Когда Максим сел в кресло, первые тяжелые капли за окном ударили в дребезжащий подоконник. Парикмахер коснулся чуба Максима своей машинкой, и на плечо подростка упал солидный клок, открывший выше лба белую с голубизной кожу головы...
      Внезапно Максим вскочил и, оттолкнув парикмахера, резко нанес ему короткий удар в челюсть. Парикмахер, не выпуская из руки машинки, рухнул на пол лицом вниз.
      - Ну, падла! - после короткого замешательства, скорее с удивлением, чем со злостью, крикнул сержант и потянулся к кобуре.
      Ничего не понимающий Юрьев увидел в руках усатого пистолет. Максим, не шевелясь, как в столбняке, стоял в пяти метрах от сержанта и завороженно смотрел на пистолет. Юрьев поднялся с места, но усатый, наведя на него дуло, крикнул: "Сидеть!"
      Еще не вполне соображая, что он делает, Юрьев шагнул к сержанту, который уже поднял свое оружие, целясь Юрьеву в грудь... Нужно было что-то предпринять, что-то важное, но что? Юрьев в нерешительности, словно с трудом вспоминая нечто давно забытое, сделал еще один шаг в направлении сержанта, оказавшись совсем рядом. Усатый побледнел. И тут Максим метнулся к сержанту.
      В тот момент, когда бледный как полотно усатый, вновь развернувшись к подростку, вскинул руку с оружием, Юрьев как-то неловко, словно боясь опоздать, выбросил вперед левую руку, в момент удара закрепостив плечевой пояс и сразу почувствовав, как подбородок усатого стал пластичным.
      Усатый полулежал, уперевшись в пол, и Крутил головой, будто что-то сбрасывая с нее. На губах у него выступила кровь. Рядом с поверженным сержантом стоял испуганный Юрьев. В трех метрах от него, вцепившись руками в кресло, пытался подняться на ноги парикмахер, но из этого пока ничего не выходило.
      - Окно, скорей! - это Максим кричал прямо в ухо Юрьеву, как-то сразу вдруг обессилевшему.
      Подросток уже с хрустом распахнул окно - то самое, единственное, на котором почему-то не было решетки,- и вскочил на подоконник, глядя на Юрьева.
      - Да скорей же вы!
      И тут Юрьев осознал все, что с ними произошло.
      Он понял, что совершил то страшное и запретное, которое наверняка теперь грозило ему долгими днями и ночами тюрьмы. Но сейчас, в эту роковую для него минуту, надежда отыскать сына вновь вернулась к нему. На окне не было железной решетки. Ему выпал его единственный шанс. Шанс, возвращающий Юрьеву смысл существования. "Нет, не зря в скворечнике дырка бывает!"
      Юрьев бросился к окну вслед за уже прыгнувшим во двор Максимом и собрался влезть на подоконник...
      "Да ведь у него пистолет, сейчас он выстрелит мне в спину!" - словно кипятком с головы до ног, ошпарило Юрьева.
      Боясь в любую секунду получить пулю в грудь или в голову. Юрьев подскочил к усатому, который все так же сидел на полу, Удивленно вращая глазами. Резко, до острой боли в пояснице, он нагнулся перед ним и схватился левой рукой за пистолет.
      - А, сука, убью! - только теперь пришел в себя сержант.
      Юрьев ударил его кулаком правой руки в голову, потом еще и еще раз. Юрьев бил усатого, задыхаясь и выбивая себе пальцы из суставов, бил до тех пор, пока не вырвал из его руки "Макарова".
      - Ну давайте же! - кричал Максим, стоя у окна под проливным дождем.
      Не чувствуя ног, Юрьев развернулся к окну; перед ним стоял парикмахер с бритвой в руке. Парикмахер смотрел исподлобья и, казалось, был полон решимости тут же зарезать беглого арестанта.
      - Уйди с дороги, мне терять нечего,- просипел, не узнав собственного голоса, Юрьев и навел оружие на парикмахера.
      - Кишка тонка,- презрительно сказал парикмахер.-Я сейчас тебе голову отрежу и скажу, что так и было.
      Парикмахер бросился на Юрьевас занесенной над головой бритвой.
