Время тянулось медленно, бестолково, скукотно. Во дворе шел дождь и лаяли собаки. За мокрым окном все никак не мог сгуститься северный вечер, но в трактире зажгли плохонькие свечи, которые теней давали больше, чем света. От очага пахло дымом и пережаренным мясом. Шумная компания резалась в карты, и, казалось, не обращала на Гюстава никакого внимания. Но к нему подошел хозяин. В матросском колпаке и с узкими щелочками на месте глаз.
      – Не желает ли господин выпить еще?
      Господин кивнул.
      – Угодно ли господину отужинать?
      – Нет.
      Хозяин мялся, не уходил.
      – Любезнейший, – холодно сказал Гюстав, – я пробуду здесь ровно столько, сколько потребуется. Если ты это хотел узнать.
      – Как будет угодно господину.
      Кабатчик с поклоном удалился. Его попытка спровадить чужака подобру-поздорову не удалась. Чужак оказался либо тупым, либо имел вескую причину рисковать. В любом случае пусть теперь выкручивается сам. Бьющейся посуды в портовых трактирах не держат. Кроме бутылок, конечно.
 

* * *

 
      Человек, назначивший встречу, не показывался. Несколько лет назад этого человека Гюстав нашел на лесной дороге в окрестностях Эрлизора, загородного дворца базилевса.
      Человек сидел у толстой сосны и левой рукой пытался приладить импровизированную шину к раздробленной правой руке. На поляне вокруг него валялось разнообразное оружие, а также довольно много бубудусков. Был он в сознании, но шевелился слабо, ранения мешали.
      Гюстав, конечно, не мог не почувствовать уважения к человеку, сумевшему, а главное – не побоявшемуся уложить на свежую весеннюю травку почти дюжину обратьев. Но еще больше его поразило то, что все они были живы! Ранены, оглушены, но – живы. Чтобы разделаться с одиннадцатью противниками и ни одного из них не убить, – для этого требовалось незаурядное мастерство.
      Незнакомец назвался Мартином. Гюстав перевязал его, усадил в седло и отвез в загородное имение Люси. Ничего не спрашивал. Вечером того же дня нашел сильно пьющего лекаря и показал ему кулак.
      – Сударь, – оскорбился достойный эскулап, – я не доношу на людей, которые запросто могут меня убить.
      – Кажется, я не ошибся. Вы все правильно поняли, гуманнейший, – сказал Гюстав и разжал кулак.
      Оттуда посыпались золотые цехины. Все месячное жалованье капитана гвардии.
      Служитель медицины нервно раскашлялся. А когда прокашлялся, заявил, что за такие деньги и мертвеца с того света вернет. Если, конечно, мертвец будет достаточно свежим.
      – Уж я постараюсь, съер! Поверьте. И он постарался. Впрочем, излечился Мартин не столько благодаря сомнительным услугам врачевателя без лицензии, сколько с помощью каких-то своих таинственных снадобий. Выздоравливал он поразительно быстро – через неделю встал на ноги, а еще через пару дней и вовсе собрался уходить.
      Гюстав удивился, но не особенно. Бывают люди не от мира сего, люди, поймавшие отстветы великих знаний предков-землян и этими знаниями возвышенные. Вот за это их сострадарии и не терпят. А точнее сказать – люто ненавидят, поскольку смертно, до икоты боятся.
 

