Судьба Уолтера определилась как только он начал понимать значение и предназначение странных и необычных вещей в кабинете отца – от огромных раковин, которые именовались тридакнами, весили по четверти тонны и имели зубастые выступы, о которые он так часто ушибал ноги, – до маленьких свинцовых шариков, которые назывались картечью.
      Прямо в кабинете росла миниатюрная кокосовая пальма. Под потолком висела шкура двадцатиметрового удава Дабы не пугать сына, Джон Мак-Магон-старший, посмеиваясь, называл ее куском небесного экватора. Уолтер не знал, что такое экватор, но слово было чрезвычайно мудрым и очень спокойным.
      – А ты подпрыгивал? – спросил он.
      – Подпрыгивал? – удивился отец. – Это зачем?
      – Ну, чтобы оторвать кусок. От этого… небесного к ватора.
      Отец рассмеялся.
      – А, да. Очень, очень подпрыгивал. И не я один. Лорд Саймон так прыгал, что даже ногу сломал.
      Еще в кабинете стояли застекленные шкафы. В них красовались ветвистые разноцветные кораллы, только вот трогать их не разрешалось, потому что они не только легко разбивались, но еще и крошились в руках. А за это крепко влетало.
      Впрочем, Уолтера гораздо больше привлекал здоровенный черный лук с тетивой из жил страшной ящерицы. Увы, стрелы от него мама постоянно куда-то прятала, обещая выдать их, как только крошка Уолли подрастет.
      Однако когда крошка Уолли немного подрос, его стали интересовать уже другие вещи. Карты и атласы с голубыми океанами; статуэтки бога Мососа, вырезанные из душистого дерева; рисунки неведомых берегов с хищными рептилиями; круглая штука, умеющая предсказывать погоду; бронзовая труба, с помощью которой можно было запросто разглядеть не только все, что творится в саду у соседей, но и увидеть, который час на башне мэрии.
      – Хочешь услышать море? – однажды спросил отец.
      – Что за вопрос, сэр! – удивился крошка Уолли.
      И услышал. В большой розовой раковине со страшного пиратского острова Пепрос.
      – И много там таких раковин? – деловито спросил Уолтер.
      – Да. Там много чего. Там еще кукаду живут, – сказал Мак-Магон-старший.
      – Кто это?
      – Это такие кукующие попугаи ростом с собаку и с угрюмым характером.
      – С собаку-у?
      – Честное капитанское.
      – А почему у них угрюмый характер?
      – Не знаю. Быть может, из-за того, что кукаду питаются епескудами.
      – О! А это еще что?
      – Не что, а кто. Епескудами называются такие змеи, которые зарываются в песок. Весьма недружелюбные существа.
      – Ядовитые?
      – Нет, и это их очень злит.
      – Пап, а ты возьмешь меня в плавание?
      – Охо-хо. В плавании нужно много работать, Уол.
      – Ну, так я и буду работать. В чем дело-то?
      Отец улыбнулся.
      – Хорошо, возьму. Годика через два, если тебе не расхочется.
      – У! Через два… А почему не сейчас?
      – Сейчас мама не разрешит.
      – Как – не разрешит? Ты же в доме главный!
      Отец почему-то рассмеялся.
      – Нет, это на корабле я главный. А в хорошем доме Должна командовать хорошая женщина.
      – А у нас хороший дом?
      – Превосходный.
      – А как узнать, что дом хороший?
      – Очень просто. В хорошем доме хочется поменять шпагу на тапочки.
      Этого Уолтер понять не смог, поэтому решил спросить о другом, о главном.
      – А раньше, чем через два года никак нельзя?
      – Категорически.
      – Ну, через два года ты забудешь.
      – Нет, – очень серьезно сказал отец. – Не забуду.
 