      Скорее машинально. Юрьев резко нагнулся, заслоняясь рукой с пистолетом от бритвы, и тут же сделал шаг навстречу. Уже ощутив на своем плече тугой живот резко пахнувшего кислым потом парикмахера и почувствовав, что тот, рубанув воздух, по инерции перегнулся через него. Юрьев распрямился, как учили его когда-то в детстве, и увидел только мелькнувшие под потолком ноги парикмахера в черных лакированных ботинках. Грузное тело нападавшего плашмя грохнулось об пол, подняв с пола пыль, клочья волос и лоскуты бумаги.
      Максим с Юрьевым, который сунул свой трофей сзади за пояс, в полный рост бежали через двор и пробились сквозь сплошную шумящую стену июльского ливня. Они стремились к проходной арке, за которой слышались гудки автомобилей.
      Перед самой аркой бегущий впереди Юрьева Максим внезапно столкнулся с худеньким милицейским лейтенантом в одной рубашке навыпуск, державшим над головой кожаный планшет. Лейтенант чуть не упал, и Максим остановился как вкопанный.
      Юрьев подумал, что вот сейчас, когда свобода от них всего в каких-то десяти шагах, все и сорвется, лейтенант задержит их, и побои, идиотский допрос, издевательство урки для него повторятся сначала.
      - Чуть не убил! - раздраженно заорал сквозь шум ливня лейтенант, стремительно и безнадежно промокая.-Кто пустил? Вон отсюда, живо!
      Еще не веря собственному счастью, Юрьев толкнул сзади Максима, и они оказались в арке, где была проходная - будка и вертушка, рядом с которой стоял пожилой милиционер.
      - Нас тут лейтенант выгнал,- начал с глупой улыбкой Юрьев.
      - Как вы там оказались?
      - Да лейтенант вызывал к себе,-дальше Юрьев пока еще не успел ничего придумать.
      - Потерпевшие, что ли?
      - Да,- сказал Максим. Взяв Юрьева за рукав, он тянул его к вертушке.-Отца избили на улице...
      - Да там-то, во дворе, вы как оказались? - не унимался пожилой милиционер.
      - Лейтенант вызывал,- теряя самообладание, гундосил свое Юрьев, пока Максим, прижавшись грудью к животу стража, пытался пролезть между этой внушительной емкостью для борща с салом и обыкновенной железной вертушкой.
      Старший сержант нахмурился, начиная с трудом постигать ситуацию. Какие-то тревожные мысли заворочались в его обмелевшем сознании, израсходованном невыносимо долгой службой.
      Что-то здесь было не так. Он, конечно, слышал, как лейтенант выгонял этих голубчиков, но как они там оказались, было для него непостижимо. Хотя подождите-ка, постойте-ка...
      - Ой, больно! - вдруг дико заорал Максим, страдальчески сморщив лицо.
      Страж, инстинктивно подобрав свой живот, служивший естественной преградой на пути к воле, отпрянул от подростка, и тот, втянув Юрьева вслед за собой в образовавшуюся воздушную воронку, вырвал его как пробку на улицу, под тугие и теплые струи дождя.
      Не прыгая через быстрые потоки, а утопая в них по щиколотку, Максим и Юрьев бежали по тротуару, разбрызгивая кипящие пузырями лужи.
      Тяжело и надсадно дыша, Юрьев никак не мог догнать подростка. Тело его разламывалось от боли, сердце, казалось, вот-вот захлебнется в бешеной скачке. Но странное дело: свобода впрыснула ему в мышцы свой особый состав, в них появилась какая-то сладкая невесомость. Несмотря на то что внутри у него в любую минуту все могло лопнуть от перенапряжения, Юрьеву хотелось бежать и бежать вот так же: то сворачивая в проходные дворы, то перебегая улицу перед отчаянно гудящим автомобилем.
      Беглецы петляли по городу до тех пор, пока ливень не прекратился.
      .|
      Майор вызвал арестованного Вострикова к себе в кабинет.
      - Ну что, Чика, намял тебе пацан бока? Я смотрю, он и фейс тебе испортил. Ай-ай-ай, нехорошо: вор, а с мальчишкой, детенышем не справился да еще и лапки кверху сделал. Нехорошо. Там, за колючкой, узнают авторитеты, что Чику так сынок отделал, пожалуй, сделают из Чики... Ну ладно, ладно... Даю тебе шанс отыграться.