* * *

 
      Мартин предложил Гюставу денег. Гюстав отказался.
      Тогда Мартин очень серьезно заявил, что долг свой оплатит подобной же монетой, возможности у него есть. Высказал мнение, что рано или поздно такому человеку, как Гюстав, в такой стране, как Покаяна, эти возможности потребуются. Спросил, знает ли Гюстав первые строки муромского Заповедного.
      – К человецем приветлив будь, – ответил Гюстав. – И к животинам милостив.
      Мартин кивнул. Потом рассказал, как можно с ним связаться, и протянул левую руку (правая все еще была в гипсе). Грустно улыбнулся, и, слегка пошатываясь, вышел.
      А Гюстав долго смотрел в закрывшуюся дверь. Думал о множестве вещей, о которых мог бы порассказать этот странный Мартин. Мог, но не рассказал. Ушел, оставив на душе томление по неизведанному и горький осадок неоправданных надежд… Редко встречаются люди, способные пробуждать такие чувства. Реже тех, кто в одиночку способен уложить одиннадцать бубудусков.
      Такие люди обычно не ошибаются. Предсказание таинственного Мартина сбылось. После отставки для Гюстава настало очень подходящее время проверить и обещание Мартина, и его возможности, поскольку положение, в котором оказался Гюстав, было более чем неприятным.
      Он догадывался и о том, кому обязан своей отставкой, и о том, что будет дальше. Но знал, что сразу ареста не последует.
      Не первый век сострадарии у власти. Попривыкли к тому, что жертвы Святой Бубусиды, их карательного органа, давным-давно не то что сопротивляться, даже спастись не пытаются. Орден пропитал все поры общественной жизни, орден стал значительной частью самой жизни. Орден был так всеобъемлющ, так уверен в собственном могуществе, что людям, оказавшимся под угрозой ареста, специально оставлял несколько дней того, что в Покаяне считалось свободой.
      Не из сострадания, нет. Уподобляясь пауку, орден впрыскивал разлагающие соки в еще живую жертву. И оставлял ее побегать. Для того чтобы она как следует помучилась и даже помочилась страхом. Увидела, как от нее отворачиваются самые близкие люди. Чтобы ощутила себя зачумленной, размочаленной и вконец конченной. Без малейшего просвета впереди. Чтобы ОДУМАЛАСЬ. То есть, чтобы на полусогнутых коленках сама приползла в ближайший метастаз бубусиды – вымаливать справедливое воздаяние. Многоопытные отцы из Санация давно уже знали, что проще не ломать человека, а дать ему сломаться самому. Потом, в качестве награды, предоставить еще и честь послужить ордену.
      Действовало! Проще простого…
 

* * *

 
      Однако изредка случались и осечки. Бывший капитан гвардии Гюстав Форе ни одумываться, на приползать не собирался. Вместо этого заехал на квартиру, быстро переоделся и кружным путем отправился на рыбный рынок.
      Протолкался там больше часа, выпил кружку пива, съел копченого палтуса. Окончательно убедившись, что слежки нет, подошел к густо исписанной стене соляного склада. Там среди многочисленных объявлений он быстро написал четыре буквы – «GF-MN». Потом нырнул в толпу, тщательно осмотрелся и повторил надпись на стене пожарной вышки.
      GF – MN: Гюстав Форе – Мартин Неедлы…
      Теперь оставалось ждать, разыгрывая столь привычное бубудускам беспросветное отчаяние обреченного. Гюстав успешно справился с этой задачей в скромном (деньги уже следовало экономить) ресторанчике, где напивался на глазах по крайней мере у четырех пискалов.
      Переигрывать, впрочем, не стоило. Поэтому когда один из обратьев слишком уж злорадно ухмыльнулся, съер Форе не задумываясь съездил ему в то, что называлось лицом. А в его лице – всему ордену Сострадариев. С большим удовольствием и от всей души. Так, чтоб фингал занял как можно больше площади. Чтоб багровел, синел и зеленел не меньше месяца.
      И на душе заметно полегчало. Больше, чем от муромской водки.
 