* * *

 
      И не забыл. В двенадцать лет во время летних каникул Уолтер впервые уходил в рейс на трехсоттонной баркентине «Присцилла», личной яхте графа Бервика. Яхте, которой командовал Джон Мак-Магон-старший.
      Несколько дней «Присцилла» простояла в порту, дожидаясь ветра. За этот срок Уолтер в сопровождении вестового матроса облазил судно от штевня до штевня и от киля почти до клотика самой высокой мачты. По нескольку раз он заглянул во все помещения судна, не исключая и святая святых – крюйт-камеру. И уже перед самым выходом в плавание успел смертельно перепугать миссис Мак-Магон, которая вдруг увидела сына на марсовой площадке в добрых тридцати метрах над палубой.
      После этого случая отец, хмурясь и улыбаясь, объявил, что работу с парусами Уолтер будет осваивать в следующем году. А до тех пор «топтать рангоут» ему запрещается.
      Уолтер возмутился.
      – Да что же это такое, сэр! Мама уже и на корабле командует? Так не пойдет!
      – Разговорчики прекратить, – сказал капитан. – И на будущее запомни: приказы не обсуждаются.
      – Да, сэр, – без энтузиазма согласился Уолтер. – А приказы отдавать приятно?
      – Не очень. Каждый приказ унижает человека, поскольку заставляет его повиноваться.
      – Тогда зачем ты стал капитаном?
      Отец задумался.
      – Ну, для других дел я гожусь еще меньше.
      – Э, – сказал Уолтер, – такой ответ годится еще меньше. Я же серьезно спрашиваю.
      Отец взъерошил его шевелюру. Потом взглянул на вечернее небо, в котором розовели перистые облака.
      – Серьезно? По-моему, море, ветер и парусный корабль – это самое прекрасное сочетание на свете. Держи глаза открытыми, сам все поймешь. А сейчас иди спать, завтра уходим.
      – Так ветра же нет.
      – Утром будет тебе ветер.
 

* * *

 
      Как сказал отец, так и произошло. Ветер задул на рассвете. Часом позже из своего замка прибыл молодой лорд Саймон. Вскоре «Присцилла», расправив паруса, выпорхнула в озеро Нордензее. И привычная жизнь окончилась. Отдалилась вместе со стенами и башнями Барлоу.
      Все кругом находилось в непрерывном движении – яхта качалась, за кормой тянулся след потревоженной воды, матросы либо «выбирали», либо «травили» многочисленные снасти. На мачтах трепетали флаги. В небе плыли облака, ниже летали птицы. Устойчивой опоры под ногами больше не существовало. Палуба постоянно меняла свой наклон, так что пройти по ней можно было только причудливым зигзагом и только с полусогнутыми коленками. На свете не осталось ничего неподвижного, – даже сам горизонт потерял незыблемость, мерно вздымаясь и опускаясь под шум и плеск за бортом. А когда яхта миновала пролив между островами Бреджер и Осеннис, ветер «засвежел», загудел в туго натянутых парусах, завыл в камбузной трубе, пузырями раздул матросские робы.
      На волнах появились барашки, усилилась качка. «Присцилла» здорово кренилась то на один борт, то на другой Казалось, вот-вот перевернется. И хотя отец уверял, что ничего такого не произойдет, Уолтер испугался и забился в каюту. Там было не так страшно, но его начало подташнивать.
      Мак-Магон-старший распорядился взять несколько рифов. После этого спустился за сыном. Усмехнулся и спросил:
      – Эй, мореход! Хочешь посмотреть, как стреляет палубная пушка?
      Уолтер моментально забыл о тошноте и всех страхах, и тут же выбежал на капитанский мостик. И с тех пор более интересного места он не знал.
 

* * *

 
      Следующим летом Уолли плавал уже не пассажиром, а юнгой.
      Поблажки сыну капитана, конечно, делали, но совсем мало. Спал он в кубрике, питался за общим столом. Наравне со взрослыми матросами драил палубу, учился вязать узлы, чистил картошку, работал со снастями, мерз на вахтах. И поднимался на те самые мачты, которые по-прежнему очень пугали миссис Раду Мак-Магон. Однако здесь уж сказал свое веское слово ее муж.
      – Дорогая! В жизни совсем без риска не обойтись. Прежде чем Уол решится стать моряком, пусть узнает, что это такое.
      – Но он еще так юн! Нельзя ли подождать хотя бы два-три года?
      – Можно. Только сейчас очень подходящее время, жаль его упускать. Видишь ли, курфюрстенмарине ожидают большие перемены.
      Как всегда, Мак-Магон-старший знал, о чем говорил. В тот год случилось много событий. Умер старый курфюрст. На престол Поммерна взошел Бернар Второй. Новый государь считал, что развитие страны невозможно без ресурсов заморских территорий. Поэтому уже через неделю после коронации все крупные верфи получили заказы. Причем почти половину кораблей курфюрст строил за свой личный счет.
      Еще в тот же год завершились наконец долгие переговоры между Поммерном и Пресветлой Покаяной. Подписывать договор о перемирии отправился молодой лорд Бервик, лучший дипломат Поммерна. Плыл он на старуш-ке-«Присцилле», поскольку знаменитый впоследствии яхт-штандарт «Поларштерн» существовал тогда лишь в эскизных чертежах. Благодаря такому стечению обстоятельств Уолтер уже в тринадцать лет увидел настоящее море. И впервые побывал за границей. В частности – в Ситэ-Ройяле.
      Там, в столице Покаяны, на померанскую делегацию старались произвести как можно более сильное впечатление. От посланцев строптивого курфюрста ничего не скрывали. Совсем наоборот, в бухте Монсазо собралась едва ли не половина имперского флота. Для гостей организовали даже посещение новейшего по тем временам 84-пушечного линкора «Хугиана».
      – Пап, а у нас такие корабли есть?
      – Таких нет, – поскучнев, ответил старший Мак-Магон.
      – Почему?
      – Ну… Потому что не построили.
      – Э! Так надо бы построить.
      – Вот ты это и сделаешь, – рассмеялся отец.
      – Не-ет, – решил Уолтер. – Я построю не такие.
      – А какие?
      – Получше.
 

