– Я – генерал-майор Главного разведывательного управления...

– Генерал? – встрепенулся Гримальди. – Прими поздравления!

Он приподнял свою рюмку с ликером, и Олег ответил ему улыбкой. Алекс остался бесстрастным.

– Моя область, – продолжал Калинин, – это электронная разведка, и меня интересуют все сведения и документы, касающиеся спутников. Спутники слежения, фотографирование из космоса, сигналы телекоммуникационной связи и все такое...

Гримальди в изумлении уставился на него. Когда они встретились в его машине, Олег ни слова не сказал ему о своих новых функциях. Он только попросил Гримальди организовать ему срочную встречу, так как на следующее утро должен был уже уехать из Вашингтона.

Алекс сидел на краешке своего кресла совершенно прямо, сосредоточенно и внимательно глядя на собеседника.

– Когда двенадцать лет назад Гримальди бежал из Москвы, вас разыскивали, КГБ охотился за вами по всей стране. Теперь же вы появляетесь здесь в генеральском звании, в качестве эксперта по электронной разведке. Расскажите мне о вашем возвращении, Панама.

При упоминании своего псевдонима Калинин снова улыбнулся.

– Действительно, за мной охотились, но это был не Комитет. Был там один молодой офицер Морозов...

Гримальди посмотрел на Алекса и увидел, как тот стиснул челюсти.

– Он случайно наткнулся на мои связи с Гримальди, – продолжал Калинин. – Как вы знаете, в Москве Франко называл себя Сент-Клером.

Алекс кивнул, пригубив свою водку.

– У него, однако, не было против меня ничего весомого, одни подозрения. Мы снова столкнулись с ним в Париже, а затем он ринулся за Гримальди в Москву. Я посоветовал Франко немедленно уехать, а сам затаился, выжидая, пока мне представится возможность связаться с руководителями Морозова. В конце концов мне удалось встретиться с непосредственным начальником Морозова, руководителем Тринадцатого отдела...

– С Октябрем? – быстро спросил Алекс, что-то аккуратно записывая в желтом блокноте.

– Да, с ним, – Калинин откинулся на спинку кресла. – Я знаю его еще с войны. Мне удалось убедить его в своей невиновности. Он стоял как скала и фактически спас мою жизнь. Морозов добился, чтобы я предстал перед внутренним трибуналом КГБ, а пока шло следствие, я несколько месяцев находился в тюрьме.

– Морозов пытал тебя? – быстро спросил Гримальди.

– Это был не пикник с девчонками, – холодно ответил Калинин. – Сам Морозов почти все время был за границей, и всю грязную работу за него выполняли его подручные. Хорошо, что Октябрь поручился за меня, благодаря его свидетельству меня выпустили и восстановили в правах.

– Когда это произошло? – Алекс посмотрел на Калинина, запрокинув назад голову, и его глаза подозрительно сузились.

– Франко бежал из Союза в феврале семьдесят четвертого. Меня арестовали в апреле, а выпустили в феврале следующего года.

– Вы провели десять месяцев в тюрьме на Лубянке?

– Нет. Морозов держал меня в одиночной камере в Лефортово. Это на юго-востоке Москвы.

– Я знаю, где находится Лефортово, – сказал Алекс и снова что-то нацарапал в своем блокноте. – Из того, что вы мне сказали, – резюмировал он, – я понял, что Гримальди – я имею в виду Сент-Клера – тоже реабилитирован.

– Да, целиком и полностью. Его ни в чем не подозревают. Он представлял в СССР уважаемую канадскую фирму и вынужден был срочно вернуться на родину из-за болезни и смерти матери, вот и все.

– А вы? – спросил Алекс с неожиданной настойчивостью. – Вы полностью оправдались?

– В конце концов меня реабилитировали, – с осторожностью ответил ему Олег. – Однако первое время меня окружало, как бы это выразиться... облако недоверия. Морозов успел распространить слух о моей измене, и Октябрь считал, что мне, пожалуй, было бы лучше всего на время исчезнуть из Москвы туда, где никто не смог бы обвинить меня в том, что я поддерживаю контакты с вражескими агентами.

– Куда вас направили?

– В Казахстан, в Алма-Ату. Я был назначен начальником тамошнего Центра электронной разведки ГРУ. Первого января этого года мне присвоили звание генерал-майора, что означало мою полную реабилитацию. В прошлом месяце я вернулся в Москву, в Научно-технический отдел. За двенадцать лет это моя первая поездка за границу. Впрочем, кроме меня, в советской делегации еще трое представителей КГБ.

