– Уходят, – с досадой сообщил старпом.
      – Ну и хвала Пресветлому, – отозвался Кенто. – Мы выполнили обе свои задачи – и Сострадариум больше не обстреливают, и «Эписумусу» дали передохнуть.
      – Да, – кивнул помощник, – и со стороны выглядим эффектно: целая эскадра удирает от одного корабля. Только вот что будет… – он не договорил.
      – Когда они перезарядят пушки?
      – Да.
      – Тогда они посмотрят на восток.
      – Зачем?
      – Ну, это очевидно. Затем, что светлеет. Скоро восход. Померанцы должны подумать о том, что в Контамаре рано или поздно приведут в порядок хотя бы часть орудий. Да и Василиу в любой момент может появиться. В общем, пора бы им и убираться, как мне кажется.
 

* * *

 
      Умудренный большим опытом капитан Кенто не ошибался. Ничуть не менее опытный адмирал Мак-Магон в это время действительно отдал приказ об отходе. Только вот отход он задумал не совсем обычный.
      Оторвавшись от «Орейи», померанские корабли еще раз выполнили поворот «все вдруг» и легли на курс полный вест.
      – А вот этого нам не простят, – сказал Кенто.
      – Что именно, обрат капитан? – не понял помощник.
      – Вы не поняли? Померанцы идут к адмиралтейским верфям!
      Оба переглянулись.
      – Вот че-ерт… – пробормотал помощник.
      В Адмиралтейской гавани, у достроечной стенки № 1, стоял недавно спущенный на воду линкор «Пресветлая Покаяна», краса и гордость императорского флота. Но – будущая краса и гордость. Пока ее называли «ноль-пушечной», поскольку ни одно из ста двадцати шести орудий еще не успели поднять на борт. Все они ровными шеренгами стояли на берегу… Да что там – пушки, корабль только-только начал принимать основной балласт, был еще очень неустойчив и даже не освобожден от строительного мусора! Словом, представлял собой очень крупную и совершенно беззащитную мишень.
      – Придется все же драться, – вздохнул капитан Кенто. – На руле!
      – Есть на руле.
      – Еще раз – лево на борт! Идти вдоль самой линии буйков!
      – Есть вдоль буйков…
      Описав полукруг, «Орейя» вновь поползла по кромке отмели, только в обратном направлении.
      Конечно, они не успели. Мало того что померанские корабли сами по себе были быстроходнее, на циркуляции «Орейе» пришлось еще побороться со встречным ветром, тогда как неприятель все время шел весьма благоприятным курсом бакштаг.
      Пользуясь превосходством в скорости, померанская эскадра быстро сблизились с верфью и «Денхорн», опять оказавшийся во главе колонны, первым открыл огонь. Было видно, как десятки светящихся точек полетели к обреченной «Покаяне».
      – Брандскугели, опять эти дьявольские брандскугели, – сквозь зубы бормотал Кенто.
      – Ничего, зато теперь им от нас не увернуться! – бодро сказал старпом.
      Он подразумевал то, что после обстрела «Покаяны» померанцы не могли повернуть на запад, в сторону Южного пролива, где сорокафунтовые батареи Адмиралтейства просто в порошок их размолотят. Они могли повернуть только на восток. То есть прямо навстречу «Орейе». И вновь им предстояло пройти мимо «Орейи» с разряженными бортами. На этот раз – правыми.
      – Нет, теперь не отвертятся! – предвкушал старпом. – Не может быть…
      Но Кенто не спешил поддаваться оптимизму. Он все отчетливее представлял и глубину оперативного замысла адмирала Мак-Магона, и скрупулезность расчетов его штаба, и качество подготовки плавсостава курфюрстенмарине. Все это находилось на таком уровне, что померанцы в каждой фазе боя постоянно оказывались на один, на два, а то и на все три шага впереди своего противника. С трудом верилось, что у них не осталось еще какого-то сюрприза про запас.
      – Обрат капитан, обрат капитан!
      Свесившись с марсовой площадки, сигнальщик протягивал руку куда-то вправо, за корму.
      Кенто навел подзорную трубу в указанном направлении. Там находился «Эписумус». Лишившийся фок-мачты линкор имел сильный дифферент, его нос погрузился в воду почти до уровня якорных клюзов, он сильно дымил. Однако выяснилось, что на этом несчастья для него еще не окончились. Из-за приподнявшейся кормы «Эписумуса» выползал серый низкобортный корабль. На нем размеренно бухали пушки. Били не торопясь и очень точно: после каждого выстрела над безмолвным «Эписумусом» взлетали обломки.
      – Тэк-с, – почти удовлетворенно сказал Хрисахос Кенто. – У померанцев есть еще и чистильщик…
 