      - А что такое, начальник? - насторожился Чика.
      - Да видишь ли, тот самый клиент, которого ты должен был довести до ума, взял да и через окно деру дал вместе с пацаненком этим. Двух моих людей изрядно помял, один до сих пор зубы выплевывает... В общем, даю тебе вольную до завтрашнего вечера. Ты мне доходягу верни, бычару этого - он мне вот так нужен (майор рубанул ребром ладони себе по горлу), а паренек мне не нужен... совсем не нужен. Понял? Так что на твое усмотрение. Вернешь доходягу, обещаю, что сокамерники забудут, как тебя пацан в хвост и в гриву... Кроме того, оформим тебя по другой статье, годика два в санатории сифон подлечишь - и на волю. Бежать даже не думай, ты меня знаешь... Опять же профура твоя у меня на крючке да и дружкам твоим, авторитетам, буду потом рассказывать, как малец тебя... Ну, ладно об этом. Я тебе и маршрутик один дам, есть ниточка, может, и встретишь их.
      - А чего это ты, начальник, сам не хочешь поймать его?
      - Дело уж больно щекотливое. Надо бы без огласки. А то наверху спросят: кого, майор Богун, ловишь? А Богун им в ответ: того, кто зубы сержанту выбил, почки парикмахеру отбил и мимо вахты проскользнул. Ну и попросят Богуна начальники до пенсии на заслуженный отдых, мол, будя, не справляешься, брат, с преступным элементом. Иди, устраивайся вахтером или банщикам: жопы таким вот чикам парь.
      - Темнишь, начальник. Я же вас знаю: ночь спать не будете, как псы сторожевые, а беглого достанете. К тому же он одному из ваших, хе-хе, прикус подправил.
      - Чика! - грозно закричал Богун, привставая из-за стола и невольно приподнимая его за край животом, стянутым броней кителя.
      - ...Хотя, конечно, надо бы должок вернуть.
      - Вот-вот, ступай - поохоться до вечера. Принесешь птичку - награжу. Дашь на дашь - углом выйдем... Только мне он живым нужен и пока что здоровым, понял? Кстати, он у сержанта пушку взял, так она не заряжена - обойма в кобуре осталась. Да этот шпак, наверно, и на курок-то нажать не сможет. Вот тебе адресок. Возьмешь помощничков, ребята хорошие, покладистые. Опять же за тобой присмотрят, ежели ты, не дай Бог, потеряешься. Хорошие ребятки, хорошие: у каждого вроде тебя по два университета за плечами и вся задница в мозолях..
      - Ну, опиши мне его. Какой он был?
      - Да никакой. Обыкновенный мужик. Лет сорока пяти, не больше, в кожаной куртке... Кажется, у него были очки.
      - Не густо. Ну а узнать бы ты его смог?
      - Не знаю, наверное... Я его тачку запомнил. У него красная машина, иностранная, BMW , кажется.
      Сидя с Максимом на чердаке одного из домов на Петроградской стороне, Юрьев так толком и не добился от подростка внятного описания человека из ВМW. Максим не помнил никаких особых примет, никаких деталей.
      Вот если бы Юрьев не числился теперь в беглых преступниках, если бы он мог спокойно заявить об этом в милицию, тогда, возможно, в ГАИ отыскали бы автомобиль - ведь не тысячи же красных ВМW в городе! Ну и потом вышли б на человека, который увез Игоря. Может, позвонить жене? И все это - описание мужчины и автомобиля - передать ей? Как же, передать! Сыскари мигом вычислят его, возьмут в кольцо и накроют.
      Оставалось одно: ехать к Николаю Алексеевичу и просить помощи. Ведь дома его уже, конечно, ждали. В квартире наверняка сидела группа захвата с пушками, собаками и понятыми в шкафу.
      - Ну, Максим, спасибо тебе. Без тебя мне бы от них никогда не уйти... А кстати, зачем ты ударил парикмахера?
      - Не знаю... Просто увидел в зеркало, что он со мною сделал, ну и в глазах потемнело. Даже не помню, как грохнул его. Автоматически сработало.- Максим с грустной усмешкой посмотрел на свою правую руку.-А я не знал, что вы - бывший боксер. Игорь мне об этом никогда не рассказывал.
