Вступление Финляндии во вторую мировую войну 1940-1941 гг.

В своих воспоминаниях И. Риббентроп объяснял это так: «… Россия в результате зимней войны с Финляндией осуществила новые территориальные приобретения. Во время этой войны симпатии очень многих немцев, в том числе и Гитлера, были на стороне финнов… Но все-таки я старался, чтобы из этого спонтанного чувства, учитывая наши отношения с Советским Союзом, не возникли многие трудности для германской внешней политики». Иными словами, Берлин после «зимней войны» подходил к сотрудничеству с Финляндией крайне осторожно.
      При проведении такой политики прежде всего имелись в виду экономические связи, которые обе стороны, несомненно, пытались энергично развивать. Как отметил немецкий историк М. Менгер, в Германии тогда «перспективные задачи сводились к тому, чтобы максимально открыть экономические ресурсы Финляндии для нацистской военной промышленности». Уже 28 марта 1940 г. на совещании в Берлине представителей министерств иностранных дел и экономики было решено 8 апреля направить в Финляндию для начала переговоров по экономическим вопросам специальную делегацию во главе с Карлом Шнурре.
      Задачу этой поездки сам Шнурре сформулировал следующим образом: «…вести переговоры с финнами не только относительно немедленного заключения соответствующей программы поставок жизненно важного для Германии финского сырья, но и использовать эту программу для последующих переговоров с целью расширения экономических связей». Более того, речь должна была вестись и о налаживании военных поставок в Финляндию. При этом отмечалось, что немецко-финское торговое соглашение «должно было быть заключено в кратчайшие сроки с тем, чтобы упредить подобные договоренности Финляндии со стороны России и западных держав».
      Эти опасения были отнюдь не беспочвенными. Как уже отмечалось, тогда Москва и Лондон проявляли к Финляндии заметный экономический интерес. Так, в частности, в это время Великобритания предприняла попытки укрепить англо-финские торговые связи. В канун готовившегося официального визита немецкой внешнеэкономической делегации в Хельсинки (7 апреля 1940 г.) Лондон также интересовался возможностями усиления торговых связей между двумя странами. В Финляндии подобные действия расценили «как предложение о временном экономическом соглашении, которое должно было сохраниться до подписания постоянного военно-торгового договора». Однако реального развития все эти действия не получили. 18 апреля Великобритания официально заявила о прекращении ею всех торговых операций в Северной Европе до полного окончания боевых действий в Норвегии. Объективно это было вызвано тем, что военные эксперты в Англии пришли к выводу, что сам захват Германией Дании и Норвегии создавал условия для установления Берлином своего контроля над экономикой северных стран. Это, естественно, серьезно ограничивало внешнеторговые возможности Великобритании.
      Достигнутые же германскими войсками военные успехи в Скандинавии заметно отражались и на немецкой политике в отношении Финляндии. Берлин решил не спешить с началом экономических переговоров — их дату постоянно отодвигали. Шнурре не приехал в Хельсинки ни 8 апреля, ни позднее, как предполагалось, в конце месяца. Очевидно, что это было прежде всего связано с тем, что Германия выжидала более благоприятной международной обстановки для проведения этих переговоров, а также хотела их осуществить только с первыми лицами Финляндии, что требовало специальной подготовки. Как отметил историк Илкка Сеппинен, «встреча Шнурре с Рюти считалась центральным моментом в ходе всего визита». В Берлине полагали, видимо, что при встрече с финским премьер-министром можно будет выяснить отношения Финляндии к перспективам будущего сотрудничества двух стран.
      Во время этих отсрочек начала переговоров рейх убедился в заинтересованности финского руководства в сотрудничестве с Германией и поэтому теперь уже не видел смысла проявлять поспешность. О том, что Финляндия стремилась к развитию сотрудничества, подтверждает тот факт, что 30 апреля из Хельсинки ушла телеграмма с заданием финляндскому посланнику: «…неофициально выяснить… возможно ли получить из Германии азотную кислоту и, может быть, тротил». Иными словами, речь шла о налаживании немецких поставок в Финляндию сырья военного предназначения, причем предполагалось также развивать торговое сотрудничество на клиринговой основе. Все это свидетельствовало о желании финской стороны, как можно быстрее приступить к созданию широкой базы будущего экономического сотрудничества.
