"И другое знамение явилось на небе: вот большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадем; хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал пред женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца..."
      Оксана Николаевна не нашла того чиновника, с которым договаривался Крестовский. И никто ничего путного ей не смог сказать. Она лишь выяснила, что пара сотрудников горСЭС укатила на отдых в южные края. Оксана Николаевна попробовала было заикнуться, что на полигоне собираются захоронить очень опасный мутаген, но ее тут же выставили за двери, резонно заметив: где же еще, кроме как на специальном полигоне, должно захоранивать всякие опасные для жизни людей вещества?!
      Ну и куда ей теперь было идти? В милиции она решила не показываться: Петенька советовал не очень-то доверять органам. "Ты им про Фому,- поучал Петенька,- а они тебе: где вы находились с восьми до одиннадцати тогда-то? И - в кутузку!"
      Второй день подряд она дежурила у здания горСЭС, думая, что как только Крестовский появится в городе, он тотчас придет сюда. Но Крестовского все не было...
      А сегодня вечером Оксана Николаевна услышала, как женщины в очередях на улице говорили, что на полигоне кого-то не то убили, не то ранили. Эти разговоры взволновали ее: она не находила себе места и все время рвалась на полигон. "А вдруг это его там???" - со страхом думала она о Крестовском и сама начинала этому верить.- Он ведь такой... везде лезет со своей глупой бравадой".
      Наконец, узнав, где находится больница, она решила сходить туда и все разузнать о том раненом или убитом...
      - Ну давайте, сынки, давайте. Это долг чести. А как же? Надо обязательно наказать фраерка! Нельзя его отпускать.-Николай Николаевич стоял посреди Грязного гостиничного номера, сильно пахнущего водкой и луком, и уговаривал братву, а именно Лелика и Болека, лежащих на койках прямо в одежде и обуви.
      - Ты, старый, лучше билеты нам давай, как договаривались, и бабки гони,лениво сказал Лелик.
      Болек лежал рядом на кровати и дико храпел, на полу валялась литровая бутылка водки "Смирнофф" местного разлива.
      - Вам бы, сынки, все бабки. А как же фраерок? Неужели так отпустим? суетился Николай Николаевич.
      - Вот ты сам его и кончай. А мы на это не подписывались,- отрезал Лелик.
      - Нехорошо говоришь, сынок, ох, нехорошо...
      - Да пошел ты! - рыкнул Лелик.- Меня в клочья изорвали, Болека так оприходовали, что он теперь всю жизнь идиотом будет. А ты посмотри на своего Витеньку, на физиономию его, когда он из травмпункта придет, да посчитай сколько швов ему на фейс наложили. Только ты один у нас как огурчик, да Кореец твой. А ну гони бабки, стручок старый, быстро! - Лелик поднялся с кровати и двинулся на Николая Николаевича.
      - О, о, глаза-то спрячь! Ты, сынок, не забывайся. Тебе еще с людьми жить, а люди все помнят: и хорошее, и плохое. И я хоть и старый человек, но тоже все, все помню...- Николай Николаевич только кольнул Лелика злыми взглядом и вновь стал ласковым.- Держи, это твоя доля,- старик протянул Лелику несколько зеленых купюр.
      - А Болеку? - спросил он, пересчитав свою долю.
      - Ему самому дам, самому, когда проснется. Ну, пойдешь в больницу? Здесь еще пятьсот.- И старик с улыбкой покачал перед носом Лелика деньгами.
      - Ладно, пойдем... Надо бы, конечно, поучить клиента.
      - Нет-нет, эти бабки, сынок, не щас, потом, после того, как...
      - У, козел,- пробурчал себе под нос Лелик и вышел вслед за Николаем Николаевичем в холл, где читал прошлогоднюю газету невозмутимый Кореец, глядя поверх нее то в одну сторону коридора, то в другую - так, на всякий случай.
      - Николаич, у меня в стволе всего одна пуля осталась, сказал Лелик, когда они вышли на улицу и двинулись по направлению к больнице.
