– Что-о?!
– То-о.
– Немедленно убирайтесь! Да вы знаете с кем вы… Я – Пакситакис Гийо! Я проконшесс! Я – посланник самого базилевса!
– Ну, так и соблюдай обычаи, посланник. Магрибского посла макали? Макали. Прецедент! И лорда альбанского облили. Эвон, сам посадник муромский окропился, а ты чего – выше Тихона хочешь стать? Не, не выйдет! Да и нескромно. Тут у нас Муром, а не сумасшедшая Покаяна. Того ради и Бубусида нам не указ. Да чего там рассуждать, хватай его, ребята!
В кабинет плеснули из ведра. Для пробы.
Монахи разом повытаскивали из-под широких одежд оружие, но вдруг скисли, засомневались. Обенаус не видел, что творилось за дверью, но там что-то такое показали обратьям-телохранителям. Эдакое, серьезное, убедительное. Те разом и присмирели.
– Дикость, варварство! – бушевал Гийо. – Барон, вы когда-нибудь видели, чтоб так обходились с дипломатом?!
Обенаус простодушно улыбнулся.
– Да ни разу в жизни, дорогой Пакситакис. Вы чуть-чуть не успели показать.
Когда хорошая охрана расступилась, он еще имел удовольствие видеть, как покаянского дипломата за руки и за ноги тащили по лестнице.
– А-а! – вопил Гийо. – Знаю я, чьи это проделки! Вас подставили, идиоты муромские!
– Каки-таки проделки? – прогудел предводитель ряженых. – Закон Заповедный справляем. Ты давай того, поаккуратнее, т-твое просветление! Ишь какой неслушный…
А потом добавил, умница:
– Еттого, со шпажонкой, – тоже в бочку.
– Так мокрили уже, – сказал кто-то.
– Разве? Когда?
– Да поутру. Господин барон… это. Кавальяк выставляли.
Предводитель ряженых почесал затылок.
– Кавальяк? Ну и чего? Пущай с попом побарахтается. Тудысть!
– Хлипкий он какой-то.
– Ничего. Не застудится, – ухмыльнулся Егудиил. – В бочке, почитай, вода уже святая!
Ряженые обидно захохотали. А Гийо, бултыхаясь в бочке под водосливом, лишь скрипел зубами. До него начало доходить, как тонко Обенаус все рассчитал и как изящно себя освободил: ни одного из участников опознать невозможно. Сколько сейчас ряженых в Муроме… И еще учел Обенаус, что ссориться с посадником Покаяне вообще ни к чему. Поскольку на носу война с Поммерном. Умен, пес. Ловок, шельма. Но ничего, ничего, ничего. Теперь против этого барончика ополчится весь орден Сострадариев и вся пресвятая Бубусида. А уж проконшессто Гийо постарается…
– Шпагу, шпагу не отбирайте, – вдруг заволновался обрат Сибодема. – У барона то есть.
– А пошто?
– Иначе война будет! В виде боевых действий.
Ряженые опять захохотали.
– А если со шпагой макнем, война будет?
– Нет, наверное, – с умудренностью сказал Сибодема. – Только насморк.
И шумно высморкался. У него сильно чесалось под мокрой рясой, но он героически не чесался на виду у муромских дикарей. А то возомнят о себе несусветное.
5. КУРФЮРСТЕН-ЯХТ «ПОЛАРШТЕРН»
Водоизмещение–
1730 тонн. Трехмачтовая баркентина.
Максимальная зарегистрированная скорость – 17,8 узла.
Вооружение – 66 орудий калибром до 36 фунтов.
Экипаж – 696 человек плюс 75 пассажиров первого класса.
Командир – шаутбенахт Юхан Свант.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
СУПРЕМАТОРУ ОРДЕНА СОСТРАДАРИЕВ
КЕРСИСУ ГОМОЯКУБО
ЛИЧНО
Обрат бубудумзел!
Эскадра Поммерна еще не появлялась. Установлено круглосуточное наблюдение. Разработана операция по временному контролю над одним из мостов.
