Проверочный сигнал

      — Это же просто обед, — настаивал я.
      — Джимми, я тебе уже давным-давно сказала: мне это не интересно. Как мне объяснить, чтобы ты понял?
      — Экстренное сообщение: я приглашаю тебя на обед не потому, что ты меня интересуешь. Если хочешь, можем расплатиться каждый за себя.
      На лице Кейтлин появилось замешательство. Похоже, она и сама не знала, радоваться или обижаться.
      — Просто я хочу кое-что с тобой обсудить и не могу этого сделать на работе.
      — Насчет Тины?
      Уже тепло. Не совсем в точку, но пусть так, если это заставит девушку сказать «да». Я кивнул.
      Ее глаза сканировали меня, словно детектор лжи.
      — Ладно, — согласилась Кейтлин.
      Я решил отвести ее в ближайшую закусочную, чтобы она не вообразила, что я хочу куда-то ее затащить. Сюда частенько заскакивали пообедать наши сослуживцы, и я подумал, что это ее успокоит. Но Кейтлин еще больше разнервничалась — думаю, она не хотела, чтобы нас видели вместе. Я тоже нервничал и не снимал куртку, чтобы она не заметила выпуклостей там, где отрастали руки. У меня, конечно, не было скрытых мотивов, но я был вовсе не против, если бы они получили тайное продолжение.
      Подошла официантка и посмотрела на меня.
      — У нас просто бизнес-ланч, — торопливо сказала Кейтлин. Я улыбнулся в подтверждение, и мы сделали заказ. Официантка ушла, и Кейтлин сразу перешла к делу.
      — Так что там такого важного? — спросила она.
      — Вообще-то мне нужен твой совет.
      Она молча взглянула на меня, ожидая продолжения и показывая всем своим видом, что не намерена поддерживать светскую беседу.
      Я уже давно выказывал интерес к Кейтлин и несколько раз приглашал ее куда-нибудь сходить. На работе мы бывало мило болтали, но только не наличные темы. В основном, все наши разговоры крутились вокруг найденных кем-то безумных объектов или других профессиональных вопросов. Помню, однажды я даже тешил себя мыслью, что нравлюсь ей, — и только потом понял: ей просто нужно было изображение одного моего объекта, чтобы сделать из него забавную открытку. Что-то вроде морщинистого пасхального зайца без шерсти. И вот наконец у нас с ней что-то вроде свидания, а я чувствую себя, как мешок со льдом.
      — Как ты думаешь, — сказал я, — это правильно — подавать в суд на фирму, в которой работаешь?
      — Не знаю… К чему это ты?
      — Не могу сказать точно, но предположим, какая-нибудь фирма делает тонну денег на том, что эксплуатирует своих сотрудников. Нескольких.
      — Ну конечно, они должны подать в суд.
      — Вот и я так думал. Но мой друг, который работает в этой конторе, боится ее разорения.
      — Ну и что?
      Все как-то слишком просто…
      — Что-то вид у тебя не радостный, — заметила она. — Ты совсем не это хотел услышать?
      — Наверное, нет. Наверное, я как-то не так рассказал эту историю, а мне хотелось услышать честный ответ.
      Она нахмурилась и сказала очень тихо и отчетливо:
      — Как ты можешь ожидать от меня честного ответа, если я даже не знаю, о чем речь?
      — Ты права. — Я с примирительным видом занялся изучением своих коленок. — Просто не могу рассказать тебе всего.
      — Ты имеешь в виду нашу компанию, да? Они что-то сделали с Тиной, и ее семья хочет подать на них в суд, да? — Ее глаза вдруг округлились от ужаса, и она громко выдохнула: — Ты что, хочешь сказать, что она не сама себя убила?
      — Да нет, сама. Это же я ее нашел.
      — Ой… — Кейтлин поглядела на меня со страдальческим выражением. — Извини, — сказала она. — Должно быть, это было ужасно.
      — Да.
      — Ну, если «Счастливый случай» каким-то образом причастен к ее смерти, то процесс может его разорить.
      — Знаю.
