Для Шэдвелла это были черные дни.

Он выбрался из Фуги, обуреваемый новыми желаниями, и обнаружил, что мир, к которому он так стремился, исчез. Исчезла и Иммаколата, с которой он не расставался много лет. В конце концов, она Колдунья, и ничего удивительного, что она предпочла остаться среди своих.

Конечно, он не остался один. Норрис, король гамбургеров, по-прежнему не отходил от него. И Хобарт – неоценимая находка, человек, по всей видимости, безумный, но чрезвычайно полезный для будущего завоевания.

Но прошло пять месяцев, а завоевывать все еще было нечего. Шэдвелл был вне себя. Он единственный из побывавших той ночью в Фуге хранил в памяти все – благодаря своему пиджаку, в странном желании обладать Сотканным миром он решил, что сделает то, на что не отважился ни один из Чародеев – войдет в Круговерть. Там, за облаками Мантии, скрывалась средоточие магии Чародеев. Конечно, риск велик, но игра стоит свеч. Узнать секрет творения – разве это не значит стать Богом?

И сегодня он нашел подтверждение этих своих мыслей в маленькой церкви святых мучеников Филомены и Каликста. Он пришел сюда не молиться: его пригласили запиской, обещая сообщить нечто важное.

Шэдвелл был воспитан в католической вере и не совсем еще забыл ритуал. Пока шла месса, он вместе со всеми шевелил губами, повторяя слова молитвы.

«Приходите и ешьте тело Мое, что Я даю вам...»

Старые слова будили в нем какие-то давно забытые чувства. Задумавшись, он не заметил, как служба кончилась. Очнулся он от голоса подошедшего к нему священника:

– Мистер Шэдвелл?

В церкви остались лишь они двое.

– Мы вас ждем, – продолжал священник, не дожидаясь подтверждения. – Добро пожаловать.

Шэдвелл встал.

– Что вы хотели мне сказать?

– Пойдемте со мной, – последовал ответ.

Шэдвелл не стал возражать. Священник провел его за алтарь, в маленькую комнату, пропахшую потом и духами. В конце ее, за занавеской, обнаружилась еще одна дверь.

– Идите прямо за мной, мистер Шэдвелл, и не приближайтесь к Святыне.

К Святыне? Шэдвелл начал смутно догадываться, куда его ведут.

– Да-да, понимаю.

Священник открыл дверь. За ней уходила вниз узкая каменная лестница, освещенная только светом из комнаты. Шэдвелл насчитал тридцать ступенек, потом все утонуло в темноте. Он продолжал спускаться, держась руками за холодную стену. Постепенно снизу начал пробиваться свет. Священник повернул к нему лицо – бледный круг в полутьме.

– Держитесь ближе ко мне, – предупредил он. – Это опасно.

У основания лестницы он взял Шэдвелла за руку, словно не доверяя ему. Они стояли в центре какого-то лабиринта: в разные стороны уходили извилистые галереи, в которых кое-где горели свечи.

Они вошли в одну из галерей, и Шэдвелл понял, что они не одни. В стенах зияли ниши, в каждой из которых стоял гроб. Его передернуло. Мертвецы были со всех сторон; он чувствовал на губах их прах. Он знал, что лишь одно существо может хорошо себя чувствовать в подобной обстановке.

Едва он подумал об этом, как священник выпустил его руку и поспешно шагнул назад, шепча молитвы. Причина была ясна: к ним из глубины тоннеля шла высокая фигура, закутанная с головы до ног в черное, словно плакальщица, заблудившаяся среди гробов. Она молчала, но Шэдвелл уже знал, кто это.

Потом она подала голос:

– Шэдвелл.

Голос ее был глухим; слова еле слышны.

– Я думал, ты осталась на ковре, – сказал он.

– Меня чуть не убили там.

– Убили?

Сзади них по лестнице затопали убегающие шаги священника.

– Это что, твой друг?

