По какой прихоти судьбы, почему из многих тысяч заключенных, которыми в любое время располагала Святая Бубусида, выбор пал именно на Фаня и Мартина, – это останется загадкой навсегда. Вполне возможно, свою роль сыграл перевод в привилегированные апартаменты Призон-дю-Мар, что и обратило на себя рассеянное внимание какого-нибудь бубудуска-исполнителя. Но как бы там ни было, под рукой у люминесценция очень кстати оказались два крупных злодея.
      При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Фань является беспросветно черным магом, намеревавшимся навести порчу на все императорское семейство. А Мартин – и того хуже, – вылитый небесник. Обо всем этом, несколько смущаясь, им объявил не кто-нибудь, а лично начальник тюрьмы.
      Негодяев тут же заковали в железо и перевели прямо в Сострадариум, во дворец самого обрата эпикифора. Перевели и, что особо не понравилось им обоим, поместили в очень приличную камеру, в которой даже пол оказался паркетным. Камера эта находилась отнюдь не в подвале, а гораздо выше, в одной из башен дворца. С мелкими правонарушителями Бубусида так не церемонилась.
      – О, замечательный вид, – восхитился Мартин, подходя к окну. – Гораздо лучше, чем из Призон-дю-Мар. Весь Домашний флот – как на ладони… Взгляните, напротив нашего окна стоит линкор «Орейя». А на «Тубане Девятом» опять вечеринка. Так и сияет…
      – О чем вы думаете, Мартин! Бросьте. У меня дурные предчувствия, – заявил Фань. – Очень дурные. Мы здесь оказались совсем не по ошибке! Разве вы не понимаете? Это хуже. Это политическое решение! Возможно – самого великого сострадария.
      – И что, будем и впредь уповать на его святость? – спросил Мартин.
      – У вас еще есть охота шутить? – уныло удивился Фань, дуя на слегка отдавленные пальцы.
 

* * *

 
      Неожиданно их посетил тот самый околоточный прокурор, по милости которого Фань оказался за решеткой.
      – Послушайте, я далеко не ангел, но в этом повороте никак не замешан. Что могу для вас сделать?
      – Все, что могли, вы уже сделали, – со страстью заявил Фань. – Уходите. И не думайте, что я облегчу вашу совесть.
      – Зачем же так, Лю, – мягко вмешался Мартин. – Что сделано, то сделано. Никому хуже не будет, если мы примем сострадание этого доброго обрата.
      – В пределах возможного, – поспешно вставил прокурор. – В пределах возможного.
      – Что ж, давайте попытаемся определить эти пределы. Возможно ли нам выкупиться?
      Слуга закона печально развел руки в кружевных манжетах.
      – Решение принято на таком уровне, что… Взять-то возьмут, это никогда не было проблемой…
      Мартину стало смешно, но он спохватился и напустил на себя скорбный вид.
      – Понятно. А можно ли нам выкупаться?
      Прокурор просиял.
      – О, это я устрою. Вы не поверите, но я люблю делать людям добро.
      – Почему? Верим. Просто вам, по-видимому, это редко позволяют…
      Прокурор нахмурился.
      – …разные обстоятельства.
      Прокурор вновь разулыбался.
      – Вот-вот! Именно так. Что поделаешь? Обстоятельства. Вы хороший человек, сударь.
      – Разумеется. Иначе меня давно бы выпустили.
      – Это была шутка, правда?
      – Правда.
      – Вот я и говорю, что шутка.
      – Ну да. Для тех, кто не может позволить себе правды.
      – О, вы-то теперь вполне можете. Видите, есть плюсы и в вашем положении, ха-ха. Но не всем так везет.
      – Хотите поменяться?
      Прокурор посмеялся еще раз.
      – Для этого нужно любить правду несколько больше, чем я могу себе позволить. Вместо этого позволю себе заметить, что правда – это еще не все, что можно любить на белом свете.
      – Святая правда. Опять же.
      Прокурор приподнял бровь.
      – Сударь! Да вы презанятный собеседник. Жаль, что снисхождение невозможно к таким ужасным преступникам, как вы.
      – Точно? – на всякий случай переспросил Фань.
      – Да точно, точно. Точнее некуда. Но коль скоро это так, быть может, вернемся к пределам возможного? Что еще вы хотите?
      – Одежду приличную. Камеру чтобы почище убрали, да кормили по-человечески. Сколько нам еще осталось?
      – Пока эшафот соорудят… впрочем, нет, вас же к костру приговорят. Но процесс организуют по всем канонам, не сомневайтесь. Это означает, что потребуются и заседания, и свидетели ваших черных дел. С десяток, не меньше. Их еще нужно обучить… правилам поведения в королевском суде. Дней пять-шесть у вас будет, нечестивцы.
 

