- В самую точку! А теперь глянь-ка туда!
      Из пещеры выбралась грузная, неповоротливая туша. Это и впрямь был медведь, и, разумеется, тупорылой разновидности, как явствовало по длинным мускулистым лапам, дугообразной спине и свирепой плоской морде. Его шерсть, некогда темно-бурая, теперь почти вся поседела. Зверь доковылял до широкого уступа перед входом в пещеру, плюхнулся на зад, потянулся, зевнул и принялся сосать лапу.
      - Это тот же самый мишка, что бродил себе по городу давеча вечером?
      - Да, старина Косолап, - кивнул Марк. - Он вот уже много лет живет то в пещерах, то в чаще. Подобно большинству своих собратьев, держится обособленно, этаким отшельником. Большой знаток рыбы, ягод, желудей и медоносных пчел: где корешков нароет, где плодов поест, где заплутавшую свинью или горную овцу подцепит; словом, весьма самодостаточный джентльмен ценит одиночество, докучать себе не позволяет. Хотя надо признать и то, что для тупорылого медведя Косолап - не самый агрессивный экземпляр. Сдается мне, человеку он отродясь вреда не причинил, хотя те, кого угораздило с ним столкнуться, чего только не рассказывают. Пока Скайлингден пустовал, он на свободе разгуливал по тамошним землям и хозяйственным пристройкам; но теперь, когда при усадьбе, похоже, появился хозяин, бедняге несладко приходится. Возможно, потому он и забрел на Нижнюю улицу: чтобы хоть там не видеть и не слышать мистера Вида Уинтермарча и его домочадцев.
      - На таком расстоянии зверь кажется обманчиво ручным, хотя держу пари: ежели разозлить его, рассвирепеет он не на шутку. Не хотелось бы мне ни при каких обстоятельствах столкнуться с таким чудищем - не больше, чем повстречать в Клюквенных угодьях саблезубого кота.
      - В расцвете медвежьих сил и молодости Косолап был могуч и грозен, это так, но теперь изрядно повыдохся, и прежней живости в нем не осталось. В известном смысле я ему сочувствую: он символизирует собою закат целой эпохи. Как гласит пословица: "Хоть и тупорылый, а свой". И скорее всего, обосновавшись в здешних местах, он отпугивает от деревни чудищ похуже.
      - И много таких мишек шастает вокруг города?
      - Несколько штук наберется; хотя в общем и целом тупорылые медведи предпочитают жить в горах повыше. Они, конечно, и вниз спускаются, ежели приспичит, - рыбку половить в ручьях вокруг Одинокого озера; но в горных лесах для них дичи вполне довольно. Большинство медведей всеядны, однако похоже на то, что тупорылым мишкам требуется более обильный мясной рацион, нежели их собратьям; по крайней мере так считает Хой.
      - А этот ваш капитан Хой - он что, естествознание изучал? Не иначе, как разделяет пристрастия нашего старого наставника, профессора Хамфриза из Антробуса?
      - Изучает он мир или, скорее, то, что от него осталось, - отозвался Марк, вытягивая грота-шкот. - И, как я понимаю, никаких университетов не оканчивал.
      - А какие еще дикие звери водятся в здешней долине? - полюбопытствовал Оливер, окидывая восхищенным взглядом обширные нагорья, спускающиеся к берегу озера.
      - Стеречься надо главным образом медведей и котов. В это время года саблезубые коты деревню обычно обходят стороной; вот в холодные месяцы дело другое. Впрочем, лишняя осторожность никогда не помешает. Ты ведь наверняка заметил, что в большинстве домов окна забраны решетками и закрываются ставнями; уверяю тебя, это отнюдь не из-за двуногих бандитов! А еще у нас есть мегатерии - наземные ленивцы; эти безмозглые создания водятся в лощинах. Есть волки: тебе, наверное, уже довелось слышать их жуткие завывания в глухой ночи. А порою, проснувшись утром, обнаруживаешь, что на росистом лугу пасется приблудившееся семейство мастодонтов. Тут, в горах, выезды мастодонтов еще в ходу, прямо как встарь; один прошел как раз перед твоим приездом. Внушительное, надо сказать, зрелище: шествующий по каретному тракту груженный доверху караван громотопов!