– Они мне поклоняются, – пояснила она. – Зовут меня богиней. Матерью Ночи или что-то в этом роде. Некоторые даже кастрировали себя, чтобы показать любовь ко мне. – Шэдвелл поморщился. – Потому они и боятся, что их Святыню увидят посторонние.

– И зачем ты с ними связалась?

– Они дали мне укрытие, где я могу залечить раны.

– Раны?

Накидка с лица Иммаколаты медленно приподнялась. От того, что было под ней, у Шэдвелла перехватило дыхание.

Ее безупречные черты превратились в месиво едва засохших струпьев.

– ...как?.. – выдавил он.

– Муж Хранительницы, – ее рот мучительно изгибался при каждом слове.

– Он сделал это?

–Его львы. Я не успела подготовиться.

Шэдвелл не мог смотреть на ее лицо.

– Ты же могла восстановить свое лицо, – действительно, если она могла подражать другим, то почему не себе?

– Ты принимаешь меня за шлюху? Раскрашивать себя, чтобы не напугать Кукушат? Нет, Шэдвелл. Мои раны больше подходят мне, чем фальшивая красота. Ты так не думаешь?

Несмотря на насмешливый тон, голос ее дрожал. Он понял, что она страдает: может быть, даже боится.

– Мне тебя не хватало, – сказал он, избегая смотреть ей в лицо. – Мы неплохо работали вместе.

– У тебя теперь новые союзники.

– Ты знаешь?

– Сестры вас иногда навещали, – от этого ему отнюдь не стало легче. – Ты веришь Хобарту?

– Он делает свое дело.

– Какое же?

– Найти ковер.

– Но он его не нашел.

– Пока еще, – он, пересилив себя, посмотрел ей в глаза. – Мне не хватает тебя. Мне нужна твоя помощь.

Она молчала.

– Разве ты позвала меня сюда не затем, чтобы начать все снова?

– Нет. Я слишком устала.

При всей жажде добыть Фугу он тоже не испытывал восторга при мысли, что придется начинать их многолетний труд сначала.

– К тому же ты изменился, – добавила она.

– Нет. Я все еще хочу ковер.

– Но не затем, чтобы продать его. Чтобы им владеть.

– С чего ты взяла? – он попытался изобразить недоумевающую улыбку. – Мы ведь договаривались, богиня. Договаривались, что смешаем их с грязью. – И ты все еще хочешь этого?

Он помедлил с ответом, зная, что рискует. Она знала его хорошо; может быть, могла читать его мысли. Если она заподозрит его во лжи, он может потерять не только ее расположение. Но не лишилась ли она и силы вместе с красотой? Здесь в этом подвале она всего лишь побирушка, хоть и притворяется богиней. Подумав, он решил солгать.

– Я хочу того, чего хотел всегда. Твои враги – мои враги.

– Тогда мы смешаем их с грязью. Раз и навсегда.

Ее глаза, спрятанные среди струпьев, зажглись свирепым блеском, и человеческий прах в нишах взметнулся в воздух.

Утром второго февраля Кэл нашел Брендана мертвым в постели. Врач сказал, что он умер за час до рассвета, во сне.

Еще до Рождества его ум стал стремительно слабеть. Он то принимал Джеральдину за свою жену, то звал Кэла именем брата. Доктора не обещали улучшения, но никто не ожидал такого скорого конца.

Кэл очень любил отца, но не оплакивал его. Плакала Джеральдина, и она же принимала соседей, приходящих с соболезнованиями. Кэл только играл роль скорбящего сына, глядя на себя со стороны. Особенно это чувство обострилось во время церемонии в крематории. В его голове будто опять проснулся Чокнутый Муни, издевающийся над избитыми словами и позами.

Следствием этого было то, что к нему вернулись старые сны. Он видел себя летящим над деревьями, полными золотых плодов; видел говорящих зверей и своих голубей, которые тоже, казалось, говорили ему что-то на своем голубином языке.