* * *

 

КУРФЮРСТЕНМАРИНЕ ТЯЖЕЛЫЙ ФРЕГАТ «ТАКОНА»

 
      Водоизмещение – 616 тонн. Трехмачтовый барк. Максимальная зарегистрированная скорость – 19 узлов. Вооружение – 66 стальных орудий калибром от 6 до 24 фунтов. Экипаж – 475 человек. Командир – фрегаттен-капитан Ойген фон Штоль.
 
      Покончив с «Тубаном» и заставив выброситься на берег пылающую «Цикатру», фон Штоль не стал задерживаться у гибнущего «Коншесса». Он выбрал более важную цель. Во второй раз выйдя из облака дыма, фрегат устремился к «Эписумусу».
      Имперский линкор уже получил многочисленные повреждения. «Такона» же практически не пострадала. Единственным вражеским снарядом, поразившим корабль, оставалось восьмифунтовое ядро погибшего «Чейро». И капитан фон Штоль отнюдь не собирался увеличивать этот счет.
      Дабы не вводить в соблазн правоверных, он обогнул стоянку магрибинской эскадры на расстоянии, превышающей дальность ее огня. (Хитрый шакал! – пробормотал Агахаг-паша, почти угадав прозвище Штоля – Морской лис. И приказал приготовить себе свежий бешбармак. Больше ему ничего не оставалось делать.) Хотя нет, еще можно было. Подумав, Агахаг-паша приказал:
      – Пожалуй, принесите мне еще и мармелуши. Много. Только не разбудите байбиче высокородного марусима!
      А хитрый шакал подбирался к дрейфующему «Эписумусу» со стороны кормы, поскольку там стояло только четыре пушки. Более того, корма линкора значительно приподнялась в результате дифферента на нос. Штоль надеялся, что ядра этих четырех пушек пройдут слишком высоко и особого вреда не принесут. Так оно и случилось. За исключением того, что из четырех пушек стреляли лишь две, остальные этого сделать уже не могли. Покаянские ядра прошили паруса и упали далеко позади корабля.
      За этот минимальный вред «Такона» рассчиталась с лихвой – сначала огнем носовых пушек, затем всем бортом. Первыми же выстрелами на «Эписумусе» были разбиты руль, фонари и все стекла балкона. С расстояния в полкабельтова страшные померанские брандскугели пробивали не только обшивку, но и внутренние переборки, после чего разбрызгивали огонь на батарейных палубах. Вскоре из орудийных портов и рустерных решеток «Эписумуса» вновь повалил дым.
      Этот дым встревожил старшего офицера Ларса Поммояки.
 