      - А как насчет птиц? - полюбопытствовал Оливер. - Мне ночью такое приснилось! Я вообще спал плохо, урывками, сам не знаю почему, а в промежутках воображение так и разыгрывалось. Уже давно перевалило за полночь, когда мне вдруг почудилось, будто кто-то заглядывает в мое створное окно. Я сперва не понял, что это сон; я вроде бы поднялся, гляжу - на подоконнике снаружи угнездилась огромная птица. Что за птица - в темноте было не разглядеть; я видел только два круглых горящих глаза вроде совиных. А в следующий миг мне померещилось, будто это существо со мною словно соприкоснулось: нет, не в физическом смысле, ведь окно-то было закрыто. Мне почудилось, будто разум птицы каким-то образом проникает в мое сознание. И тут я проснулся - хватая ртом воздух, весь в поту. Никогда еще сон не производил на меня такого впечатления.
      - Возможно, это не вполне сон, - предположил Марк. - Возможно, на твоем окне и впрямь сидел тераторн.
      - А они тут водятся? - неуютно поежился Оливер.
      - А как же!
      В городах вроде Вороньего Края суеверные жители видели в тераторнах вестников беды: появление этой птицы - крайне дурной знак, хуже просто не придумаешь. И репутация за этими злобными хищниками закрепилась весьма скверная. Кое-кто утверждал, будто своими глазами видел, как три-четыре тераторна, сбившись в стаю, валили наземь взрослого саблезубого кота. По счастью, на побережье тераторна в небе увидишь нечасто; они терпеть не могут туманов и предпочитают прозрачный воздух горных лугов.
      - По мне, так твари не из самых приятных, - признался Оливер. - Честно скажу: я лично предпочитаю дроздов и малиновок.
      - Готов поспорить еще на пятьдесят гиней, что тераторны их тоже предпочитают, - криво улыбнулся Марк.
      В памяти Оливера на мгновение всплыл образ тераторна: эту птицу молодой человек некогда видел в "Странных странностях": огромное черное туловище вроде как у грифа, кармазинно-красная голова и шея, широкие крылья, зловещий острый клюв и когти, бездушный взгляд холодных глаз...
      - Не красавец, нет, - пробормотал он себе под нос.
      - Это ты про меня? - осведомился Марк, на мгновение отвлекшись от капитанских обязанностей.
      - Как можно!
      - А почему бы, собственно, и нет? Мой дражайший, без вести сгинувший папочка, помимо всего прочего, завещал мне еще и потрясающую внешность!
      - По-моему, ты малость преувеличиваешь.
      - Дорогой мой Нолл, я всего лишь режу правду-матку. Ты ведь признаешь, что я - отнюдь не первый красавец мира... и не первый красавец Талботшира... и, Господом клянусь, далеко не первый красавец Шильстон-Апкота!
      С этими словами сквайр отвернулся и рьяно принялся укладывать снасти. Оливер, сочтя за лучшее от дальнейшей дискуссии до поры воздержаться, не говоря ни слова, вновь взялся за румпель.
      К тому времени тупорылый медведь уже ушел с уступа. Скайлингденской усадьбы видно не было: она находилась по другую сторону мыса; зато на вершине взгляд различал в беспорядке разбросанные тут и там серые каменные плиты. Прежде Оливер этого всего не видел и теперь поневоле задумался, что бы это значило. Однако же пришлось ему до поры загнать любопытство в бутылку и закупорить его пробкой.
      Между тем не на шутку разыгрался аппетит, так что молодой человек то и дело бросал алчные взгляды на плетеную корзинку.
      - Странный он, право, этот священник, - как бы невзначай обронил Марк, глядя, как паруса наполняются свежим ветром.
      - О да. Унылая чета; нельзя же так хандрить, ежели уж ты на отдыхе. Как тебе кажется, это ведь какие-нибудь приезжие?