С печалью сообщаю, что старания наставить на светлый путь посла Обенауса успехом не увенчались. Окайник упорствует, позволяет себе непотребные высказывания в адрес самого даже Великого Пампуаса нашего, святого Корзина, злоумышляет на основы веры, вредит Пресветлой Покаяне где и как только может. Еретик предерзок есмъ!
Обрат Керсис! Вынужден я просить благословения на Ускоренное Упокоение для нечестивца. Нет на этом Свете возможности для просветления Альфреда, барона фон Обенауса! А старший душевед обрат Замурзан и подавно так считает.
Да объявится воля Пресветлаго!
Да продлятся дни базилевса нашего,
Императора Тубана Девятого!
Аминь.
К сему – Пакситакис, проконшесс
Писано в Муроме
июля 5 дня 839 года от Наказания
* * *
Покачиваясь на мягких рессорах, экипаж катился в сторону Теклы.
Его крыша порой задевала низкие ветви, стряхивая с них дождевую воду. Ждан удобно развалился на подушках и глядел в окно кареты.
Ночью и под дождем место недавнего пикника выглядело совсем иначе, чем днем. Хмуро, безрадостно. Над рекой висел плотный туман. Его полосы протянулись к берегу, расползлись по лесу и наполовину скрыли стволы сосен. Деревья от этого казались воткнутыми в серую массу, как свечи в именинный торт. Или в пирог с черемухой, подумалось вдруг Ждану.
Он опустил стекло и выставил голову наружу.
Тотчас же в ноздри ударила сложная смесь из запахов хвои, водорослей, прели; усилились стук копыт о намокшую песчаную дорогу, шум сосен, дребезжащий звон колокольчика. За шиворот скатилась холодная капля.
Ждан поежился, но голову не убрал, поскольку впереди показались ворота той самой усадьбы, в которой чуть больше суток назад гостевала честная студенческая компания. Оказывается, не только в сказках все может измениться в один день! От всего случившегося веяло тайной, приключениями, опасностями. Можно было сделать свою судьбу, сделать себя. Ждану это нравилось. Однако сильно много тумана окружало все дело. И в прямом, и в переносном смысле. Он подумал, что вопреки уверениям противошпионного генерала Фромантера какой-то подвох все же должен быть.
* * *
Карета миновала скупо освещенную виллу, повернула влево и покатила вдоль знакомого забора из красных кирпичей.
Минувшим вечером эту часть поместья Ждан разглядеть не мог, поскольку ее скрывал пригорок, и скрывал не случайно, – оказалось, что здесь в берег врезался узкий, облицованный серым камнем канал.
В нем белели две небольшие прогулочные яхты со свернутыми парусами. Еще одна яхта, лишенная мачты и укрытая брезентом, покоилась на слипе. Дальше, у самого выхода в Теклу, к стенке был причален морской баркас с полной командой гребцов. Перед ним карета и остановилась.
Дверцу тут же распахнули.
Сильнее запахло речными водорослями. И еще – смолой. В черной ночной воде канала качались блики газовых фонарей. На пирсе Ждан увидел флотского офицера в белом шарфе и перчатках.
– Господин Кузема-младший? – спросил офицер.
– Я есмь Кузема. Младший.
Офицер поднес к козырьку два белых пальца.
– Мичман Петроу. Тоже младший.
– О! Ваши предки из Мурома?
– Нет, из Песцов.
– Это где?
– Да в княжестве Четырхов.
– А! Ну, Четырхов – почитай тот же Муром.
– Да, почти.
– Приятно познакомиться. Меня Жданом Егорычем кличут.
Мичман еще раз поднес пальцы к козырьку.
– Виталий.
– А по батюшке?
– Анатольевич. Прошу на баркас, сударь. Через десять минут мы должны быть на борту.
– Во как, – без особого восторга отметил Ждан. – По минутам все рассчитано?
– А как же иначе? – удивился мичман Петроу. – Кригсмарине, дорогой земляк.