* * *

 
      Прокурор свое слово сдержал.
      Тем же вечером в камеру прикатили бочку и наполнили ее водой. После того, как злоумышленники искупались, к ним явился улыбающийся благодетель.
      – Вы так любезены, – сказал Мартин, надевая не новую, но почти чистую рубашку. – По-моему, от меня перестало пахнуть.
      – Чистого человека и судить приятно, – пошутил прокурор. – Всего доброго, господа.
      Пожилые бубудуски укатили бочку.
      – Чистому еще больше хочется жить, – печально сказал Фань. – И зачем вы это затеяли?
      – Люблю удобства.
      Вошел надзиратель Мормидо.
      Подозрительно осмотревшись, он велел вновь надеть на преступников кандалы. Потом скривился и спросил:
      – Жалобы есть?
      Мартин пожаловался на несправедливость.
      – Ох! Взрослые вроде люди. Я же серьезно спрашиваю.
      – Серьезно? А, тогда другое дело. Нас еще ни разу не брили. Подстричься тоже не мешает.
      – И так сойдет, – ответил тюремщик, лицо которого постоянно скрывала щетина.
      – Друг мой, – проникновенно сказал Мартин. – Мы не можем в таком виде предстать перед его люминесценцием. Как ты думаешь, ему будет приятно?
      – С чего вы взяли, что он будет присутствовать на суде?
      – А как же. Мы ведь покушались знаешь на кого?
      Мормидо перекрестился.
      – Знаю, знаю. Ладно. Но смотрите, у цирюльника бритвы и тому подобное. Самоубийства не допущу, даже не пытайтесь.
      – Любезнейший! Небесникам самоубийство запрещено. Большой грех.
      – Так вы и впрямь небесник?
      – Сказано – небесник, значит – все, баста. Небесник и должен быть. Ты что, не веришь его люминесценцию?
      Мормидо вновь перекрестился.
      – Как можно! Верую. Небесника, однако, вижу впервые. Прям такой же, как все. Только рожа хитрая. Как же вас распознать-то, а?
      – Даже и не пытайся. Один великий сострадарий умеет. На то он и великий.
      – Да-а, дела. А сотоварищ ваш того… голову о стенку не разобьет? Чего-то он сильно смурной сегодня.
      – Видишь ли, он действительно расстроен тем, что его хотят сжечь. Неужели ты думаешь, что это приятно?
      Мормидо думал о другом. Он почесал затылок и сообщил:
      – Ну, у каждого свои заботы. А мне вот вас палачу нужно живехонькими сдать. Потому как мертвого казнить не получается. И чтобы морды без синяков были, а то людям показать стыдно. Вы уж не накладывайте на себя руки, а? Чего самим-то утруждаться! Потерпите как-нибудь до казни, ладно?
      – А чего? Ладно, потерпим. Недолго уж осталось.
      Мормидо обрадовался.
      – Честно?
      – Дорогой мой! Ты когда-нибудь слышал, чтоб колдуны и черные маги с собой кончали?
      – Чего не слыхал, того не слыхал, – умудренно качая головой, сказал Мормидо.
      – Вот и ступай спокойно.
      Мормидо все же продолжал топтаться на пороге.
      – Сударь, вам терять нечего – так и так один конец. А если у меня возникнут неприятности, вам же легче не станет?
      – Да не особенно.
      – Вот и не берите грех на душу. Сильно вас прошу: присмотрите за энтим, ладно? Но чтобы морда целая была.
      – Ну не знаю, не знаю. Если цирюльник не придет…
      – Да придет, он придет. Завтра же.
      – А ты завтра дежуришь?
      – Так точно.
      – Ну, договорились.
      Мормидо явно успокоился и сказал:
      – А я уж за могилками присмотрю, не извольте беспокоиться.
      – За какими могилками?
      – Да за вашими. И место хорошее подберу. На самом кладбище, конечно, нельзя будет, а вот где поближе к ограде – это мы устроим.
      – Ну, брат, утешил.
      Мормидо ухмыльнулся.
      – Так на то мы и сострадарии.
      – В вашем заведении, я смотрю, кого не возьми – все милейшие люди.
      Мормидо неожиданно сконфузился.
      – Да чего там! Это ж первейшая заповедь: довел человека до смерти, так уж утешь напоследок, не будь скотиной. Только и вы уж за меня тоже словечко замолвите.
      – Это кому?
      – А там, – тюремщик показал в потолок. – Пресветлому И святому Корзину от меня того… тоже кланяйтесь.
      Мартин энергично кивнул.
      – Сразу, как только встретимся, обрат. Первейшее дело!
 