      - Ну и побереги ее. Не нужна... Ты копыта ему подержишь, а я сам все сделаю. А если не справлюсь, Кореец подсобит. Так, сынок? - Николай Николаевич ласково поглядел на молчаливого азиата. Кореец только кивнул, глядя себе под ноги.
      В больнице Оксану Николаевну пускать к больному с полигона не захотели.
      - Что вы, милочка! Мы даже следователя к нему не пускаем. А он уж, в отличие от вас, по долгу службы просто обязан. Но вот забрал только пистолет у больного и ушел.
      - Пустите меня к нему, пожалуйста. Мне бы только посмотреть на него. Конечно, не по долгу службы, но зато по долгу любви,- сказала Оксана Николаевна медсестре и жалобно улыбнулась.- Мне очень, очень надо...
      - Ладно, идите скорее. Только разговаривать с ним я вам не разрешаю!
      Оксана Николаевна в развевающемся белыми Крыльями халате буквально влетела в реанимацию и сразу увидела улыбающееся лицо Паши Колпинского, справа и слева от которого стояли капельницы с физраствором.
      - А где Крестовский? - спросила она, растерянно улыбаясь.
      - Два часа назад был здесь живой и невредимый.
      - Фу-у! - Оксана Николаевна облегченно выдохнула и опустилась на стул рядом с Пашей.
      - Ксюша, какая вы красивая! - сказал Паша, невольно залюбовавшись ее бледным лицом с утончившимися от усталости и страданий чертами и большими печальными глазами.
      - А я уже об этом забыла,- сказала она просто.- А где он сейчас?
      - Жду. Должен прийти сюда... Ко мне ведь следователь ходит, все хочет по душам побеседовать: кто я да что. "Пушку" у меня забрал. Хорошо еще, ничего другого у меня не оказалось: ни документов, ни записной книжки. Паспорт мой - у Николая Николаевича остался. Надо что-то решать...
      - Девушка, я же вам запретила беседовать с больным! Выходите отсюда! - В палату вошла рассерженная медсестра.
      Оксана Николаевна ласково положила свою ладонь с длинными красивыми пальцами на волосатую руку Паши Колпинского и, улыбнувшись ему, вышла из палаты.
      Стремительно идя по коридору к выходу, Ксюша посмотрела в окно и замерла. Внизу под окнами она увидела трех мужчин в черных кожаных куртках. По крайней мере один из них был знаком Ксюше: тот самый здоровенный бандит, в которого она стреляла с дрезины. Был там и старик, вероятно, Николай Николаевич, о котором говорил Паша. Третьего, маленького, Ксюша прежде не видела. Бандиты что-то спрашивали у санитарки со стопкой белья под мышкой. Санитарка кивала головой, потом указала рукой на их этаж и ушла.
      Все трое одновременно посмотрели на окна, за одним из которых стояла Ксюша. Она отпрянула от окна и, подойдя к нему уже сбоку, осторожно поглядела вниз. Бандиты не вошли в здание с главного входа, а отправились куда-то во двор, очевидно надеясь проникнуть в больницу с черного хода.
      У Ксюши было всего несколько минут, чтобы хоть что-то предпринять для спасения Паши.
      Маконец-то отрешившийся от состояния унылого бездействия и мертвого покоя Счастливчик, как всегда энергичный и отмобилизованный на какой-то отчаянный поступок, сидел в "Белогвардейце" за крайним столиком с черноусым, Фантомасом и двумя его приятелями.
      Продолжая успешно разыгрывать перед ними роль сверхсекретного агента ФСК, пытающегося сорвать чьи-то злодейские замыслы, он вполголоса излагал слушателям суть предстоящей операции. Необходимо было срочно решить два вопроса: во-первых, извлечь из больницы раненого товарища, на которого имели большой зуб злодеи, а во-вторых, сегодня же вылететь в Питер. Почему? Да потому, что все еще только начинается, что путь, по которому они рели свою оперативную работу, оказался тупиковым. Диверсия, направленная против страны, пока еще, к счастью, не осуществлена злодеями, и все нити этого заговора против человечества ведут в Питерский порт.
