– Шпагу? Зачем?
      – Ну… на сохранение.
      – Я оставил ее в каюте, – в полнейшей растерянности ответил капитан.
      – В каюте? Что ж, тем лучше. Сейчас посмотрим, что там у тебя еще есть. В каюте.
      Съер Бартоломео Кассис, командир имперского линейного корабля, начал приходить в себя.
      – Позвольте! Как вы смеете… Да что вы здесь делаете-то в конце концов?
      Пришелец неучтиво высморкался на палубу. Потом сказал:
      – Здесь я корабль захватываю.
      – Как – захватываю? Что захватываю? «Хугиану-у»?
      – Ну-у.
      – Линкор его величества?!
      Свиристел начал скучать.
      – Он самый. Дошло наконец?
      Но капитан упрямо не хотел верить органам чувств.
      – Но… зачем?
      Стоеросов усмехнулся.
      – Да понимаешь, служба у меня такая – захватывать. Вот и захватываю.
      – Но вас же за это…
      – Повесят? Мне уже говорили. Слушай, давай сходим за твоей шпагой, а? Нам еще нужно весь ваш остальной флот утопить, а времени маловато.
      Капитан наконец начал что-то понимать.
      – Вы сумасшедший!
      Свиристел не стал спорить.
      – Есть немного, – признал он. – Ты… того. Не расстраивай сумасшедшего. Лады?
      Капитан обвел безнадежным взглядом бухуту Монсазо, ища откуда-нибудь помощи. Но в бухту один за другим входили корабли. Чужие, серые, незнакомые, хотя на каждой мачте развевался золотистый стяг Покаяны.
      – Но… где же адмирал Василиу? – растерянно спросил капитан.
      Свиристел Стоеросов пожал плечами.
      – Да я и сам хотел бы знать.
 

* * *

 
      Все в том же первом часу этой неладной Пресветлой Ночи Тубан Девятый, базилевс-император всея Покаяны, решительно и бесповоротно уснул за столом.
      Его величество освободили от груды салфеток, после чего могучие лакеи с величайшей осторожностью перенесли храпящее тело в одну из опочивален с окнами, выходящими в тихий внутренний дворик. Сразу после этого отбыли и великий сострадарий, и командующий Домашним флотом, и военный министр.
      Но поскольку высочайшего повеления об окончании бала не поступало, празднество Святой Пресветлой Ночи Откровения Святаго Корзина разгорелось с новой силой. Отъезд всемогущего эпикифора, способного заморозить любое общество, этому только поспособствовал.
      Эрлизор и весь протянувшийся на целую милю парк сияли огнями. В многочисленных павильонах и беседках завязывались волнующие сцены. Умело спрятанные в кустах музыканты без устали работали смычками. Ночь выдалась ясной, теплой и действительно светлой. Со стороны моря на полбалла дул освежающий ветерок. По поверхности каналов скользили лодки, в которых катались нарядные гости его величества. Вдоль берега бухты с той же целью плавали шлюпки «Тубана Девятого» и «Цикатры». Их оказалось недостаточно, на берегу собралась очередь желающих.
      Разомлевший командир фрегата «Прохорст», толстый и румяный капитан второго ранга, уступая пленительным просьбам, послал на свой корабль вестового с приказом немедленно спустить на воду восьмивесельный баркас. То же самое проделал и капитан фрегата «Коншесс», не желавший уступать в галантности своему коллеге.
      В Трапезной тем временем подали жаркое, а к нему – красные, двадцати-тридцатилетней выдержки вина. За карточными столами употребляли напитки покрепче – муромскую водку, померанский кавальяк, которого по закону быть не могло, но он был (якобы из старых, довоенных запасов), а также всевозможные коктейли на прочной основе этих напитков. Самые неустрашимые пили даже черный колониальный ромище, причем пробки из бочонков выбивали у них на глазах, прямо в зале.
      С треском распечатывались глянцевые колоды, краснели глаза, удваивались ставки. И вот, когда в бальном зале очередной раз объявили белый танец, гвардейцы и морские офицеры стоя выпили за прекрасных дам, а дирижер вслед за своей палочкой весь потянулся к небесам, с этих вот самых небес и грянуло. Гром оказался такой силы, что во дворце задребезжали не только окна, но и стеклянная крыша, хрустальные подвески люстр, бокалы, пустые бутылки.
 