* * *

 
      – Не люблю позерства, – сказал Фань. – Особенно перед смертью. Неприятно как-то, знаете.
      Мартин зачем-то принялся полировать браслеты наручников.
      – Лю, как вы полагаете, этот наш Мормидо когда-нибудь слышал, что сжигать людей нехорошо?
      – Не только он, но и дед и прадед его, царство им небесное, ничего не слышали о такой странности.
      Фань вдруг подскочил.
      – Ох, сожгут! Как пить дать – сожгут, мракобесы пресветлые! Что же делать-то, что делать, а? Только не говорите, что не знаете!
      – Знаю.
      – Что?
      – Ешьте. Нужно накопить сил.
      – Ох, аппетит к человеку приходит только вместе с надеждой.
      – Попробуйте заставить себя.
      – Да зачем?
      – Чтобы достойно встретить свой конец, – громко сказал Мартин.
      Потом прекратил свои полировальные занятия, наклонился к Фаню и тихо добавил:
      – После побега с питанием может быть плохо. Некоторое время. Да и убежать-то далеко не убежишь, если ноги от голода подгибаются.
      Судовладелец обвел безнадежным взглядом каменные стены, дубовую дверь, железные решетки и изумленно прошептал:
      – Вы надеетесь на побег?
      – Уповаю.
      – Иллюзии.
      – Прошу вас, еще кусочек, – громко сказал Мартин.
      – Вы серьезно?
      – В отношении кусочка?
      – Прошу вас, не дурачьтесь.
      – Я серьезен, как приговоренный к смерти.
      Фань наклонился к уху Мартина.
      – И которым же способом вы собираетесь бежать? Под землей? По воздуху?
      – Нет, через дверь.
      – Кто же ее откроет?
      – Надзиратель.
      – Надзиратель? Какой еще надзиратель?
      – Ну… Разве не помните? Завтра дежурит Мормидо.
      – Странно. Я начинаю верить.
      – Вот и хорошо. Еще кусочек, пожалуйста.
      – Так и растолстеть можно. Что я должен делать?
      – Сохранять убитый вид. У вас неплохо получается.
      Фань, звеня цепями, лихорадочно забегал по камере.
      – Тише, вы мешаете спать охране.
      Торговец схватился за голову.
      – Послушайте, если это шутка, то она жестока больше, чем костер.
      – Никаких шуток.
      – Точно?
      Мартин привлек его к себе и тоже зашептал на ухо.
      – Ваш судейский друг…
      Фаня затрясло.
      – Только не называйте его моим другом!
      – Да, слово в коммерции редкое.
      – А вот тут вы ошибаетесь. Без нормальной человеческой взаимопомощи торговать в этой стране немыслимо. Ни тебе сколько-нибудь устойчивых законов, ни арбитражного суда, ни защиты полиции. Бр-р! Полиция…
      – Вам не нравится полиция его величества?
      – Я обож-жаю полицию его величества. А точнее – его люминесценция.
      – В самом деле?
      – Представьте себе. Честнейшие люди! С ними всегда можно договориться… за умеренную сумму.
      – Тогда что же вам не нравится?
      Фань в очередной раз схватился за голову.
      – О, Мартин! Ваша мудрость и житейский опыт вызывают подлинное восхищение. Но иногда, извините, вы кажетесь белой вороной, каким-то пришельцем из иных миров. Я пять лет втолковывал Мармилю, местному эскандалу, что ордену выгодно позволить купцам богатеть. Да всем – выгодно. Для наглядности предоставлял весьма убедительные аргументы. И что же? Ухмыляющаяся скотина спокойно все брала, а потом заявляла, что из богатства произрастает гордыня, а это ордену без надобности. И добавлял: примерно так же, как вам орден.
      – Любопытный человечек. Похоже, он был прав.
      – Абсолютно.
      – И даже пытался дать совет.
      – Не сомневайтесь, это доброе дело не осталось без награды. Но речь о другом. Я понял, что ордену действительно не выгодно позволять людям жить лучше. Чем богаче человек, тем больше у него возможностей прикупить себе свободы. А чем он свободнее, тем труднее принудить его к покорности.
      – Разумеется, ордену это ни к чему.
      – И не только ордену. В Магрибе ничуть не лучше.
      – Вы там были?
      – Ага, сподобился. Так когда мы бежим?
      – Я же говорил: завтра. Глупо ждать последней ночи. Побреемся вот, чтоб на людей походить. После этого и сбежим.
      – О! Так и баню вы для этого потребовали?
      – Не только для этого.
      – А зачем?
      – Как – зачем? Грязным быть надоело.
 