      — Хотя это уже ничего не изменит… А как же мы? Ты хоть представляешь себе, как тяжело сейчас найти работу? — Чуть не плача, Кейтлин ждала от меня ответа. Сам я человек не слишком чувствительный, но мне тяжело было видеть ее в таком состоянии. — Представляешь? — повторила она.
      — Нет. Честно говоря, у меня никогда не было проблем с поиском работы.
      — А-а, — сказала она, начиная понимать. Ей не обязательно было знать, что мое уродство возникло из-за того, что матушка лечила поврежденный позвоночник нейротрофическими стволовыми клетками саламандры, зато всем было известно о программах распределения, которые гарантированно обеспечивали работой таких, как я. — Как это подло! Пустить компанию по миру, самому разбогатеть и оставить всех остальных без работы!
      Принесли еду, и Кейтлин принялась яростно ее пережевывать. Не думаю, что она злилась на меня, ведь она не знала, что иск подаю я. И все же мне не хотелось, чтобы она так переживала по моей вине.
      — А ты видела новую рефальсификацию «Волшебника из страны Оз»? — спросил я, пытаясь оживить трапезу. — Джуди Гарланд там помолодела на восемь лет, зато доброй волшебнице забабахали вот такенную грудь…
      — Все женщины в этом фильме — полные идиотки, — отрезала она.
      Вот так. Хотел просто поболтать, а вместо этого задел больное место. И все же, кажется, я услышал то, что хотел. И мне это не понравилось.
      * * *
      На следующий день позвонила Маккензи. Никаких новостей, просто дежурный звонок. В этом смысле она вела себя профессионально, даже чересчур. Для нее моя жизнь была всего-навсего очередной деловой операцией. Видимо, почувствовав недоброе, она спросила, в чем дело. Я в ответ промычал нечто невразумительное.
      — В подобных делах частенько кошки скребут на душе, и это нормально, — сказала она. — Послушайте, у меня отличная мысль. Не хотите присоединиться ко мне за обедом?
      Господи! Вот же лиса!
      — За ваш счет?
      — Конечно! Я заеду за вами на работу. Хочу вас кое с кем познакомить.
      Должно быть, Маккензи действительно хотела устроить эту встречу, потому что мы отправились в дорогой ресторан. Я ехал на переднем сиденье. На заднем расположилась какая-то несуразная тридцатилетняя тетка по имени Мэйзи. После короткого представления она погрузилась в печаль и за всю дорогу не промолвила ни слова. Когда мы подъехали к ресторану, швейцар в смокинге распахнул перед нами двери, а другой отогнал машину на стоянку. Мэйзи была какая-то заторможенная и как будто не в себе, словно она шла за нами лишь потому, что была к нам приклеена.
      Мы уселись за круглым столиком в центре роскошного зала. Окна были затемнены и покрыты золотыми огоньками, которые стекали вниз, словно струйки дождя. Стены были укрыты драпировками цвета темного золота, а с потолка свисали огромные светящиеся шары — несмотря на свои размеры, очень тусклые.
      Мы с Маккензи о чем-то поболтали немного и сделали заказ. Поскольку названия многих блюд я видел впервые в жизни, то заказал обычный стейк на косточке.
      — Я хотела, чтобы вы познакомились с Мэйзи, — начала Маккензи, — потому что она один из истцов в нашем коллективном иске. Я расскажу Джимми о вашем случае, вы не возражаете?
      Та кивнула, и Маккензи продолжила:
      — Мэйзи только что потеряла ребенка во время родов. Как и вы, она подписала какие-то документы в неподходящий момент, не получив четкого объяснения, что они означают. Впрочем, не мне вам рассказывать, как это бывает.
      — Да, — кивнул я. — Когда отправляешься рожать ребенка и что-то идет не так, вряд ли ты в состоянии читать, что написано мелким шрифтом.
      Маккензи слащаво улыбнулась.
      — Вы очень проницательны. К сожалению, бумаги, которые она якобы подписала, дают «Счастливому случаю», а вернее, его материнской компании, все права на то, что они называют «удаленными тканями».
