Как удар грома, обрушился день, когда не стало Ленина.

Он умер 21 января 1924 года, пятидесяти четырех лет от роду. Людям, окружавшим его в повседневной работе, это казалось невероятным (смерть заставляет нас верить в невероятное). Они не могли представить, что их покинул тот, кто воплощал в себе всю русскую революцию, тот, кто выносил ее в своем мозгу, подготовил, осуществил, спас. Ленин, величайший и во всех отношениях чистейший из творцов истории; человек, больше которого никто не сделал для людей.

С первых же шагов советской власти Сталин, когда было надо, заменял Ленина, и он продолжает заменять Ленина, когда его не стало.

И это, – прежде всего, потому, что Ленин уже давно воссоздал себя в лице партии. Он выковал ее своими руками во всех деталях, прочно, широко, со всеми ее мощными точками опоры, с ее непобедимым движением вперед; он сделал ее источником руководства. Сказать, что Ленин был незаменим, значит ошибиться, как бы сверхчеловечески велик ни был Ленин, – не таково существо партии. Когда Ленина не стало, его работу взял на себя другой. Это – полная противоположность физиологическому наследованию власти в династии, которое на протяжении двух тысячелетий расшатывало историю.

Тогда начался и стал особенно заметным подъем Сталина, огромный рост его и без того уже огромного авторитета. Чем дальше, тем больше становился он ведущей фигурой.

Но не надо ошибочно понимать смысл этого роста сталинского влияния, легкомысленно пускаться в избитые вариации на тему о «власти одной личности» и «диктаторстве».

В Коммунистическом Интернационале и в СССР личной диктатуры быть не может. Ее не может быть потому; что коммунизм и советская система развиваются в рамках стройно разработанного учения, которому служат и самые крупные деятели, – а сущность диктатуры, или власти одной личности, состоит в том, что диктатор вопреки законам навязывает всем свою личную волю, свой каприз.

Марксизм можно толковать по-разному, особенно в применении к конкретным событиям, и отдельное мнение, или даже тенденция, может в определенный момент восторжествовать в руководстве государством и Интернационалом. Правильно ли это мнение, верна ли эта тенденция? Жизнь идет вперед, правильность или ошибочность директивы выясняется при столкновении с логическими требованиями жизни, с ходом событий. Поэтому было бы грубейшей ошибкой думать, что над таким великим организмом можно установить индивидуальное господство, власть, созданную искусственными средствами насилий и интриг (Когда кто-нибудь стесняет деспота, деспот делает знак палачу, как калиф из «Тысяча и одной ночи», или убийцам – как Муссолини).

Обманом, махинациями, подкупом, полицейскими мероприятиями и преступлениями, вводом солдат в залы заседаний, ночным убийством политических противников в постели (двух сразу), – при помощи таких средств можно стать королем, императором, дуче или канцлером, можно и удержаться на таком посту. Но секретарем Коммунистической партии таким путем стать нельзя.

Такой человек, как Сталин, выдерживал яростные атаки и яростно отвечал на них (он, впрочем, больше нападал, чем защищался). Это так, но ведь ожесточенная, не раз возобновлявшаяся дискуссия проходила при ярком свете, развертывалась на глазах у всех, и все ее моменты тщательно изучались и находили широкий отзвук. Не дворцовые интриги, а великий открытый спор, судьей в котором был народ.

И на самом деле, в социалистическом организме каждый естественно занимает свое место – в зависимости от ценности и значительности своих данных. Это – отбор, который совершается в самом ходе вещей. Человек пользуется влиянием в той мере, в какой он понимает и применяет на деле всепобеждающий марксизм. «Именно соединение качеств виднейшего теоретика партии и практика – организатора революции привело к тому, что Сталин стал во главе партии, стал ее руководителем», – говорит Крумин. Он вождь по той же причине, по которой он добился победы: потому, что он прав.

Правда, в наши дни события могут протекать таким образом только в одной стране; но представлять себе все это иначе – значит ничего не понимать в советском строе. Однажды я сказал Сталину: «А знаете, во Франции вас считают тираном, делающим все по-своему, и притом тираном кровавым». Он откинулся на спинку стула и рассмеялся своим добродушным смехом рабочего.

Руководитель, создающий планы действий для целого государства, распоряжающийся судьбами многих народов, считает себя «обязанным отчитаться» перед каждым товарищем и заявляет, что готов на это в любую минуту.

Только из-за неслыханного поведения Троцкого, игравшего одно время при Ленине значительную роль и проявлявшего тенденцию поставить себя выше Центрального Комитета, возник на XVI съезде вопрос о «руководстве». Заносчивости Троцкого Сталин противопоставил коллективность руководства. Он заявил: «Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича, глупо об этом говорить. Коллегиальная работа, коллегиальное руководство, единство в партии, единство в органах ЦК при условии подчинения меньшинства большинству, – вот что нам нужно теперь».