* * *

 
      Как ни смешно, так оно и случилось. Через много лет в осеннем саду замка Кронштайн, главной резиденции померанских курфюрстов, встретились два заинтересованных человека. А свел их третий заинтересованный человек – сам Бернар Второй.
      – Что ж, господа, знакомьтесь, – сказал курфюрст. – Думаю, вам не будет друг с другом скучно.
      И, улыбаясь, ушел.
      – Шаутбенахт Мак-Магон.
      – Инженер-полковник Лумба.
      Они испытующе посмотрели друг на друга. Лумба первым протянул руку.
      – Я читал ваши предложения по морской тактике в случае войны с Покаяной.
      – И что же?
      – Вы правы, нашим кораблям потребуется прежде всего скорость. А потом уж все остальное. Но от скорости без всего остального мало толку.
      – Это я понимаю, – усмехнулся Мак-Магон. – Присядем?
      Они уселись на садовую скамейку у ног какой-то гипсовой богини. Инженер расстегнул планшетку и достал чертеж.
      – Вот, смотрите. Слева – новейший покаянский линкор «Граф де Гевон». Его характеристики вам известны. А справа – проект нашего нового линкора. Предлагаю заостренный нос и круглую корму. Ширина будет уменьшена на девяносто пять сантиметров, осадка – на пятьдесят, а длина, напротив, увеличится почти на два метра. В свежий ветер все эти изменения дадут преимущество узла на полтора. Возможно, чуть больше.
      Мак-Магон несколько минут изучал чертеж.
      – Сколько на нем можно установить орудий?
      – До ста стволов.
      – На «Гевоне» сто десять пушек.
      – Наш линкор будет иметь на одну палубу меньше. Это – плата за малую осадку. К тому же уменьшается обстреливаемая площадь борта, а остойчивость несколько возрастает.
      – Зато низкий корабль легче взять на абордаж.
      – Преимущество в скорости на то и дается, чтобы убегать от абордажа.
      – Главный калибр?
      – Не более тридцати шести фунтов.
      – На «Гевоне» – сорок.
      – А вот это – плата за уменьшение ширины корпуса. То есть за ту же скорость.
      – Нельзя ли установить еще пару пушек в адмиральском салоне? Это существенно усилит кормовую батарею.
      Лумба кивнул.
      – Вполне. Но других возможностей увеличить количество артиллерии нет.
      – Тогда надо повысить качество. Например, дальнобойность.
      – Это возможно только путем замены чугунного ствола на стальной.
      – Если это возможно, то что мешает?
      – Думаю, в Денхорне, на артиллерийском заводе Брюганца с такой задачей справятся. Однако потребуется осваивать новые технологии. На это уйдет года три-четыре, не меньше.
      – Столько же нужно и для постройки нового линкора. Совпадает.
      – Только вот стоимость стальной пушки будет опять же в три-четыре раза выше, чем у чугунной.
      – Что, выше стоимости корабля?
      – О нет, конечно, – рассмеялся инженерный полковник. – Я вас понимаю. Эти затраты могут окупиться в первом же бою.
      – Тогда пусть на новом линкоре будут новые пушки. Лады?
      – Лады, – все еще смеясь, согласился Лумба.
      На этом в тот раз они и расстались. Чтобы в дальнейшем провести множество часов вместе, – сначала над проектом, а потом – на стапеле, где был заложен «Магденау», их первенец и возлюбленное детище.
 