* * *

 
      Сначала, когда первый испуг прошел, этот гром приняли за начало грандиозного фейерверка, и многие гости поспешно отправились на внутренний балкон, намереваясь полюбоваться игрой небесных огней. С этого балкона просматривался весь парк, но над причудливо стриженными кронами ничего не шипело и не взлетало. Зато с противоположной стороны дворца разгоралось зарево.
      Большая часть гостей, недоумевая, вернулась за столы и к танцам. Но некоторые флотские, почувствовав смутную тревогу, проследовали дальше, на внешний балкон. И оттуда увидели, что на острове Дабур что-то горит.
      Раздосадованного коменданта замка Контамар оторвали от бриджа в самый азартный момент. В сердцах он выругался, хлопнул для успокоения стопку, промакнул батистовой салфеткой усы, после чего наконец отправился выяснять, что ж там такое стряслось во вверенном ему гарнизоне. На свое счастье, этот тучный и жизнелюбивый генерал не переносил качки, поэтому отказался от баркаса, вызвал дрожки и поехал к шлюпочной переправе по Северной стороне бухты. Что и спасло ему жизнь.
      А в Эрлизоре прерванное было веселье возобновилось. Некоторое беспокойство, правда, вызвали звуки далекой пушечной пальбы, но когда из Северного пролива показались паруса, общественное мнение единогласно порешило, что возвращается флот Василиу, потому что больше ведь некому. И что флот салютует по поводу своей полнейшей виктории над ослушниками-померанцами.
      Это соображение, быстро принятое за факт, вызвало взрыв энтузиазма. Чтобы было удобнее наблюдать возвращение победоносного флота, на балкон вынесли кресла, стулья и даже кухонные табуреты. У быстро закрепленных на перилах подзорных труб выстроились очереди. При этом люди, способные разбираться в силуэтах кораблей и деталях оснастки, то есть морские офицеры, галантно уступали место дамам. Командир береговой батареи, расположенной под самыми стенами дворца, приказал вынуть из орудий ядра, чтобы иметь возможность безопасно приветствовать славные корабли базилевса-императора. Для этой же цели на балкон вынесли шампанское.
 

* * *

 
      А корабли приближались. Идущий в авангарде то ли корвет, то ли небольшой фрегат, повернул вправо, направляясь куда-то в сторону Сострадариума. И это было весьма понятно – важные новости его люминесценций должен был получать из первых рук.
      Зато второй корабль шел прямо к Эрлизору, держа курс между «Тубаном» и «Цикатрой». Поравнявшись с ними, корабль окутался дымом, салютуя сразу с обоих бортов. От грохота во дворце вновь задребезжали окна, послышались испуганные крики женщин; многие из них тогда обронили бокалы, вееры, платочки.
      – Да что ж это они так… громогласно, – сказал командир «Прохорста», укоризненно качая бритой макушкой.
      После того, как пушки отстрелялись, во дворце стали слышны трескучие хлопки, похожие на те, что издают петарды. Эти звуки сопровождались странными вспышками на палубе «Тубана Девятого». Там случился то ли неудачный фейерверк, то ли непонятно что. Дамы с надеждой посмотрели на капитана «Прохорста».
      – Фольгерд, это что – фейерверк?
      – Не думаю, – холодея, ответил тот.
      Грохнул новый залп. Еще один из прибывших кораблей также прошел между «Тубаном» с «Цикатрой» и тоже разрядил свои орудия. Неожиданно на «Цикатре» обвалился блинда-рей, а на флагмане Домашнего флота явно появились очаги огня. Один совсем юный и не совсем трезвый гардемарин вдруг высказал совершенно дикое предположение:
      – Обратья, а вдруг это не наши корабли? Вот скажите, почему у них такая серая окраска?
      Окружающие посмотрели на него так, как этого заслуживал пьяный юнец, сморозивший несусветную глупость.
      Но странности продолжали множиться. Пришедшие корабли не ограничились бортовыми залпами и открыли огонь из носовых орудий. И тут всем собравшимся стало очевидно, что выстрелы были отнюдь не холостыми.
      Одно ядро просвистело над прогулочными шлюпками и врезалось в воду у самого берега. Не успел осесть фонтан брызг, как другое, перелетев береговой форт, пропахало длинную борозду в цветниках, ударило в гранитный фундамент дворца, затем подскочило до уровня балкона, после чего упало и только тогда угомонилось. Все последующие ядра с завидной точностью начали опускаться на береговую батарею, переворачивая пушки, вздымая в воздух кучи щебня и пыли. С балкона было видно, как мечутся растерянные артиллеристы.
      Зато на балконе отыскалась наконец решительная и здравомыслящая личность. Некий пожилой генерал собрал вокруг себя группу относительно боеспособных офицеров и поручил им срочно уводить публику в глубь дворца.
 