      Марк прокручивал в уме эту и другие версии, когда наконец заметил, как Оливер искоса поглядывает на корзинку. Капитан смягчился; так что путешественники причалили к берегу, встали на якорь и вытащили снедь на свет Божий.
      - Повезло нам, что это не наш почтенный викарий. А то на меня он реагирует несколько болезненно. - Марк отхлебнул кофе, однако, прежде чем приступить к сандвичу, извлек из него половину содержимого и бросил лохматому песику.
      - Это еще почему?
      - Да он считает, я ему мало внимания уделяю. Ну, то есть не его преподобию лично, сам понимаешь, а приходу. Я ведь не только хозяин Далройда, но и держатель бенефиция Шильстон-Апкота, и член приходского самоуправления, и благотворитель, пополняющий приходскую казну, точно так же, как испокон веков поступали мои благородные и славные предки. Да, Нолл, мы здесь и впрямь холим и лелеем своих духовных пастырей. А чего ради? Да ради одной-единственной исключительной привилегии: чтобы каждое воскресное утро тебя призывали к ответу и сурово отчитывали за неподобающий образ мыслей, а потом наставляли, как смиренно молить о прощении самозваного "любящего" Бога. Так вот, скажу я тебе, что по большей части все это - сущая ахинея! Черт побери все эти моления да доктрины! Если доверчивые олухи в здешнем приходе принимают этот вздор за чистую монету, так милости просим вот только пусть тогда сами радеют о своем священнике и его нуждах, а людей здравомыслящих от этого всего избавят!
      - Похоже, во взглядах своих ты весьма тверд.
      - И взгляды эти вполне рациональны; голос здравого смысла - вот что они такое; любой разумный человек это поймет. Дивлюсь я, что ты со мной не согласен.
      Оливер нахмурился. Еще со времен Солтхеда он подозревал о диссидентских настроениях своего друга, но то, что он услышал, не лезло ни в какие ворота!
      - Полагаю, не кто иной, как ты, в качестве держателя бенефиция рекомендовал мистера Скаттергуда на должность. Стало быть, твое доброе о нем мнение несколько переменилось.
      - Равно как и его - обо мне. Вечно он лезет ко мне в карман за деньгами! Почему бы этому ханже Тому Доггеру не вмешаться? - протянул Марк лениво и вызывающе. - Вечно он сует свой нос в дела приходского управления! Вот он-то вполне себе богат, держу пари, хотя на каждом шагу жалуется на нищету. Покажите мне поверенного, который сетует на бедность, и я покажу вам бессовестного лгуна- ipso facto*. [В силу самого факта (лат.).]
      - А расскажи-ка мне подробнее про вашего мистера Доггера, - попросил Оливер.
      Глава 5
      ЗЕЛЕНЫЙ ЧАЙ
      Мистер Томас Доггер как деревенский поверенный преклонял ухо к любому деревенскому слуху. А может быть, всей деревне уши драл и всякого отправлял, как говорится, за ушко да на солнышко - это вопрос спорный. Довольно и того, что как поверенный и единственный светоч юриспруденции на много одетых тьмою миль вокруг он избрал своей профессией право, а в Шильстон-Апкоте право в себе воплощал. В любом обществе, будь то город или деревня, жители, случается, ссорятся и вздорят из-за сделок или недвижимости, завещаний и дополнений к таковым. В Шильстон-Апкоте все дела подобного рода неизменно стекались к мистеру Доггеру, в небольшую контору, устроенную прямо в Проспект-Коттедже, в его просторном доме; из окон со средниками, в полном согласии с названием, открывались чудеснейшие проспекты полюбоваться озером и лесом.
      С профессиональной точки зрения мистер Томас Доггер являл собою затычку, что называется, в каждой бочке - причем уже давно, сменив своего предшественника и бывшего партнера, мистера Паркера Принга, по смерти этого достойного джентльмена. Мистер Доггер, уроженец Шильстон-Апкота, еще в бытность свою клерком в штате мистера Принга подавал немалые надежды; после же изрядно отличился в Клайвз-инн, самом прославленном из судебных иннов* ["Судебные инны" как явление английской действительности - корпорации барристеров; школы при них готовят юристов; пользуются исключительным правом приема в адвокатуру. (Прим. перев.)] Фишмута. Пройдя курс обучения, он получил право адвокатской практики и, будучи внесен в почетные списки стряпчих консульского суда и атторнеев общего права, вновь воссоединился со своим благодетелем мистером Прингом в качестве младшего компаньона и в конце концов унаследовал его практику.