Алекс встал и шагнул к мини-бару, чтобы снова наполнить свой бокал.

– Почему все это время вы не выходили с нами на связь и не отвечали на вызовы? Мы искали вас довольно долгое время после вашего исчезновения.

На лице Калинина промелькнула снисходительная усмешка.

– Вы действительно считаете, что с моей стороны это было бы разумно? Я был изгнан, я находился под подозрением, за мной следили, да и Морозов дышал мне в спину... Вы полагаете, что я должен был рискнуть своей жизнью и отправиться на поиски какого-нибудь американского агента, который, кстати, мог быть мне подставлен? – Он потряс головой. – Нет уж, мистер Гордон, мы так не договаривались.

Алекс наклонил голову.

“Молодчина, Олег”, – подумал Гримальди. Алекс Гордон заслуживал именно такого ответа. Даже ирландский ликер в бокале показался ему мягким, бархатистым.

Алекс взял в руки шоколад, но потом передумал и положил его обратно, рядом с собой.

– И по приезде в Вашингтон вы тут же бросились искать Гримальди?

На губах Калинина появилась саркастическая улыбка.

– Я сделал что-нибудь не так, мистер Гордон?

– Можете называть меня Алекс, – холодно сказал он и принялся расхаживать по комнате, заложив за спину руки.

– Итак, вы проследили за Гримальди до моего дома и сели в его машину. Как вы попали внутрь?

– Ожидание в машинах – это его профессия, – заметил Гримальди, и оба рассмеялись.

Алекс неожиданно сменил тему разговора.

– Что вы думаете о вашем Генеральном секретаре? – спросил он.

– О Горбачеве? Пожалуй, он мне нравится. Он не боится мечтать.

– Вы хорошо его знаете?

– Я встречался с ним в семидесятых, когда он был членом Верховного Совета СССР. Позднее он приезжал в Алма-Ату с делегацией Политбюро. Горбачев по-другому мыслит, но некоторые его идеи – перестройка, вывод советских войск из Афганистана – представляются мне чересчур наивными.

– Вы хотите сказать, что он действительно намеревается сделать это? Выведет советские войска из Афганистана?

– Он действительно хочет этого, но ему не продержаться у власти достаточно долго, чтобы успеть сделать это. Страна выходит у него из-под контроля.

– Нам, в Вашингтоне, он не кажется слабым, – возразил Алекс. – Горбачев пробыл Генеральным секретарем всего два года, но он уже достаточно популярен.

– А вы что, знаете какого-нибудь Генерального секретаря, который не был бы популярен? – парировал Калинин. – Откровенно говоря, я удивлен, что Горбачев продержался на своем посту так долго. Попомните мое слово: старая партийная гвардия очень скоро даст ему пинка под зад, может быть, даже до конца этого года. И не один я так считаю: точно так же думают армия и партийный аппарат.

– Что думают о Горбачеве в КГБ?

– Сначала его приняли хорошо. Теперь чекисты его ненавидят. Морозов мечтает увидеть его мертвым. Генералы КГБ считают, что он покушается на их неограниченные привилегии и власть.

Гримальди закурил сигару и подошел к окну. Слегка раздвинув занавески, он выглянул наружу. Улица за стеклом казалась тихой и спокойной. Два автомобиля ЦРУ, припаркованных напротив входа, казались темными и пустыми, однако в одном из них ему удалось разглядеть тлеющий огонек сигареты. В каждой машине должно было быть по два агента с портативными рациями и пистолетами, которые охраняли вход в мотель.

Взгляд Гримальди скользнул дальше по улице и остановился на абстрактной картине, намалеванной на внешней стене здания компании “Финансы и Кредит”. Внезапно он припомнил, что этот шедевр принадлежит кисти какого-то известного испанского живописца.

Он задернул занавески и отвернулся. Алекс продолжал мерить шагами комнату, задумчиво хмурясь.

– Итак, вы занимаетесь электронной разведкой, – сказал он. – Что вам известно о “жучках”, установленных в американском посольстве в Москве?

– То, что это самая удачная операция Московского центра за последние десять лет, – отозвался Калинин.