      - Да какой я боксер,- махнул рукой Юрьев,- так, занимался в молодости, для себя. Вон как меня отделали: ни рукой ни ногой шевельнуть не могу. Нос, похоже, сломали да и ребра. А ты говоришь, боксер.
      - Ну не скажите, посадили вы того сержанта классически - с переносом тела и кулак завернули вовремя. Я ведь тогда сдвинуться не мог с места: думал, сейчас он застрелит меня. Это, кстати, тот самый сержант, что меня в милицию привез. С ним еще один был, пузатый, майор, кажется. Все шутил, что скоро я петушком у них закукарекаю. Да-а, если бы не вы...
      Юрьев вытащил из-за пояса "Макарова" и стал осматривать его.
      - Все понятно,- воскликнул он,- пушка-то не заряжена! Обоймы нет. А я все думал: что это парикмахер смелый такой - пули не боится? Зря, значит, вернулся за пистолетом, чуть на бритву не нарвался... Что, может, зароем его здесь в песочек? Зачем он теперь нужен?
      - Не надо,-сказал Максим,-обойму с патронами можно достать. А так и как пугач сойдет.
      Юрьев согласился. Сколько нервов и крови на него потрачено - ив песок?
      - Максим, я посплю немного, а потом поеду к одному человеку за город - он обещал помочь мне. А ты иди домой. Ведь адреса твоего и фамилии они не знают?
      - Я им не сказал.
      - Вот видишь. Мать тебя заждалась, с ума сходит, наверное... Посидишь с недельку дома, пока все не утихнет.
      - Матери нет в городе. Она на даче. Дома только бабка, но она привыкла, что меня дома нет. Мы ведь с вашим Игорем частенько на несколько дней уезжали из города.
      Юрьев все бежал и бежал по длинным бетонным коридорам. Те двое, что сели с ним за стол, а потом вдруг стали проявлять агрессию, неотступно преследовали его. Это были крепкие, со страшными лицами ребята. Юрьев боялся погони: наверняка у них имелись ножи.
      Внезапно Юрьев оказался у лифта. Из открывшейся двери выходили сотрудники и сотрудницы института. Последним вышел директор в кожаном фартуке и клетчатой рубашке с засученными рукавами. Хозяин был очень плох. Юрьев почему-то вспомнил, что отнял у старика десять лет жизни, не подписав какой-то бумаги. Директор толь ко покачал головой и, вытерев свои темные руки о фартук, потащился вслед за сотрудницами.
      "Или он уже не директор?" - подумал Юрьев.
      Лифт очень медленно полз вверх. Странно: в лифте было десять кнопок, а этажей в здании - больше ста. Юрьев это знал точно... Молодчики бежали за лифтом по лестнице. Сквозь стальную сетку шахты Юрьев видел их сосредоточенные багровые лица. Похоже, они работали в его институте. Но тогда зачем приходили они к нему домой и требовали подписать бумагу? Зачем они били его? И зачем, наконец, он едет на последний этаж?
      На последнем этаже Юрьев вышел. Это была крыша. Молодчики уже ждали его там. Они совсем не запыхались. Как только Юрьев подумал о ножах, они тут же их откуда то вытащили и двинулись на Юрьева. Юрьев подошел к самому краю.
      Под его ногами плыли облака и свистело холодное пространство. Он бы мог прыгнуть, но там, внизу, на сырой и рыхлой земле, его ждал медведь - этот комедиант в ватнике, выдававший себя за слепого. Круг замкнулся. Силясь проснуться. Юрьев зажмурился...
      Когда Юрьев проснулся, он увидел сидящего рядом Максима. - Ты почему не ушел?
      - Подожду тут до вечера, а то вдруг они на своих "незабудках" везде разъезжают - нас ищут? Пусть уж сначала вволю накатаются.
      - Сколько я спал? Час, два?
      - Минут десять...
      - Дождь все такой же?
      - Сейчас поменьше...
      - Есть хочется. Ничего, кроме глюкозы, за полтора дня... Надо ехать к Коле.
      - Я поеду с вами,- твердо сказал Максим.- Игорь все-таки мой друг. И потом, только я видел того мужика и его машину.