      По природе человек почтенный и скромный, мистер Доггер был не из тех, кто повсюду трубит о своих достоинствах или исключительной образованности; тем не менее так или иначе всякий раз, когда об этом заходила речь (а отчего-то заходила она довольно часто), мистер Доггер делал все, чтобы успокоить и ободрить своих слушателей, уверяя их со снисходительной улыбкой, что заслуга-то, собственно говоря, невеликая - пробиться в блестящие ряды знаменитого Клайвз-инн в Фишмуте; нет-нет, сущие пустяки, даже удивляться нечему; если уж никчемному провинциалишке Тому Доггеру такое удалось, так, значит, тут любой бы справился. Только не считайте, что Том Доггер (он очень любил говорить о себе в третьем лице) в чем-то выше прочих, или умнее прочих, или лучше; он точно тот же никчемный провинциалишка, каким и был всегда, совершенно тот же, безо всякого городского лоску, так что давайте больше не будем об этом - нет-нет, по крайней мере выждем минутку-другую.
      Мистер Томас Доггер, как я уже упомянул, устроил юридическую контору прямо в своем коттедже с чудесным видом на озеро и лес ("Очаровательный домик, - говаривал он, - любой джентльмен в таком будет рад шляпу повесить"). Под тем же кровом жила его уютная молчунья-жена, которую все называли просто-напросто "миссис Доггер": маленькая, толстенькая, совершенно невыразительная в том, что касается и лица, и одежды, и, по признанию ее же собственного супруга, абсолютно бесхарактерная. Носила она простенькие полотняные платья, старомодные чепчики и серые хлопчатобумажные шали - все жуть какое безвкусное. С мужними пожеланиями она смирялась без единого слова жалобы, преклоняясь перед его общепризнанной компетентностью в вопросах домашних, финансовых и философских. Никто из соседей толком ее не знал, ибо, если не считать воскресной службы, она редко показывалась за пределами ограды Проспект-Коттеджа, учитывая ее многочисленные обязанности. Пока мистер Доггер занимался юриспруденцией в конторе в одной части дома, в другой части дома миссис Доггер занималась хозяйством. Однако в то время как мистер Доггер был волен покидать контору в любое время дня и ночи (что зачастую и проделывал), у миссис Доггер возможностей отлучиться из дому почти не было.
      А еще состоял при мистере Доггере слуга, что-то вроде управляющего, который помогал хозяину и его жене вести дом: долговязый, худой, рассудительный парень по имени Ларком. Волосы его, желтые и жесткие, посередине поделенные на пробор, свисали по обе стороны, точно лохмы швабры. Прибавьте к этому высокий иссохший лоб, торжественно-серьезный взгляд, нос, пожалуй, чуть крупнее, чем хотелось бы, и узкие сжатые губы. Манеры парня отличались той же сдержанной сжатостью и торжественной серьезностью, как и внешность. Свои обязанности в Проспект-Коттедже он исполнял ревностно и на совесть, хотя преданность его мистеру Доггеру не была такой пылкой, как следовало бы ожидать, в силу некоторого несоответствия темпераментов хозяина и слуги. В результате Ларком изыскивал средства и способы оказаться по возможности в распоряжении миссис Доггер, с которой жил не только под одним кровом, но и под единовластным владычеством господина и хозяина сего крова.