– Ладно. Посмотрим вашу кригсмарину.
* * *
Вечерний туман укутывал монаршью яхту. Издали были заметны только голые мачты. Лишь метров со ста пятидесяти корпус «Поларштерна» стал смутно прорисовываться, как на листе ватмана с размывкой.
Крепкие, тренированные матросы гребли на совесть, баркас плыл быстро, и вскоре в мутной туманной массе уже различался высокий борт с длинным рядом пушечных портов.
Ждан знал, что яхта Бернара Второго была выстроена по эскизам самого курфюрста. Она имела длину и оснастку линкора при несколько меньшей ширине и осадке. Эта относительная узость делала «Поларштерн» судном менее устойчивым при боковой качке, зато более быстроходным, способным оторваться от превосходящего по мощи корабля. А над быстроходными фрегатами яхта имела преимущество в артиллерии. На ее нижней палубе располагались десятки очень дорогих пушек со стволами из лучшей стали. Их могло быть и больше, однако следующая палуба почти целиком отводилась под комфортабельные каюты, там на месте пушечных портов уютно светились прямоугольные иллюминаторы. Из этого следовало, что «Поларштерн» все же не предназначен для эскадренного боя, в котором корабли час за часом громят Друг друга страшными бортовыми залпами.
Еще выше располагалась палуба, открытая в средней части, но с надстройками на оконечностях. Носовая из них, или форкастель, вмещала в себя просторный камбуз, кабестан и трапы в нижние помещения. На ее крыше стояла батарея легких пушек, сразу четыре из которых могли вести огонь по курсу. А в кормовой надстройке, начинающейся от грот-мачты, располагались личные апартаменты курфюрста и каюты для наиболее важных лиц из его окружения.
Наконец над ними, в короткой надстройке между бизанью и кормовым свесом, обитали капитан и старшие офицеры.
В свое время Ждан с большим интересом изучал чертежи этого весьма оригинального корабля. Он знал, что острый нос и плавные, «зализанные» обводы в сочетании с уменьшенной шириной корпуса позволяли «Поларштерну» при хорошем ветре держать ход почти до восемнадцати узлов. Такая скорость давала возможность оставить за кормой не только линейные корабли, но и большинство фрегатов как Пресветлой Покаяны, так и Магриба. Ждан сомневался, что за яхтой смогут угнаться и самые быстроходные из линкоров Альбаниса. А если бы кто из них и догнал, то не слишком бы этому обрадовался: кормовая батарея «Поларштерна» была усилена и состояла из шести дальнобойных орудий.
Несомненно, курфюрст с самого начала замысливал свой корабль не только как средство для прогулок, но и так, чтобы при необходимости он мог справиться с ролью океанского рейдера. В Мохамауте профессора судостроительного факультета единодушно считали, что конструкция корпуса, оснастка и вооружение «Поларштерна» этой задаче вполне соответствуют. Иначе говоря, яхта годилась для одиночной игры в прятки с целым флотом.
* * *
На этом весьма необычном корабле Ждана действительно ждали.
Сразу несколько матросов подхватили багаж и без лишних слов проводили его в четырехместную каюту по левому борту. Господа Фоло и Бурхан, как и утверждал начальник службы безопасности Поммерна, действительно находились в этой каюте и уже, под мерное покачивание, дремали в своих койках. Впрочем, дремали чутко. Едва Ждан вошел, оба сразу открыли глаза.
– Ну, – со смехом спросил Бурхан. – Каково?
Ждан только покрутил головой.
– Если б кто рассказал – не поверил бы. До сих пор не очень верится. Пошли погулять добры молодцы, и вдруг – трах, бах, здрасьте, – попали с бала на корабль… Между прочим, ты догадываешься, кто они, наши лесные бабки-ежки?
– Пожалуй, что догадываюсь.
– Ну и?
– Думаю, ты и сам догадываешься, – уклончиво отозвался эффенди. – В любом случае, времени впереди много, рано или поздно мы все узнаем окончательно и совершенно точно. Да ты располагайся, располагайся. Чувствуй себя как дома!