* * *

 
      После расставания с Мартином прошло довольно много времени. Больше трех лет.
      Тем не менее уже на следующий день вместо букв, оставленных Гюставом, красовался призыв посетить трактир некоего мэтра Портобелло. И на соляном складе, и на пожарной вышке. Случайное совпадение практически исключалось. Гюставу явно указывали место встречи, но не ее время. Потому и приходилось ждать. Вопреки всем намекам упомянутого Портобелло.
      Кабатчик между тем принес новую бутылку и отправился за стойку. Там он принялся перетирать оловянные кружки, однако занимался этим недолго, вдруг отчего-то насторожился.
      Собаки во дворе залаяли громче, взвыли, потом одна из них заскулила. Распахнулась дверь. Десяток матросов во главе с рослым бородатым малым ввалились в залу. Хозяин тут же подобострастно засеменил им навстречу.
      – Здорово, Портобелло, – весело сказал бородач. – Там собачонку твою малость пришибли, ты уж извиняй.
      – И ты не сердись, Рикки. Сам понимаешь, без раннего предупреждения в моем деле никак нельзя.
      – Понимаю, – сказал Рикки. – А кто это за моим столом якоря бросил?
      – Неизвестно, – ответил кабатчик. – Полагаю, у господина здесь дело.
      – Дело? Да еще у господина? – удивился Рикки. – Здесь? Любопытно, любопытно.
      Он решительно прошагал в угол, пододвинул табурет и уселся прямо перед Гюставом.
      – Добрый вечер, сударь. Вы здесь новичок, могли и не знать. Видите ли, я с приятелями иногда ужинаю за этим столом. Привык, знаете ли. Полагаю, вы такую привычку завести еще не успели. Посему, будьте добры избрать другое место.
      Тон и смысл сказанного настолько превышали пределы допустимого для капитана гвардейских кирасир, пусть и бывшего, что Гюстав не стал тратить слов. В подобных обстоятельствах его не раз выручала мгновенная решительность. В таких обстоятельствах колебаться – значит сразу проигрывать. Молодчиков, подобных Рикки, съер Форе повидал не так уж и мало, начиная еще с казарм кадетского корпуса. Получив одну уступку, они сразу требуют следующую, покрупнее.
      Гюстав встал и тяжелый стол послушно, как-то сам собой перевернулся на бок, едва не придавив наглецу ноги. Остатки вина щедро выплеснулись на панталоны Рикки.
      Пока бородач хлопал ресницами, Гюстав деловито извлек пистолеты и взвел курки.
      – Альбанец? – спросил он.
      – И что? – спросил бородач.
      – Дул бы в свой Альбанис, вот что. Тут у нас попадаются рифы, мореход.
      – Да вы, сударь, забияка, – изумленно сказал Рикки. На его щеках медленно проступал румянец.
      За спиной предводителя захохотали матросы. Гюстав мельком глянул на них, и те вдруг примолкли. Кой-чем серьезным на них сквозануло. Почуяли, бродяги.
      Гюстав быстро соображал. Старика и юнца в расчет можно было не принимать, но оставались еще и остальные. Вдобавок Портобелло со зловещим видом запер дверь на засов.
      Вот это было смешно. Чудило, зачем человеку дверь, если рядом есть окно? Вряд ли такой тертый калач, как Портобелло, этого не понимал. Видимо, трактирщик своими действиями просто показывал, на чьей он стороне. И молча советовал этим самым окном воспользоваться. Пока еще имелась такая возможность.
      Запоздало взвизгнули женщины.
      – Тихо, дуры, – рявкнул кабатчик. – Ну-ка, убирайтесь через кухню. Да поживее!
      Публика поредела, но у оставшихся физиономии были до удивления неприятными.
      – Что же вы не стреляете, сударь? – полюбопытствовал Рикки. – Прикидываете, сколько можно свалить из двух пистолетов? Лично мне сдается, что двоих, не более.
      Гюстав молчал, глядя ему прямо в глаза. Бородач озадаченно сказал:
      – М-да, не припомню таких отчаянных в полиции его величества. Жаль, что дело так далеко зашло, съер. Не стоило мебель переворачивать.
      – Не стоило хамить.
      – Возможно. Однако сдать назад уже не получится. Ни у вас, ни у меня. Но вот что могу предложить. Потрудитесь убрать свои стрелялки. Там, на поясе, у вас еще что-то подвешено. Условие таково: одолеете меня, вас никто не тронет. Устраивает?
      – Нет. Возможно, вам бы я и поверил, но остальному обществу – слуга покорный.
      – Тогда стреляйте, – усмехнулся Рикки. – Вот он я, в чем заминка?
      – А, черт с вами, – сказал Гюстав.
      – Черт всегда с нами.
      – Сейчас проверим.
      Гюстав отпихнул ногой табурет и вышел из-за стола. Выкованный из прекрасной стали клинок с тихим звоном покинул ножны.
      – Денхорн? – спросил Рикки.
      – Угу.
      Рикки кивнул. Свою шпагу он вынул с тем же звоном. Легко, даже с некоторой ленцой отразил первый пробный выпад. Противник чувствовался не слабый.
      Контрвыпад, звон парирующего удара, и чья-то ненароком подставленная нога, которую Гюстав с удовольствием припечатал тяжелым армейским сапогом.
      – Ох, мозоли, мои мозоли, – запричитал верткий кривоносый матрос.
      Рикки бросил на него взгляд.
      – Все, все, капитан. Старый Джованни отныне честен, что твой анге… тьфу, черт! Подвернется же на язык такое.
      Противники остановились, оценивающе разглядывая друг друга. Неожиданно из кухни прибежал испуганный Портобелло.
      – Прячьте шпаги, господа, прошу вас!
 