* * *

 
      – Ойген! Мы слишком близко подобрались. Как бы у них не рванула крюйт-камера.
      – Хорошо, отходим, – рассеянно отозвался капитан. – Распорядись.
      Его внимание уже было приковано к крадущейся вдоль берега «Орейе». Штоль прекрасно понимал замысел капитана единственного уцелевшего линкора Домашнего флота – отомстить или, на худой конец, хоть немного насолить основным силам Мак-Магона и тем самым сохранить свое лицо. А быть может – и голову.
      – Мы не успеем его перехватить, – сказал Поммояки, быстро оценив расстояние и силу ветра, который по-прежнему оставался слабым.
      Чтобы не оказаться напротив борта «Эписумуса», где еще могли оставаться и боеспособные пушки, и обозленные канониры, «Такона» была вынуждена развернуться на сто восемьдесят градусов и отходить курсом вест, тогда как «Орейя» находилась на норде.
      – Не успеем, – повторил Поммояки.
      – Тогда давай думать.
      – Не представляю, что тут можно придумать.
      – Для начала вспомним, что охраняли «Тубан» и «Цикатра».
      – Ясное дело – Эрлизор. Ну и что?
      – А что охранял «Коншесс»?
      – Прикрывал магрибинскую эскадру и военное министерство.
      – «Эписумус»?
      – Эге! Императорский мост и вход в Ниргал.
      – Тогда логично предположить, что и «Орейя» что-то охраняла. Что?
      Не сговариваясь, они навели подзорные трубы на массивное здание, высящееся над крепостными стенами Старого города.
      Это мрачное серое строение имело большой центральный купол с многочисленными окнами и четыре высокие башни по углам, что делало его похожим на старинную земную мечеть. Находилось оно примерно в четверти мили от берега. То есть было вполне досягаемо для обстрела со стороны бухты.
      – Ты помнишь план Ситэ-Ройяля? – усмехнулся Штоль.
      – Перке-еле, – протянул старпом. – Да ведь это же их Сострадариум! Вот где ахиллесова пятка капитана «Орейи»…
      – Ойген, мы еще недалеко отошли. Как бы «Эписумус» не огрел нас напоследок с правого борта.
      – Ничего, потерпим. Вдарим по нему из кормовых. И поторопи канониров с перезарядкой носовых орудий. Цель у них будет… ого-го. Захочешь – не промажешь.
      – Что, опять брандскугели?
      – Они, родимые.
      – Маловато их осталось.
      Фон Штоль усмехнулся.
      – Друг мой! Что делать? Брандскугели – лучшее средство для просветления мозгов эпикифора.
      Ларс хмыкнул.
      – Быть может, единственное.
      – Вот и не надо скупиться. Лучшего применения для зажигательных снарядов нам не найти.
      – Похоже на то, – согласился Поммояки.
      И «Такона» повернула к берегу.
 

* * *

 
      Обычно весьма сдержанный капитан Кенто опустил подзорную трубу и крепко выругался.
      Еще бы пару минут и носовые орудия его «Орейи» вполне могли продырявить паруса померанского флагмана. Еще минуту спустя можно было бы повернуться бортом и ударить по второму кораблю. Затем сам собой напрашивался новый поворот и залп с противоположного борта по «Магденау». А уж потом, при отходе, на закуску, – огонь из кормовых пушек по замыкавшему строй вражеской эскадры фрегату. «Орейя» могла пустить в дело все свои орудия и не получить взамен ни единой царапины! Такой случай выпадает один раз за всю карьеру командира военного корабля, причем далеко не каждому. И вот, все это требовалось отставить, поскольку другой командир безошибочно нащупал единственное слабое место во всей массе обстоятельств, сопутствующих «Орейе».
      Кенто очень ясно представлял все то, что последует, если хоть одно ядро опустится на крышу главной резиденции эпикифора. Но… «Орейя» оказалась в положении собаки, охраняющей зарытую кость от стаи волков. Точнее, сразу две кости.
      – Ложимся на обратный курс. Немедленно!
      – Есть, обрат капитан, – недоуменно ответил старпом. – Но почему?
      – Потому что вон тот фрегат, – Кенто раздраженно ткнул трубой, – собрался обстрелять Сострадариум.
      – О ч… – помощник покосился на обрата эмиссара, молчаливо маячившего на мостике. – …То есть Пресветлый меня побе… Впрочем, тоже не надо.
      – Не надо подвергать опасности Сострадариум, – скрипуче посоветовал обрат эмиссар. – И богохульствовать тоже не стоит.
      Старпом замолчал, поскольку молчание – лучшая форма общения с бубудусками. Пока те такое позволяют, конечно.
 