      5 мая 1940 г. германская делегация, наконец, прибыла в Хельсинки, и переговоры состоялись. По своей сути они носили достаточно скрытый характер. Это видно даже из того, что до сих пор в ряде работ финских историков существует путаница относительно времени их проведения. Характерно, что в самом обстоятельном труде профессора М. Ёкипии, раскрывающем финско-германские связи в 1940–1941 гг., вообще не нашлось места не только для анализа сути данного визита, но даже для его упоминания. Вместе с тем именно тогда германская делегация вела конкретно переговоры с премьер-министром Финляндии Р. Рюти.
      Безусловно, состоявшаяся встреча имела принципиальное значение для налаживания немецко-финского сотрудничества, и Германия, очевидно, стремилась уточнить направление политики Финляндии. Тем не менее, как заметил М. Менгер, «хотя записи о проведенных тайных переговорах с Рюти недоступны, нельзя сомневаться в том, что во время их в обтекаемой форме обсуждались немецкие интересы».
      О том, какие взаимные интересы были у финляндского и германского руководства, можно судить из сообщения, которое поступило по итогам этого визита лично Гитлеру. В нем указывалось, что Финляндия была готова возобновить внешнеторговые операции с Германией по стратегически важным поставкам ей сырья и даже усилить эти поставки. Вместе с тем Финляндия проявляла большую заинтересованность в приобретении немецкого вооружения. Таким образом, изначально финское руководство рассматривало возможность использования экономического сотрудничества с рейхом, имея в виду при том его военные перспективы. Это, естественно, импонировало Германии. Тем не менее Гитлер решил пока поставку в Финляндию оружия не производить, проявляя здесь очевидную осторожность.
      Одним из важных итогов этого визита являлось то, что в ходе весьма серьезного обсуждения наметилась переориентация Финляндии в вопросе о возможности поставок в Германию стратегически важного для немецкой военной промышленности петсамского никеля. Если судить по материалам финской исследовательской литературы, «Рюти ответил в принципе согласием». Такой поворот был весьма симптоматичным, поскольку доминирующее положение в получении финского никеля прежде занимала Великобритания. Таким образом, немецкие дипломаты обрели здесь несомненную гарантию начавшейся экономической переориентации Финляндии.
      В конечном счете контакты Шнурре с Рюти дали весьма обнадеживающий результат. Более того, было достигнуто соглашение о проведении нового раунда германо-финских торговых переговоров, что также входило в планы рейха.
      Показательным тогда являлось и то, как Германия пыталась влиять на позицию финляндского руководства. В это время представители немецкого высшего командования на встрече с финским военным атташе в Берлине начали, как он доносил, «доверительно побуждать нас вооружаться так хорошо, как только можно», указывая, что «есть основания опасаться» действий России у границы. Иными словами, намекалось на возможность новой войны против СССР. Тогда же на финских дипломатов в Берлине особое впечатление произвела увиденная там «новая карта Европы», на которой были отражены не только интересы Германии, но и определялись контуры будущей Финляндии. Территориальные вожделения Третьего рейха охватывали огромное пространство на востоке: от Ленинграда до Азовского моря, а новая граница Финляндии обозначалась «от северного побережья Финского залива к Ладожскому озеру и через Онежское озеро к Белому морю». Хотя, как указывалось в донесении, направленном в Хельсинки, такой замысел выражался лишь как «надежда», и это было сугубо «частное мнение», вместе с тем впечатляло то, каким образом «могла быть исправлена восточная граница Финляндии после того, как Германия… развернет войну с Россией». При этом у финских дипломатов не возникало недоумения, что финляндская территория выходила далеко за пределы границы 1939 г.