“Уж будьте уверены!” – мрачно подумал Гримальди, посасывая свою сигару. Скандал с посольством стал чуть ли не самым громким за всю историю Лэнгли. Два придурка из числа морских пехотинцев, охраняющих американское посольство в Москве, попались в сети двух “ночных бабочек”, оказавшихся в буквальном смысле сексотами КГБ. Эти олухи начали с того, что пропускали девиц в посольство и по ночам трахали их в пустых кабинетах. Затем девицы уговорили их впустить каких-то “друзей”, которые принесли ящик водки, а заодно нашпиговали посольство “жучками”, установили микрофон в рабочем столе посла и вскрыли сейф резидента ЦРУ. Видимо, агенты КГБ сфотографировали и расшифровали секретнейший список сотрудников разведки, которые действовали в Москве под глубоким прикрытием или нелегально, так как большинство из них бесследно исчезло за последующие два месяца. Должно быть, их просто замучили до смерти.

“И этакие болваны служат в морской пехоте, – с горечью подумал Гримальди. – Стоило русским девицам стянуть с себя трусики, как эти так называемые морские пехотинцы тут же позабыли, кто они такие и зачем стоят у входа в посольство”.

Как бы там ни было, но КГБ нанес сильнейший удар по разведсетям ЦРУ. Причины провала изучали как минимум три следственные комиссии, а Государственный департамент направил в Москву сразу двух заместителей госсекретаря. Поговаривали даже о смещении посла.

– ...За это Морозов получит генеральские звезды еще до того, как ему исполнится сорок, – говорил в это время Калинин.

– Морозов? – Алекс резко остановился и стоял, засунув руки глубоко в карманы. – Какое отношение имеет к этому делу Морозов?

– Самое непосредственное, – Калинин состроил равнодушную гримасу. – Это была его операция от начала и до конца. Разве вы не знали об этом?

– Мне казалось, что оборудование посольства... – начал Алекс и замялся. Он выглядел потрясенным. Гримальди успел заметить, что имя брата всегда производит на него подобный эффект.

– Плевать ему на “жучки”. Его интересовало только одно – список агентуры. Большинство ваших агентов он уже выловил. И поверьте мне, он умеет заставить своих пленников заговорить. Да что там – у него не заговоришь, запоешь! В считанные месяцы он покончит со всеми, кто еще остался на свободе.

Алекс повернулся спиной к окну, и на его лице появилось выражение ненависти.

– Стало быть, у нас фактически не осталось агентов в Москве, – хрипло сказал он. – Как нам восстановить нашу агентурную сеть?

– Кому-то придется начать все сначала, – заметил Калинин.

– Например, вам? – Алекс с подозрением покосился на него, но Калинин покачал красивой головой.

– Я слишком хорошо известен, чтобы играть в эти игры плаща и кинжала.

Алекс перевел взгляд на Гримальди. Тот почувствовал, как по жилам его растекается смесь страха и сладостного ожидания; он догадывался, что может сейчас произойти. Еще до того, как Алекс Гордон задал свой вопрос, Гримальди знал, что согласится. “Да, Алекс, – скажет он. – Определенно. Мне это по плечу”.

Алекс пристально смотрел на него.

– Франко, – сказал он. – Я знаю, что ты хочешь выйти в отставку, но мы попали в затруднительное положение. Мы не можем позволить Морозову переиграть нас. Ты знаешь Россию, ты работал там многие годы. Может быть, ты вернешься в Москву и восстановишь наши разрушенные сети?

Он помолчал.

– Я знаю, что это небезопасно. Калинин может тебе помочь. Обдумай мое предложение, тебе нет необходимости отвечать мне прямо сейчас.

– Это лишнее, Алекс, – ответил Гримальди. – Я поеду в Москву и сделаю все что необходимо.

“Спасибо тебе, Олег, – подумал он, – да благословит тебя господь, друг мой. Благодаря тебе они не смогут избавиться от меня так просто. Я еще нужен им”.

Внутри его нарастало торжество. “Франко Гримальди еще не кончился, – сказал он самому себе. – Франко Гримальди еще не вышел из игры, он еще жив и даже может бегать. Флорида подождет”.

К тому времени, когда три месяца спустя Гримальди приехал в Москву, его приподнятое настроение, владевшее им в мотеле “Скайвэй”, куда-то испарилась. И все же, несмотря на дрожь страха, которая нет-нет да и пронзала его тело, он был уверен в том, что в Москве он будет в безопасности.

