Жителям Чериот-стрит довелось увидеть вещи необычные, но они с завидной быстротой восстановили статус-кво своей жизни. Около восьми утра, когда Кал вышел из автобуса и пошел к своему дому, он увидел те же обыденные ритуалы, что встречались ему с детства. В открытые окна неслись последние новости: члена парламента нашли мертвым в постели любовницы, а на Ближнем Востоке опять рвались бомбы. Кровь и грязь, грязь и кровь; и заварился ли чай, дорогая? и дети, вы помыли уши?

Он вошел в дом, снова думая, что скажет Брендану. Любая полуправда могла вызвать новые вопросы, а рассказать все... разве это возможно? Разве слова не являются лишь жалким эхом того, что он видел и чувствовал?

В доме было тихо, и это настораживало. Брендан вставал рано еще с тех пор, как работал в доках; даже в худшие дни своей скорби он не изменял этой привычке.

Кэл позвал отца. Ответа не было. Тогда он прошел на кухню и позвал снова. Сад за окном походил на поле битвы.

Он поднялся наверх. Дверь в спальню отца была закрыта. Заперта изнутри, что никогда не случалось. Кэл постучал.

– Папа! Ты здесь?

Он прислушался, потом повторил вопрос. На этот раз из-за двери донеслись сдавленные рыдания.

– Слава Богу, – прошептал он. – Папа! Это я, Кэл. Впусти меня.

После короткого молчания он услышал шаги отца. Ключ заскрипел, и дверь нерешительно приоткрылась.

Лицо за ней было скорее тенью, чем человеком. Брендан со вчерашнего дня не умывался и не брился.

– О Боже... папа...

Брендан глядел на сына с откровенной подозрительностью.

– Это правда ты?

Кэл вспомнил, что он тоже выглядит не лучшим образом: весь в крови и в синяках.

– Я, папа, – он попытался улыбнуться. – Как ты?

– Все двери закрыты? – спросил Брендан.

– Двери? Да.

– А окна?

– Да. Что с тобой, папа?

– Крысы, – сказал Брендан, глядя в пол. – Всю ночь возились на лестнице. Большие, размером с кошку. Ждали, когда я выйду.

– Ну все, их уже нет. Пошли вниз. Я приготовлю тебе завтрак.

– Нет. Не сегодня.

– Тогда я принесу что-нибудь сюда.

– Если хочешь, – согласился Брендан.

Спускаясь по ступенькам, Кэл услышал, что отец снова запирает дверь.

Попозже кто-то постучал в дверь. Это оказалась соседка, миссис Вэлланс.

– Я на минутку, – торопливо сказала она. – Только взглянуть, как ваш отец. Я слышала, что он очень странно говорил с полицией. А что с вашим лицом?

– Все в порядке.

– Со мной говорил очень вежливый офицер. Спрашивал, – она понизила голос, – нормальный ли ваш отец. Они с вами хотели побеседовать.

– Я здесь. Пусть приходят.

– Мой Рэймонд сказал, что видел вас на железной дороге. Вы куда-то бежали.

– Всего хорошего, миссис Вэлланс.

– Он не мог ошибиться.

– Я сказал, всего хорошего, – и Кэл захлопнул дверь перед носом соседки.

Ее визит был не последним в тот день; несколько человек заходили посмотреть, все ли в порядке. На улице явно сплетничали о том, что произошло в доме Муни. Может быть, до них каким-то образом дошло, что драма предыдущего дня началась именно там.

При каждом стуке в дверь Кэл ожидал увидеть Шэдвелла. Но, похоже, у торговца были дела поважнее, чем покончить с ним. Или он ждал более подходящего момента.

После полудня, когда Кэл кормил голубей, зазвонил телефон. Даже не взяв трубку, он знал, что это Сюзанна.

– Ты где?

Она тяжело дышала.

– Мы уходим из города, Кэл. За нами гонятся.

– Шэдвелл?

– Не только. Полиция.

– Ковер у вас?

– Да.

– Скажи, где ты. Я приду и...

– Не могу. Не по телефону.

– Его же не прослушивают.

– Откуда ты знаешь?

– Мне нужно тебя увидеть, – произнес он полумоляще, полутребовательно.

– Да, – ее голос смягчился. – Да, конечно...

– Как это сделать?

После долгого молчания она сказала:

– Там, где ты признался. – В чем? – Ты помнишь.

В чем он признался? Ну, конечно: «Я тебя люблю». Как он мог забыть?

– Хорошо?

– Хорошо. Когда?

– Через час.

– Я приду.

– У нас не так много времени, Кэл.

Он хотел сказать, что понимает это, но она уже положила трубку.

После разговора боль в его избитом теле как-то сразу утихла. Он взлетел по лестнице к отцу.

– Я отлучусь ненадолго, папа.

– Ты запер все двери?

– Да, да. Никто не войдет. Тебе что-нибудь нужно?

Брендан какое-то время думал.

– Пожалуй, немного виски.

– А где оно?

– На книжной полке. За Диккенсом.

– Сейчас принесу.