– Как дома? Ишь, какой быстрый…
Ждан не спеша осмотрелся.
Их каюта напоминала не столько каюту, сколько номер не самого дорогого, но все же отеля.
Пара двухъярусных коек располагалась вдоль наружного борта, а другая – напротив, вдоль внутренней переборки. Этот отсек можно было превратить в подобие изолированной спальни при помощи ширмы. Оставшаяся часть помещения тогда приобретала вид тесноватого, но отдельного кабинета с иллюминатором, письменным столом, полкой для книг, диванчиком и парой привинченных к полу табуретов.
Но больше всего поражала невероятная для парусного судна роскошь: слева от входа легкой переборкой был выгорожен туалетный блок с раковиной и душевой лейкой. А справа от пола до подволка располагался вместительный платяной шкаф. Вещи также можно было хранить в рундуках под нижними койками.
– Нравится? – поинтересовался Кэйр.
– Ничего, жить можно, – проворчал Ждан тоном бывалого профессионала. – Что, у меня, конечно же, верхняя койка?
– Ничего не поделаешь, голубчик. Чтобы претендовать на нижнюю, нужно приходить немного раньше. Или быть чуточку постарше.
Ждан бросил на верхнюю койку чемодан.
– Эх, слуга закона! Нахал ты, ваша честь.
– Есть немного, – признал Кэйр.
И тут же с большим умением перевел разговор в другое русло.
– Есть хочешь? Мы от ужина кое-что припасли.
– Спасибо, не могу. Мне пришлось съесть щи, которые я приготовил на нас четверых.
– Да когда ж ты успел?
– Успел. Представляешь, безопасность Поммерна, значит, меня у подъезда ждала, а я щи наворачивал.
– М-да, только ты так умеешь.
– И то с трудом. Знаешь, кое-как влезло.
– Боже! Зачем же так страдать?
– Как – зачем? Чтоб добро не пропало.
Кэйр расхохотался.
– Ну вот. Мы так Францу и говорили, что голодным ты не приедешь.
– Я? Да ни в жисть. Кстати, а где этот заботливый Франц?
– О, Франц самозабвенно изучает профессию санитара. Боюсь, что видеть мы его будем нечасто. Ты знаешь, что нежная Изольда в действительности оказалась флотским костоправом?
– Хорошо, что не костоломом. Знаю. Но мне кажется, господа, что вообще-то мы знаем далеко не все, что следовало знать перед тем, как оказаться на палубе этого царственного корабля.
– Очень может быть, – сказал Бурхан.
– Тебя это не беспокоит?
– Все мы никогда знать и не будем, – философски заявил Кэйр. – Да и поздно уже, пожалуй.
– Никогда не поздно узнавать новое. Тем более – понимать.
– Например что?
– Например, то, что наше появление здесь есть следствие нашего появления на вилле. Как, кстати, она называется?
– Понятия не имею.
– Вот то-то. Совершенно ясно, что туда мы не должны были попадать. Но коль скоро попали, должны были молчать. А лучший способ обеспечить наше молчание – отправить всех четверых за тридевять земель. Разве не так?
Кэйр озадаченно сел в своей койке.
– Да, похоже на правду. Очень даже похоже. Но что из этого следует?
– Тогда возникает вопрос, почему мы должны были молчать. Между прочим, мне разрешили написать отцу только несколько слов. Нашел, мол, работу за морем, как устроюсь – сообщу.
– И мне, – сказал Ждан. – Тогда в спешке я не сильно задумался, а сейчас мне это не очень нравится.
– Честно говоря, мне тоже, – сказал Кэйр.
Бурхан кивнул.
– Ну, и почему такая тайна вокруг экспедиции?
– Это может означать только одно. Что есть силы, способные помешать, – сказал Кэйр.
– Правильно. Только зачем? На Терранисе ведь земель, не заселенных даже ящерами – хоть отбавляй.