* * *

 
      Работа оказалась захватывающей, новые идеи рождались непрерывно, в этом они с озорством состязались.
      Уолтер предложил между досками наружной и внутренней обшивки разместить слой запасных ядер. От этого нижняя палуба «Магденау» получала своеобразное бронирование.
      Матео быстро рассчитал, что, кроме этого, разнесенный по бортам чугунный балласт увеличит остойчивость судна. Еще он разделил трюм водонепроницаемыми переборками и раскопал рецепт негорючей шаровой краски для внутренних помещений. Уолтер тут же решил, что ее следует использовать и для наружного борта, чтобы сделать корабль менее заметным ночью и в ненастную погоду. С этой же целью он отказался от традиционных белых полос вдоль пушечных портов.
      – Тогда серыми должны быть и паруса, – заметил Лумба.
      – Почему же нет?
      Оба блаженствовали. Они имели возможность воплощать в жизнь красивые идеи. Они создавали шедевр. Денег на это Бернар Второй не жалел. Курфюрст прекрасно знал, что против каждого построенного в Поммерне боевого корабля Покаяна, обладавшая значительно большими людскими и лесными ресурсами, строит три-четыре своих. По количеству обогнать флот базилевса было невозможно. Оставалось одно – превзойти в качестве.
      И это вроде бы получалось.
      В «Магденау» не был вбит ни единый железный гвоздь – использовались исключительно медные. Ничего не делалось «на глазок». Огромные дубовые шпангоуты с миллиметровой точностью вытесывались прямо по чертежу. С флорами, бимсами и стрингерами их соединяли чугунными кницами на чугунных же болтах. Использовалась только древесина не менее трехлетней сушки, причем подводная часть обшивки была выполнена исключительно из водостойкой лиственницы, как ни тяжело было ее обрабатывать плотникам.
      Плотники, впрочем, не жаловались: платили им вдвое больше, чем при строительстве любого другого корабля. Так что на рабочие места верфи «Фоссблау унд Генхерн» в курфюрстенбурге Магденау существовал изрядный конкурс
      Коэффициент «2» вообще был очень характерен для всего проекта. Создание «Магденау» высосало двухлетний бюджет курфюрстенмарине. Денег, затраченных на него, вполне хватило бы на строительство как минимум трех линкоров старого образца.
      Однако результат того стоил. Когда новый линкор спустили на воду, в его трюме (неслыханное дело!) не смогли обнаружить ни капли забортной влаги. Приглашенному на церемонию Мак-Магону-старшему хватило одного взгляда, чтобы оценить функциональное изящество серого, еще лишенного мачт корпуса. Он сразу отметил самое существенное: острый, круто наклоненный форштевень, способный легко резать волну, низкие, с широким развалом борта, позволяющие ставить довольно тяжелые пушки даже на открытой палубе, округлые очертания кормы, не тянущие за собой много воды, и столь приятную морскому глазу общую «седловатость» профиля. По сравнению с «Магденау» стоящий неподалеку старый линкор «Зеелеве» выглядел настоящим ящиком, плавучим комодом.
      – Вы хорошо поработали, Уолли. Это будет превосходный ходок, или я ничего не смыслю в морском деле, – сказал Джон Мак-Магон-старший.
      А потом покачал головой и добавил:
      – Но бойся абордажа. И вообще, избегай боя на близкой дистанции.
      Мак-Магон-младший спокойно ответил:
      – Да, сэр. У этого корабля другое амплуа. Я знаю.
 