      Подобный подход Хельсинки не мог соответствовать взглядам шведского руководства, на которые прежде нередко ориентировались в финских дипломатических кругах. Теперь у Стокгольма, который еще совсем недавно обсуждал с Финляндией проблему создания совместного оборонительного союза северных стран, позиция была совершенно иной. Там также отмечали возможное обострение германо-советских отношений. Еще 18 марта английский посланник в Стокгольме В. Мал лет писал, что шведские официальные лица придерживаются мнения, что СССР не слишком уверен в продолжительном сохранении своих теперешних отношений с Германией. Однако восторгов в случае такого поворота развития событий в Швеции не испытывали, поскольку опасались расширения немецкой агрессии в Скандинавии и противостояния здесь интересов Советского Союза и Германии.
      Опасаясь возможного распространения немецкой агрессии в Северной Европе, шведское руководство пыталось найти точки соприкосновения своей политики с Финляндией для того, чтобы совместно противодействовать Германии. В конце апреля шведский министр иностранных дел Кр. Гюнтер сообщил финляндскому посланнику в Стокгольме о поступающих из дипломатического представительства в Берлине сведениях об опасениях, что «Германия осуществит скрытую агрессию в течение недели». При этом указывалось, что подобные предостережения поступают также из Англии и Франции. В этой связи перед Финляндией ставился вопрос: «Готова ли Финляндия дать отпор агрессии?» Конкретно шведское руководство тогда стремилось добиться от финнов согласия на совместную оборону Аландских островов с тем, чтобы не позволить немецким войскам осуществить десантные операции против обоих государств на побережье Ботнического залива.
      Информация об этом была безотлагательно направлена из финляндского представительства в Стокгольме в Хельсинки. Сведения, полученные из Швеции, были затем срочно переданы президенту, премьер-министру, а также военному министру и министру иностранных дел. Одновременно их отправили и в ставку Маннергейма. Однако полученное предложение в Хельсинки не вызвало большого энтузиазма. Из Министерства иностранных дел Финляндии в Стокгольм ушла телеграмма, в которой указывалось, что Финляндии «не следует спешить обсуждать это дело». Действительно, как отмечает М. Реймаа, «с позиции Финляндии возникшее положение было новым и уникальным». Исследователь при этом справедливо подчеркнул, что «давление Германии и угрозы ее нападения не чувствовали в Финляндии в такой мере, как западный сосед» и «нападение на Аландские острова означало бы прежде всего удар против Швеции».
      И хотя 27 апреля в Финляндию была направлена представительная шведская делегация для ведения соответствующих переговоров с командованием финской армии, усилия Швеции оказались тщетными. Маннергейм намекнул шведам «о своей неуверенности в том, что будет ли Финляндия защищаться, если Германия оккупирует Аланды». После нескольких дней переговоров 30 апреля эту делегацию лично принял премьер-министр Р. Рюти и сообщил, что Финляндия опасается только «возможности нападения Советского Союза», а что касается агрессии Германии, то в этом смысле в Хельсинки, как он отметил, не испытывают особых опасений.
      Таким образом, финское руководство четко определило для себя источник опасности, и это уже не соответствовало шведской концепции, связанной с безопасностью собственной страны. В результате ситуация с военным сближением между Швецией и Финляндией становилась предельно ясной: «в открытой форме единого финско-шведского фронта против немецкой агрессии на Аландских островах не получилось, несмотря на то, что вопрос этот относился более всего к защите неприкосновенности территории Финляндии».
      В этот период у руководства Финляндии уже не было колебаний в выборе дальнейшего курса. Безусловно при этом то, что процессу сближения с Германией способствовали и военные поражения западных держав в конце весны — начале лета 1940 г. Об этом можно судить по донесениям, которые тогда поступали в Финляндию. Относительно успехов германских войск, в частности, не без удовлетворения докладывало финляндское дипломатическое представительство в Берлине. Очевидно, что эти донесения подталкивали правительство Финляндии не медлить с принятием практических шагов к усилению сотрудничества с Третьим рейхом. Информируя о победах немецкой армии, финский военный атташе довольно уверенно сообщал о приближающемся времени вторжения германских войск в Швецию. «Готовится нападение на Швецию, — доносил он 20 мая. — О способности осуществить вторжение туда не следует, видимо, сомневаться». Насколько эти донесения влияли на финское руководство, свидетельствует тот факт, что Финляндия даже сама пыталась выяснить у Германии планы ведения боевых действий немецких вооруженных сил в восточной части Балтийского моря.