* * *

 
      Цирюльник давно ушел. Огромный дворец эпикифора тихо погружался в праведный сон.
      – Не пора?
      Мартин зевнул.
      – Рано. Спите, я разбужу.
      В четвертом часу утра за узким окном башни начало сереть. Со стороны бухты донеслись первые крики чаек. Мартин сбросил тюремное одеяльце, растолкал Фаня и подошел к двери.
      На стук отозвались не скоро. Явился отекший, заспанный Мормидо.
      – Что за… твою мать! Чего беспокоите? И цирюльник был, и рубашки чистые. Поскорей бы вас… Чего еще надо?
      – Ничего. Но мы видели лохмаку, – испуганно сообщил Мартин.
      – Кого?
      – Лохмаку.
      – Это еще кто?
      – Подземный дух.
      – Дух? Где? Да откуда он в башне-то?
      – То-то и странно, как он сюда забрался.
      – Врешь ты все, небесник.
      – Не вру. Лохмака – дух особый. Только в зеркало и виден. На, глянь.
      Мартин подставил полированные браслеты под свет фонаря.
      – Не видишь?
      – Нет.
      – А ты присмотрись, присмотрись. Что там?
      Мормидо старательно уставился в тусклое металлическое зеркало.
      – Вроде шевелится кто-то.
      – С хвостом?
      – Ну да. С хвостом.
      Мартин задрожал.
      – Так и есть. Лохмака. Наручники старые?
      – Ну да.
      – Из подвала?
      – Откуда ж еще?
      – Что ты натворил! Через старые, да из подвала они и выползают! На, полюбуйся еще!
      Мормидо еще раз взглянул.
      – Ох! Ну и харя…
      – Его нужно убить. Он очень опасен, понял?
      – Дык как?
      – Быстро расстегивай наручники. Иначе лохмака сначала меня сожрет, а потом за вас, дураков, примется.
      Мормидо изумленно уставился в глаза Мартина.
      – Че-чего?
      Выражение его лица медленно менялось.
      – Расстегни наручники, – раздельно повторил Мартин. – Тебе очень хочется расстегнуть наручники. Прямо мочи нет удержаться.
 