      - Надо спешить. Действовать надо сегодня же, прямо сейчас. В первую очередь надо нам вызволить из больницы раненого товарища. Там был следователь, поэтому забрать его оттуда официальным путем нам не удастся. Думаю, в больнице есть кто-нибудь из милиции, кто приглядывает за ним.
      - Вряд ли! - сказал черноусый.
      - Ошибаетесь, там обязательно кто-нибудь дежурит. Но все равно это мы сейчас же провернем без шума. А дальше... Дальше есть одно обстоятельство. Надо лететь в Питер, но воспользоваться официальными путями - милицией, местной службой контрразведки - для того, чтобы попасть на самолет, нам бы не хотелось. Есть основания предполагать, что в них действуют люди, купленные или завербованные и, увы, работающие не на нас, вдохновенно врал Счастливчик.- Нужны неофициальные каналы. Вы спросите: какие? Об этом как раз я и хотел бы спросить вас. Но учтите, документов - тех, которые мы могли бы предъявить, скажем, в аэропорту и не раскрыть себя при этом,- у нас нет. Да, думаю, и на самолет на неделю, а то и на две вперед билетов нет. Все же время отпусков. Что бы вы могли предложить?
      - А если гнать на моей тачке без остановки? - спросил черноусый.
      - Все равно не успеем. Нужен самолет.
      - Самолет?
      - Да. Фантомас, эти ребята надежны? - спросил Счастливчик кроткого двухметрового, решительно указывая на молчаливо и робко жавшихся к своему проглотившему аршин атаману дюжих казачков.
      - Надежны,- нерешительно сказал Фанто-мас и посмотрел на своих напряженно замерших товарищей.
      - А ты сможешь достать АКМ? - Счастливчик заглянул прямо в глаза Фантомасу.
      - Чего???
      - Автомат, говорю, достанешь?
      Дождавшись, когда медсестра вошла в одну из палат, Ксюша, до этого момента прятавшаяся в одном из стенных проемов, проскользнула в реанимацию.
      - Павлик,- зашептала она, вплотную приблизив лицо к раненому, который уже спал,- Павлик, просыпайтесь! - она потеребила его за плечо и раненый, застонав, открыл глаза.- Сюда идут бандиты. Один из них здоровый, который гнался за нами в лесу, второй - ваш противный старик. Третьего, маленького, я не знаю.
      - Кореец...
      - Надо позвать на помощь персонал! - сказала Ксюша и собралась выскочить в коридор, но Паша рукой задержал ее.
      - Не надо. Не поможет. У них ведь оружие. Они и персонал перебьют, если те встанут у них на пути...
      - А что же делать???
      Паша молчал. Оксана Николаевна почувствовала, что теряет под ногами почву. Сюда, в палату, теперь направлялись трое бандитов с намерением убить Пашу и ее, если она им только попадется в руки...
      В углу реанимационной палаты, уставленной медицинской аппаратурой и капельницами, стояла каталка. Каталка! Теперь вся надежда была на Ксюшу.
      Она решительно выдернула иглу из Пашиной руки и отставила капельницу.
      - Надо перебраться на каталку. Сможешь?
      - Давай ее поближе.- Паша сразу понял замысел девушки. Попробую.
      Опасливо косясь на дверь и ожидая, что в любую минуту в палату может войти разгневанная медсестра или ворваться бандиты, Ксюша толкнула каталку к Пашиному одру и помогла ему на нее перебраться.
      - Жаль, шапочки только нет! - сказала она.- Без шапочки я не похожа на медсестру!
      - Вот простыня: оторви кусок от нее и повяжи себе словно косынку,взволнованно сказал Ксюше Паша Колпинский, даже не заметив, как они перешли на "ты".
      Оксана Николаевна оторвала кусок простыни и туго до самых глаз повязала себе голову. Потом она скинула с плеч халат, сняла с себя Пашину куртку и, сунув ее Паше под одеяло, надела халат и застегнула его на все пуговицы. После этого Ксюша подбежала к двери и выглянула в коридор.