      Последовавший в мае захват Германией Бельгии и Голландии, а в июне — капитуляция Франции и паническая эвакуация союзных войск из Дюнкерка свидетельствовали о том, что прогнозы военного атташе относительно намерений вермахта осуществить агрессию против Швеции вполне реальны. Чувствовалось, насколько глубокое впечатление производило все это на политические и военные круги Финляндии. «Последнее время, в связи с поражением Франции, — докладывал Берия Сталину информацию, полученную от своего резидента из Хельсинки, — все надежды правительства возлагаются на Германию».
      Об огромном воздействии на финское руководство событий, произошедших в Западной Европе, сообщал также Берлину немецкий посланник в Хельсинки В. Блюхер. В своих воспоминаниях он отмечал, что в это время «среди финских политиков обнаружилось много таких, которые довольно рано заметили, что усиление Германии может быть весьма выгодным для Финляндии». В частности, германский дипломат располагал сведениями о том, что тогда ряд известных политических деятелей обратился к премьер-министру страны Р. Рюти, «настаивая на том, что бы правительство Финляндии проявило "повышенное внимание" к Германии, выражая благожелательность к ней…» Те, кто рассматривал заключенный в марте мирный договор Финляндии с СССР лишь как перемирие, видели теперь возможность вернуть утраченные территории с помощью Германии.
      Прогерманская ориентация существенно изменила и финляндский внешнеполитический корпус. В марте министр иностранных дел периода «зимней войны» Вяйне Таннер получил отставку. При выборе нового главы МИДа рассматривались кандидатуры достаточно авторитетных финских дипломатов-профессионалов: К. Энкеля, Г. А. Грипенберга, А. Ирье-Коскинена, Ю. К. Паасикиви и др. Однако уже тогда было очевидно, что отношения с Германией могут стать для Финляндии определяющими. Это очень хорошо понимали дипломаты, которые могли занять пост нового министра. Показательно, что когда, например, посланнику в Лондоне Г. А. Грипенбергу намекнули на возможность возглавить департамент внешней политики Финляндии, он отказался, сославшись на то, что его считают «противником Германии».
      Окончательный выбор пал на Рудольфа Виттинга, который являлся откровенным германофилом (к тому же далекие предки его были немцами ). Более того, считалось, что взгляды нового министра иностранных дел по проблемам внешней политики были во многом сходны с взглядами немецкого посланника В. Блюхера. Уже при первой официальной беседе, произошедшей между Блюхером и Виттингом, последний сообщил, что приложит все свои усилия для того, чтобы новое правительство проводило внешнюю политику подобно тому, как в 30-е годы ее осуществлял кабинет Т. Кивимяки. «Внешняя политика правительства Кивимяки, — заметил по этому поводу профессор М. Менгер, — была самой благоприятной финской политической линией 30-х годов для фашистской Германии».
      Сам же Кивимяки в развитии финско-германских отношений стал опять занимать одну из ключевых позиций. Именно он заменил финляндского посланника в Берлине Аарне Вуоримаа, поскольку в МИДе пришли к выводу, что последний не обладал необходимыми качествами для того, чтобы сближать и укреплять отношения с Германией. Тойво Кивимяки же был хорошо известен своими симпатиями к Третьему рейху, и к тому же считался доверенным лицом Р. Рюти, что еще более усиливало его позиции в немецкой столице. Что касается военного атташе в Германии полковника Вальтера Хорна, то он был немцем по происхождению и преклонялся перед гитлеровским вермахтом. Это, безусловно, могло лишь обеспечить лучшее взаимопонимание с нацистским руководством. Заметим, что большинство генералов и высших офицеров финской армии также прошло в прошлом прусскую военную школу, находясь в годы первой мировой войны в составе известного 27-го прусского королевского егерского батальона, сформированного из националистически настроенной молодежи Финляндии.
      Высшие политические и военные круги Советского Союза не располагали еще достаточными данными о происходившем повороте во внешнеполитической ориентации Финляндии в сторону Германии. К тому же советское руководство продолжало находиться под впечатлением событий войны 1939–1940 гг., когда Англия и Франция, помогая Финляндии, были готовы направить свои войска на ее территорию для ведения боевых действий против Советского Союза.