Москва больше не была мрачным, зловещим городом, как раньше. Россия постепенно превращалась в свободную страну. Пресса, опьянев от новообретенной “гласности”, взахлеб писала о ранее запретном, и даже КГБ не казался больше мрачной и злой силой, которая некогда мерещилась обывателю за каждым углом. Впереди ждали несколько лет восхитительной и интересной жизни, в которой у него будет Олег, будет его дружба и, может быть, любовь.

Приезд в Москву прошел гладко, без сучка и задоринки. Гримальди воспользовался своим старым канадским паспортом и под именем Сент-Клера вылетел в Москву из Торонто. Самолет был битком набит канадскими бизнесменами, туристами и репортерами, которые с веселым пренебрежением обращались к сотрудникам аэропорта Шереметьево. Он быстро прошел таможенный и паспортный контроль, сел в такси и меньше чем через час зарегистрировался в гостинице “Космос”. Его номер, из окон которого открывался вид на проспект Мира, был оборудован цветным телевизором, радио и современным телефоном. Определенно, Советский Союз сильно изменился за те двенадцать лет, что его здесь не было.

Гримальди снял пальто и включил радио. Передавали великолепную оперу Чайковского “Евгений Онегин”. Затем раздался стук в дверь: должно быть, принесли багаж. Гримальди достал из кармана несколько хрустящих советских банкнот и отпер входную дверь. Сначала он вздрогнул, затем застыл неподвижно.

За дверьми стояли трое мужчин. Он мгновенно узнал Морозова, чья зловещая худая фигура была облачена во все черное. Рядом с ним стоял седой высохший старик, его Гримальди никогда не видел, но сразу догадался, что это – Октябрь, человек, которого он боялся всю свою жизнь. Лицо третьего человека заслоняли широкие плечи Морозова.

– Добро пожаловать в Москву, мистер Гримальди, – приветствовал его Морозов.

Он знает его настоящее имя! Гримальди почувствовал приступ паники, а русские тем временем вошли в его номер. Третьим человеком оказался Олег Калинин, угрюмый, неулыбчивый.

Калинин захлопнул за собой дверь номера и облокотился о нее спиной. Он был в длинном черном пальто и меховой шапке-ушанке.

Гримальди попятился к окну, нервно переводя взгляд с Октября на Морозова и обратно. На Калинина он смотреть не решался. В мозгу его роились бессвязные мысли. Неужели Олег с ними заодно? Может быть, они поймали и его? Мог ли он предать их дружбу? А эти двое – Октябрь и Морозов – что они с ним сделают?

При мысли о лубянских подвалах и палачах из госбезопасности Гримальди снова вздрогнул. Он не мог переносить боль, в конце концов, он был уже старым человеком.

Морозов положил на кровать свой кожаный дипломат. Ловко отперев замки, он достал несколько папок, которые аккуратно разложил на покрывале одну рядом с другой. Там были одна голубая и три коричневых картонных папки, помеченных римскими цифрами I, II и III, а также одна черная кожаная папка с двумя защелками-замками.

– Ну-ка, поглядим, что у нас тут есть, – сказал Морозов по-английски и открыл голубую папку. Та оказалась полна старых пожелтевших бумаг, напечатанных на древней пишущей машинке. С рассеянным видом Морозов перелистал ломкие страницы.

– Здесь поминутно записаны разговоры, которые вы вели с капитаном Калининым в Берлине, в 1948 году, – сказал он невыразительным, ровным голосом. – Все сведения, которые он сообщал вам, и которые вы, в свою очередь, переправляли в Управление стратегических служб и в ЦРУ. Все сведения были ложными.

Он закрыл эту папку и взял с кровати другую, коричневого картона.

– Это досье, как и два остальных, – он жестом показал на папки с цифрами II и III, а затем продолжил негромким, как бы даже уважительным голосом, – содержит копии всех сообщений, полученных вами от Калинина в период с шестьдесят седьмого по семьдесят четвертый год, когда вы работали в Москве под именем Чарльза Сент-Клера. Некоторые из них, правда, их было немного и они не были особенно важны, содержат истинную информацию. Они были переданы вам лишь для того, чтобы вы поверили в надежность Калинина как источника. Все остальное – ложь, дезинформация высшего качества. На протяжении семи лет вы снабжали своих боссов в ЦРУ фальшивой информацией, мистер Гримальди.

Когда смысл сказанного дошел до его сознания, Гримальди ошеломленно заморгал глазами. Все было ложью, все эти рапорта и документы, ради которых он рисковал своей жизнью. Но как такое могло случиться? “Панама”-Калинин был их лучшим агентом! Если только он не...