      Коридор был пуст: только где-то в дальнем его конце была открыта дверь в процедурную, и кто-то громко говорил по телефону.
      - Скорее,- сильно волнуясь, прошептала Ксюша и вытолкнула каталку в коридор.
      - Ну, сынки, только тихо. Павлушка в реанимации, на втором этаже. Действуем быстро, без шума и бежим в гостиницу, за товарищами нашими и билетами - Витенька должен принести их, а оттуда в аэропорт: скоро регистрация начнется. Вот, сынки, я бритовку в магазинчике приобрел. С бритовкой хорошо. Правда, Лелик? - И старый, сузив глаза, со зловещей улыбкой посмотрел на вдруг побледневшего "акробата".
      В старых нестиранных халатах и мятых шапочках, которые они позаимствовали в хозблоке у подвыпившего санитара, мучительно готовящегося к машинной стирке, братва поднялась на второй этаж и двинулась по коридору, хищно озираясь по сторонам.
      - Кажись, сюда,- шепотом сказал Николай Николаевич и открыл дверь в реанимдцию.
      На двух койках лежали больные, а третья была свободна: подушка была еще смята, на матрасе валялась рваная простыня, а одеяла не было: словно кому-то надоело находиться все время между жизнью и смертью, и он, дерзкий, самовольно вышел отсюда в палату выздоравливающих, предпочитая жизнь. Хотя возможно, что и ревностные медработники поспешно вынесли его отсюда вперед ногами, чтобы поскорей сдать с рук на руки мрачному перевозчику Харону.
      - Может, он сам помер? - подал голос Лелик.
      - Чую, что не помер. Здесь он где-то,- сказал, зло улыбаясь, Николай Николаевич.- Надо в палатах посмотреть. Баба внизу говорила, что он на поправку пойдет. Ищите, сынки, ищите...
      Во двор больницы малиновый тягач подогнал замызганную краской машину с люлькой для крашения фасадов.
      - Зачем это? - строго спросил главврач, выйдя на улицу с черного хода после того, как с визгом заработала лебедка. Ведь в прошлом году уже подновляли фасад!
      - Так то фасад, а мы со двора работать будем. А вы что, против? - спросил маляр.- Покраска-то за счет мэрии. К нам наследник русского престола с матушкой и фрейлинами должен приехать скоро. Обязательно в больницу приедет: а не работает ли здесь господин Земляника, у которого больные мрут, как мухи? И уверяю вас, не блистательный фасад ваш они смотреть будут, а изнанку. Такие уж они, монархи русские...
      - Нет, конечно, я не против, если за счет мэрии,- сказал, смягчаясь, главврач, подумав, что действительно глупо отказываться от таких подарков. "Но каков маляр? И про Землянику помнит! Да, интеллигенция теперь в маляры пошла. А что прикажете делать, если интеллигенты не нужны, а маляры нужны?"
      Двое маляров с кистями и ведрами поднялись в люльке на уровень второго этажа и сразу принялись за работу.
      Главврач в умилении залюбовался малярами: он даже невольно прослезился, представив себе, как царская фамилия в сопровождении фрейлин выйдет из больницы с черного хода, и мать наследника престола, ахнув, скажет: "Какой молодец этот Кузнецов, это что-то!"
      Оксана Николаевна втолкнула каталку с раненым Пашей в перевязочную и стала прятать ее за стеклянный шкаф с медикаментами.
      - Паша, каталка не помещается. Может, ты ляжешь на пол, а я ее вывезу отсюда?
      - Давай, Ксюша, помоги мне,- сказал, приподнимаясь на локте, раненый.
      - Это что здесь такое?! - На пороге перевязочной стояла побледневшая от негодования медсестра.- Что вы тут делаете???
      - За нами гонятся бандиты,- затараторила Ксюша.- Они хотят убить больного. Я хочу спрятать его от них!
      - Да ты в уме ли, милочка моя! - гомерически захохотала медсестра, уперев руки в боки.- Да этот больной сейчас сам помрет. Нет, вы только посмотрите на нее! У нее не все дома!