      — Это был мой сын. — Самая длинная фраза из всего, что Мэйзи произнесла до сих пор. — Я держала его на руках. Я знала, что все зря, но я уже придумала имя…
      Губы у нее задрожали, рот приоткрылся, и ниточка слюны протянулась между губ. Когда она моргнула, из обоих глаз вытекло по слезинке. Говорить она больше не могла. Я молча смотрел туда, где на скатерти осталось мокрое пятнышко от упавшей слезы.
      — Они добились значительных успехов в лечении болезни, убившей ее сына, — сказала Маккензи. — И сделали это благодаря телу маленького мальчика, от которого ее заставили отказаться. На лечении они заработают сотни миллионов.
      Мэйзи сумела взять себя в руки.
      — Честно говоря, я рада, что эту болезнь теперь можно вылечить, — сказала она. — Но иногда мне так жаль, что я его не похоронила. — Она с трудом подыскивала слова. — Как будто он все еще где-то там, среди чужих людей, которые его используют…
      — Вот видите, Джимми? Дело не только в деньгах, не только в собственности. Дело в основополагающих правах человека. И случай Мэйзи — не единственный. Но с вами все по-другому, поскольку вы живы. Вы можете дать веские показания. Вы нужны нам для борьбы за ваши права от имени всех этих людей — таких, как Мэйзи.
      И она пригвоздила меня к месту пристальным взглядом — какой обычно бывает у учительницы, если не сделаешь домашнее задание. Когда принесли тарелки с едой, стейк уже не лез мне в горло.
      * * *
      В ночном кошмаре меня снова мучили мои собственные руки. Отец с матерью уже умерли, но все еще были связаны с моим телом, как и в прошлом сне. Пока руки душили меня, последние куски родителей наконец отвалились. Тут, словно привидение, явилась Тина, и мои руки неподвижно обвисли.
      — Ты что, хочешь занять место моих предков? — спросил я ее. Она не ответила, только указала на мои ручонки.
      — Я знаю, как сделать, чтобы они перестали тебя мучить.
      — Отрезать я уже пробовал. Не помогает.
      Она лишь рассмеялась и заскользила прочь, как это принято у духов.
      — ПНТТ, — бросила она через плечо. — Прощай навсегда! Твоя Тина.
      Я проснулся весь в поту и с температурой: может, из-за прорезывания новых кулачков. Я стиснул крошечные пальчики с еще нетвердыми костями, наполовину скрытые коростами, которые чесались, как ненормальные. Я лежал и думал о том, что имела в виду Тина, сказав, будто знает, как заставить их перестать меня душить. Не нравился мне ее способ решения проблем.
      * * *
      Заупокойную мессу собирались служить в тюремной церкви, чтобы Тайлер мог на ней присутствовать. Даже мать Тины обещала приехать. Чтобы не думать обо всем этом, я продолжал заниматься взломом компьютерных систем нашей компании. Я уже и сам не знал — зачем, но мне все еще хотелось выяснить, кто именно подсунул Тине тот объект. Я пришел к Свами за помощью, но каким-то образом кончилось все тем, что он прочитал мне лекцию о быстром эволюционировании конопли, вызванном какой-то штукой под названием полиморфизм.
      — Пророк Иезекиль и некоторые священники использовали матриархальный штамм под названием «паннаг», но в основном трава приберегалась для умашения Ковчега Завета, — сообщил он мне. — Если бы только мы смогли повернуть вспять развитие ДНК, это было бы уже неплохо.
      — Ты похож на студента-медика гораздо больше меня, — заметил я.
      — Я не учился в медицинском.
      — Знаю, знаю. Слушай, я хочу попросить тебя кое-куда заглянуть. Посмотри, сможешь ли ты получить доступ к административной, а не технической части компании. Ну, знаешь, там, где деньги.
      — Не думаю, что я захочу это сделать, — сказал Свами. Глаза выдавали его замысел.
      — Да ладно, Тайлер — умница. Никто ничего не узнает.
      — Дело не в этом. Понимаешь, Джимми, если ты потопишь компанию, то уничтожишь шансы на совершение важных открытий.
      — Каких, например? Как твоя священная политура для ковчега? Он нахмурил лоб и облокотился на рукоять кресла-каталки. Кресло накренилось и поползло по кабинету ко мне.