      - Хорошо,- сказал Юрьев, в самом деле искренне обрадовавшись помощнику.-А от Николая Алексеевича и домой позвонишь по радиотелефону. У него это просто. Все, поехали в Васкелово. Только мне бы какую-нибудь кепочку - милиция-то лысого ищет... Значит так: пойдем порознь, метрах в пятнадцати друг от друга, я впереди, ты - сзади.
      Дорогу на Финляндский вокзал они преодолели мелкими, как под огнем врага, перебежками, предпочитая проходные дворы и переулки широким проспектам. Нигде не было видно и слышно милицейских машин с включенными сиренами. Выходит, их ловили где-то в другой части города?
      На вокзале, пока ждали электричку, Максим подошел к подросткам, толкавшимся в зале ожидания крикливой, растрепанной стаей. Он что-то говорил им, глядя исподлобья и грозно постукивая сжатым кулаком правой руки в ладонь левой. Подростки стояли по стойке "смирно", прекратив галдеж с непременным употреблением нестерпимой заборной брани и плевками себе под ноги.
      - Земеля, дай закурить! - Напротив Юрьева стоял костистый, словно тысячу лет моренный на речном дне, мужичонка в старом спортивном костюме и белой кепочке. Лицо его, почти черное то ли от загара, то ли от чифиря, было изрыто многочисленными шрамами и морщинами, которые говорили не столько о его большом жизненном опыте, сколько о суровой правде жизни.-Ну, чего смотришь?
      Не нравлюсь?
      - Я не курю,- миролюбиво ответил Юрьев.
      - А на бутылку не соберем? Клапана горят...
      - Некогда. В другой раз.
      - Ишь ты какой,- вдруг ласково сказал мужик,- в другой раз тебя уже не будет.
      - Тебе чего? - Максим тронул мужичка сзади за плечо.- Здесь не подают. Шел бы ты куда подальше...
      - А, так вы компанией! - мужик криво усмехнулся и, развернувшись, пошел прочь.
      - Зачем? - строго, с едва скрываемым неудовольствием, спросил Юрьев Максима, когда тот показал ему деньги.-Ты что, действительно грабитель?
      - Сами же сказали, что есть хотите. Менты ведь все деньги отобрали, ну, я у ребят и занял. На хлеб...
      - Я этот хлеб есть не буду.
      - Как хотите,- с деланным равнодушием сказал подросток и пошел покупать себе мороженое.
      Солнце, под вечер пробившее толщу туч, уже начало свою плавную посадку за макушки сосен, когда Юрьев с Максимом вышли на васкеловской станции, неподалеку от "крепости" Николая Алексеевича.
      Свернув у развилки направо и миновав садоводство, они пошли по проселочной дороге, разрезавшей лес пополам. Надрывались певчие птицы, яростно стрекотали кузнечики. Юрьев не мог идти быстро: его тело буквально разламывалось от боли, и подросток то и дело останавливался, поджидая его.
      - Сзади нас еще кто-то идет. Это не ваши знакомые? - спросил Максим.
      Юрьев обернулся: метрах в пятидесяти от них шли двое мужчин, в одном из которых Юрьев узнал мужика с вокзала, который предлагал ему собрать на бутылку. Шли они быстро, словно спешили куда-то, поднимая клубы пыли с уже успевшей просохнуть после дневного дождя дороги, вымощенной булыжником.
      - Куда же вы, ребятки, так быстро? Фу, нам вас не догнать,- крикнул тот, в спортивном костюме и белой кепочке. Рядом с ним шел здоровенный молодой блондин, одетый по-спортивному.-Ну, еле догнали. Погодь минутку, дай отдышаться.
      Приблизившись с улыбочкой к Юрьеву, мужик отвел в сторону сжатую в кулак руку. Из кулака выскочила синеватая сталь, на самом острие которой вспыхнуло красное солнце.
      - Только не бегите больше, уже не надо,- почти ласково сказал мужик.-Все, приплыли.
      Детина поймал Максима за руку, когда тот пытался ударить его, и, прижав к себе своим железным предплечьем, молча сдавил ему горло.