      - Тише, пожалуйста, не кричите так! Они услышат вас! умоляла Ксюша.
      - Тише?! Услышат?! Да тебя надо в психушку сдать! - еще громче заверещала медсестра.- А ну убирайся отсюда, пока я бригаду не вызвала!.. А вы куда еще лезете? - медсестра повернулась спиной и загородила своим внушительным телом проход.
      - Пусти, милая,-с ядовитой улыбкой пытался оттеснить ее в сторону Николай Николаевич. Из-за его плеча выглядывал бледный Лелик. Рядом с ним по-волчьи хищно горели узкие щелки Корейца.
      - А вы кто такие? - боевито выставив вперед могучую грудь, стояла на своем медсестра.
      - Санитары мы.
      - Нет у нас таких санитаров, голубчик мой. Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову! - Медсестра уже начала сомневаться в праведности своего гнева по отношению к этой девчонке. Эти трос действительно смахивали на бандитов. Поэтому весь запал своего благородного негодования она направила в сторону потенциальных злодеев.-А ну, пошли отсюда, я сейчас милицию позову!
      Николая Николаевича, который уже хотел проскользнуть мимо, медсестра тесно прижала к косяку. Николай Николаевич в бешенстве заверещал и вытащил из кармана бритву. Медсестра в страхе отпрянула и закричала, срываясь на визг:
      - Помогите! На помощь! Скорей!!! Ксюша схватила со стола ножницы и выставила их перед собой. Паша, изо всех сил напрягшись, поднялся с пола и встал рядом с Ксюшей, разбив бутылку с перекисью о край железного шкафа.
      В этот момент Кореец, опережая Николая Николаевича, уже готового с помощью своей бритвы заткнуть рот этой вопящей дуре, с силой вогнал свой железный палец ей под ребра, и медсестра, охнув, села на пол, прижав к животу ладони.
      - Давай, сынок! - крикнул старик Корейцу и, прячась за его спину, молча двинулся на Ксюшу и Пашу.
      Ксюша только собиралась ткнуть маленького азиата зажатыми в ладони оружием, но тот первый махнул ногой в воздухе и отбросил сразу отключившуюся девушку к стене.
      - Отойди, отойди. Кореец, дай я! - Оттолкнул в сторону азиата вошедший в раж урка.- Ну как здоровье, Павлушенька? обратился он к Паше, привалившемуся от слабости к стене и опустившему голову на грудь. Паша смотрел на бритву в руке старика.- Видишь, какой ты везучий, ничто тебя не берет. А я должок пришел отдать. Да, сынок, долг-вещь святая.- И он стал стремительно играть бритвой перед Пашей, выбирая момент и место, чтобы полоснуть. Сил защищаться у Паши не было, и он лишь медленно водил рукой с зажатым в кулаке горлом разбитой бутылки, стараясь перехватить выпад противника. Неожиданно Николай Николаевич ударил Пашу ногой в живот, и тот рухнул на пол.- Ну все, Павлушка,- сказал Николай Николаевич, придавив Пашу коленями полу и занеся над ним руку.- Приплыли...
      Бичу снился зверь. Зверь рыскал по огромному полю в поисках Хмурого Утра, заглядывал под коряги и в ямы. А бич бежал по дренажной канаве, то и дело проваливаясь по горло в воду. Странно, но сколько бы ни бежал бич от зверя, зверь был все время где-то рядом, причем он был то черной кошкой с желтыми глазами и крысиным хвостом, то человеком в длинном белом плаще и с огненными глазами, а то большой змеей, изумрудно отливающей в красном сумраке чешуйчатой кожей. Целиком змею бич не видел: иной раз он угадывал ее положение по шевелению высохшей травы и кустарника. И это было страшнее всего... Бич менял направление, петлял, как заяц, но зверь неумолимо приближался.
      Бич понял, что ему не уйти, что зверь лишь играет с ним, как играет кошка с мышью перед тем, как удавить ее...
      И вдруг он понял, что ему надо делать. Из последних сил напрягая память, с трудом, словно преодолевая сопротивление. Хмурое Утро начал читать пятидесятый псалом: "Помилуй меня, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя; яко беззаконие мое аз знаю"... Бич поднялся в полный рост, обнаруживая себя перед зверем.