      Выдвижение армии и флота Германии в Заполярье, а также в восточную часть бассейна Балтийского моря требовало уже переоценки обстановки. Не могла не повлиять на советское руководство и катастрофа Франции. В этой связи Н. С. Хрущев писал: «Наблюдал я за Сталиным… Он как-то опустил руки после разгрома Гитлером французских войск и оккупации Франции. Я был как раз у него во время капитуляции Франции. Тогда он выругался сочно, по-русски, узнав об этом говорил: “Видите, столкнули нас лбами, Гитлер развязал себе руки на Западе”».
      Сталин, как известно, был убежден, что в сложившейся ситуации Германия направит свои силы на разгром Англии. Такую точку зрения он внушал и своему окружению. Принадлежавший к числу близких его соратников А. И. Микоян, вспоминая об этом, писал: «Сталин в это время был твердо уверен, что в ближайшие месяцы Гитлер не решится воевать сразу на два фронта, не расправившись с Англией или не заключив с ней мира. Он ссылался на Бисмарка, на других известных военных и государственных деятелей Германии, которые на основе анализа истории и соотношения сил утверждали, что Германия не должна воевать на два фронта, что в таком случае она не добьется победы. А Сталин был очень высокого мнения о стратегии этих деятелей».
      Теперь известно, кто из советских военных руководителей выражал крайнюю озабоченность выдвижением вооруженных сил Германии к рубежам СССР. Среди них был, в частности, нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. Судя по подписанному им 9 июня 1940 г. оперативному документу, можно понять, что вероятным противником он считал Германию. Но из-за вполне понятной предосторожности Кузнецов не мог прямо игнорировать установки Сталина. Не называя в этом документе конкретно вероятного противника, нарком ВМФ тем не менее указывал, что тот «может располагать флотом, численно превосходящим КБФ», и далее уточнял, что «появление его надо ожидать из южной части Балтийского моря», иными словами, от берегов Германии.
      Названный документ являлся директивой военному совету КБФ о составлении оперативного плана на 1940 г. И надо сказать, что руководство КБФ все поняло правильно и, выполняя указание наркома в оценке обстановки, довольно открыто сформулировало главную мысль: «Противником (основным) для нас будет Германия и в случае победы над Англией, и в случае компромиссного мира, и даже в случае поражения в войне с Англией». А в числе морских сил, которые могли быть использованы Германией против СССР, предположительно назывались ВМС Швеции и Финляндии, с учетом, что «существенную роль будет играть шведско-финская коалиция, которая скрытно или явно будет на стороне нашего основного противника». В качестве одной из важных задач в оперативном плане КБФ предусматривалось «установить специальное наблюдение за развертыванием флота Германии, Швеции и Финляндии с целью обеспечения нашего флота от внезапных действий противника».
      Последующее развитие событий подтвердило, что советское военно-морское командование почти точно определило вероятного противника (ошиблось лишь в своих предположениях относительно Швеции) и сделало правильный вывод с учетом возможных внезапных его действий. Не случайно, что и встретил затем Военно-Морской Флот войну во всеоружии и не понес серьезных потерь в момент первого удара противника.
      Иными словами, сущность складывавшейся внешнеполитической доктрины Финляндии, направленной на усиление сотрудничества с Германией, в СССР определялась правильно и учитывалась советским военным командованием при решении вопросов военного планирования.

III. ПОД ПОКРОВОМ СЛУХОВ

РЕЙХ ДЕЛАЕТ СВОЙ ВЫБОР

      После крупной победы летом 1940 г. над англо-французской коалицией Германия стала готовиться к агрессии против Советского Союза. Уже на третий день после подписания Францией перемирия с Германией — 25 июня перед военным руководством вермахта Гитлер поставил вопрос о необходимости осуществления своего замысла — о «восточном походе». Вскоре, 22 июля, он передал приказ начальнику генерального штаба сухопутных войск генерал-полковнику Францу Гальдеру приступить к разработке детального плана с различными вариантами осуществления «операции против России».