* * *

 
      Он доказал это через полтора года, во время очередной междоусобной войны в Магрибе, в которую был вынужден вмешаться Поммерн.
      Тогда «Магденау» выиграл бой против трех кораблей. Маневрируя и ведя огонь с предельной дистанции, он сначала тяжело повредил 98-пушечный линкор «УртБембема», затем потопил 94-пушечный «Сераскир», после чего (неслыханное дело!) догнал и принудил к сдаче быстроходный фрегат. Узнав об этом, Бернар Второй приказал все тяжелые корабли строить по образцу «Магденау». Разрешалось завершить работы только на уже начатом постройкой 84-пушечном «Прогиденсе», но при условии значительных изменений.
      Уолтер Мак-Магон получил звание контр-адмирала и должность заместителя начальника штаба кригсмарине. С тех пор на протяжении ряда лет его главной обязанностью стало строительство кораблей по новому проекту. При его участии спустили на воду «Денхорн» и «Василиск». Вместе с Лумбой они развили идеи, заложенные в первоначальном проекте, и применили их для менее крупных кораблей – фрегатов и корветов. Так появились «Такона», «Мегион», «Гримальд» и «Сифарис».
      А «Магденау» под руководством многоопытного старика фон Гренземе превратился в плавучую школу, которую прошли десятки молодых офицеров. Это были неутомимые спорщики, всяк со своим мнением, но будущее флота видели глазами своего шефа, вице-адмирала Мак-Магона, который успел сделаться одновременно и начальником штаба, и идолом растущего флота.
      Питомцы же фон Гренземе в курфюрстенмарине имели прозвище «магдеманов» и один за другим получали новые корабли. Так выросли лихие командиры корветов Монгола и Шерканц, хитрющий фон Штоль, превосходные шаутбенахты Таграх, фон Юг, Ремгин, Верзилофф, фон Герн. Но выше всех, до звания вице-адмирала, поднялся сын мелкого лавочника из Мембурга некто Виктор Додерлейн. Человек холодной логики и огромной эрудиции, он сменил на посту начальника штаба кригсмарине самого Мак-Магона.
      А крошка Уолли получил флот, который сам же и построил. Пусть и не столь многочисленный, какой хотелось, однако его качество превосходило ожидания.
 

* * *

 
      Он не сомневался в результате своих усилий. Первый бой в бухте Пихтовая дал очень наглядные результаты. И только огромное невезение могло помешать эскадре его высочества в дальнейшем. Однако на Абораварах Уолтеру предстояло принять решение, в котором он не имел права ошибиться.
      Благодаря фон Бистрицу стало известно, что Домашний флот Покаяны имеет девять боеспособных кораблей, четыре из которых относились к категории линейных. На этих кораблях находилось более полутысячи орудий, включая две дюжины 40-фунтовых.
      Эскадра Поммерна пушек несла побольше. Но транспорты и «Поларштерн» можно было использовать только для обстрела береговых укреплений со стороны моря, из главного сражения они исключались. А «Ежовень» и трофейный «Консо» должны были обстреливать крепость Контамар с тыла, со стороны бухты Монсазо. В итоге для непосредственного боя обе стороны имели примерное равенство в корабельной артиллерии. Но существовала еще и береговая… Значительная часть бухты Монсазо контролировалась четырьмя сильными батареями, расположенными в замке Контамар, у дворца Эрлизор, в районе тюрьмы Призон-дю-Мар и в Адмиралтействе. Еще покаянцы, если не растеряются, имели возможность посадить на шлюпки солдат столичного гарнизона и предпринять крайне опасную попытку абордажа.
      И, наконец, – последнее, самое страшное. Никто не мог предсказать, не подойдут ли во время боя многочисленные корабли адмирала Василиу, который наверняка пылал желанием расквитаться за очень скверное поражение в бухте Пихтовая.
      В общем, сумма всех неблагоприятных обстоятельств казалась столь внушительной, что заставила бы большинство здравомыслящих командующих отказаться от операции. Вероятно, так же поступил бы и гросс-адмирал. Если бы курфюрст Поммерна не сказал, провожая его эскадру:
      – Уолтер! Помни, что у тебя есть право отказаться от всех своих задач кроме одной, главной. Ты должен взбесить Пресветлую до такой степени, чтобы она напала на нас раньше, чем это сможет сделать Магриб. Иначе всем нам придется худо. Двойного удара Поммерн не выдержит.
      Адмирал считал, что победы в Пихтовой для взбешения бубудусков недостаточно. Если что и могло разом лишить благоразумия всю военную верхушку империи, так это удар по ее голове, по Ситэ-Ройялю.
 