      В силу постоянного общения помянутый Ларком отчасти перенял у своего нанимателя - неосознанно, конечно! - манеру держаться и прямоту. Скажем, видя, сколь высоким уважением пользуется поверенный в глазах большинства соседей, Ларком, естественно, полагал, что в качестве челядинца персоны столь влиятельной имеет право на такое же уважение со стороны слуг помянутых соседей. Подобная фантазия, разумеется, существовала лишь в собственном его мозгу, ибо в Шильстон-Апкоте Ларком пользовался репутацией в лучшем случае незавидной, и вокруг очага и дубовой стойки косточки ему перемывали со вкусом. По всем отзывам, был он педант и гордец, самодовольный брюзга, зануда и нытик, способный отравить радость всем и каждому, да в придачу еще и зазнайка надутый. Ум у него был короток - не длиннее куцых бриджей, характер вспыльчивый, а собственной внешностью он изрядно гордился, особенно треуголкой с воткнутым в нее пером (он считал, что это - последний писк моды), и формой длинных костлявых ног (столь выгодно оттеняемых яркими хлопчатобумажными чулками), и прочими чудачествами, причем все они несказанно забавляли поселян.
      Сам мистер Томас Доггер в Шильстон-Апкоте появлялся нередко. Зачастую, чтобы проветриться и выбросить из головы всяческий юридический мусор вроде исковых заявлений, проектов обвинительного акта, активов и имущественных прав, он отправлялся прогуляться по городу и, радея о сладкозвучии законнического голоса, заглядывал промочить горло в "Деревенский герб" и другие места, где не вовсе не известны сидр, бренди и пиво с хвойным экстрактом. В собрании местных жителей, многие из которых когда-то числились среди его клиентов и, следовательно, приносили немалый доход, мистер Доггер слыл ревностным поборником равноправия. Он был воплощенная справедливость и зачастую убеждал своих сотрапезников в том, что правы-то они, а никчемный провинциалишка Том Доггер наверняка ошибается, при этом давая понять всем и каждому, что справедливо как раз обратное. Он ревностно защищал церковь, почитая себя наперсником молодого викария и его не менее молодой супруги, и о нескольких пустячных дарах в пользу прихода упоминал разве что вскользь, да и то редко (хотя, конечно же, позаботился о том, чтобы весь приход о них знал). Всякий раз, встречая на Нижней улице дитя, мистер Доггер останавливался и отпускал комплимент-другой родителям, хваля многообещающие задатки, уже различимые в юном птенчике, и в то же время умудряясь заронить в сознание отца и матери некоторые опасения насчет того, должно ли, и следует ли, и подобает ли развивать в отпрыске то или иное качество. Ибо в конце-то концов мистер Доггер был профессионалом, воплощением респектабельности, продуктом прославленного Клайвз-инн и, следовательно, знал, о чем говорит; и ежели бы его, никчемного провинциалишку Тома Доггера, и миссис Доггер Провидение благословило собственным чадом, мистер Доггер "бился об заклад", что его дитя сему многообещающему отпрыску в подметки не годилось бы. Затем он испускал глубокий вздох и задумчиво склонял голову, в то время как родители принимались бурно ему сочувствовать, ибо волею Господней союз мистера Доггера и миссис Доггер оставался бесплоден. После чего поверенный чинно уходил, оставляя маменьку с папенькой размышлять о недостатках дитяти, что еще несколько минут назад было воплощением совершенства.
      Что до внешности и фигуры мистера Доггера, роста он был выше среднего, прям как палка и наделен недюжинною силой. В выправке его ощущалась перпендикулярность прямо-таки военная, хотя в армии он вовеки не служил. Такой осанкой, смиренно замечал он, судьба наградила его еще в юности, и с тех пор он всячески культивировал это свойство, обучаясь в Фишмуте; ведь Фишмут - центр политики и юриспруденции, а в обеих этих сферах прямая, несгибаемая, крепкая военная стать куда как уместна. Вот так мистер Доггер доверительно делился с собеседниками своими маленькими секретами, рассказывая, как непрестанно занимался самоусовершенствованием, просто-таки рук не покладая; и что слушателям его такое тоже под силу, захоти они только, - ведь смог же чего-то добиться никчемный провинциалишка Том Доггер!