Он вытаскивал бутылку из тайника, когда в дверь опять позвонили. Ему не хотелось подходить, но посетитель был настойчив.

– Подожди минуту, – крикнул он наверх и подошел к двери.

Там стоял человек в темных очках.

– Кэлхоун Муни?

– Да.

– Меня зовут инспектор Хобарт. А это офицер Ричардсон. Нам нужно задать вам пару вопросов.

– Прямо сейчас? Я собирался уходить.

– Срочное дело? – заинтересовался Хобарт.

Лучше не признаваться.

– Да нет, не очень.

– Тогда мы отнимем у вас немного времени, – и оба полицейских мгновенно оказались внутри.

– Закройте дверь, – скомандовал Хобарт коллеге. – У вас испуганный вид, Муни. Вы что-то скрываете?

– С чего вы взяли? Нет.

– Мы располагаем другой информацией.

Сверху Брендан потребовал обещанное виски.

– Это мой отец. Он хочет выпить.

Ричардсон взял у Кэла бутылку и направился к лестнице.

– Не ходите, – сказал Кэл. – Вы его напугаете.

– Что за нервная семья, – заметил Ричардсон.

– Он плохо себя чувствует.

– Мои люди – просто ягнята, – заверил его Хобарт. – Пока вы в ладу с законом.

Брендан снова подал голос:

– Кэл, кто это?

– Да так, пришли поговорить со мной.

Но ему хотелось ответить по-другому, гораздо правильнее. «Это крысы, папа. Они все же явились».

Время шло. Вопросы повторялись снова и снова, как карусель. Было ясно, что Хобарт говорил с Шэдвеллом, поэтому Кэл не мог отрицать все и осторожно выдал максимально возможную порцию правды. Да, он знаком с Сюзанной Пэрриш. Нет, он ничего не знает о ее прошлом и о ее политических воззрениях. Да, он видел ее в последние двадцать четыре часа. Нет, где она сейчас, ему неизвестно.

Отвечая на эти и другие вопросы, он старался не думать, что она ждет его на берегу реки. Но чем больше он старался, тем неотступнее становилась эта мысль.

– Вы торопитесь, Муни?

– Нет. Просто немного жарко.

– У вас назначена встреча?

– Говорю вам, нет.

– Где она?

– Я не знаю.

– Незачем вам ее покрывать. Она преступница, поверьте мне. Я видел, что она творит. Вы и представить себе не можете. Меня просто воротит, когда я об этом вспоминаю.

Он говорил с чувством. Кэл не сомневался, что так и есть.

– Кто вы, Муни?

– Вы о чем?

– друг вы нам или враг? Середины нет, вы понимаете? Нет.Так друг или враг?

– Я не совершил ничего противозаконного.

– Это уж буду решать я, – отрезал Хобарт. – Я знаю закон. И люблю его. И я никому не позволю плевать на него, Муни, – он выдохнул воздух, потом продолжил. – Вы лжете, Муни. Не знаю, как и почему вы связаны со всем этим, но знаю, что вы лжете. Так что, начнем сначала?

– Я сказал все, что я знаю.

– Хорошо, начнем сначала. Как вы встретились с террористкой Сюзанной Пэрриш?

После двух с лишним часов такой карусели Хобарт устал и заявил, что на сегодня хватит. Мер он принимать не будет, но оставит Кэла под подозрением.

– Вы сегодня заимели двух врагов, Муни, – сказал он. – Меня и Закон. Вы еще пожалеете об этом.

Крысы ушли.

Кэл посидел в комнате минут пять, собираясь с мыслями, потом поднялся наверх. Брендан уснул. Кэл оставил отца его снам и направился на поиски своих.

Конечно, она давно ушла.

Он прошелся по набережной, тщетно пытаясь отыскать какое-нибудь послание от нее.

Опустошенный событиями дня, он повернул к дому. У ворот на Док-стрит он заметил, что кто-то наблюдает за ним из машины. Один из законолюбов Хобарта. Может быть Сюзанна тоже здесь, но боится показаться. Мысль о том, что она тут, близко, вызывала у него горечь и разочарование. Но пришлось уходить. Если она сможет, то свяжется с ним, когда это будет безопасно.

Вечерело. В налетевшем ветре чувствовался уже горьковатый привкус осени; но этот ветер не нес в себе новостей.

На третью неделю сентября зарядили дожди. Не августовские ливни, а осенние дожди, моросящие и противные. Дни мрачнели, и Брендан тоже. Кэл постоянно пытался вытащить отца из его убежища, но без особого успеха. Он пробовал завести разговор о недавних событиях, но старика это просто не интересовало. Его взгляд становился скучающим при первых же словах сына.

Специалисты определили, что у Брендана неотвратимо развивается старческое слабоумие, и посоветовали Кэлу определить отца в какой-нибудь приют, где ему смогут обеспечить надежный уход.

Кэл отказался. Он был уверен, что только пребывание Брендана в комнате, где они с Эйлин жили столько лет, спасает его от полного безумия.