Морозов вручил Гримальди четвертую папку.

– Я думаю, вам будет неловко просматривать содержимое этого досье в нашем присутствии. Внутри вы найдете несколько довольно точных описаний и фотоснимков, на которых запечатлены эпизоды вашей с Калининым горячей любви...

Гримальди отступил назад, яростно тряся головой. Он не хотел даже дотрагиваться до этой папки. Дыхание его стало прерывистым и неглубоким, а левая щека задергалась в нервном тике. Взгляд его в отчаянии остановился на Олеге. Он хотел что-то сказать, но голос не слушался его.

– Олег, – промолвил он наконец, и его голос прозвучал неожиданно хрипло. – Неужели ты участвовал во всем этом? Ты предал меня? Скажи, значит, все что было... ложь?

Калинин молча смотрел на него. По лицу его распространялась болезненная бледность. Он не отрицал этого, он не пытался даже оправдаться!

– Предатель! – выкрикнул Гримальди и бросился на него. – Подлый вонючий предатель, лживый сукин сын!

Морозов неуловимо быстрым движением загородил ему дорогу, схватил за запястья и оттолкнул к стене. Гримальди упал, опрокинув торшер, и лампочка разлетелась вдребезги. По лбу его потекли струйки едкого пота: пальцы Морозова были холодны и тверды, словно стальные прутья.

– Спокойно! – прошипел Дмитрий. – Это гораздо серьезнее, чем ссора между двумя любовниками.

Морозов кивнул Калинину. Тот развернулся и быстро вышел в коридор.

– Сядьте! – прикрикнул Морозов на Гримальди, и тот подчинился; подойдя к кровати на трясущихся ногах, он тяжело уселся на ее край, стараясь не задеть разложенные по покрывалу папки. Сердце его билось неровно, а во рту пересохло. – Теперь выслушайте меня, – сказал Морозов все тем же твердым, властным голосом. – Мы можем арестовать вас за шпионаж, так как располагаем неопровержимыми свидетельствами вашей шпионской деятельности начиная с 1948 года и по настоящее время. Остаток своей жизни вы проведете в тюрьме.

Он помолчал.

– Мы можем пристрелить вас и избавиться от тела – никто никогда не узнает о том, что с вами случилось...

Достав из помятого жестяного портсигара сигарету без фильтра, Морозов закурил.

– Мы можем выслать вас обратно на родину и опубликовать все эти документы. Все эти подложные документы. Если ваше начальство отнесется ко всему этому с должной серьезностью, то вас обвинят в том, что на протяжении многих лет вы являлись двойным агентом, предавая свою страну и сотрудничая с КГБ. Если у них есть хоть малейшее чувство юмора, то вы станете посмешищем всей разведки.

Морозов с жадностью затянулся и выпустил струю серого, удушливого дыма. Октябрь до сих пор не проронил ни слова, хотя и сверлил Гримальди своими узкими, злыми глазами. Все это время из репродуктора лилась романтическая музыка Чайковского, и только теперь Октябрь выключил ее.

– Средства массовой информации во всем мире распишут вас как доверчивого “голубого”, который сорок лет водил ЦРУ за нос, причинив непоправимый вред своей стране. И все ради чего? Ради русской задницы!

Он хихикнул.

– Даже если вас выпустят, что маловероятно, вам негде будет укрыться от позора. “Посмотрите на него! – скажут все разведки мира. – Посмотрите на эту глупую старую бабу! И такой человек возглавлял советский отдел. Что за тупари у них там в ЦРУ?”

Гримальди уставился Морозову в лицо.

– Итак, мистер Гримальди, что вы выбираете? – спросил тот.

Гримальди отвернулся, чувствуя, что на глазах у него выступили слезы. Весь его мир в одночасье рухнул, не оставив ничего, кроме позора и стыда. Что ему теперь делать? Гнить в вонючих темницах Лубянки или покрыть себя бесчестьем? Но как выдержать публичное унижение? Он был гордым человеком, и всю свою жизнь он посвятил фирме, где сделал блестящую карьеру. Теперь же он действительно станет посмешищем всей Америки.

– Итак? – холодно спросил Морозов, поглядывая на часы. – Я не могу сидеть тут с вами целый день.

Гримальди сглотнул и облизал сухие губы.

– Что вам нужно? – спросил он.

Брат Алекса хищно улыбнулся и сел на кровать рядом с ним.