      Не менее примечательной составляющей мистера Доггера было его лицо, в общем и целом округлое, особенно в области лба, с солидным подбородком и длинным острым носом; ни усы, ни борода, ни бакенбарды не закрывали его от посторонних взглядов. Глаза его, вследствие долгой юридической шлифовки, были блестящими и глянцевыми и каким-то непостижимым образом подмечали отдельные подробности и явления, вроде бы даже их и не видя. Волосы, по-прежнему густые, почти полностью поседели и крупными волнами накатывали и рассыпались по берегам шеи и воротника.
      Помимо слуги и управляющего в одном лице, мистер Доггер держал в услужении кухарку, особу по имени Симпкинс - ее мистер Доггер взял в дом по доброте душевной, доверив ей великую привилегию кормить всю его семью, в обмен на которую денег не платил, зато уж и не стал возбуждать против нее дело о мелкой краже на выездной сессии суда присяжных. На сие справедливое соглашение миссис Симпкинс сей же миг согласилась; хотя при ближайшем рассмотрении ситуации выяснилось, что миссис Доггер вменено в обязанность супругом и повелителем первой пробовать снедь, сготовленную миссис Симпкинс - от яичницы и пирогов с олениной до сливового пудинга и силлабаба* [Сладкий напиток из взбитых сливок с вином. (Прим. перев.)], - прежде чем помянутая снедь будет употреблена мистером Доггером. Весьма разумная предосторожность, спешил объявить поверенный, учитывая возмутительное падение нравов по всему графству, - что за разительный контраст с золотыми днями его молодости! Отчасти в этом, конечно же, виновато заблудшее духовенство - священники предались лености и пренебрегают своим долгом ради презренной наживы; этим мнением мистер Доггер не стеснялся делиться с преподобным Скаттергудом, что, конечно же, входило в его прямые обязанности как благотворителя прихода и каковое мнение викарию полагалось восприять в том же духе, в каком оно высказывалось.
      Невзирая на присутствие на кухне Проспект-Коттеджа миссис Симпкинс, одну из составляющих меню поверенного готовила миссис Доггер собственноручно, дважды в день и с незапамятных времен. А именно заваривала некую разновидность зеленого чая, весьма мистером Доггером любимую, и состав сей смеси ведом был только миссис Доггер и никому другому. Предполагалось, что сей зеленый чай хорош для глаз (помогает углядеть легкую добычу), для кровообращения (упрощает поимку оной) и умственной деятельности (позволяет не запутаться в ведении счетов); а для поверенных во всем мире все это общепризнанные преимущества.
      Была в Шильстон-Апкоте пара-тройка умников, подозревавших, что заурядный провинциалишка Том Доггер вовсе не таков, каким кажется на первый взгляд; что на самом деле он - пронырливый пройдоха, мастер многочисленных уловок, и общается он с соседями только того ради, чтобы разжиться нужными ему сведениями, или подцепить клиента-другого, или пустить простакам пыль в глаза. Все это, конечно же, говорилось мистеру Доггеру не в лицо, но скорее фалдам его сюртука; и даже тогда - сдержанным шепотом, поскольку в отношении сего поверенного всегда подозревали, что глаза и уши у него не только в голове, но и на фалдах.
      Словом, вот вам мистер Томас Доггер, респектабельный джентльмен, скромный практикующий юрист, примерный супруг, великодушный работодатель и верный приверженец церкви и ее доктрин.
      Однажды ночью, вскорости после приезда в Скайлингден новых жильцов, мистеру Доггеру, точно так же, как мистеру Оливеру Лэнгли в предыдущей главе, привиделся странный сон. Поверенный лежал себе в постели, уже задремывая, как вдруг услышал что-то похожее на легкий шорох. Приподняв голову - тяжелый объект, что и говорить, учитывая, сколько познаний в ней содержалось, - он посмотрел в нужном направлении и увидел, что у открытого створного окна в лунном свете темнеет силуэт. Что это за существо, поверенному удалось рассмотреть далеко не сразу. Что-то вроде маленького человечка; взгромоздившись на каменный подоконник, чужак прижимался лицом к железным прутьям решетки.
      Взломщик? В Проспект-Коттедже? Но каким образом он рассчитывает протиснуться внутрь сквозь решетку?