* * *

 
      Единственный уцелевший линкор Домашнего флота в очередной раз развернулся. Но пока он это делал, шустрый померанец поймал ветер, развел буруны и успел пройти заметную часть дистанции, отделявшей его от линии открытия огня.
      Однако ветер теперь благоприятствовал и «Орейе». Был он по-прежнему слабым, поэтому оба корабля шли с полным парусным вооружением. Кроме основных парусов они несли лисели, а также все межмачтовые стаксели, – работал каждый дюйм парусины, который только можно было натянуть. Теперь результат гонки определялся исключительно характеристиками корпусов – осадкой, отношением длины к ширине, качеством обшивки, эффективностью обводов.
      – Что за корабль? – спросил Кенто. – Эта трусливая шаровая окраска скрадывает его очертания.
      Старпом быстро перелистал справочник. Потом прильнул к окуляру подзорной трубы.
      – Скорее всего – тяжелый фрегат «Такона», обрат капитан.
      Оба замолчали, поскольку любому моряку известно, что фрегаты имеют более узкие корпуса, и, следовательно, обладают превосходством в скорости над линейными кораблями. Особенно фрегаты Поммерна. Особенно в сравнении со старой, широкой и тупорылой «Орейей», которую специально и проектировали-то широкой и тупорылой. Под тяжелые 36-фунтовые пушки при не слишком большом водоизмещении (экономия!).
      Покаянские адмиралы непоколебимо верили, что такое дорогое оружие, как линейный корабль, предназначено отнюдь не для суматошной беготни по волнам. Оно предназначено для того, чтобы ломать хребет вражескому флоту. То есть для солидного эскадренного боя, в котором огневая мощь куда важнее скорости.
      На мостике все кроме бубудуска поняли, что «Орейя» гонку проиграет. Через некоторое время это понял и бубудуск.
      – Они плывут быстрее. Почему? – спросил он.
      Увы, объяснять обрату эмиссару азы теории корабля никто не брался ввиду большой сложности задачи. Обрат эмиссар ни за что не согласился бы с тем, что окайники-померанцы хоть в чем-то превзошли богосмиренную империю. Особенно – в скорости. Такого не могло быть, поскольку такого не мог допустить сам Пресветлый. Однако такое допускали законы гидродинамики, о которых святой отец и слыхом не слыхивал.
 

* * *

 
      «Такона» первой достигла нужного места и легла на курс зюйд, повернувшись носом к Сострадариуму. Над ее баком немедленно вспухли облачка дыма. В сторону главного здания ордена полетели не очень заметные на фоне предрассветного неба светлячки.
      Обрат эмиссар на минуту перестал метаться от борта к борту.
      – Послушайте, а мы-то почему не стреляем? – поинтересовался он.
      – Дистанция слишком велика, – неохотно отозвался Кенто.
      – Тогда почему стреляют померанцы?
      – Потому что их пушки могут бить на большее расстояние.
      В подтверждение его слов, прочертив очень длинную дугу, два или три брандскугеля угодили в купол Сострадариума.
      Старший офицер непроизвольно охнул.
      – Как. Вы. Это. Допустили? – с патетическими остановками и придыханиями спросил обрат эмиссар.
      Кенто промолчал.
      – Сострадариум стоит уже два с половиной века! И ни разу… Со дня основания… Да окайники и близко не подбирались! Мечтать не смели! Вы отдаете себе отчет, несчастный?!
      Капитан вновь не ответил.
      Зато «Такона» не молчала. Разрядив носовые пушки, она увалялась под ветер и открыла беглый огонь всей артиллерией правого борта. В короткое время воздух наполнился десятками поганых померанских зажигалок.
      Эмиссар побледнел.
      – Вы намерены хоть что-нибудь предпринять для защиты резиденции его люминесценция, обрат капитан?
      Вместо ответа Кенто приказал дать выстрел из палубной четырехфунтовки.
 