      31 июля на совещании руководящего состава вооруженных сил Германии в Бергхофе Гитлер намечает конкретное время нанесения поражения Советскому Союзу: «Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года». Здесь же, на совещании, обсуждается вопрос об участии в качестве союзников Германии в войне против СССР Финляндии и Турции. «Посмотрим, — записывает в дневнике Ф. Гальдер, — насколько все это заинтересует Финляндию и Турцию». В перспективе, указывает он, раздел захваченной территории намечался так: «Украина, Белоруссия, Прибалтика — нам. Финляндии — районы до Белого моря».
      Ко времени проведения этого совещания первоначальное прощупывание позиции Финляндии с немецкой стороны было уже осуществлено. По политической и экономической линиям, проводимым в этот период в Хельсинки, можно было отчетливо понять прежде всего взгляды финского руководства по отношению к Советскому Союзу и к Германии.
      На финляндское руководство к тому же произвели очень большое впечатление те события, которые стремительно стали развиваться в Прибалтике. В середине июня 1940 г. в Эстонию, Латвию и Литву было введено значительное количество советских войск, и в этих трех странах начали происходить весьма существенные изменения внутриполитического характера, которые давали основание предполагать, что могло произойти и их объединение с СССР. Показательно: тогда же был сбит советской истребительной авиацией над Финским заливом финляндский пассажирский самолет. Случившееся свидетельствовало о сложной обстановке в Прибалтике для морских и воздушных сообщений. Как посчитали тогда в Хельсинки, это означало, что «путь из Финляндии за рубеж окончательно перекрыт».
      Касаясь всех тех событий Ю. К. Паасикиви писал в Хельсинки, что «произошедшее в прибалтийских странах… ужасает». Затем с тревогой задал вопрос: «Как это повлияет на нас?» Подобный же вопрос 17 июня задавал в Министерстве иностранных дел Германии и посланник Т. Кивимяки. Он пытался выяснить отношение рейха к происходящему, и что в данном случае «Финляндия должна сделать, если Советский Союз обратится к ней с аналогичными требованиями, как это было в отношении прибалтийских стран». Одновременно Кивимяки также заверил немецких дипломатов, что Финляндия ни в коем случае «не сдастся».
      В Хельсинки вместе с тем обратили уже внимание на то, как германский военный атташе в Финляндии X. Рёссинг в весьма мрачных красках описывал перспективы Финляндии. После своего посещения Таллинна он поведал финским собеседникам: «Я своими глазами видел ликвидацию эстонской республики… Теперь я больше всего озабочен тем, что в ближайшем будущем Финляндию постигнет такая же судьба». Такой комментарий внушал опасения финнами и убеждал в том, что «Рёссинг не верит в то, что Германия нам поможет».
      Финское руководство в этой ситуации усиливало поиск контактов с Германией, о чем свидетельствовали начавшиеся опять германо-финляндские экономические переговоры. Немецкая делегация на них проводила линию, направленную на «достижение максимального расширения торговых отношений», и, как было признано, «переговоры прошли успешно».
      29 июня между Германией и Финляндией был подписан договор, по которому немецкая доля во внешней торговле Финляндии увеличилась до 40 %. Оценивая это соглашение, финский посланник в Берлине подчеркнул свое особое «удовлетворение», отметив, что это «почти удваивает объем торговли между обеими странами». В свою очередь, и Берлин не скрывал важности начала «крепкого сплетения финской и немецкой экономики, которое полностью соответствовало требованиям индустрии» Германии.
      Более того, на переговорах немецкая сторона выяснила у финнов перспективы будущей торговли с теми, кто считался «врагами рейха». По словам К. Шнурре, глава финляндской делегации заявил: «Финская внешняя торговля с вашими врагами как через Петсамо, так и через Россию осуществляться не будет». Это являлось весьма важным заявлением, которое затем еще было и письменно подтверждено. Подписанное германо-финское торговое соглашение не могло не оказывать соответствующего влияния на дальнейшую внешнюю политику Финляндии. Показательным являлось то, что Хельсинки уже шли на замораживание торговли с Великобританией.