      Не на шутку встревожившись, мистер Доггер уселся на постели и поискал тапочки. В этот самый миг темное существо словно бы прыснуло - и заговорило с хозяином. И что же за поток зловещих мыслей затопил сонное сознание мистера Доггера! Эти мысли не давали о себе знать вот уже многие годы, но, подобно погребенным в земле детритам, мирно покоились на дне реки его памяти. Тем не менее, пробудившись ото сна, хотя он и помнил темную фигуру в окне, поверенный так и не смог воскресить в уме все то, что ему говорилось и от чего в душе его царит такое смятение; однако холодная дрожь, точно предчувствие рока, снова и снова сотрясала все его существо. Глянув на темную фигуру напоследок, поверенный вроде бы разглядел, что это не человек, а нечто вроде птицы, сродни крупной сове; запомнились ему только два горящих в темноте зеленых глаза.
      Проснулся мистер Доггер, дрожа всем телом; но быстро пришел в себя, вспомнив о скромном достоинстве своего призвания. И, вновь ощутив бремя законоведческих обязанностей, решил, что весьма непрофессионально это разволноваться из-за такой никчемной, неуместной, бесплотной субстанции, как сон.
      Тем же утром, усаживаясь завтракать, мистер Доггер узрел перед собою на столе две чашки с зеленым чаем, поставленные рядышком, - одна для него самого, вторая - для миссис Доггер; в точности так же, как в любой другой день. Однако на сей раз данный конкретный прибор и в данный конкретный момент вдруг напомнил ему не столько чашки, сколько пару горящих в ночи зеленых глаз.
      И мистер Доггер, вскочив с места, бросился вон из комнаты и скрылся в юридической конторе, оставив завтрак нетронутым.
      Глава 6
      ВСТРЕЧА В ЧАЩЕ
      - Ларком, - промолвил мистер Доггер, поднимаясь с кресла несколькими часами позже.
      - Сэр, - кивнул слуга и управляющий, являясь в юридическую контору из коридора на зов своего хозяина.
      - Я отправляюсь в Скайлингден. Давно, давно пора навестить новых жильцов усадьбы. Ну, то есть этого мистера Бида Уинтермарча, et uxor, et filia*. [С супругой и дочерью (лат.).] По чести говоря, я слегка удивлен, что сей джентльмен до сих пор не обратился ко мне за профессиональной консультацией и не попросил о какой-либо услуге. Наверняка Том Доггер мог бы оказать ему посильную помощь в проблемах юридического свойства. Не исключено, конечно, что у него есть собственный поверенный - где-нибудь в городе. О, я совершенно уверен, что приехал он из города; из Вороньего Края, надо думать. Иначе и быть не может. Ну так мало тут будет проку от городских советчиков! А кто-нибудь ему всенепременно понадобится - профессионал из местных, способный порадеть о его талботширских интересах. Интересами клиента, Ларком, пренебрегать ни в коем случае нельзя. А как может адвокат из Вороньего Края заботиться об интересах клиента здесь, в графстве, за много миль от города? Впрочем, саму семью скорее всего винить не в чем мистера Вида Уинтермарча, et uxor, et filia; где уж человеку несведущему разбираться в материях столь тонких? Надо мне изучить ситуацию и самому оценить, что они за люди такие. А то я столько всего наслушался, Ларком... словом, много чего наслушался.
      - Сэр, - повторил Ларком, кивая желтоволосой головой.
      - А в мое отсутствие, прошу тебя, воспользуйся возможностью поразмыслить о своих недостатках, стряхни с себя вялость и апатию - в последнее время они дают о себе знать все отчетливее, - скажи себе: "Рачение и пунктуальность!" Поэнергичнее, друг мой, поэнергичнее! Том Доггер далек от того, чтобы придираться к ближнему своему, менее всего - к подчиненному, но, право же, лишняя толика усердия тебе не помешала бы, тем паче в пределах и границах обязанностей, имеющих отношение к миссис Доггер. Вот, например, серебряный чайный сервиз в состоянии просто вопиющем. Изволь принять меры. Надо привести в порядок фаянс, медную фурнитуру начистить. В гостиной, между прочим, наблюдается деревянная обшивка. А также часы с боем, что упорно отбивают час через интервалы по собственному своему разумению. Опять же, колокольчик у меня над кроватью. Мой серебряный чернильный прибор (вот он) и замок в двери у тебя за спиною; ключ в скважине с трудом проворачивается. А на черной лестнице ступенька сломана; скрипит целую вечность, того и гляди совсем провалится. И только не говори, что ничего не замечал; уж если Том Доггер углядел непорядок, так, значит, любой на его месте углядел бы.
