Викентьевна. На диване, обложенная томами карамзинской «Истории Государства Российского», сидела в цыганском наряде Мура.

– Здравствуйте, милый доктор, – сказала Елизавета Викентьевна, вынув изо рта зажатые зубами булавки, – мы почти готовы.

Доктор стоял в полном недоумении.

– А, милый Клим Кириллович! – Мура вскочила с дивана, строя какие-то непонятные гримасы. – Вы вчера мне обещали, что если я буду хорошо себя чувствовать, то вы поедете с нами на бал-маскарад в Благородное собрание. Вот я и выздоровела!

– А, да, конечно... – неуверенно произнес Клим Кириллович, пораженный непонятными ужимками Муры, – но я не подумал о костюме.

– О костюме подумали мы, – улыбнулась Елизавета Викентьевна. – С самого утра, скажу вам по секрету, Мурочка развила бешеную деятельность, загоняла всех нас и прислугу. Теперь вы видите перед собой Сильфиду и цыганку. Есть и маски. Мы на всякий случай взяли и для вас. Есть и шляпа с пером, и плащ – верно, вы не откажетесь предстать в образе дон Жуана!

– Дон Жуан с саквояжем для медицинских принадлежностей, – Мура видела, что Клим Кириллович все еще в столбняке, взмахнула испанским плащом и опять скорчила гримасу.

– Хорошо, что вы вчера приняли экстраординарные меры, – снова улыбнулась Елизавета Викентьевна. – Теперь-то точно видно, что девочка здорова.

– Дорогой Клим Кириллович, – обратилась к доктору Мура, – я вижу, вы сомневаетесь в моем выздоровлении. Хотите, я покажу вам язык?

Доктор наконец улыбнулся и взял из рук Муры испанскую шляпу. Он водрузил ее на голову, подошел к зеркалу – выглядел он на удивление глупо... Все хорошо. Лучше веселиться и танцевать, нежели нагнетать вокруг событий, о которых хочется поскорее забыть, новые страхи и подозрения. Любопытно, что предпримут филеры, наблюдая, как он, доктор Коровкин, в испанском костюме, отплясывает на балу с Мурой-испанкой или Брунгильдой-сильфидой?

Доктор окончательно пришел в обычное для него спокойно-доброжелательное настроение, пока преодолевал вместе с барышнями недлинный путь от дверей профессорской квартиры до Благородного собрания, которое встретило их фантастической иллюминацией, – электрические солнца заливали светом обширную, заставленную экипажами, площадь, вспыхивали бенгальские огни, над входом в здание светился огромный вензель – «XX век». Из подъезда, украшенного разноцветными электрическими гирляндами, из распахивающихся дверей вырывались звуки бравурной музыки, заглушающие гомон собравшейся на улице толпы зевак.

Дурманящая атмосфера праздника окончательно захватила новоприбывших, когда они оказались в просторных парадных залах. Оркестр на хорах гремел, не умолкая. В зеркальном зале кружились великолепные пары, демонстрирующие невообразимое превосходство женской фантазии над мужской. Античные богини, амазонки, египетские царицы, гейши, цыганки и индианки, русские боярыни и пейзанки, Жанны д'Арк и прекрасные Елены, ангелы, лебеди, мотыльки затмевали мужскую часть рода человеческого. Мужские наряды значительно уступали изысканным и экзотическим костюмам дам – преобладали князья в кольчугах, арлекины и пьеро, испанцы и пираты, встретился даже Наполеон... Офицерские мундиры в расчет не шли, нельзя же их считать маскарадными костюмами.

Маски, под которыми прятались лица гостей, не могли, однако, скрыть возбужденного блеска глаз и лукавых улыбок.

Доктор Коровкин оказался перед сложным выбором кого первым пригласить на танец – Брунгильду или Муру. Он опасался оставлять без присмотра и ту, и другую даже на несколько минут. Судьба приняла решение вместо него. Она послала к ним принца, – чудесного юношу с короной на черных кудрях, принц увлек радостную Сильфиду в поток танцующих. Клим Кириллович пригласил на танец Муру.

Мура так легко и податливо следовала за партнером, с таким откровенным наслаждением растворялась в ритме музыки, что Клим Кириллович забыл не только обо всех давешних неприятностях, но даже о необходимости присматривать за кокетливой Сильфидой. Танец захватил его. Улыбающиеся губы Муры приблизились к его лицу, он почувствовал ее свежее, обжигающее дыхание – и с неожиданным замиранием сердца склонился к прелестной девичьей головке в испанской мантилье. Романтический порыв исчез, как только он услышал быстрый горячечный шепот Муры:

– Я непременно его здесь встречу. Мы объяснимся, и все станет ясно. Я чувствую, он знает, что мы сюда отправились. Не говорите маме и Брунгильде тоже. Но я волнуюсь, как здесь хорошо, какое счастье – бал-маскарад.