      Германо-финское торговое сотрудничество вскоре стало негативно сказываться и на экономических связях с СССР. Как считали в советском полпредстве, «Финляндия фактически начала торговую войну с нами». Виттинг же такое явление объяснял тем, что «Россия просто не может снабжать Финляндию продукцией, необходимой для его страны». На деле же Хельсинки откровенно демонстрировали нежелание искать на востоке торгового партнера, что фактически было следствием начавшегося широкого экономического сотрудничества с Германией.
      Процесс спада в торговле стал наблюдаться у Финляндии и с Америкой. Посланник Соединенных Штатов в Хельсинки по этому поводу встречался с Р. Рюти. Финский премьер-министр объяснил такую ситуацию следующим образом: «Торговля с Германией не требует широкого внешнеэкономического обмена, тогда как покупка американских товаров предполагает именно такое сотрудничество». По словам Рюти, теперь вообще «финские власти предпочитают немецкие товары американским». Посланник США, в свою очередь, заявил, что «такая дискриминация может создать неблагоприятное впечатление в Соединенных Штатах».
      Тем не менее подобные доводы американцев не имели никакого реального воздействия на позицию финского руководства, и это уже явно демонстрировало то, что Финляндия была согласна пойти лишь только на тесное сотрудничество с рейхом. Американский исследователь А. Швартц по данному поводу особо отметил, что «финское сотрудничество с Германией началось не в политических или военных вопросах, а в экономической сфере».
      Действительно, в новых условиях «партнерские» отношения между Германией и Финляндией стали создаваться именно на основе экономического сотрудничества. Как полагает немецкий историк М. Менгер, уже «с лета 1940 г. Финляндия включилась в рамки фашистского планирования “огромного жизненного экономического пространства”, хотя «особенности политической ситуации в Финляндии еще продолжали учитывать» в Берлине.
      С другой стороны, налицо было и то, что финское правительство само демонстрировало желание развивать контакты с рейхом. 4 июля министр иностранных дел Р. Виттинг с восторгом сообщал В. Блюхеру, что «у населения Финляндии дружественные настроения к Германии нарастают, подобно лавине». Далее он добавил, что «существуют взгляды о необходимости создания правительства, которое исключительно было бы ориентированно на Берлин». Это заявление министр иностранных дел усилил еще и утверждением, что в Финляндии считают, что ее войска «с помощью немецких армий могли бы через несколько месяцев вернуть территорию, которая перешла к России».
      Подобные высказывания крайне обнадеживали германских представителей. Но в данном случае в Хельсинки даже несколько форсировали общий процесс будущего развития финско-немецкого военного сотрудничества. Поэтому германский посланник вынужден был охладить пыл Р. Виттинга. Он сказал, что «германо-финские отношения должны развиваться медленно и поэтапно, а не яростно или откровенно». Объясняя такую позицию В. Блюхер заметил: «Принимая во внимание российские подозрения, я посчитал бы нежелательным формирование правительства, односторонне дружественно соориентированное на Германию… Я предпочел бы такое правительство, которое сотрудничало с нами тайно, но которое демонстрировало бы перспективы будущих отношений».
      Немецкое заявление тоже было слишком откровенным и даже несколько приоткрывало тактику будущего сотрудничества Третьего рейха с Финляндией. В Берлине в ответ на полученную информацию Блюхера о беседе с Виттингом ему рекомендовали «избегать по возможности заявлений подобного типа». Высказывания же финляндского руководства указывали немцам на то, что «финская перспектива давала благоприятные возможности» для подготовки Германией похода на Восток с использованием северного плацдарма.
      Таким образом, имея соответствующие обнадеживающие сведения, Берлин мог перейти к конкретному зондированию в Финляндии возможности активного военного сотрудничества. Это стало уже заметно в условиях перехода германского командования к непосредственному планированию войны против СССР.
      В данном случае первый отчетливый знак внимания с немецкой стороны проявился уже в середине июля. Между 17 и 28 июля в Хельсинки находился эмиссар из Берлина Людвиг Вейссауер, представлявший службу безопасности (СД) и внешнеполитическую разведку. Он должен был выяснить позицию финнов в случае, «если между Германией и Советским Союзом возникнет конфликт».
      Вейссауер в Финляндии вел переговоры с премьер-министром Рюти и главнокомандующим Маннергеймом.