* * *

 
      Пожилой матрос ткнул пальником. Орудие исправно грохнуло, отскочило, натянуло канаты. Быстро уменьшаясь в размерах, черный шарик устремился в небо. Затем, превратившись в точку, начал опускаться.
      Не только обрат эмиссар, но и офицеры напряженно следили за его полетом. Вопреки точным, трезвым знаниям и немалому опыту, в глубине души каждый из них надеялся либо на благоприятный порыв попутного ветра, либо еще на какое-нибудь чудо. На мостике «Орейи» уже успели оценить масштабы бедствия, постигшего Домашний флот. Никто об этом не решался заговорить, но все страстно ждали первого проблеска удачи в этой ночи позора. Казалось, попади ядро в «Такону», и все переменится.
      Но нет, даже этого чуда не случилось. Ядро упало примерно в полумиле от неприятеля, подняв хорошо заметный султан воды.
      – Обрат капитан! Вы ведь не хотите сказать, что у окайников более дальнобойная артиллерия? – подозрительно осведомился бубудуск. – Этого не может быть!
      – У вас есть другое объяснение?
      – Ну… а в пушку положили достаточно пороха?
      Кенто вздохнул.
      – Один картуз. То есть полную норму Если засыпать сверх того, орудие разорвет. Потерпите, обрат эмиссар. Скоро мы догоним эту зловредную «Такону» и рассчитаемся сполна. У нас на два десятка орудий больше, да и главный калибр покрупнее. Тридцать шесть фунтов против двадцати четырех. Уверяю, мало им не покажется.
      – Почему вы так уверены, что мы догоним эту «Такону»?
      – Потому что прямо по курсу у нее – устье реки Ниргал. То есть тупик, ловушка, – терпеливо объяснил Кенто. – Направо она повернуть не может, потому что тогда пойдет к нам навстречу. А севернее стоит магрибинская эскадра, видите? Туда померанцам лучше не соваться. Они обязательно повернут назад, чтобы не подвергаться риску оказаться под огнем сразу трех кораблей эмира. Но при повороте потеряют и время, и скорость, поскольку попутный ветер для них превратится во встречный. Тут мы к ним и подойдем. Чтобы поближе познакомиться…
 

* * *

 
      Вскоре «Орейя» оказалась на линии между «Таконой» и Сострадариумом.
      Кенто надеялся, что отвлечет огонь на себя, однако и эта надежда не оправдалась. Померанские брандскугели один за другим пролетали над мачтами «Орейи» и продолжали сыпаться на величественный купол Сострадариума. После двух дюжин попаданий над крышей дворца появились первые, пока еще жидкие струи дыма.
      Кенто приказал лечь на курс норд и идти на сближение. «Такона» без промедления тоже повернулась к северу и открыла огонь из кормовых пушек. Опять брандскугелями, и опять – по резиденции эпикифора. Но это были уже последние выстрелы. Уходя от преследования, фрегат одновременно удалялся и от Сострадариума.
      Впрочем, свою задачу он выполнил. В Сострадариум угодило не меньше трех десятков брандскугелей и дворец загорелся. Скорее всего, пожар начался на вечно захламленном чердаке, а потом распространился вниз, на пышные драпировки Циркулюса. Этот круглый зал предназначался для особо важных совещаний высших иерархов ордена. Большего святотатства для любого сострадария не существовало.
      – Не сносить вам головы, если не накажете окайника, – тусклым голосом сообщил обрат эмиссар.
      – А вам? – поинтересовался Кенто.
      – И мне.
      – Наконец-то у нас появилось хоть что-то общее.
      Обрат эмиссар этому обстоятельству обрадовался не особенно. Зато минут через пять появилась надежда, что военное счастье улыбнулось наконец и обрату капитану, и обрату эмиссару.
      Чтобы не входить в зону огня магрибинцев, «Такона» действительно повернула к весту и легла на обратный курс. При этом она оказалась при встречном ветре. Как и предсказывал Кенто.
      А для «Орейи» этот ветер оставался более благоприятным, боковым, поэтому расстояние стало сокращаться.
      Вскоре последовала долгожданная команда начинать пристрелку из носовых орудий. Первые же ядра легли очень близко к цели – перед бушпритом и у миделя «Таконы». Фрегат не отвечал, поскольку все свои орудия разрядил в Сострадариум.
      И тут не сдержался старпом. Игнорируя обрата эмиссара, он выругался не хуже боцмана.
      – В чем дело? – недовольно осведомился капитан.
      Помощник махнул в сторону.
      – Да так, неприятный пустячок. Теперь уже вся померанская эскадра прет к Сострадариуму, обрат капитан! Видимо, им надоело расстреливать верфи. Теперь они хотят оторвать нас от «Таконы». Заботливые…
      – О Пресветлый! Черт бы их побрал, – багровея, пожелал уже обрат эмиссар. Даже он представлял, что случится, если по Сострадариуму, которому и без того уже немало перепало, отстреляется целая эскадра.
      Капитан Кенто не стал тратить время на эмоции.
      – На руле!
      – Есть на руле.
      – Поворот оверштаг! Ложимся на обратный курс.
      «Орейя» медленно выполнила очередной поворот и вновь отправилась в сторону уже не на шутку горящего Сострадариума. Затем немного уклонилась к весту, чтобы перерезать курс колонне померанских кораблей и попытаться перехватить их до того, как они смогут обстрелять главную резиденцию и святыню ордена.
      В отношении исхода предстоящего боя Кенто ни минуты не сомневался: четыре вражеских корабля уже успели перезарядить орудия. Следовательно, отделают «Орейю» ничуть не меньше, чем «Эписумус», «Коншесс», «Прохорст», «Цикатру» либо «Тубана». Но это был бы не самый худший исход лично для капитана первого ранга Хрисахоса Кенто – смерть на палубе сильно отличается от смерти в подвалах Святой Бубусиды. Он молча молился лишь о том, чтобы померанцы не передумали, не отказались бы от боя.
      Но, видимо, плохо молился.
 