– Верно. Но другого объяснения я не вижу.
– Э! – сказал Ждан. – Как бы там ни было, нас могут ждать разного рода неприятные неприятности.
– Вполне возможно. Например, в виде имперского флота.
– А вот об этом генерал, симпатичный такой старичок из статсбезопасности, упомянуть забыл! Ошеломил, понимаешь, дипломом, отзывом самого Лумбы…
– И золотыми оберталерами, – усмехнулся Кэйр.
– Верно. Тебе тоже дали?
– А как же. И я размяк не хуже тебя. Тут еще Франц замучал: соглашайся да соглашайся. А то, говорит, помру.
Бурхан вдруг с треском захлопнул книгу, которую только что раскрыл.
– Не прогуляться ли трем смелым джигитам? – предложил он.
– По палубе царственного корабля?
– По палубе царственного корабля.
Кэйр и Ждан переглянулись.
– Ты считаешь…
Бурхан постучал костяшками пальцев по переборке.
– Врачи говорят, что свежий воздух перед сном полезен.
– Да ну, не может быть, – сказал Ждан. – Это у вас, в Джанге, все еще интриги любят.
– А в других федеральных землях всяк человек человеку друг?
– Ну, нет еще.
– Тогда послушай коварного джангарца. Если я и ошибаюсь, здоровье наше ничуть не пострадает.
– А сквозняки? – усмехнулся Ждан.
– Сквозняки, мой друг, опасны только в помещениях. Эх, не видели вы наших степей! Знаешь, вскочишь, бывало, в седло…
– Зато скоро увидим море, – вернул его на землю Кэйр.
* * *
Они покинули каюту, вышли на свежий воздух.
И тут выяснилось, что на корабле, даже таком большом, как «Поларштерн», уединиться не так уж и просто, как может показаться с берега. Если вообще возможно.
Во-первых, места для прогулок были строго ограничены. Обычным пассажирам отводились лишь шканцы, то есть часть верхней палубы между грот– и бизань-мачтами. При этом значительное место здесь занимали пушки, бухты канатов, палубные лебедки и так называемые «светлые люки», то есть забранные решетками проемы, через которые свет и воздух проникали во внутреннее пространство корабля.
А во-вторых, несмотря на поздний час, на верхней палубе было довольно многолюдно. Там прогуливались два величественных старца, сновали озабоченные матросы, присутствовали даже дамы с зонтиками; подле одной из них немым истуканом замер Франц. В общем, сразу стало ясно, что разговор без посторонних здесь невозможен, и что именно влюбленный архитектор страдает от этого больше всех остальных обитателей «Поларштерна», вместе взятых.
– Утешает, что таких, как мы, здесь немало, – усмехнулся Кэйр.
– Каких «таких»?
– То есть решившихся сплыть из курфюршества.
– И что же в этом утешительного?
– Ну, не могут же все эти люди быть сумасшедшими.
Все трое посмеялись, но не слишком беззаботно.
* * *
Курфюрстен-яхт «Поларштерн» стоял на якорях.
Тем не менее его слегка покачивало, и это наводило на неприятные размышления о том, что же предстоит пережить в открытом море. Моросил мелкий дождь, с реки налетали порывы прохладного ветра.
– Ну как, надышались? – усмехнулся Ждан. – Не пора ли…
– Подожди, – сказал Бурхан.
– Чего?
– Вот это я и хочу узнать. Тебе не кажется, что тут все чего-то ждут?
Кэйр огляделся.
– Да, похоже. Ну-ка, ну-ка… Слушай, мне тоже становится любопытно.
Пробили склянки. Почти сразу после этого в тумане послышались голоса, плеск весел. Вскоре к борту корабля подошел тот самый баркас, на котором приехал Ждан. В этот раз на нем прибыли сразу три женщины и несколько мужчин.
Дамы, едва поднявшись по трапу, опустили на лица вуаль и быстро прошли в кормовую надстройку. Вслед за ними прошагал и высокий, атлетически сложенный мужчина.