Проснувшись, он долго сидел возле птиц, чего-то ожидая. Но 33 и его подруга только моргали глазами и ели за двоих.

На похороны приехали родственники Эйлин из Тайнсайда и Брендана – из Белфаста. Истребив немалое число бутылок виски и сэндвичей с ветчиной, гости разъехались.

– Нам нужно отдохнуть – сказала Джеральдина через неделю. – Ты плохо спишь.

Он сидел у окна кухни, глядя на запущенный сад.

– Тут столько работы. Меня это угнетает.

– Можно продать дом, – предложила она.

Это не приходило ему в голову.

– Хорошая идея. Переехать подальше от этой дурацкой дороги.

Они начали искать дом и отыскали вполне подходящий по расположению и цене довольно быстро. Труднее оказалось избавиться от старого. Двое покупателей осмотрели дом и сбежали. Время тянулось, и облюбованный ими домик в начале марта был куплен. Пришлось искать новый, но на этот раз без особого успеха.

А птицы в его снах продолжали говорить что-то, понятное только им.

Через пять недель после того, как останки Брендана Муни нашли покой под скромным холмиком в ряду других, Кэл открыл дверь невысокому человеку с одутловатым лицом и растрепанными волосами.

– Мистер Муни? – осведомился он и, не дожидаясь ответа, затараторил. – Вы меня не знаете. Моя фамилия Глюк. Энтони Глюк, – лицо его казалось Кэлу знакомым, но он не мог понять, откуда. – Могу я с вами поговорить?

– Я голосую за лейбористов.

– Я не об этом. Меня интересует ваш дом.

– О, – Кэл просиял. – Прошу вас, входите.

Человек вошел и сразу устремился к окну, из которого открывался вид на разоренный сад.

– Ага! – воскликнул он. – Так я и думал.

– Это ветер, – извиняюще пояснил Кэл.

– Вы ничего не трогали?

– Трогал?

– С тех событий?

– Вы правда хотите купить дом?

– Купить? —переспросил Глюк. – Нет, что вы. Я даже не знал, что он продается.

– Вы сказали, что интересуетесь...

– Так и есть. Но я не хотел его покупать. Меня он интересует, как место, где в августе произошло нечто непонятное. Я прав?

Кэл весьма приблизительно помнил события того дня. Он помнил, конечно, ураган, разрушивший их сад, и свой разговор с Хобартом, который помешал ему встретиться с Сюзанной. Но другое – Палача, смерть Лилии и вообще все, что касалось Фуги, – его память старательно обходила.

Но энтузиазм Глюка заинтересовал его.

– Это было неестественное явление! – воскликнул тот. – Типичный пример того, что в нашем деле называется «аномальными феноменами».

– В каком деле?

– Вы знаете, как некоторые люди называют Ливерпуль?

– Как?

– Зачарованный город.

– Но почему?

– О, для этого есть причины.

– Но что значит «дело»?

– Все достаточно просто. Я изучаю события, которым не находится объяснений; то, что люди предпочитают не замечать. Аномальные феномены.

– Здесь часто дул ветер.

– Поверьте мне, это был не просто ветер. Перед этим сотни людей видели какие-то огни в небе. Происходили другие события, и все – в промежутке двух-трех дней. Неужели вы думаете, что это совпадение?

– Нет. Я просто не уверен, что это все...

– Правда? Это правда, мистер Муни. Я собираю подобный материал более двадцати лет и научился отделять правду от вымысла.

– Но это происходит не только здесь?

– О Боже, нет, конечно. Мне присылают сообщения из всей Европы. Постепенно вырисовывается общая картина.

Пока Глюк говорил, Кэл вспомнил, где он видел этого человека. По телевизору. Он говорил что-то о пришельцах и о молчании правительства.

– То, что случилось на Чериот-стрит и в других местах города – часть уже известного нам плана.