* * *

 
      Идея выглядела более чем смелой. Но офицеры штаба пришли к следующим выводам.
      1) Июльскими ночами погода в бухте Монсазо практически не бывает безветренной. Риск штиля минимален, а вероятность продолжительного штиля почти исключена. (Прочитав выражение «почти исключена» Мак-Магон поморщился, но ничего не сказал.)
      2) Используя трофейный «Консо», можно внезапно высадить десант на острове Дабур и попытаться взорвать главный пороховой погреб Контамара. Это должно вызвать обрушение башни Громоглот, в которой установлена основная часть артиллерии, прикрывающей Северный пролив. Учитывая эффект внезапности, шансы на успех имелись. Однако удержать замок с гарнизоном в шесть тысяч солдат штурмовая партия не в состоянии. Сразу после диверсии она должна отойти на корабли.
      3) По крайней мере один патрульный корабль (корвет или фрегат) удастся уничтожить еще до начала основной битвы.
      4) Противник не может ожидать столь дерзкой атаки. В первый момент неизбежны если не паника, то неразбериха. Особенно если удар нанести во время празднования Пресветлой Ночи.
      5) Померанская артиллерия имеет более высокую скорострельность. Но превосходство в дальности огня использовать нельзя, бой должен вестись с минимальных дистанций, иначе он недопустимо затянется.
      6) Пассивное положение вражеской эскадры (на якорях или у пирса, паруса свернуты, часть экипажей отсутствует) даст кораблям Поммерна время для занятия выгодных позиций.
 

* * *

 
      Мак-Магон несколько раз прочитал выводы своего штаба.
      – А что? Не так уж и безнадежно, – заявил он.
      – Существуют целых четыре условия, без которых успех невозможен, – холодно возразил вице-адмирал Додерлейн. Первое – взрыв башни Громоглот. Второе – наличие ветра.
      – Ветер должен быть. Судя по вашим же выводам.
      – Не гарантировано.
      – Хорошо, это риск. Третье?
      – Уже в начале боя необходимо вывести из строя минимум один тяжелый корабль покаянцев, поскольку у них четыре боеспособных линкора против наших трех. И в-четвертых…
      – В-четвертых, нам не нужен Василиу со всеми его кораблями. Так?
      – Да.
      – И каково твое личное мнение, Виктор?
      – Риск слишком велик. Что-нибудь да сорвется.
      – Это общее мнение штаба? – спросил адмирал.
      – Не совсем. Четыре голоса против, один – за.
      – Теперь – два. Не забывайте, я тоже член штаба. Господа! Если не удастся взорвать Громоглот, вся операция теряет смысл. Но ее будет еще не поздно отменить, так что вопрос решится сам собой. В том, что мы быстро утопим или тяжело повредим какой-нибудь из линкоров я не сомневаюсь. Таким образом, остается лишь два фактора над которыми мы не властны. Это – ветер и флот Открытого моря. Мы немало сделали для того, чтобы провести за нос Василиу, а без риска побед не бывает. Но перед тем, как принять окончательное решение, я хочу знать мнение совета капитанов. Адмирал Додерлейн!
      – Йа.
      – Созовите всех. Расскажите все. Если будем драться, успех зависит от каждого. Поэтому каждый командир корабля должен знать, на что идет.
 

* * *

 
      К флагману подошли шлюпки.
      Всех капитанов пригласили в адмиральский салон «Денхорна» и предложили по стакану горячего грога, который был весьма кстати на холодных Абораварах.
      Не желая навязывать своего мнения, Мак-Магон молчал. Вместо него вопросы задавал начальник штаба. По тысячелетней, земной еще традиции, капитаны высказывались в порядке возрастания званий. Первым получил слово новоиспеченный лейтенант Стоеросов.
      Свиристел степенно встал, расправил бороду.
      – У меня на «Ежовне» всего две пушки и сотня человек. Мы не должны решать, повоздержимся. Но ежели будет драка, никуда не сбежим. Большой у нас зуб на бубудусков.
      – Понятно. Фрегат «Консо», обер-лейтенант фон Кон-гейм. Ваше мнение?
      Молодой офицер, нежданно-негаданно получивший в командование корабль, горел желанием оправдать досрочное назначение. Он был краток:
      – Атаковать!
      Капитаны обоих транспортов придерживались иного мнения, поскольку имели на борту несколько сотен мирных переселенцев и бывших узников Аборавара. Адмирал Додерлейн кивнул и продолжил опрос:
      – Корветтен-капитан Монгола, ваше мнение?
      Командир «Гримальда» всегда был сторонником решительных действий.
      – Понятно. «Сифарис», корветтен-капитан фон Шерканц?
      – Господа! Нельзя недооценивать значение инициативы. При любом нападении она на стороне нападающего. Я – за.
      – Ясно. «Такона»?
      Похожий на обаятельного медведя фрегаттен-капитан фон Штоль несколько секунд молчал. Потом зачем-то разлохматил свою шевелюру и сказал, что все зависит от взрыва Громоглота. Если получится – то он за продолжение атаки.