      — Думаешь, я это все делаю для себя? — сказал он. — Все это — ради исцеления народов! То есть ради всех, включая таких, как ты. Ради людей с лишними конечностями, с изуродованными конечностями или вообще без конечностей. Людей, родившихся с висящими наружу кишками, которым бессердечная наука сохранила жизнь, думая, что совершает доброе дело.
      Он мог бы продолжать и дальше, но изображенные мною рвотные позывы его отрезвили.
      — Избавь меня от этого, — взмолился я. — Обещаю подождать, пока ты не получишь верных шансов найти свое проклятое дерево. Или, по крайней мере, прабабушку марихуаны… Такты поможешь мне или нет?
      — Нет.
      Он откатился назад.
      — Слушай, — сказал я, — дружище, мне без тебя не обойтись. Не думай, что обязательно: все или ничего. — Мне вспомнилась Кейтлин, кое-какие ее слова и то, что Свами говорил про организмы. — Может, мы сможем просто немножко подпортить им жизнь, не равняя с землей всю фирму?
      — Джимми, тебя что-то не поймешь… Что у тебя на уме? Какая-то дремлющая мысль зашевелилась в моем сознании, что-то по поводу административных систем компании.
      — Я знаю, что нужно искать! — выпалил я. — Мы можем влезть в совет директоров?
      Свами долго созерцал одно из своих деревьев, после чего снова обернулся ко мне.
      — Это слишком крепкий орешек. Я не представляю, как… И вместо того чтобы закончить фразу, повернулся к своему смарт-деску и начал поиск.
      * * *
      Несмотря на то, что Тайлер много лет отсутствовал в жизни дочери, их недавнее воссоединение, а затем ее внезапная смерть стали для него большим потрясением. Это он настоял, чтобы заупокойную мессу служили в тюремной церкви, где он мог еще хоть немного побыть с ней. Согласно Закону о свободе вероисповедания, тюремное начальство было обязано позволить проведение похорон в тюремном приходе.
      Я однажды уже был в церкви — на похоронах моей бабушки. Тогда церковь казалась почти тюрьмой. Мне было лет девять. Странно, но в этой церкви, которая на самом деле была тюрьмой, царило ощущение полной свободы, как будто, находясь там, я очутился в раю.
      Странно было стоять с Тайлером по одну сторону перегородки. Странно было представлять прах Тины в узорчатой урне перед нами. Урна была выполнена в технике клуазоне — россыпь разноцветных кусочков эмали, разделенных медными проволочками — и походила на витражные окна над незатейливым алтарем. Странно смотреть вверх, на эти окна, и представлять, как Тайлер отсюда проникал в наш компьютер.
      Пришли несколько товарищей Тайлера по заключению, похлопали его по плечу и сели, оставив одного. В этой церкви я был единственным пришельцем, пока не появилась мать Тины.
      — Смотри-ка, — сказал Тайлер, — дьявол в темно-синем платье.
      Это была женщина не первой молодости, но еще привлекательная, с высоким начесом из светлых волос и декоративным шрамом на губах. При виде урны с прахом она заплакала, а затем громогласно сообщила Тайлеру, что он преступник. Кроме этого ехидного замечания и последовавшего за ним презрительного ответа, они не обменялись ни словом. Я сидел на передней скамье, рядом с Тайлером. Не хотелось ни на кого смотреть, потому что если бы кто-нибудь начал плакать, я тоже мог разреветься. И я сосредоточился на урне.
      Пока мы дожидались появления священника, я тихо пробормотал себе под нос:
      — Почему Тина это сделала?
      — Думаю, она искала любовь, но так и не нашла, — ответил Тайлер. — Есть одна старая песня у «Битлз» — про то, что в мире без любви жить не хочется.
      — Не знаю. Это же так старомодно. В смысле, любовь. И Тина, насколько я понял, думала точно так же. Она считала, что любовь — это непрактично, некультурно, нереально, и все такое. Когда тебе кто-то нужен, разве это не признак слабости?
      — А, все ясно. Это она тебе говорила?
      — Ну да.
      В глазах у Тайлера что-то блеснуло.
      — Значит, неслабо она в тебя втюрилась.