Доктор слушал сбивчивую речь Муры, резко ощущая неожиданный душевный дискомфорт, – он пытался угадать, о ком она говорит? С кем у нее назначено свидание? Кого она надеется встретить? Рядом с ними промелькнула розовая Сильфида – склонив точеную головку к полуобнаженному плечу, она слушала с загадочной улыбкой своего кавалера. Клим Кириллович, подавляя неприятный осадок от Муриных слов, решил, что следующий танец Брунгильда будет танцевать с ним.

Музыка смолкла, они вернулись на то место, откуда их ненадолго смел волшебный вихрь, и Клим Кириллович увлек своих подопечных подальше от взглядов принцев и подобных опасных личностей. Он немного устал – давно не вальсировал, с непривычки закружилась голова, сказывалась бессонница и беспокойства сегодняшнего дня. Шепот Муры во время танца смутил его, но не меньше смущал игривый взгляд Брунгильды из-под розовой полумаски и ее темно-русые локоны, тоненькими спиральками спускающиеся на нежную шейку. И все-таки он шутил, рассказывал забавные истории, барышни смеялись невпопад и кокетливо поглядывали по сторонам, тут же отводя глаза от дерзких взглядов, устремленных на них, – слишком многочисленных, по мнению Клима Кирилловича. Снова заиграла музыка и доктор не успел заметить, откуда вдруг перед ними появилась рослая мужская фигура – человек во фраке без маски, один его глаз закрывала черная шелковая повязка.

– Адмирал Нельсон в отставке, – поклонился он, и обе барышни закусили губки, они его узнали, это был их недавний знакомец, утверждавший, что Петербург – город тесный! Пышная золотая шевелюра не оставляла никаких сомнений, да и оставшийся открытым насмешливый глаз был не менее магнетическим, чем оба. – Позвольте пригласить вас на танец, милая Кармен!

Он склонился перед Мурой, и она, взглянув на оторопевшего доктора, подала руку Илье Михайловичу Холомкову. Неприятно пораженный неожиданной встречей, доктор, уже танцуя с Брунгильдой, не мог смириться с мыслью, что Мура приехала сюда в надежде встретить здесь этого проходимца, этого темного типа. Нет, не может быть!

Однако и второй, и третий танец Мура танцевала с бывшим секретарем князя Ордынского. Для Клима Кирилловича удовольствие от танцев с Брунгильдой оказалось отравленным – он старался не выпускать из виду ее младшую сестру. Цыганка выглядела веселой и счастливой. В перерывах между танцами Илья Михайлович Холомков развлекал Клима Кирилловича и барышень сплетнями о тех персонах, которых он узнал в зале, разливался соловьем, рассказывая, как поразили его барышни Муромцевы при первой встрече, – напомнили ему своей чистотой и достоинством его любимую матушку, по которой он очень тоскует и которая является для него идеалом женщины. В конце концов, доктор Коровкин справился со своей неприязнью к Холомкову – может быть, тому пришлось немало пережить, и душа его не так уж безнадежна и темна?

Илья Михайлович, казалось, почувствовал перемену в настроении доктора и рискнул попросить разрешения на танец с Брунгильдой. Клим Кириллович не возражал, но обязал Илью Михайловича привести девушку после танца в белую гостиную, где можно отдохнуть на предусмотрительно расставленных креслах и кушетках. Холомков охотно согласился, заметив, что и сам он порядком разгорячился, пора и отдохнуть.

Адмирал Нельсон и розовая Сильфида скрылись в толпе танцующих, а Клим Кириллович и Мура прошли в белую гостиную. Он усадил девушку на обтянутую золотистой материей кушетку, положил рядом с ней порядком надоевшую ему испанскую шляпу и отправился за лимонадом.

Едва доктор скрылся из поля зрения девушки, как она выпрямилась и обвела помещение серьезным и тревожным взглядом. Предчувствие не обмануло ее – Он, Он шел по направлению к ней. На нем был черный плащ, нижнюю часть его лица прикрывала огромная накладная борода, начинающаяся от высокого остроконечного колпака, украшенного звездами, глаза прятались за черной узкой маской, блистающей маленькими серебристыми звездочками. Маг подошел к Муре и опустился на колено.