– Помилуйте, – сказал Кэйр. – Да ведь это же…
– Старина Ру-уперт.
– И как всегда – с пистолетами?
– А как же! Он, наверное, и спит с ними.
– И с гитарой.
– Послушайте, а ведь самую младшую дочь самого… самого… – Ждан запнулся.
Кэйр мягко притронулся к его могучему плечу.
– По-моему, в самом деле становится чересчур свежо. Ты предлагал вернуться?
– Да ладно, ладно, могу и вернуться. Только на ногу не наступай. И что за мода такая?
– Уговорил. Надеюсь, ты не сболтнешь…
– Почему? Подумаешь – принцесса. Девка как девка. Она же нормальная! В отличие от вас.
* * *
Всю ночь в приоткрытый иллюминатор слышались плеск волн, шум дождя. Под этот шум и под мерное покачивание спалось просто богатырски. Ни шаги на верхней палубе, ни команды офицеров, ни хлопание парусины абсолютно не мешали. Все четверо друзей наверняка проспали бы завтрак, если бы их почтительно не разбудил коридорный матрос.
– Внутренний распорядок вступил в силу, господа, – сказал он. – Потому как мы уже в походе.
– Уже? – неприятно удивился Кэйр.
– Так точно. Позвольте напомнить, что завтрак в восемь тридцать.
– А позже нельзя? – зевая, спросил Ждан.
– Можно, герр инженер. В любое время. Только уже за собственный счет.
– Э! А в восемь тридцать, значит, бесплатно?
– Так точно. По условиям контракта.
– Тогда встаем. Эй, сони, штейт ауф! Ибо промедление штрафу подобно.
– Прошу прощения, – сказал коридорный. – Господа, обязан вас предупредить, что в кают-компанию принято являться при галстуках.
– Спасибо, любезный, – сказал Франц. – Вот тебе полталера.
– Виноват, – сказал матрос. – «Поларштерн» – боевой корабль, гершафтен.
– Да? И что из этого следует?
– В кригемарине чаевых не берут.
– И давно? – удивился Кэйр.
– А разве когда-нибудь брали? – удивился матрос.
– Прекрасный ответ.
Матрос ухмыльнулся.
– Благодарю, ваша честь.
Он откозырял и почтительно прикрыл за собой дверь.
– Ну и шельма, – заявил Кэйр. – Настоящая находка для юстиции.
– Брось, он отличный парень, – не согласился Франц.
– Но чаевые все же берет, – заметил Ждан. – Или я ничего не понимаю в рожах.
А Бурхан сделал обобщающее заключение:
– Значит, пригодится. Кэйр, ты случаем не знаешь как его зовут?
– Флогуа.
– Как?
– Флогуа.
– Странное имя. А откуда ты знаешь?
– Странно, что ты об этом спрашиваешь.
– А, ну-ну. Братцы, все волнения ни к чему! Экспедиция закончится благополучно, ибо сам великий Кэйр с нами. А ему все ведомо под Эпсом.
Кэйр лениво запустил подушкой. Но попал во Франца.
– Вот все и началось, – с неожиданным здравомыслием сказал влюбленный. – Непонятно чем закончится. А вы беситесь, ваша честь.
* * *
Кают-компания занимала место от борта до борта. Несмотря на хмурую погоду, обычного корабельного сумрака в ней не имелось. Это самое просторное из помещений монаршей яхты располагалось прямо под длинным решетчатым люком, а, кроме того, свет проникал еще через боковые иллюминаторы, имевшие несколько большие размеры, чем в каютах.
В восемь двадцать пять столы уже были накрыты. На каждом стояла табличка с номером каюты, так что гадать, куда и кому садиться не требовалось.
Народу было много. В салоне находилось не меньше семидесяти гражданских лиц. Большинство были молоды, но уже не юны. Женщин и мужчин среди них оказалось примерно поровну, причем многие явно составляли семейные пары.