      — Очень смешно…
      — Я слышал, у азиатов не принято демонстрировать свои чувства, потому что это накладывает бремя обязанности на того, кого любишь. Некоторым людям приходится любить вот так, тайно.
      — Ну, это уж слишком, — сказал я. — Если любовь приходится еще и прятать, то какой в ней тогда смысл?
      Тайлер не ответил, только слегка сощурился, словно от боли.
      — Нет, дружище, — сказал я. — Любовь умерла.
      И это была правда, вот только слова были не самые подходящие. Я виновато прикусил язык, а тут как раз и священник пришел.
      Когда началась служба, нам пришлось замолчать. Я не слишком-то вслушивался в то, что говорил священник, — боялся разреветься. Поэтому я сосредоточился на разглядывании окон, которые складывались в разноцветный узор, доходивший до самого верха А-образной конструкции, которая должна была изображать сводчатый потолок. Никто, кроме меня и Тайлера, не знал, что это за окна на самом деле. И только одному мне было известно, что на другом конце линии молитву слушает Свами.
      «Отправляй и помолись» — так говорят, когда посылают письмо, не зная, будет ли оно получено адресатом. Это выражение очень подходило к моему маленькому плану, вот только в данном случае лучше было бы сказать: «Помолись и отправь». Как будто кладешь пятачок в игровой автомат и надеешься, что сорвешь банк.
      Служба закончилась, и все разошлись. Вот и конец. Никому, собственно, и дела нет. Мы с Тайлером помедлили, а когда он тоже собрался уходить, я остановил его.
      — Сделайте мне одолжение, — сказал я.
      — Что еще?
      — Помолитесь системе. — Вид у Тайлера стал озадаченный, и я добавил: — Свами всемогущий слышит нас на небесах.
      — О, нет!
      Мы оба с самым серьезным видом преклонили колени перед алтарем, с молитвенно сложенными руками и, как выражался Свами, «с обалдевшими лицами». Тайлер принялся нараспев читать пароли, после каждого поглядывая вверх, на витражи. Три цветных стекла пульсировали радужными узорами, и только одно на самом верху оставалось небесно-голубым. После нескольких попыток на синем окне появились бледные буквы: ДОСТУП К СИСТЕМЕ ПОЛУЧЕН.
      — Готово, — сказал Тайлер.
      — Хочу вознести свою собственную молитву, — сказал я, вытаскивая из кармана листок бумаги.
      Мой босс Дейв как-то разослал нам по экземпляру книжки под названием «Фараоны вверх ногами», про расширение полномочий служащих. Идея ее состояла в том, чтобы перевернуть корпоративную пирамиду с ног на голову, отсюда и название. Разумеется, это была пропаганда, призванная заставить нас поверить в заботу компании, тогда как все, что они сделали на самом деле, так это купили вшивую книжонку. «Служащие — самые важные люди» и прочая дребедень. Что ж, раз им так хочется, я совсем не прочь поставить их с ног на голову.
      На моем листке был записан тщательно сформулированный набор параметров для программы виртуального совета директоров. Я молился о новом понимании прибыли. Молился о новом определении человеческого капитала — того, что принесет нам такие дивиденды, которые с лихвой окупят все расходы. Я молился об отмене гиперсобственности и переоценке корпоративных приоритетов. Это был мойпроверочный сигнал, встроенный в самое сердце компании. Быть может, в конечном счете результат даже принесет больше прибыли. Кто знает?
      Тайлер глядел вверх, на окно.
      — Смотри, — сказал он, — надпись.
      Это был экран обратной связи, где на моих глазах возникли слова: ДАННЫЕ ПРИНЯТЫ.
      Тайлер посмотрел на меня, как гордый отец на сына.
      — И что же? Все-таки любовь умерла?
      Я пожал плечами. Какая уж тут к черту любовь? Никакой любви я не чувствовал, это точно. Я только думал о том, что было бы неплохо, если бы Кейтлин удалось сохранить работу, если бы Свами смог найти свой священный Грааль и если бы я получил не вседеньги компании.
      А еще было бы здорово случайно сделать какое-нибудь действительно важное открытие. Я, кажется, начал просекать фишку этого дела.