      И зверь пошел на него. Пошел с трудом, словно пробиваясь сквозь какую-то невидимую глазу вязкую преграду. Полы бледно-серого плаща его надулись ветром, как паруса шхуны. Глаза сверкали красным огнем, а лицо - бич никак не мог уловить его выражение - вдруг искривилось. По мере того как бич все быстрее, все легче произносил слова псалма, зверь шел все медленнее, все тяжелее... Наконец он остановился всего в нескольких шагах от бича: тонкое лицо зверя было исковеркано какой-то нечеловеческой мукой...
      Все еще боясь зверя, но уже не боясь той смерти, которую зверь ему уготовил, бич вдруг неожиданно для самого себя сведенными воедино большим, указательным и средним пальцами крестообразно рассек перед собой воздух, осеняя зверя крестом, нет, скорей ограждая им себя от этих огненных глаз. И, запрокинув голову, зверь закричал...
      Хмурое Утро оторвал голову от мешка и сел, стирая со лба пот. "И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним..." -ясно, как будто на странице книги всплыли в его сознании строки Апокалипсиса.
      "Вот до чего Питер довел - уже и кошмары снятся! - подумал он, скорбно покачав головой.- Надо же, я во сне перекрестился. Наяву не крестился, а тут во сне угораздило. И псалом прочитал. Но ведь я же его не помню наизусть? Странно это все... Или во сне я - уже и не я вовсе? Фу-у, что за чертовщина!"
      Бич прислушался. В пакгаузе кто-то был. Два человека тихо беседовали где-то у самых контейнеров. Хмурое Утро осторожно высунулся из-за ящиков и всмотрелся в густой сумрак. Он увидел лишь силуэты разговаривающих, но сразу узнал их: одним оказался Эдуард Львович, то есть Леонид Михайлович, а вторым - молодой человек в сером плаще, который только что приснился бичу зверем с огненными глазами.
      - Ну как твой замысел? - спросил Леонид Михайлович.- Все конечно как всегда удалось?
      - Все по сценарию. Артисты играли ту пьесу, которую написал я!- Молодой человек был немного возбужден.
      - А нельзя было обойтись без твоих эффектов?
      - Нельзя. Разве можно отказывать себе в удовольствии? Я люблю красивую игру: руку бы отдал за возможность посмотреть эту комедию еще раз!
      - Ну уж и руку! - Леонид Михайлович похлопал молодого человека по плечу.Сегодня утром я улетаю. И ты тоже тут не задерживайся. Сделаешь дело - и на самолет. Вот твой билет. Оставаться тут будет опасно, реакция может последовать в течение нескольких дней, и тогда... Да, о твоей операции я похлопочу. У них там пластическая хирургия на уровне, так что не переживай.
      - А я и не переживаю. Мне она, в общем-то, не нужна... Слушай, Леня, а тебе людей-то не жалко?
      - Каких людей?
      - Да тех, кто здесь, На этой земле живет: всякие немощные старики-неврастеники, старушки-блокадницы, розовощекие дети и чадолюбивые их мамочки, а? - усмехнулся молодой человек. Ведь они все уже обречены: порошок убьет их всех. И ведь именно ты подписал им смертный приговор. Ты же врач, Леня Или забыл, как в белозубой юности своей клятву врачебную давал? Ну хорошо, пес с ней, с клят вой этой! Но совесть-то, совесть вещь человеку неподвластная! Ленечка, она тебя загрызет И деньги, которые тебе заплатили уже и еще заплатят, не спасут. Ведь не спасут, доктор...
      - Перестань, Марсель! - отрезал Леонид Михайлович.-Думай лучше о себе, а обо мне не надо. Я сам как-нибудь позабочусь и о клятве, и о совести. Только с каких это пор ты о совести заговорил? Ведь у тебя-то ее нет!