Все учтиво раскланивались, с готовностью представляясь друг другу. Кого здесь только не было – строители, агроном, акушерка, молодой, с веселыми глазами астроном, две школьные учительницы, кузнец с молотобойцем, трое полицейских, четверо фермеров с женами, аптекарша, пастор, каретник, булочница, гончар, портниха и даже профессиональный охотник на динозавров, – в общем, первая заморская колония Поммерна не должна была испытывать нехватку специалистов как минимум несколько лет.
В восемь тридцать пришел капитан со старшими офицерами, причем последний из них перешагнул коммингс с боем часов. Видимо, такая точность являлась особой формой флотского щегольства.
* * *
Капитан «Поларштерна» внешность имел внушительную, – высокого роста, мощного, несколько тучного сложения, с наголо бритой головой, но с густыми усами и бровями.
Пассажиры на яхте курфюрста подобрались и воспитанные, и дисциплинированные. Как только корабельное начальство заняло свои места, шум голосов, звяканье ножей и вилок, стук отодвигаемых стульев, – все это быстро стихло.
– Дамы и господа, – сказал капитан. – Я – командир яхты «Поларштерн» шаутбенахт Юхан Свант. А это – мои главные помощники: обер-офицер Эрвин Геффке, штурман Анджей Омеловски и старший врач Мехрам Индиз. Хочу поздравить всех с началом нашего рейса, который правильнее считать походом. Цель его вам в общих чертах известна, поэтому говорить о ней особой необходимости нет. Но многие из вас на борту военного корабля оказались впервые, поэтому могут возникать различные бытовые проблемы. С каждой из них вы можете обращаться к любому члену команды. Мы постараемся, чтобы плавание прошло как можно менее обременительно и даже, насколько позволят обстоятельства, комфортно. Однако нас наверняка ждут и штормы, и неизученные берега, и опасные фарватеры. Кроме того, скажу прямо: возможны и бои, поскольку устье Теклы блокировано императорским флотом.
– Вот оно что, – тихо сказал Кэйр.
– Короче говоря, – продолжал капитан, – не исключаются ситуации, когда судьба всех может зависеть не только от команды, но и от любого пассажира. Поэтому каждый из мужчин пройдет соответствующую подготовку и получит место по авральному расписанию. Занятия и тренировки займут не больше двух часов в сутки, все остальное время – личное. Вот и все, что я собирался сказать. Желаю всем приятного аппетита!
* * *
За завтраком все четверо свежезавербованных колониста с любопытством озирались.
Обращало внимание, что часть мест за почетным капитанским столом оказалась незанятой, – некоторые из пассажиров не пришли. Причем пассажиры весьма знатные. Не слишком учтивый господин Кузема не преминул спросить о них мичмана Петроу-младшего. Молодой офицер взглянул на него с некоторым замешательством.
– Я думаю, эти места могут еще пригодиться, господин инженер.
– И я так думаю, – кивнул Ждан.
И продолжил с простодушным упрямством:
– А для кого?
– Поживем – увидим.
– Скрытничаете?
– Прошу извинить. Видите ли, вопросы, связанные с пассажирами, в мою компетенцию не входят.
– А что входит?
– Трюмная команда.
– Эге! Так вы инженер?
– Так точно.
– Морской корпус заканчивали?
– Нет, Мохамаут. Потом подписал контракт, окончил ускоренные курсы. Ну и – сюда.
– Понятно. Слушайте, возьмите меня в свою команду.
Мичман озадаченно отложил нож и вилку.
– Вас? Простите. В качестве кого?
– В качестве аварийного расписания.
– А кто вы по образованию?
– У меня такой же диплом судостроительного факультета, как и у вас.
– О!
– Ага. Так что, договорились?
– Разумеется. Правда, я должен еще получить добро от старпома, но думаю, он возражать не будет. Как вы относитесь к экскурсии по кораблю, коллега?
– С превеликим удовольствием. Я ведь изучал чертежи! А что, сильно течет посудина? Восемнадцать лет ведь плавает.
Мичман едва не подавился от возмущения.