– Что это значит?

– Это значит, что за нами наблюдают, мистер Муни.

– Кто же?

– Существа из иных миров, для которых наша техника – детские игрушки. Я видел только мимолетные следы их, но этого оказалось достаточно, чтобы я понял, насколько они сильнее нас.

– Что вы говорите?

– Понимаю, мистер Муни. Вам смешно. Но я видел это собственными глазами. Все больше с каждым годом. Похоже, их планы в отношении нас вступают в некую завершающую фазу.

– Они что, хотят завоевать нас?

– Вы можете иронизировать...

– Я не иронизирую. В это трудно поверить, но... Продолжайте, это очень интересно.

В его голосе опять пробудился поэт.

– Так вот, – обиженное выражение Глюка исчезло. – Я провел самые тщательные исследования.

То, что он рассказал затем, было удивительно. Британия из конца в конец кишела странными обитателями и событиями. Слышал ли Кэл о дожде из глубоководных рыб в Галифаксе? Или о трехлетнем ребенке, с рождения знавшем иероглифы? Таких историй множество, но большинство предпочитает их не замечать.

– А между тем, правда очевидна, – закончил Глюк. – Пришельцы здесь, в Англии.

Впечатляющее зрелище – жители Англии, ходящие во тьме среди вездесущих происков коварных пришельцев. Но Кэла что-то смущало во всем этом. Где-то по пути Глюк явно свернул не туда. Он поддался соблазну подгонять все известные факты под выдуманную им теорию.

– Но есть вещи и похуже, – продолжал он.

– Похуже?

– Здесь, в Зачарованном городе, в прошлом году исчезли люди. Богатые, влиятельные. Приехали сюда и исчезли.

– Странно.

– О, есть истории, по сравнению с которыми и это мелочи, – Глюк зажег сигару, которая то и дело гасла, и выпустил клуб дыма, окутавший его лицо, как облако. – Но мы знаем мало. Вот почему я продолжаю поиски. За этим я и пришел к вам.

– Боюсь, что я знаю не так уж много. Прошло время...

– Да-да, я понимаю, – кивнул Глюк. – Все забывается, и наши друзья хорошо умеют это использовать, – он опять пыхнул сигарой. – В то время в вашем доме был еще кто-нибудь?

– Мой отец, если не ошибаюсь.

Сейчас он почти не помнил даже этого.

– Могу я с ним поговорить?

– Он умер месяц назад.

– О, извините. Это случилось внезапно?

– Да.

– И теперь вы продаете дом. Бросаете Ливерпуль на произвол судьбы?

Кэл пожал плечами.

– Я бы так не сказал. Просто я не могу толком вспомнить, что случилось в те дни. Это было как во сне.

– Понимаю, – тихо сказал Глюк.

Он расстегнул пиджак и слегка распахнул его. Сердце Кэла бешено подпрыгнуло, но Глюк всего лишь извлек из внутреннего кармана визитную карточку.

– Вот возьмите.

Э. В. Глюк, – гласила карточка, и ниже, под бирмингемским адресом, цитата:

«То, во что ныне верят, когда-то воображали».

– Это откуда?

– Уильям Блейк, пояснил Глюк. – Оставьте себе. Если случится что-нибудь... аномальное... надеюсь, вы сообщите мне.

– Я буду иметь это в виду. А что значит "В"? – Вирджил. Ну что ж, мистер Муни, у каждого должны быть свои секреты не так ли?

Кэл сохранил карточку скорее на всякий случай. Этот человек понравился ему, но он не думал, что когда-нибудь прибегнет к его помощи.

Он хотел рассказать Джеральдине об этом визите, но не стал. Она начала бы смеяться на Глюком и его теорией, а Кэлу этого не хотелось.

Может, Глюк и свернул не туда, но он шел необычным путем. Кэл уже не помнил, почему, но ему казалось, что они – попутчики.