* * *

 
      – Прячьте, же! Полиция!
      Снаружи долетел заливистый лай. Послышались мерный топот, голоса, лязг железа.
      Недобро усмехаясь, Рикки посмотрел на Гюстава.
      – Кажется, вы в чем-то меня подозреваете? – багровея, спросил Гюстав.
      Вместо ответа Рикки сделал сильный и очень быстрый выпад. Гюстав успел лишь немного отклонить лезвие, прорвавшее рукав и оцарапавшее плечо.
      – Ребята! – завизжал кривоносый Джованни. – Бей бей пискала! Это он, он альгвасилов навел!
      Приглашение было принято. В Гюстава полетели табуретки, каминные щипцы, тяжелые оловянные кружки, пущенные, впрочем, не очень верными руками. По-настоящему опасным оставался один Рикки. Он кружил, делал обманные движения, выбирая момент для неотразимого удара. И молчал.
      Гюстав был вынужден уделять внимание многим противникам, стремившимся достать его, кто ножом, кто кочергой. Краем глаза он уловил, что мерзкий старик дотянулся до одного из пистолетов, брошенных на лавку.
      Но стрельба отнюдь не входила в планы почтенного хозяина. С неожиданным проворством кабатчик сгреб Джованни в охапку и намертво притиснул его к своему брюху.
      – Са… ту… шишь… бо… ров… – в несколько приемов выдохнул кривоносый.
      Тут в дверь сильно заколотили.
      – А ну-ка. Именем базилевса-императора!
      – Рикки, – рассудительно произнес пожилой матрос, – пора ставить бом-брамсели.
      В таверне установилась тишина. Бородач нехотя вложил шпагу в ножны и молча прошел на кухню, не удостоив взглядом бывшего противника. За ним поспешно потянулась остальная компания. В несколько секунд таверна опустела.
      Приблизился растерянный хозяин, оставаясь, впрочем, за пределами досягаемости шпаги Гюстава. Этому-то деваться было некуда.
      – Сударь, у вас есть все основания мне отомстить. Прошу вас, не делайте этого. Не ради меня, но ради моей семьи! Трое дочек…
      Из кухни выглядывали печальная женщина и упомянутые дочки.
      – Я умею быть благодарным, – продолжал хозяин. – Подумайте, кому в наше время бывает лишним надежный человек?
      – Ладно. Открывай дверь, надежный человек.
      – Так я могу надеяться?
      – Я еще никого не выдавал полиции.
      – О, благодарю вас, съер!
      Дверь содрогнулась от ударов.
      – Сейчас, сейчас, господа, – крикнул кабатчик. – Вы согнули мой засов!
      Снаружи пообещали согнуть ему что-нибудь более важное, если он не поторопится.
 