      Мужик, все также ласково смотря на парализованного животным страхом Юрьева, поиграл у его лица ножичком и вдруг полоснул по щеке. Юрьев вздрогнул.
      - Нет, еще не сейчас,- сказал он Юрьеву, который с криком прижал обе ладони к ране,- не сейчас. Ну что ты кричишь, земеля? Пока не твоя очередь. Ты яму рыть будешь. Вот для него.-Мужик развернулся к Максиму.-Не понимаю, сынок, чем же ты так провинился перед старшими, что они тебе даже отходную выписали... Что ж. Блондин, отведи его в лесок,- сказал он, обращаясь к здоровяку.
      - А ты, Ласковый?
      - Я чичас, чичас,- сказал мужичок, с Улыбкой глядя на Юрьева. Потом он посмотрел в сторону леса за спину Юрьева и кому-то кивнул головой.
      Блондин потащил яростно упиравшегося Максима с дороги в лес Следом пошел Ласковый, играя ножом и то и дело оглядываясь на Юрьева.
      "Сейчас же бежать отсюда, позвать кого-нибудь... Но ведь они убьют, зарежут парня. О, Боже, и никого нет поблизости",-лихорадочно думал Юрьев, метаясь из стороны в сторону на обочине дороги. "Милиция! Помогите!"-хотелось кричать ему...
      - Что, доходяга, бежать вздумал? Товарища, значит, бросаешь? - навстречу Юрьеву с другой стороны леса вышел ухмыляющийся Чика.- Удивляешься, дядя, откуда я? Оттуда, откуда и ты. Что ж ты сбег, а должок мне не отдал? Я же тебе говорил, что не могу без калориев, чахну. Ну, скажи, козел, тебе ведь меня жалко? Ты ведь расстроишься, если я заболею или похудею? - И он тоненько, со свистом засмеялся, идя на Юрьева с ножом в опущеной руке.-Ну, ты меня удивил, фраер! Это ж надо, менту чуть голову не оторвал и - в окно! Молодец!
      И вдруг Юрьев перестал бояться. В лесу убивали Максима, здесь, через мгновение, должны были убить его... но страх куда-то исчез, улетучился вместе с привязанностью к жизни и животным инстинктом самосохранения.
      Неужели именно этот гадкий, извивающийся, как дурак на нитке, упырь, запросто сосущий человеческую кровь, должен это сделать? Неужели он. Юрьев, только и достоин такой постыдной и унизительной смерти от руки недочеловека?
      Но почему, собственно говоря, смерть?! Разве он не доказал себе, что может постоять за себя, разве его руки забыли ту работу, которой его учили в спортивном зале когда-то, двадцать лет назад?
      Юрьев вытащил из-за пояса пистолет. - Брось, фраер, он же у тебя не заряжен! - сказал, хохотнув, Чика, но все же остановился в двух шагах от Юрьева.
      - А почему ты, недоделанный человечек, думаешь, что я хочу стрелять? очень спокойно сказал Юрьев и тут же изо всех сил швырнул "Макарова" в голову Чике, только открывшему рот от изумления, вложив при этом в бросок все свое отчаяние и ненависть.
      Металл, угодивший Чике в лицо, бросил урку навзничь - затылком в песок и прошлогоднюю хвою.
      Подняв "Макарова" и с омерзением вырвав из руки бездыханного Чики нож, Юрьев, полный решимости и даже радости сейчас же умереть, с хрустом ломая ветки и сучья, побежал в лес - туда, куда увели подростка.
      - Это ты, Чика? - крикнул невидимый за деревьями Ласковый,- А того что ж оставил? Мы и без тебя справимся...
      - Без меня не справитесь! - крикнул Юрьев, выскочив на поляну, посреди которой на коленях стоял Максим. Здоровяк держал его за волосы и горло. Максим, закрыв глаза, плакал.
      Что-то горячее и терпкое подкатило к горлу Юрьева. Он вдруг увидел в этом совсем по-детски плачущем юноше, униженном и раздавленном, своего сына, и в глазах у него потемнело.
      Юрьев не увидел ножа в поднятой руке Ласкового, когда бросился на него со звериным криком. Шага за три до бандита он споткнулся о корень и, потеряв равновесие, полетел вперед головою - прямо в живот Ласковому, сгибая его пополам и сбивая с ног.