* * *

 
      И Мормидо послушно выполнил требование.
      – Так, – сказал Мартин. – Теперь эти наручники вместе с лохмакой надо утопить. Он воды боится.
      – Где утопить?
      – В параше, где еще. Быстро!
      Мормидо утопил и закрыл крышкой. Мартин тут же уселся сверху.
      – Теперь возьми у часового мушкет.
      – Не даст.
      – Стукни по голове.
      – Часового?
      Мартин вновь посмотрел ему в глаза очень долгим взглядом.
      – Делай что говорю, – гнусавым голосом затянул он. – Делай, что тебе говорят. Я этого беса долго не удержу.
      И вдруг заорал:
      – Всех, всех пожрет, всех! Ну?! Чего стоишь?! Ждешь, когда из тебя кишки повыпустят?! Живо!
      Надзиратель попятился к выходу в коридор. Вскоре там глухо упало тело.
      Держа на вытянутых руках ружье, глядя прямо перед собой стеклянными глазами, Мормидо шагнул в камеру
      – Молодец! Расстегни кандалы у меня на ногах, сейчас мы этого лохмаку скрутим. Да быстро, быстро!
      Но лохмака оказался зверюгой сильной, все время вырывался. Параша выла и скакала. Пришлось снять наручники и с Фаня. Втроем они кое-как опять загнали нечисть в гадость, а сверху придавили скамьей.
      – Пухнет. Скоро выберется, – зловеще объявил Мартин. – Знаешь, что будет?
      – Что?
      – Раздуется тогда – вообще. Абзац.
      – Что такое абзац?
      – Абзац? Ну, это – все. Аннигиляция!
      – Что – все? – шепотом спросил Мормидо.
      – Все – это все. Кухун придет. Пиши – пропало. Хвост у него раздвоенный, вроде жала. Нападает снизу. А жрет с головы! Хрусть, хрусть… только зубы выплевывает.
      – З-зубы…
      – Да. Потом ползет во все щели и – шасть по ногам, шасть по ногам! Все что хочешь может отгрызть.
      – И… это самое?
      – Лакомство. В первую очередь! Пухнет, пухнет, пу-ухнет… Уже скоро выползет, чуешь вонь?
      – Чу…ю.
      – Знаешь, что лично с тобой сделает?!
      – Свят, свят, – забормотал Мормидо. – Как же спастись-то?! А?
      – А во дворце петухов много?
      – Да какие петухи! Ни одного! Какие там петухи в Сострадариуме… Одни крысы.
      – Во влипли… Слышь, Фань, петухов у них нет.
      – Какой ужас! – простонал Фань. – Без петухов его не остановишь!!!
      Потом, неподдельно трясясь, предложил удирать.
      – А что? Самое время, – кивнул Мартин. – Пока лохмака не очухался.
      – Гаррр! – рявкнула параша и гнусно запахла.
      Скамья упала.
      Вот этого Мормидо перенести уже не смог. По-козлиному взбрыкнув, он рванул в коридор.
      Мартин поймал его за штаны.
      – Стой, стой! Камеру, камеру кто запирать будет?
 

* * *

 
      Час спустя, уже на одной из портовых улочек, Фань оглянулся на приметный купол Сострадариума и признался:
      – А вы знаете, я ведь его тоже видел.
      – Кого?
      – Да этого лохмаку вашего. Пренеприятное существо!
      Мартин оглянулся и сипло прошептал:
      – Сам боюсь.
      – Послушайте, для бродяги вы слишком уж лихо владеете гипнозом.
      – Да, неплохо получилось. Впрочем, и материал был благодатный. Дремучий такой материалец, рассуждать не приученный.
      Фань остановился.
      – Речь и манеры у вас тоже далеко не простонародные.
      Он хлопнул себя по лбу.
      – И как это раньше мне в голову не пришло? Скорее вы из обедневших аристократов… Хотя – нет, слишком для этого демократичны. Да кто же вы такой, Мартин?
      – Вас это очень занимает?
      – Гораздо больше стоимости грузового фрахта.
      – Как ни смешно, я именно тот, за кого меня принимает обрат эпикифор.
      – Помилуйте! Не хотите же вы сказать…
      – Хочу, дорогой Лю, хочу. Ну что вы на меня так смотрите? Успокойтесь. Небесники пожирают людей только тогда, когда их держат впроголодь. Но вы ведь угостите меня добрым обедом, не так ли?
      – Что за вопрос! Однако сколько вопросов теперь у меня…
      – И у меня. Вопрос первый: как насчет обеда?
      – Дорогой мой спаситель, очень скоро вы узнаете, как кормит благодарный сианец!
      И пока Мартин это узнавал, обрат эпикифор успел объявить за их головы бальшу-ую награду.
      Очень скоро ба-альшую награду получила некая аббатиса из монастыря Нетленного Томата. Только вот на костре пришлось сжечь совсем других бедолаг, поскольку ни Фань, ни Мартин вновь попадаться в лапы бубудусков решительно не попадались. Мало того, оба очень неплохо умели это делать, хотя школы прошли совершенно разные.

11. БАЗИЛЕВС, ЭПИКИФОР И МАРШАЛ