* * *

 
      Гюстава удивило, что кроме обычных алебард альгвасилы были вооружены еще и мушкетами. На некоторых даже красовались кирасы. Командовал отрядом толстый, шумливый, лысый и чудовищно усатый алькальд Мармиль.
      – Дьявольщина! – заявил Мармиль с порога. – Кого я вижу! Дорогой съер, что за потасовку вы тут учинили?
      – Да так, размялся немного.
      – Ну, – сочувственно молвил Мармиль, – разрядка вам сейчас очень нужна.
      – И хорошая выпивка, дорогой алькальд. Составите компанию?
      Такое предложение полицейскому со стороны капитана гвардии, пусть и бывшего, стоило немалого. Особенно в присутствии подчиненных.
      – Что за вопрос! Когда я отказывался? Только потом вам грозит штраф за порчу имущества, уж не обессудьте.
      – Пустяки. Портобелло, надеюсь, вы нас угостите?
      Кабатчик с поразительной быстротой отыскал бутылку.
      – Обрат алькальд! Материальных претензий не имею, – выпалил он.
      – Вот и чудесно, – сказал Мармиль, пробуя вино. – Тогда придется арестовать вас, досточтимый мэтр.
      – О, пресветлый! Да за что?
      – Винцо неплохое, черт побери. Но в вашем кабаке совершено нападение на дворянина.
      Портобелло вперил умоляющий взгляд в Гюстава. Гюстав щедро плеснул в кружку алькальда.
      – Дорогой Фернан, я не хотел бы, чтобы история получила огласку. Она мне сейчас ни к чему, понимаете? Дама…
      Мармиль осушил кружку, гулко захохотал и ткнул Гюстава кулаком.
      – Понимаю, все понимаю, поэтому до сих пор жив-здоров. Но не могу, – сказал он. – Кого-то же я должен арестовать.
      – Что, это так обязательно?
      – А как же, друг мой! Сами посудите. Гоняю по городу двадцать пять солдат – и ни одного врага базилевса. Можно подумать, их нет! Позор, конец престижу. К тому же, по секрету вам скажу, платят мне за сданную голову.
      – А, только-то. Ну, эту проблему мы сейчас решим.
      – Каким образом?
      – О, простейшим. Помните моего вороного?
      Мармиль отставил недопитую кружку.
      – Ага. Того, с белыми чулками?
      – Да.
      – Помню, как не помнить. Великолепный жеребец! И что же?
      – Предлагаю его вам.
      Префект укоризненно покачал головой.
      – Подарок при исполнении – это взятка, дорогой Гюстав.
      – Кто говорит о подарке? Готов уступить за… э… полтора цехина.
      – За сколько, за сколько? – не поверил своим ушам Мармиль.
      – За полтора. Устроит?
      – Идет. Только вот беда, – Мармиль похлопал по карманам, – я не ношу с собой кошелька на службе.
      – Мудро.
      – Да. Позору не оберешься, если стянут.
      – Что и говорить, – согласился Гюстав.
      – Так вот, денег при мне нет, – радостно повторил алькальд.
      – О, пустяки, – сказал мэтр Портобелло наиболее благородным из своих голосов. – С удовольствием стану вашим кредитором, обрат алькальд!
      – Договорились, – сказал Мармиль. – Но учтите, я здесь ни при чем. Деньги вы даете не мне, а благородному капи… съеру Форе. Как поняли?
      – Почту за честь.
      Алькальд допил вино и со стуком поставил кружку.
      – Сержант, вы видели в этом убогом кабачке врагов базилевса?
      Сержант обвел таверну фиолетовым носищем, крякнул и очень здравомысленно изрек:
      – Да нету ж никого, шеф. Окромя следов драки.
      – Вот и мне так показалось, обрат мой, хранитель закона. Возьмите пару бутылок. Жить-то всем надо… По милости Пресветлого.
      – Кры-гом! – мгновенно скомандовал сержант. – Шевелись, дармоеды! Думаете, враги базилевса нашего, императора ненаглядного, только и знают, что по кабакам сидеть? Шиш вам, рахитики! Враги, они есть везде повсюду! Только в других местах прячутся. Дошло до дышла?
      – Так точно, обрат сержант. Ясно.
      – А кому неясно – морду набью. Ну-ка, шагом… арш!
      Громыхая и лязгая, альгвасилы двинулись к выходу. Мармиль доверительно склонился к Гюставу.
      – Будьте осторожнее, съер. Ордера на ваш арест у нас еще нет, но увольнением из армии дело не ограничится. А от серых пискалов ни жеребцом, ни даже телкой не отделаешься. Впрочем, кому я советую? Умный человек всегда сообразит, чем прикрыть вместилище мозгов!
      Тут он подмигнул, гулко захохотал, напялил на лысую голову шляпу и удалился.
      – Сударь! Так вы и есть тот самый знаменитый капитан Форе? – почтительно спросил кабатчик.
      – Бывший капитан.
      – Не имеет значения! Не далее чем вчера в этом трактире пели ваши песни.
      Почти не фальшивя трактирщик пропел:
 