* * *

 
      Планомерной эвакуации, конечно же, не получилось. Да в сложившихся обстоятельствах и не могло получиться. Еще до третьего залпа среди полутора тысяч гостей вспыхнула паника. Люди бросились к дверям, у которых мгновенно образовались пробки. Однако генерал не растерялся и приказал выбивать окна. Что и было сделано при помощи тяжелых старинных стульев его величества.
      Офицеры поднимали дам на руки и через разбитые окна передавали их другим офицерам. Ветер гнал во дворец едкий пороховой дым. Дамы кашляли, чихали и дружно лишались чувств. Жертв удалось избежать лишь потому, что специально по Эрлизору померанцы не стреляли. Только одно шальное ядро разбило крышу над оранжереей.
      Вниз, на экзотические растения, посыпались стекла, засохший птичий помет и обломки рам. Два садовника, отмечавшие Святую Ночь под сенью кокосовой пальмы, были очень озадачены этим происшествием.
      – Завтра будет много работы, – догадался один.
      – Ну так то – завтра, – ответил другой, разливая в стаканы остатки вина. – Что это ты не закусываешь?
      – Интересно все же, – сказал первый, – что за события происходят снаружи?
      Его собутыльник захохотал.
      – А мне вот – нет. Знаешь, почему я переквалифицировался из адвокатов в садовники?
      – Почему?
      – Чем шире кругозор, тем скорее увидишь Аборавары, обрат мой Мефодий.
      Мефодий вздрогнул.
      – Типун тебе на язык, пьяный ты кактус!
 

* * *

 
      А события снаружи только разворачивались.
      Над водой все гуще клубился дым, разрываемый багровыми всплесками огня. Между «Цикатрой» и «Тубаном» проплывали все новые и новые корабли. Обоими бортами они изрыгали «полный коктейль» из десятков тяжелых ядер, брандскугелей и зарядов картечи. А свои погонные пушки при этом не забывали разрядить в береговую батарею под стенами Эрлизора.
      Шедшая в авангарде «Такона» выбралась из облака дыма, описала полукруг и отправилась на второй заход. По плану фрегат Штоля должен был вернуться на позицию между полуразрушенными покаянскими кораблями и долбить их до полного уничтожения. А «Денхорн», ведя за собой остальные корабли, обогнул горящего «Тубана» и направился к фрегату «Прохорст».
 

* * *

 

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ТЯЖЕЛЫЙ ФРЕГАТ «ПРОХОРСТ»

 
      Водоизмещение – 590 тонн. Трехмачтовый барк. Максимальная зарегистрированная скорость – 18,7 узла. Вооружение – 56 чугунных орудий калибром от 4 до 24 фунтов. Экипаж – 398 человек. Командир – капитан второго ранга Фолъгерд Саво.
 
      Ветер был слабый, померанский линкор шел довольно медленно. Пользуясь этим, на фрегате спешно поднимали спущенный было на воду баркас, срочно выбирали якорь, лихорадочно заряжали пушки.
      Зарядить успели, но безусый лейтенант, волею судеб оказавшийся в роли командира корабля, совершенно растерялся. Он долго не решался отдать приказ на открытие огня, все опасался какой-то ошибки. Так и не решился, пока флагман Мак-Магона не ахнул всем бортом практически в упор.
      На батарейных палубах «Прохорста» мгновенно возник неописуемый хаос. В щепки разлетались доски внутренней обшивки. Тридцатишестифунтовые ядра переворачивали орудия, как нитки рвали канаты и навылет уходили через противоположный борт. Брандскугели, обладавшие меньшей пробивной силой, оставались внутри корпуса. Они катались, разбрасывая искры, зловеще шипели. А когда огонь добирался до их начинки, ярко вспыхивали, вертелись и разбрызгивали горящую смолу. Меньше чем через минуту на корабле возникли многочисленные очаги возгораний. В огне с резкими хлопками рвались пороховые картузы. Оглохшие и полуослепшие канониры, так и не дождавшись команды стрелять, бросали пальники и хватались за ведра, – тут уж никакой команды не требовалось.
      На пару минут пожар удалось приостановить, но подошел линейный корабль «Василиск» и все повторилось сначала – тяжелые ядра проламывали борта, по трапам и палубам вновь и вновь скакали брандскугели. Некоторые из них через вентиляционные решетки падали в трюм. Но там и гасли, поскольку «Прохорст» со времени постройки упорно подтекал и в его утробе почти всегда плескалось изрядное количество воды, которую ежедневно требовалось удалять. Это занятие смертельно надоело всему экипажу, но именно «трюмные запасы» в конечном счете спасли корабль от фатального взрыва: опытные боцманы приказали качать воду прямо из трюма.
      А наверху, видя все более густые клубы пара и дыма, валящие как из рустерных решеток, так и из орудийных портов, молодой лейтенант наконец понял, что все происходит взаправду и что корабль скоро утопят.
      – Огонь! – дрожащим голосом крикнул он.
      Его услышали лишь там, где он находился, – на квартердеке. Из одной четырехфунтовой пушчонки даже выстрелили. Куда-то в сторону противника. А в ответ получили сокрушительный залп с третьего померанского линкора.
 