      - Верно говоришь, Леня. Но мне она и не нужна. Однако у людей обычно, дорогой мой эскулап, совесть хотя бы в малых дозах да присутствует. Вот и у тебя она есть, только ты боишься себе в этом признаться! А она тебя съест, изнутри выест! - И Марсель металлически засмеялся, запрокидывая голову к потолку.-Ладно, езжай, доктор. Порошок на месте, а больше мне ничего не надо. Завтра я развею его по полям...
      - Не смей! Я договорился с Красным Бором. И потом, по условиям контракта, мы должны именно захоронить его, а не выбросить на поля.
      - Но ведь ты ж его как удобрение оформил?
      - Брось дурачиться, парень. Пошли отсюда... Что-то никого из рабочих не видно. Когда же они мой контейнер красить собираются? Да, слушай. Марсель, тут один мой закадычный друг адмирал Петр Алексеевич - ты его помнишь! - с архипелага прикатил. Так вот, я боюсь, что он может нам тут здорово напортить. Дело в том, что...- И Леонид Михайлович с Марселем вышли на улицу.
      Бич вдруг осознал, что он, напрочь забыв о своем укрытии, стоит в полный рост, возвышаясь над ящиками и вытянув вперед шею ...
      "И стал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него - как у медведя, а пасть у него - как пасть у льва: и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть... И дивилась вся земля, следя за зверем: и поклонилась дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним? И даны были уста ему, говорящие гордо и богохульно..."
      Николай Николаевич хотел еще что-то сказать поверженному, но вдруг нечто огромное и стремительное, словно ураганный порыв ветра, выдавило в перевязочную раму вместе со стеклами и, как щепку, отшвырнуло старика к стене. Кореец успел среагировать и закрыть голову руками, но и его что-то тяжелое бросило навзничь.
      Посреди перевязочной стоял двухметровый маляр с засученными до локтей рукавами; в одной руке у него было ведро с битым кирпичом. Увидев разрушения, которые произвел этот вурдалак, Лелик только открыл рот, не в силах сдвинуться с места и с трудом постигая, каким образом сюда, на второй этаж, словно пушечное ядро, влетела эта "машина". Кроме того, он увидел, как из оконного проема на него в упор смотрит равнодушное дуло АКМ.
      Не дожидаясь, пока оглушенные придут в себя, маляр приподнял одной рукой за грудки, а другой сильно ударил урку кулаком в челюсть. Николай Николаевич при этом по-собачьи клацнул зубами: перекошенный рот его непроизвольно открылся, как у мертвеца, на прочь потерявшего интерес к жизни. Затем двухметровый подскочил к азиату, который, защищаясь, нанес маляру удар ребром ладони по ключице, но маляр на удар даже не отреагировал. Подняв Корейца за плечи, маляр швырнул его, как крысу, об стенку и добавил еще ногой по скуле - точь-в-точь как действовал сам Кореец в тот памятный вечер в "Белогвардейце". После этого маляр встал над замершим азиатом, на мгновение задумался и сквозь зубы произнес:
      - Ладно, отдыхай, мормышка...
      - А ты стой на месте,- сказал кто-то из оконного проема Лелику, который уже собрался спасаться бегством.- А вообще-то, ложись-ка ты на пол, голубчик.
      Лелик покорно лег на пол перевязочной, прикрыв голову руками.
      - Посмотри у старика в карманах,- тихо сказал Паша Счастливчику, склонившемуся над Оксаной Николаевной.
      - Эх, бедная ты моя девочка! - Счастливчик сокрушенно взял Ксюшу на руки и осторожно отнес ее к окну.
      Фонтомас тем временем вытряхнул содержимое карманов старика и Корейца и передал деньги и документы Паше. Затем он обыскал Лелика, извлек у него оружие и деньги. Рядом с бандитом, прижав обе руки к животу, сидела медсестра и, качаясь, как кукла неваляшка, что-то быстро-быстро говорила.
      - Ну как, мать, вы в порядке? - спросил ее Фантомас.
      - Чуть не проткнул меня, поганый, чуть не проткнул... запричитала она плаксиво. По коридору к ним уже спешили.