Струятся осыпью дорожки,
Невесть куда зовут людей,
Невесть зачем плодятся кошки
Великой родины моей…
 
      – Это ж ваши стихи?
      – Так говорят.
      – Чем могу быть полезен?
      – Постель, – сказал Гюстав. – И разбудите, когда кто-нибудь спросит меня и при этом скажет, что долг платежом красен. Всем прочим отвечать, что…
      – Понял. Я буду очень удивляться. Вот так.
      Портобелло развел руки.
      – Разве может в портовом кабаке ночевать гвардейский капитан?
      – Бывший.
      – Не имеет значения! Капитанов много, но песни пишет один. А мы-то вас за пискала приняли… Это ж могло такое в голову прийти! Извините, съер. Доносчиков в наших злачных местах давно уж повывели, вот я нюх и потерял.
      – Постель, – повторил Гюстав.
      Он не спал уже две ночи. Потому что бубудуски имели обыкновение приходить по ночам. Как ни храбрись, к этому следовало быть готовым.
 

* * *

 
      Портобелло растолкал Гюстава уже после полуночи.
      – К вам пришли, сударь. Долг, мол, платежом красен. Так и говорят.
      Гюстав спал не раздеваясь. Плеснув в лицо водой, он спустился в нижний зал.
      Следы драки там уже ликвидировали, перевернутые стулья громоздились на столах, а пол подметала шустрая девчушка.
      – На улице, – прошептал кабатчик.
      Гюстав ощупал пояс. Непривычно было ощущать вместо двух привычных рукояток только одну. Стащил-таки кривоносый Джованни! Но сейчас было не до поисков пропавшего пистолета.
      – Его кто-нибудь пасет?
      – Да вроде нет.
      Прикрывшись на всякий случай рукой (этот нехитрый прием не раз выручал его при внезапных ударах по голове), Гюстав вышел во двор.
      По-прежнему моросил дождь. С неба в редкие разрывы облаков проглядывали лишь единичные звездочки, но ночь оставалась светлой.
      – К человецем приветлив будь, – произнес кто-то твердым муромским говором.
      – И к животинам милостив, – отозвался Гюстав.
      У ворот обозначилась тень.
      – За мною следуй, боярин. Шагах в двадцати. Если я попадусь альгвасилам, беги в рыбный порт, иди вдоль причалов. Тебя опознают. Понял ли?
      – Понял. Вдоль причалов.
      Но убегать не пришлось. Проводник оказался бывалым, патрули обходил легко. Хитрыми петлями он привел Гюстава к дальней пристани и тихо свистнул.
      Под пирсом тьма сгустилась, легкий ялик будто всплыл из глубин и затабанил перед ними. Снизу протягивали руки.
      – Хвоста нет, – прошептал проводник. – Навались, ребяты.
      Весла ушли в воду без плеска, на совесть смазанные уключины не скрипели. Матросы были дюжие, отдохнувшие, гребли в полную силу.
      Огни рыбачьей слободы, располагавшиеся сначала справа, начали перемещаться за корму. А по носу в серых сумерках вырисовывался силуэт небольшого двухмачтового судна, на котором мерцал один-единственный фонарь. Да и тот погас, как только ялик стукнулся о борт.
 