* * *

 
      Сначала «Денхорн», затем «Василиск» и другие корабли Мак-Магона отвернули от берега.
      Некоторое время казалось, что они намерены атаковать «Орейю» на встречном курсе. Ничего хорошего это не сулило, однако ничего большего Кенто пожелать и не мог. Но вскоре вся эскадра Поммерна поменяла галс, выполнила четкий поворот «все вдруг» и начала удаляться к норду. Медленно ползущая «Орейя», так и не приблизившись на расстояние залпа, вновь начала отставать и вновь осталась не у дел.
      – Так это что же, – возликовал эмиссар, – выходит, они от нас бегут?! Струсили?!
      Офицеры «Орейи» молчали. Они-то понимали, что дело не в трусости. Дело было в том, что померанский адмирал преподал им урок тактики. Без единого выстрела он вывел из-под удара свой фрегат. Выполнив эту задачу, тут же отказался от боя с одиноким отчаявшимся линкором. И даже не постеснялся показать ему корму, поскольку даже незначительные повреждения рангоута могли снизить скорость его кораблей. А им еще предстояло выбраться из бухты. А потом – оторваться от неизбежного преследования флота Василиу. Исправный рангоут был для померанцев куда важнее потопления «Орейи». Это понимали все, за исключением обрата эмиссара.
      – Нет, но они же явно бегут! – торжествовал бубудуск. – Что, кишка тонка, ага? Обрат капитан, можно считать, что мы обратили в бегство целую эскадру! Разве не так?
      – Для нас лучше считать, что так, – кивнул Кенто, глядя на горящий Сострадариум. – Надеюсь, это поможет.
      Эмиссар тоже вспомнил о Сострадариуме и сник.
      – Эх, – сказал он. – У нас действительно есть кое-что общее. Да поможет нам Пресветлый!
 