      - Сэр, - ответствовал Ларком, внешне - сдержанный и торжественно-серьезный, как всегда, но про себя глубоко задетый несправедливыми поклепами. Слова упрека ранили его слух и уязвили в самое сердце. Увы, не в первый раз оговорили его и опорочили! Стоило всякий день исполнять свои обязанности ревностно и на совесть!
      - Все вышеперечисленное требует внимания самого пристального - причем требует давно, не умолчу о том. Кроме того, найдется еще с сотню прочих недочетов, коими необходимо заняться, я уверен, миссис Доггер не преминет на них указать. Позаботьтесь, однако ж, и о том, чтобы в процессе не транжирить средств на услуги ремесленников без крайней на то необходимости. Помните, Ларком: все мы здесь чтим бережливость и умеренность. Сельская юридическая практика кормит плохо, а Проспект-Коттедж не из золота сделан и даже не из пряничного теста. Мотовство и расточительность - это не для нас. Лишь законченный эгоист сжигает дом, чтобы выкурить мышей.
      И, будь так добр, попытайся вести себя с большим достоинством. Ты занимаешь положение не из низких, и платью твоему должно отражать его словно в зеркале. Ручаюсь, тебе доводилось слышать пословицу: "По одежке встречают". Мы решительно настаиваем, чтобы всегда и везде ты придерживался неких общепринятых принципов моды. Том Доггер никак не может допустить, чтобы его слуга разгуливал по деревне в шапочках с перьями и кричаще ярких чулках, точно деревенщина какая-нибудь. Видишь ли, Ларком, я много о чем наслышан, много о чем; да и своими глазами видел, как ты по окончании трудового дня, красуясь и так, и этак, дефилируешь по Нижней улице до самого ее конца. Должен сказать, на конторе и практике это сказывается не лучшим образом.
      - Сэр. - Ларком сохраняет внешнее спокойствие, но внутри у него все кипит от новых выпадов в адрес его персоны.
      - И будь так добр, пока делом занимаешься, попытайся заодно обогатить свой словарь. Для слуги поверенного запас слов у тебя довольно скуден. Возможно, скарбом мы тут и обделены, Ларком, но не образованностью, нет! Том Доггер далек от того, чтобы придираться к манерам ближнего своего, тем паче нижестоящего ближнего, однако в качестве приложения к этой конторе и этой практике ты являешься моим представителем в делах личных и профессиональных. Право, надо бы тебе выучиться изъясняться более членораздельно.
      - Сей же миг, сэр, - ответствовал Ларком, продемонстрировав тем самым значительное расширение словаря.
      Поверенный надел шляпу, облекся в нарядный орехового цвета сюртук и вышел в дверь, туда, где дожидались рессорная двуколка и лошадь, чтобы отвезти его к усадьбе. Худощавый слуга и управляющий проводил хозяина глазами. Когда же колеса двуколки стремительно завращались, унося седока прочь, не закрутились ли в голове у Ларкома колесики иного рода? Внешне ничто этого не выдавало, только торжественно-серьезный взгляд сделался острее и проницательнее, а губы поджались больше обычного (хотя если бы желтые пряди могли сами по себе скрутиться от негодования, полагаю, они бы это всенепременно проделали). Но вот слуга развернулся на каблуках и невозмутимо принялся за работу, как если бы ничего особенного не произошло. Однако же в глубине его души намертво отпечаталось недавнее унижение, претерпленное от мистера Томаса Доггера, и клейму этому не суждено было в ближайшее время изгладиться.