– Да ни капли! Сударь, «Поларштерн» не на магрибской верфи строили.
Отработанным движением Кэйр и Бурхан наступили мурмазею сразу на обе ноги. Франц тоже пытался, но опоздал и наступил на ногу Кэйра.
Ждан охнул и принялся заглаживать промах.
– Ну, ну, не серчайте. Это ж я так… любя спросил.
– Любя?
– Без преувеличений. Вот именно. Разве можно оставаться равнодушным к такому кораблю, как «Поларштерн»? Это же сказка! Это ж… фея океанов! Вспомните изысканную заостренность носовой части, изящный подъем линии киля к корме, или этот восхитительный, полный свободы развал шпангоутов на миделе! А шкотовые лебедки? Ненамокающие паруса?
– Оу, – сказал Петроу.
– А система самотечного водозабора по трубам от форштевня? А высота мачт? А свинцовый балласт? А устойчивость на курсе? Нет, назовите мне еще хотя бы один корабль, не оставляющий волн в кильватере!
– Не могу, – признался мичман. – Волны, вообще-то… немного есть.
– Быть может, тогда вы знаете какое-то иное судно, сохраняющее сухой бак при волнении до пяти баллов?
Глаза Петроу-младшего загорелись.
– Таких больше нет.
– Герр Петроу…
– Зовите меня Виталием!
– Продолжим, Виталий. Если вы и видели коробку, которая при водоизмещении почти в две тысячи тонн имеет скуловые кили и при этом совершает циркуляцию радиусом…
– Довольно! – воскликнул сраженный Петроу. – Сударь, сразу после завтрака жду вас в грузовом трюме. Если опоздаете хоть на минуту – обижусь. Вы сами увидите, с какой точностью…
Кузема многозначительно глянул на друзей.
– Силен, – прошептал Бурхан. – Могет.
Франц показывал сразу два больших пальца.
– Безотказный механизм, – усмехнулся Кэйр. – Стоит наступить на ногу, как тут же просыпается гений.
* * *
Сразу после завтрака исчез не только Ждан, но и Франц; последний, конечно же, отправился осваивать санитарное дело.
А вот Кэйру и Бурхану идти никуда не пришлось, – их определили в аварийную команду пассажирской палубы.
Под руководством Асмодея Сидорыча, младшего боцмана, но при этом, что было гораздо существеннее, еще и старшего буфетчика, они принялись изучать расположение спасательных средств, аптечек, пожарных помп и брезентовых рукавов. Пассажирскую палубу прошли из конца в конец, – от четырехтонных пушек в кормовом салоне до таких же чудовищ в носу.
Обучаемые проявили неподдельный интерес и высокое уважение к наставнику, чем быстро завоевали его расположение. Расщедрившись, боцман повел их показать даже корабельную крюйт-камеру.
– Так не положено же, Сидорыч, – сказал один из часовых.
– Да будет тебе, – сказал Асмодей, хитро щурясь. – Пущай одним глазком глянут. А я уж вас при раздаче харчей не обижу.
Матросы переглянулись.
– Лучше лишней чарочкой не обойди.
– Заметано, – кивнул Сидорыч.
Старший часовой выглянул в коридор и махнул рукой.
– Только быстро, – сказал он. – И через окошко глядеть будете, в самое нутро не пущу.
– А в самое и не надо.
– Спички выкладывайте, – потребовал второй матрос. – Зажигалки, кресалы. В общем, все огнеопасное, у кого что есть.
В крюйт-камеру вели тамбур и две двери.
Одна из них была завешена шторой из грубошерстного сукна, – чтобы препятствовать свободному проникновению воздушных потоков. Поскольку порох боялся сырости, наружные стенки камеры были обшиты листами жести, а изнутри – пластинами свинца с тщательно пропаянными стыками. Освещалось адское помещение фонарем, расположенным за стеной и отделенным двойным слоем толстого стекла. Через окошечко с такими же стеклами Кэйр с Бурханом несколько секунд рассматривали зловещие бочки и груды артиллерийских картузов.