– Сударыня, – начал он глухим, явно искаженным голосом, – я астролог, и звезды подсказали мне, что я вас здесь встречу.

– Сударь, – ответила быстро Мура, – мои карты тоже обещали мне встречу с королем треф.

– Ваше будущее неясно, звезды не хотят раскрыть его, – со значением произнес коленопреклоненный астролог.

– Цыганское искусство гадания более точное, потому что земное. По моим картам вам выпадает дальняя дорога, и очень скоро.

– Возможно, – усмехнулся астролог, – мы, волхвы и астрологи, бродим по всем временам.

– И на этих дорогах – в прошлом – мы уже дважды встречались, – Мура пристально смотрела на своего собеседника.

– Там, где пересекаются тайные знания, человека поджидает опасность. Что еще говорят ваши карты?

– Они указывают на казенный дом и казенные бумаги, – осторожно продолжила Мура, – и еще на красивую светлую местность и на неожиданную радость.

– Не обманывают ли вас карты? Не вводят ли вас в заблуждение? – спросил астролог.

– Кроме карт, есть и другие способы узнать свою судьбу. Смотрите, – Мура протянула раскрытую ладонь астрологу, – видите, здесь, на линии жизни, в самом ее начале, есть четкая вертикальная полоска, маленькая, но резкая. Это – неожиданное событие, резко изменяющее жизнь. Я думаю, что оно как раз сейчас и происходит.

– Жаль. – Астролог отвел взгляд от ладони Муры и устремил его в глаза девушки. – Лучше б было, чтобы на вашей ладони была начертана линия спокойной счастливой жизни и знак близкой свадьбы.

– Не все в нашей воле, – сказала Мура, – это говорит судьба, а не я. Дайте вашу руку.

Астролог протянул Муре широкую ладонь, но она, мельком взглянув на нее, прошептала:

– Здесь написано, что вы хранитель огромной страшной тайны. Вы в опасности. Тайна должна быть надежно сокрыта. Пока не настанет час ее открыть. Такой же знак есть и на моей ладони.

– Тогда мы с вами непременно еще увидимся на дороге времен, милая Кармен. – Астролог поднялся с колен. – Если вы, конечно, знаете, куда ведет эта дорога.

– Гадание на кофейной гуще мне подсказало, что ведет она к огромной горе, увенчанной короной. – Теперь Мура глядела на астролога снизу вверх.

– Пожалуй, – ответил астролог, – сегодня мне надо более внимательно изучить ваш звездный дом. А вы обещайте мне два дня не выходить из дома.

– Только потайным ходом, – сказала Мура, – вместе с вами.

Астролог улыбнулся, молча поклонился и медленным шагом устремился в танцевальную залу

Мура откинулась, бессильно опустила плечи и нервно вздохнула. Только сейчас она почувствовала, как она устала, – у нее больше не было сил на танцы, ее мучила жажда, она хотела немедленно отправиться домой.

Доктор Коровкин, задержавшийся с напитками по той простой причине, что тайком наблюдал за розовой Сильфидой, порхающей с Нельсоном-Холомковым, наконец появился в белой гостиной – за несколько секунд до того, как туда пришла закончившая танец пара.

– Мура, Мурочка, сестричка, – Брунгильда закружилась около младшей сестры, изящным движением руки пытаясь приподнять ее и вовлечь в свой танец, – что ты сидишь? Чудесный вечер! Пойдем танцевать! Клим Кириллович, – после очередного пируэта она оказалась лицом к лицу с испанским грандом, – как кстати лимонад – мой любимый, апельсиновый' Мурочка, сделай глоток – сразу сил прибавится! Вредно редко ездить на балы!

Мура, поднявшаяся последним усилием, автоматически взяла в руку фужер, поднесла его к губам – и тут же почувствовала, что в глазах у нее темнеет, фужер выскальзывает, и она перестает ощущать пол под ногами...

Доктор успел подхватить падающую Муру, бережно опустил ее на кушетку, подложив ей под голову свою испанскую шляпу. Он похлопал девушку по щеке, спрыснул лимонадом, еще раз похлопал и позвал по имени.

Мура открыла глаза и, еле двигая пересохшими губами, прошептала наклонившемуся к ней доктору.

– Где? Где он?..

Доктор растерянно оглянулся на бессмысленно улыбающегося Холомкова и снова обратил взор к Муре. Она схватила его за руку и прошептала:

– Я же говорила, что Менделеев был прав!