      Корень спас Юрьева: нож бандита прошел чуть выше - над головой, лишь скользнув лезвием по бритому черепу. Вскочив на ноги, Юрьев всего один раз ногой под ребра - ударИЛ Ласкового, который пытался подняться с земли. Но ударил так, что Ласковый, охнув, выронил нож и перевернулся на спину.
      А дальше Юрьев уже не чувствовал ни ударов оправившегося от удивления Блондина, ни боли в собственных руках, когда, выбивая себе пальцы, он бил, бил, бил в ненавистное лицо насильника, колол его мечущуюся тень и, не переставая, кричал, словно пытаясь навсегда выкричать из себя разрушительную ненависть и боль...
      Первым дрогнул Блондин. Припадая на правую ногу и прижимая руку к бедру, окрашенному кровью, он, не оглядываясь, напролом помчался сквозь молодой лес, на всю округу треща сучьями, как испуганный сохатый.
      Понимая, что силы теперь не равны и что ждать помощи от Чики больше не имеет смысла, Ласковый, не проявлявший до этого активности по причине своего горизонтального положения, поднялся и попробовал юркнуть в кустарник, но Юрьев настиг его и сбил с ног ударом кулака в затылок. Ласковый затих среди прошлогодних сосновых шишек, сухих веток и деловитых муравьев...
      Максим оттащил Юрьева, все еще кричащего что-то невнятное, от уже не сопротивлявшегося бандюги.
      - Вы могли его сейчас разорвать... Извините, но мне даже показалось, что вы свихнулись,- сказал Максим Юрьеву, когда тот перестал кричать и сел,- ноги уже не держали.- У вас все лицо в крови, страшнее, чем у вампира в фильмах ужаса...
      - Это я, наверное, от Чики заразился. Он там, на дороге. Кажется, я его убил,- наконец сказал Юрьев.
      - А откуда он взялся? Сбежал?
      - Не знаю. Не понимаю... Максим и Юрьев вышли из леса на дорогу. Но Чика куда-то исчез.
      - Так где же Чика? - спросил подросток.
      - Сам видишь, нету... Ну и живуч, кровосос!-почти с радостью сказал Юрьев. Чика был ему ненавистен, но Юрьев не хотел никого убивать.- Пошли, здесь уже близко.
      Они направились к дому Николая Алексеевича, на всякий случай смотря по сторонам: в любую секунду готовые отразить повторное нападение.
      - Я - Юрьев, Анатолий Юрьев, товарищ Николая Алексеевича. Мне очень надо поговорить с ним,- пытался объяснить он упорно не признававшему его охраннику, который загородил своей широкой задрапированной турецкой лайкой грудью узенькую калиточку к долгожданному отдыху и покою.
      Юрьев улыбался охраннику, то и дело поглаживая бритую голову и как-то стыдливо прикрывая ладонью свой разбитый рот.
      Перед тем как заявиться к студенческому товарищу, он попытался навести порядок на голове: умылся в какой-то канаве, стер и содрал с макушки запекшуюся кровь. Получилось совсем недурно, если, конечно, не слишком печалиться по поводу напрочь утраченного сходства с фотографией в паспорте.
      Наконец охранник, зевнув, грубо толкнул его в грудь и закрыл калитку.
      Юрьев кричал охраннику, что его преследует милиция, что это они его так отделали и что, если его сейчас же не впустят, он пожалуется своему близкому другу Коле (не какому-то недосягаемому Николаю Алексеевичу, а именно Коле), который, конечно же, не допустит, чтобы его друзей обижали.
      Последние слова все же подействовали на охранника, и после некоторого раздумия он потащился в дом за инструкциями.
      Юрьева и Максима впустили. Николая Алексеевича дома не было, и никто не мог сказать Юрьеву, где он. Все ждали Марселя, который кого-то искал в городе. Юрьев подумал, что Марсель, возможно, ищет его или продолжает поиски Игоря.
      Поесть им не предложили, но зато отвели Два кресла в овальной гостиной на нижнем этаже. На стенах висели фотографии и охотничьи трофеи: шкуры горных козлов и медведей, искусно выделанные головы лосей, кабанов; один был особенно хорош - гневный, обугленный лесными баталиями, пятак и желтые клыки не утратили своей природной свирепости даже после того, как огромная голова его, прибитая к дубовой доске, стала вместилищем всякой трухи в доме врага.