      - Давай, выноси Ксюшу! - крикнул Счастливчик Фантомасу и, стянув Лелику руки сзади ремнем из его брюк, вслед за Пашей последним вылез из окна в люльку.
      Милицейская машина, прихватив с собой показания пришедшей в себя медсестры, понявшей со слов милиционеров лишь то, что здесь произошла так называемая "разборка" криминальных структур, повезла скованных наручниками Лелика и Корейца в отделение.
      А Николай Николаевич из перевязочной был срочно отправлен в реанимацию; врачи всерьез опасались за его жизнь - перелом челюсти, сильнейшее сотрясение мозга. Были все основания считать, что истатуированный по всей поверхности тела потерпевший в лучшем случае проведет остаток своих дней в специальном лечебном учреждении, где его сначала будут учить самостоятельно ходить в туалет, потом одеваться и, наконец, говорить по-человечьи...
      - Держи, Фантомас, это твои деньги. Честно заработал, Счастливчик, ехавший на переднем сидении "волги", передал двухметровому гиганту пачку долларов, которые оказались в карманах бандитов.
      - Здесь много,- скромно сказал Фантомас.
      - Поделишься,- с улыбкой сказал Паша.- Мастера не забудь, он нас быстро катает, к тому же город хорошо знает. Черноусый радостно заулыбался; для него приключения были гораздо важнее денег, но когда за эти приключения еще хорошо и платили! Что ж, он был не против...- Слушай, Фантомас, ты на меня не в обиде за тот вечер в "Белогвардейце"? И потом, ведь пятьсот "зеленых"?..
      - Чего обижаться,- грустно вздохнул Фантомас,- сам напросился. Ток что все честно. А "зеленые"... Я сейчас больше получил.
      "Волга" вылетела за город, и Черноусый притормозил где-то в районе железнодорожного узла.
      - Я сейчас,- сказал Счастливчик и вышел из машины.
      Через несколько минут он вернулся, неся в руке тяжелый сверток.
      - Вот это пушка так пушка! Не чета вашим! - Счастливчик извлек из тряпицы помповик.
      - Да-а,- сказал, улыбнувшись, Паша, почти лежавший на плече у Ксюши (он был еще слишком слаб),- что ж ты прятал такое сокровище, Петенька?
      - Берег, друг мой! Для великих дел берег!
      - Ну и где твои великие дела. Счастливчик?
      - Терпение, мой друг, терпение...
      Уже сквозь щели и окна пакгауза пробился новый день. Там, за стенами пакгауза, заскрипели портовые краны, завизжали лебедки, заработали моторы автомобилей.
      Хмурое Утро не спал. Он прогуливался взад-вперед по бетонному полу склада и напряженно думал.
      В помещение пакгауза вошли трое рабочих с ведрами, в которых была краска. В руках они держали валики и кисти.
      Не обращая никакого внимания на бича, рабочие подошли к контейнерам и, поставив ведра на пол, сели на ящики покурить. Бич быстро пошел к выходу и сел там на ящик, глядя на улицу.
      По дорожке, воровато озираясь по сторонам, к пакгаузу приближался таможенник. В руке у него был пластиковый пакет. Таможенник торопился.
      - Уже начали? - спросил таможенник бича.
      - Что начали? - удивленно посмотрел на неге бич.
      - Как что?! Красить контейнер!
      - Да пока нет...
      Таможенник пристально посмотрел на бича, потом перевел взгляд через его плечо на поднявшихся с ящиков рабочих и сказал, передавая бичу сумку и клочок бумаги с нацарапанными на нем цифрами:
      - Только живее, и номера не забудьте. Контейнер нужен к двенадцати. Да не нажритесь раньше времени! - Развернувшись на сто восемьдесят градусов, таможенник пошел прочь, поднимая воротник кителя и зябко пряча руки в карманы.
      - А ну, давай сюда! - Один из работяг - черный и костистый - взял из рук бича пакет и, заглянув в него, присвистнул. Федя, у нас стаканы есть?
      - Не-а,-сказал один из рабочих-лысый и улыбчивый толстячок.