К тому же он ухаживал за отцом не один. Через два дня после того, как он выпустил голубей, в доме появилась Джеральдина. У них ушло на объяснения минут десять, потом девушка увидела состояние Брендана и с присущим ей здравым смыслом взялась за дело. Брендан потянулся к ней, как дитя к потерянной материнской груди, и скоро Кэл погрузился в обычный домашний распорядок, где место Эйлин занимала Джеральдина. Присутствие ее было ненавязчивым, но прочным, и он не боялся ее потерять.

Что до Фуги, то он пытался помнить о ней, но Королевство давало столько поводов для забвения, что он сам не заметил, как они опутали его со всех сторон.

Только иногда, среди обычного дня, что-нибудь – запах или звук – вдруг напоминало ему, что когда-то он был в другом месте, и вдыхал его воздух, и встречался с его необычными жителями. Лишь тогда его охватывало острое чувство потери, но это случалось все реже и реже.

Чудеса Фуги плохо передавались обычными словами и даже мыслями, и все чаще мысль о саде связывалась у него не с тем волшебным садом, где он спал или грезил наяву, а с обычным местом, где растут яблони.

Воспоминания уходили от него, и он не мог даже их удержать. Он думал, что это похоже на умирание: терять то, что любишь, и быть не в силах удержать это. Да, именно умирание.

Брендан потихоньку возвращался к жизни. Скоро Джеральдина смогла свести его вниз, но он не интересовался ничем, кроме чая и телевизора, и изъяснялся в основном междометиями. Кэл наблюдал за отцом, сидящим у экрана с каменным лицом, что бы там ни показывали, и гадал, что случилось с тем Бренданом, которого он знал. Может, он и сейчас прячется где-то за этими неподвижными глазами? Или он просто испарился, как то злополучное письмо от Эйлин? Может, и к лучшему, что он не испытывает боли, подумал Кэл и тут же оборвал себя. У гроба тоже часто говорят: «Как хорошо, что он почти не мучился». Но Брендан еще не умер.

Время шло. Присутствие Джеральдины успокаивало Кэла не меньше, чем старика. Ее улыбка в эти хмурые месяцы была единственным светлым пятном. Она приходила и уходила, а в начале декабря предложила пожить у них – вполнеестественное развитие событий.

– Я не хочу за тебя замуж, – объяснила она. Печальный пример Терезы, чей брак уже через пять месяцев дал трещину, подтвердил ее худшие подозрения. – Может быть, захочу потом. А сейчас я просто рада быть рядом с тобой.

С ней было легко: практичная, не витающая в облаках, хорошая подруга и хорошая любовница. Она следила за тем, чтобы счета оплачивались в срок и чтобы в коробке всегда был чай. Это она предложила Кэлу продать голубей.

– Твой отец ими совсем не интересуется, – сказала она как-то. – Он и не заметит их отсутствия.

Это было так, но Кэл не спешил. Весной отец мог проявить свежий интерес к своим былым любимцам.

– Ты же знаешь, что это не так, – возразила она на это его замечание. – Так зачем вам эта лишняя обуза? – однако она отложила обсуждение до более удобного случая.

История повторялась. Такие же разговоры Кэл слышал когда-то от матери с отцом. И, как и отец, он не поддался и не стал продавать птиц.

Истинной причиной его упрямства была, конечно, не забота о Брендане, а то, что только птицы напоминали ему о событиях лета. В первые недели он покупал по дюжине газет ежедневно, разыскивая упоминания о Сюзанне, о ковре или о Шэдвелле. Но нигде ничего не было, и постепенно он перестал искать. Хобарт и его люди тоже не появлялись, и это означало, что история если и продолжает развиваться, то уже без него.

Он так боялся забыть Фугу, что рискнул записать то, что еще помнил о ночи, проведенной там, но это было не так много. Он занес в записную книжку имена: Лемюэль Ло, Аполлина Дюбуа, Фредерик Кэммел, – но напротив их не было ни телефонов, ни адресов. Это были только имена, и с течением времени Кэл уже не мог вспомнить лиц их обладателей.

Иногда ему снились сны, от которых он просыпался в слезах.

Джеральдина утешала его, как могла, притом что он не пересказывал ей своих снов. Собственно, он и не помнил их: только щемящую печаль, остающуюся после пробуждения. Она садилась рядом, гладила его по голове и говорила, что все будет хорошо. Конечно, она была права. Сны приходили все реже, пока не прекратились совсем.

В конце января, когда нужно было оплачивать рождественские счета, он все же продал голубей, оставив только 33 и его голубку. Их он продолжал держать, хотя уже почти не помнил, по какой причине.

Зима эта была плохой для Кэла, но куда хуже для Сюзанны, которой грозили неприятности пострашней скуки и дурных снов.

Началось это еще в то утро, когда она и братья Певерелли едва смогли убежать от Шэдвелла. С тех пор жизнь ее и Джерихо, с которым она не расставалась, постоянно были в опасности.

В Доме Капры ей рассказали об этом, как и о многом другом. Больше всего ее впечатлил рассказ о Биче – члены Совета бледнели, говоря о том, насколько близки к гибели оказались Семейства.