* * *

 
      …По набережной на рысях мчалась роскошная золоченая карета. Миновав несколько купеческих парусников, кучер осадил упряжку перед самым трапом линкора «Мехрид-Мехридие», флагманского корабля магрибинцев.
      Узорная дверца распахнулась. Из экипажа, почтительно поддерживаемый мамелюками личной охраны, выбрался сам марусим. Агахаг-паша немедленно покинул мостик и скатился по трапу.
      Почтенный марусим оказался изрядно навеселе, плохо владел языком и ногами, но голова у него работала.
      – Что за… пальба всякая! Все бубыбахают. Ты еще не стрелял, Аг-гг-хан?
      – Нет, высокородный.
      – А п-чему?
      – У нас мало кораблей, а приказа вообще нет. Да и следует ли вмешиваться в драку неверных собак? Пусть перегрызут друг другу горло!
      – Раз-зумно, Аг-гг-хан, – сказал марусим. – Аз-зурумно.
      С большим трудом он поднялся на корабль. Отдышавшись, багровыми глазами обвел горизонт.
      – Ого! И чьи же кораблики так весело горят?
      – Покаянские, высокородный.
      – А на боку чей там фр-фрегатик лежит?
      – Тоже покаянский. Сорок восемь орудий… было.
      – А из воды торчит… там?
      – Мачта «Тубана Девятого».
      – Только одна?
      – Странно, что хоть одна уцелела, высокородный. После взрыва крюйт-камеры…
      – О шайтан. Здорово, ик. Здорово их. Здорово им… А кто напал-то? Непосредственно Альбанис?
      – Нет, повелитель. Поммерн.
      Взгляд марусима прояснился.
      – Что я слышу? Амбарассум! Ай да курфюрст, ай да сын скорпиона! Чую, он приготовил еще не один верблюжий колючка для здешних задниц. Ик! Правильно, что ты не стрелял, Агахаг.
      Агахаг-паша низко поклонился.
      – Хороший воздух, – сообщил марусим, начиная трезветь. – Пусть принесут кресло и кальян, я тут посижу.
      Когда на палубе появилось и то, и другое, марусим пососал мундштук, выпустил из ноздрей ароматный дым, и уже вполне человеческим голосом приказал готовиться к отплытию.
      – Мы уходим раньше времени, повелитель?
      – Как видишь, у нас теперь есть очень срочные новости для эмира. Такие важные, что ради них мне придется бросить светлокожих гурий. Ты понимаешь, что все это значит, Джуиз? – дрожащей рукой марусим обвел панораму разгрома.
      – А что это значит, высокородный? – уклонился Агахаг-паша.
      – Хе! Свое мнение спрашиваешь у начальства? Разумно, если в меру. Но сейчас особых мозгов не надо: у нас на глазах Пресветлая Покаяна лишилась невинности. А заодно и морского превосходства не только над Альбанисом, но даже и над нами. А это означает, Агахаг, дорогой ты мой, что нам не нужно бояться за свои старые колонии. Более того, года два-три мы можем спокойно заводить новые. С такими новостями стоит поспешить к эмиру, уверяю тебя. И очень сильно поспешить! Для Магриба начался отсчет золотого времени. Из этих двух-трех лет нельзя терять ни единого дня!
      – Мы можем сняться со швартовых немедленно, повелитель.
      Марусим покачал головой.
      – Не спеши так. Нужно дождаться конца этого бесплатного танца живота, – марусим кивнул на бухту. – Шальные ядра нам ни к чему. Пусть неверные настреляются всласть. Не надо им мешать. Гости никому не должны мешать, хе-хе.
      – Марусим-паша, адмирал-паша! – крикнул матрос с марсовой площадки.
      Агахаг поднял голову.
      – Говори.
      – Сострадариум горит, высокородные!
      Марусим со вкусом расхохотался.
      – Эге! Вовремя я оттуда уехал.
      Потом он припомнил что-то крайне забавное и расхохотался еще раз.
      – О, затхлое растение ухух! А ведь придется этому хитрецу самому воевать с Бернаром… Некуда ему теперь деться. После такой-то трепки. А мы спокойно посмотрим, какая из этих собак окажется пожирнее. Эй, кто-нибудь! А ну-ка, заварите мне кофе. Интересно, что сейчас поделывает Альметракис-паша?
      – А не хотел бы я оказаться на его месте, – сказал Агахаг.
      – Да, не стоит, – отечески посоветовал марусим. – Деспотические режимы не любят прощать. Ох, извини!
      – За что, высокородный?
      – Кажется, я сказал правду.
 
       СРОЧНО! ВНЕ ВСЯКОЙ ОЧЕРЕДИ! АЛЛЮР +++!
       ==================================
       ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ АЛЬФОНСУ ЧЕТВЕРТОМУ,
       КОРОЛЮ АЛЬБАНИСА,
       ЛИЧНО
 
       Ваше величество!
       Пишу наспех, прямо на балконе посольства, поскольку отсюда видна большая часть Монсазо. Помилуй Пресветлый, здесь есть на что посмотреть! Судите сами: каким-то образом взорван Контамар; линкоры курфюрста прямо под окнами Эрлизора сровняли с землей береговую батарею. Это громовержцы, настоящие плавучие вулканы! Качество померанских брандскугелей – выше всяческих похвал. Половина Домашнего флота, включая знаменитый «Тубан Девятый», уже превратилась в груды обломков. Горит недостроенная «Покаяна». И если меня не обманывают глаза, горит сам Сострадариум! В Ситэ-Ройяле паника. Не удивлюсь, если дело дойдет до десанта. Но уже сейчас ясно, что империя терпит самое позорное в своей истории поражение. Я счастливый человек, ваше величество, мне будет что рассказать потомкам. Бегу за свежими новостями!
 
       Ваш Кальверон
       Ситэ-Ройяль, 2 августа 839 г., 3 часа пополуночи.

20. АДМИРАЛ АЛЬМЕТРАКИС