* * *

 
      Третьим в колонне шел «Магденау» со своими лучшими канонирами курфюрстенмарине. Они до предела опустили стволы орудий, целились не в надводную часть корпуса, а чуть ниже. И их расчет оказался дьявольски верным. Выпущенные с очень близкого расстояния ядра пронзили небольшой слой воды и ударили под ватерлинию. Их энергии вполне хватало, чтобы проломить еще и полметра обшивки.
      Фрегат вздрогнул. В десятки пробоин хлынули потоки воды. Через считанные минуты корабль начал крениться на подбойный борт. И чем сильнее он кренился, тем большее число полученных ранее дыр оказывалось ниже уровня моря. Вскоре мелкие волны стали захлестывать орудийные порты гон-дека. Из трех судовых помп неповрежденной осталась лишь одна. Да и та воду качала не за борт, а на верхнюю батарейную палубу, где уже бушевал настоящий пожар.
      На ют прибежал старшина трюмных.
      – Обрат лейтенант, обрат лейтенант! Крюйт-камеру затапливает!
      – Ну что ж, – меланхолически сказал лейтенант. – Спасибо, братец. По крайней мере, не взорвемся.
      – Надо бы какой-никакой парус поставить, – переминаясь с ноги на ногу, предложил трюмный.
      – Зачем?
      – Ну, хоть к берегу прибьемся, обрат лейтенант.
      – Что, думаете, пора?
      – Очень даже пора, – кашляя от едкого дыма, сообщил старшина. – По правде сказать, внизу ужас что творится. Они из нас решето сделали, обрат лейтенант.
      – Вот как? Добро, поставьте чего-нибудь.
      Такую странную команду старшина услышал впервые. Он непроизвольно поднял брови. Потом передумал, ничего не сказал. Сообразил, что толку от нынешнего командира – ни на фут, ни на фунт. А потому нужно использовать собственную голову.
      Сообразив это, старшина прежде всего беззвучно, но крепко выругался. Потом, не испрашивая разрешения, перебежал на бак, поймал там за рукав вконец охрипшего боцмана. Вдвоем они собрали несколько матросов, подняли штормовой стаксель, а чуть позже – еще и кливер. Весьма кстати налетевший порыв берегового ветра вздул, оживил паруса. Корабль получил ход.
      – Все, шабаш, – просипел боцман. – Больше никаких тряпок ставить нельзя. Слышь, кому говорю?! Крен сейчас похуже хрена! Ну, чего рты раззявили? Марш к пушкам! Команды больше не ждать, стрелять – по готовности.
      – Толку-то, – бросил один из матросов.
      – Цыц! Надо померанцев хотя бы пугнуть, чтобы похуже целились.
 

* * *

 
      Верхняя палуба, рангоут и такелаж «Прохорста» почти не пострадали, поскольку и линкоры, и следовавший за ними фрегат «Мегион» всеми стволами били строго в корпус. Сколько там появилось дыр сверху рассмотреть не удавалось, мешали валившие из портов клубы дыма и пара.
      Лейтенант догадывался, что ниже уровня мостика корабль, которым ему столь неожиданно выпало командовать, поврежден. И, судя по словам трюмного старшины, поврежден серьезно. Только вот из-за недостатка опыта степени разрушений молодой офицер даже представить себе не мог.
      И потому поторопился, выдал роковую команду:
      – Право на борт!
      Рулевые, годами приученные мгновенно повиноваться, крутнули штурвал. Не задумываясь, к чему это приведет. Задумываться их никогда не обучали.
      Но на опустевшем, усеянном битыми фужерами, платочками, тростями и веерами балконе Эрлизора нашелся человек, который вполне понимал происходящее.
      Фольгерд Саво, толстый, наголо обритый, но уже совсем не румяный капитан «Прохорста», прекрасно осознавал, к чему приведет крутой поворот при развороченных бортах и десятках тонн воды в трюме. Он подобрал оброненный кем-то пистолет, взвел курок. И еще до того, как нижние реи его корабля коснулись воды, выстрелил себе в висок.
      К тому времени кроме капитана Саво на балконе оставался только один человек. Граф Бельтрамоно, гость из Альбаниса, сочувственно кивнул. К нему подбежал запыхавшийся слуга.
      – Ваше сиятельство! Не пора ли…
      Граф покачал головой.
      – Не-ет. Следует узнать, чем закончится это побоище.

19. БУХТА МОНСАЗО