* * *

 
      Не успел Гюстав подняться и на четыре ступени шторм-трапа, как был подхвачен и поставлен на слегка покачивающуюся поверхность.
      – Пожалуйте сюда, съер.
      На юте, в низкой кормовой надстройке, открылась дверь. Перешагнув коммингс, Гюстав оказался в слабо освещенном коридочике и впервые смог как следует разглядеть проводника, – высокого и, по-видимому, очень сильного мужчину с седыми волосами. Одет он был типично по-муромски – в подпоясанную рубаху, холщовые штаны и сапоги с высокими голенищами.
      – Феодором меня кличут, – сказал проводник. – А твое имя мне ведомо.
      Пустую глазницу Феодора пересекал глубокий шрам. Но его уцелевший глаз наверняка повидал очень многое.
      – Хорошо. И где хозяин? – спросил Гюстав.
      – А здесь, – Феодор открыл дверь и отступил, пропуская гостя.
      В маленькой каюте за столом с бумагами сидел тот, кого Гюстав несколько лет назад спас. Он встал и спокойно протянул руку.
      – Ну, здравствуйте, мой благородный рыцарь! Очень рад вас видеть.
      – Здравствуйте, Мартин.
      – Садитесь.
      Гюстав сел и стал разглядывать хозяина. С тех пор как они расстались, тот заметно изменился. Загорел так, будто пару лет пролежал на бархане. Морщины у рта обозначились резче, глаза несколько запали. Но взгляд остался все тем же – острым, понимающим, грустным и веселым одновременно.
      – Извините, что не смог прийти в таверну. Уж очень мною бубудуски интересуются, – сказал хозяин. – И вами, я полагаю, тоже? Мне сказали, что вы уже не служите его величеству.
      – Так и есть. Свободен от присяги. Не думал, что вы об этом уже знаете.
      – Капитан гвардии – фигура заметная.
      – Даже слишком, – вздохнул Гюстав.
      – Понимаю. В какой помощи нуждаетесь?
      – Извините, я сразу перейду к делу. Мне нельзя оставаться в Покаяне.
      Мартин кивнул.
      – Никак нельзя. Это мы устроим.
      – Когда?
      – Прямо сейчас.
      Мартин встал, выглянул в коридор и громко приказал сниматься с якоря. Потом вернулся на место и спросил:
      – Ну а дальше что?
      – Мне нужно попасть в Поммерн. А дальше – пока не знаю.
      Гюставу показалось, что его ответ несколько удивил хозяина.
      – В Поммерн?
      – Да. У вас что, плохие отношения с курфюрстом?
      Мартин рассмеялся.
      – Совсем наоборот, очень неплохие. С некоторых пор я – померанский барон. И даже майор померанской разведки. Вас это не смущает?
      – Не слишком. Ожидал чего-то подобного. Но в чем тогда проблема?
      – Бригантина «Аонга», на которой мы находимся, не скоро попадет в померанский порт. Есть спешное дело. Когда вам требуется попасть в Поммерн?
      – Не позже зимы.
      – До зимы? Что ж, до зимы что-нибудь придумаем. А пока могу предложить вам чин гауптмана курфюрстенвера.
      – Я не могу воевать против бывших сослуживцев.
      – Жаль. Рано или поздно это сделать придется. Видите ли, иначе не свернуть шею сострадариям.
      – Понимаю. Но – не могу.
      – Ладно, не надо. Тогда предлагаю должность художника.
      – Художника?
      – Я помню ваши пейзажи. Они мне понравились.
      – Благодарю, – сказал Гюстав. – И что я должен буду рисовать?
      – То же, что и раньше – пейзажи. Нам предстоит длительное морское путешествие, много работы по картографированию и описанию дальних берегов. Будет здорово, если эти описания дополнятся зарисовками. Ну как, возьметесь? Времени на раздумья вам дать не могу, ответ нужен сейчас, поскольку мы уже покидаем гавань Ситэ-Ройяля. Контракт – не меньше, чем на два года. Жалованье…
      Гюстав махнул рукой.
      – Я слышал, что его высочество скупцом не является. И я вам верю, герр майор. Согласен.
      – Не торопитесь. Есть и другой вариант. Вы будете просто моим гостем и высадитесь в первом попутном порту, который вас устроит.
      – Это – благородное предложение. Но я хочу зарабатывать свой хлеб.
      – Твердое решение?
      – Да.
      – Хорошо. Думаю, жалеть вам не придется.
      – Почти уверен в этом. Но у меня есть одна важная просьба, от которой зависит все остальное.
      – Говорите.
      – Примерно в дюжине миль к северу от Монсазо есть небольшая бухта.
      – Бухта Фьюго?
      – Да. Герр майор, там меня ждет женщина.
      – Мадемуазель Люси?
      – Как вы догадались?
      – Три года назад я ее видел.
      – Насколько помню, только однажды.
      – Да. Но ее трудно забыть.
      – Каков ваш ответ?
      – Неужели можно отказать в помощи женщине, под кровом которой вы меня лечили? Идемте к капитану.
      Мартин открыл дверь и они вышли на палубу.
 