      - Как в кино! Да, живут люди,- восхищенно сказал Максим и стал разглядывать фотографии, на которых были изображены охотники с добычей.
      - Вот это я,-сказал Юрьев, указывая на одну из фотографий,- а это хозяин дома, Николай Алексеевич.
      С фото на Максима, смешно округлив глаза, смотрел Коля; красивые усы его и выбивающиеся из-под бобровой шапки курчавые волосы были в инее. Глаза блестели радостью и здоровьем.
      - Веселый, наверное, человек,- сказал Максим.
      - И отличный охотник,- добавил Юрьев.- У него на втором этаже - вон за той дверью - кабинет, в котором тридцать шесть стволов разного калибра по стенкам развешено. Когда он придет, попрошу его показать тебе арсенал. Мы ведь с ним большие друзья: и на рыбалку, и на охоту вместе с ним и Игорем ездили. Он мне как-то даже на выбор винтовки давал: бери, говорит, ключ от кабинета, вон там, за шкафом на гвоздике, только чтоб никто не видел, мол, это моя тайна, и давай любую пушку на выбор, а я твой вкус оценю.
      - Ну, и вы что?
      - Помповик охотничий выбрал, пятизарядный, который Николаю Алексеевичу тульские умельцы по индивидуальному заказу изготовили. Я-то его взял только потому, что он заряжен был. Ну, а Коля мне и говорит: "Ты что, в Африку поедешь-на слонов охотиться?"
      - А почему на слонов? - спросил Максим.
      - Да потому, что два удара - восемь дыр, и каждая величиною с блюдце ...
      Когда охранники разошлись по своим постам. Юрьев, оставив подростка, вышел в оранжерею-хотелось лечь в бирюзовую воду бассейна и хотя бы на полчаса все забыть.
      Кряхтя, он стянул с себя брюки, потом осторожно, стараясь не задевать шишек на голове, рубашку. Все тело было в ссадинах и кровоподтеках.
      Теплая вода расслабила Юрьева, и он через несколько секунд заснул, привалившись спиной к кафельной стенке бассейна...
      Громилы стояли совсем близко, и в руках у них были ножи. Внизу, под облаками, плывущими сплошным распаханным полем, его ждал мертвец в грязной телогрейке, которого он однажды, уже разрубил... Юрьев понял, что сейчас его убьют. Он так боялся, что даже не мог отвести глаза в сторону...
      Вдруг нож одного из громил острой болью вошел Юрьеву в грудь, и он сел, закрывая руками голову и боясь сделать вдох: сердце могло оборваться. Нападавшие навалились на него сверху. Юрьев потерял возможность двигаться и дышать...
      Но почему он должен все время умирать? Почему его все время унижают, бьют, убива ют, а он не пробует даже защититься, словно агнец, подставляя свое горло под нож? Ведь однажды он защитил себя - ударил того усатого сержанта, и потом там, в лесу...
      Юрьев поднялся. Стараясь все делать так, как его когда-то учили, он, все еще не дыша, выдвинул вперед правое плечо и пере нес вес тела на левую ногу... Громилы попятились, выставив вперед свои ножи. Не боясъ поранить руку или налететь горлом на лезвие - вообще ничего не боясь,- Юрьев прыгнул на громил, выбросив вперед левый кулак. Почувствовав на кулаке уже знакомое размягчение костей подбородка, он, не зная усталости, бил их в голову и в живот, бил, как на тренировке; и уже они, потеряв волю к сопротивлению, оседали, словно снежные кучи под ярким солнцем, умаляясь в размерах. Разделавшись с громилами. Юрьев прыгнул вниз.
      Земля медленно летела навстречу. Сначала появились клетки огородов и тонкие нити магистралей с ползущими по ним точками автомобилей... Потом он увидел под собою огромного медведя, вдруг неуловимым образом превратившегося в того, в грязной фуфайке, человека с вытянутыми вперед руками и едва уловимой улыбочкой на губах... И перед самой землей, за миг до сырых черных комьев Юрьев вдруг закричал. Он понял, кто это. Он узнал его...