* * *

 
      Слегка накренившись, «Аонга» под верхними парусами огибала замок Контамар. За штурвалом бригантины стоял тот самый бородач, с которым Гюстав дрался в таверне Портобелло.
      – Рикки, – сказал майор.
      Бородач обернулся.
      – Рикки, хочу представить вам съера Гюстава Форе. С сегодняшнего дня он служит Поммерну.
      – Мы уже знакомы, – мрачно сказал Рикки.
      Майор Неедлы приподнял бровь.
      – Давно?
      – Около двенадцати часов. Съер Форе, я должен вернуть вам пистолет.
      – Это все? – усмехнулся Гюстав.
      Рикки побагровел.
      – Нет, – выдавил он. – Примите мои извинения.
      Майор усмехнулся.
      – Господа! Что бы там между вами не произошло, уверяю, вы оба – достойные люди. Будет досадно и глупо, если ложные чувства помешают вам в этом убедиться.
      Гюстав протянул руку.
      – Вы хорошо фехтуете, – сказал он.
      – Благодарю, – сказал Рикки. – Вы тоже… не промах.
      Удерживая штурвал левой рукой, правую он протянул для пожатия.
      – Курс меняется, – сказал фон Бистриц. – Мы должны зайти в бухту Фьюго, капитан. Желательно – ночью.
      – Это не проблема, – отозвался Рикки. – Проблема в том, как выйти из бухты Монсазо. Там, впереди, – имперский корвет «Чейро». После бегства каких-то преступников из тюрьмы эпикифора он проверяет все выходящие из гавани суда.
      – Пора спускаться в трюм?
      – Думаю, что да. Джованни, помоги.
      К ним приблизилась еще одна личность, знакомая Поставу по трактиру Портобелло.
      – Идемте, господа, – глядя в палубу, сказал кривоносый Джованни.
      – Что, придется лезть в бочки для солонины? – спросил Неедлы.
      – Их-то и выстукивают в первую очередь, сэр. Нет, почтенные. Никуда прятать мы вас не будем вообще. Вместо этого займемся вашей внешностью. Должен вам сказать, что десять лет я проработал гримером в королевской опере Кингстауна. До тех пор, пока ко мне не пришел этот сорвиголова Рикки со своими деньжищами… Мистер Неедлы, разрешите вопрос?
      – Да, пожалуйста.
      – Кто вас, простите, столь безобразно подстриг в последний раз? Право слово, такое впечатление, будто вы в руках у бубудусков побывали.
      Майор Неедлы неожиданно рассмеялся. А Гюстав внимательно прислушался к тому, как он смеется: человека легко понять по его смеху.
      Померанский шпион смеялся совершенно непринужденно и с большим удовольствием. Но было похоже, что смеялся он не только над своей прической. Возможно, еще и над бубудусками. Такое право у него, безусловно, имелось.
 

* * *

 
       АДМИРАЛ-АНШЕФУ ФЛОТА ОТКРЫТОГО МОРЯ
       АНДРАКОНУ ВАСИЛИУ ЛИЧНО
 
       Обрат адмирал!
       Великий сострадарий весьма грустно опечален прискорбными событиями в бухте Пихтовой. Эпикифор выражает смиренную надежду на то, что предерзкие померанцы все же будут отысканы независимо от того, в какой уголок океана они забьются. Иначе трудно рассчитывать на благожелательность базилевса нашего, императора.