Не так давно Сталин сказал одному посетителю-иностранцу который, подобно всем приезжающим в СССР туристам-интеллигентам (в особенности, тем, которые интересуются, главным образом, крупными советскими деятелями), хотел исследовать с лупой в руках вопрос о власти одной личности в рабоче-крестьянском государстве (намекая на Сталина): «Нет, единолично нельзя решать. Единоличные решения всегда или почти всегда – однобокие решения. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, с мнением которых надо считаться. Во всякой коллегии, во всяком коллективе имеются люди, могущие высказать и неправильные мнения. На основании опыта трех революций мы знаем, что приблизительно из 100 единоличных решений, не проверенных, не исправленных коллективно, 90 решений – однобокие. В нашем руководящем органе, в Центральном Комитете нашей партии, который руководит всеми нашими советскими и партийными организациями, имеется около 70 членов. Среди этих 70 членов ЦК имеются наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки совхозов, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки народностей Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет возможность исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт. Если бы этого не было, если бы решения принимались единолично, мы имели бы в своей работе серьезнейшие ошибки. Поскольку же каждый имеет возможность исправлять ошибки отдельных лиц, и поскольку мы считаемся с этими исправлениями, наши решения получаются более или менее правильными».

Чтобы до конца понять эту систему коллективной работы, необходимо еще и еще расширить представление о ней: не надо забывать, с какой энергией, с какой последовательностью Сталин подчеркивает участие не только представителей масс, но и самих масс в творчестве советской истории.

«Неверие в творческие способности масс» (под предлогом, что массы будто бы недостаточно искушены) – это в устах Сталина самое жестокое обвинение. Массы надо учить. Но они руководят собою, они руководят вами. Никакого «аристократизма вождей в отношении к массам», ибо именно массы призваны сломать старое и построить новое. Не разыгрывать роль няньки или гувернантки масс, потому что, в конечном счете, не столько массы учатся по нашим книжкам, сколько мы сами учимся у масс. Поэтому лишь поддержка масс и позволяет правильно руководить.

«Сидеть у руля и глядеть, чтобы ничего не видеть, пока обстоятельства не уткнут нас носом в какое-либо бедствие, – это еще не значит руководить. Большевизм не так понимает руководство. Чтобы руководить, надо предвидеть. А предвидеть, товарищи, не всегда легко. Одно дело, когда десяток-другой руководящих товарищей глядит и замечает недостатки в нашей работе, а рабочие массы не хотят или не могут ни глядеть, ни замечать недостатков. Тут есть все шансы на то, что наверняка проглядишь, не все заметишь. Другое дело, когда вместе с десятком-другим руководящих товарищей глядят и замечают недостатки в нашей работе сотни тысяч и миллионы рабочих, вскрывая наши ошибки, впрягаясь в общее дело строительства и намечая пути для улучшения дела». Это значит – беспрерывно чистить аппарат, пропуская через него реку, подобно созданному греческой фантазией Гераклу.

На массы надо воздействовать убеждением, а не насилием. Когда в 1925 году Зиновьев защищал теорию «диктатуры партии», Сталин восстал против «односторонности» такого определения и заявил, что между партией и массами должны быть своего рода гармония, взаимодоверие, что партия не должна присваивать себе «неограниченные» права, которые могут только подорвать это взаимное доверие. Во-первых, партия может ошибиться; во-вторых, массы могут слишком поздно понять ее правоту.

Сталин – это совсем не тот человек, каким его представляют себе в «другой части» человечества, по ту сторону мировой баррикады – единственной реальной границы во всей путанице официальных границ. Правда, эта другая часть мира состоит из массы слепых от рождения, руководимой намеренно слепыми.

В 1925 году, на XIV съезде партии, Сталин дает лозунг индустриализации. За четыре года планирование и электрификация волнами расширяли свой теоретический и практический размах. Теперь дело было в том, чтобы правильно подойти к задаче – «в кратчайший исторический срок догнать и перегнать самые передовые капиталистические страны».

Сталин отвергает концепцию устойчивой стабилизации капитализма, – принять эту застывшую формулу – все равно, что считать революцию похороненной. Действительное положение могла бы охватить лишь панорама, показывающая два полюса, два мира в движении и в жизни: мир раскололся на два лагеря – на лагерь капитализма, во главе с англо-американским капиталом, и лагерь социализма, во главе с Советским Союзом. В тот момент, когда капиталистический мир находился в самом разгаре своего процветания и не подавал никаких признаков упадка, Сталин провозгласил неизбежность этого упадка и предсказал общий кризис (1928).

1927 год. XV съезд партии. Период строительства, когда на первый план выдвигается проблема коллективизации сельского хозяйства. «Пересесть с обнищалой мужицкой лошади на лошадь крупной машинной индустрии» – этот живой образ, посредством которого Ленин сделал столь наглядной свою мысль, раскрывает перед нами грандиозную проблему. Можно даже сказать – величайшую из всех проблем социальной стратегии нового времени. Коллективизация сельского хозяйства при помощи машин, и в то же время перестройка сознания крестьянства при помощи убеждения. Последней, но сильной опорой: надежд буржуазии на капиталистическую реставрацию было в то время крепкое положение эксплуататора-кулака, усиленного нэпом.

Прекрасный художник Эйзенштейн изобразил в кинофильме ту «Генеральную линию», которая возникает перед нашими глазами, когда говорят о том, как страна пересела с забитой мужицкой клячи на стального коня. Крестьянин-единоличник бьется на своем жалком клочке, на своей бесконечно малой частице огромной сельской мозаики. На этом островке он больше всего похож на побежденного, на потерпевшего кораблекрушение: он – вечная жертва непогоды, заморозков и засухи, уничтожающих его посевы, града, выбивающего его урожай, падежей, уносящих единственную лошадь или кормилицу-корову: И он, и жена его вместе впрягаются в бездонную, бесконечную, скотскую работу. Каждую весну они рискуют всем, отдаются на произвол судьбы. Рабочего они ненавидят и завидуют ему. Они ненавидят каждого соседа, завидуют ему во всем, – и соседи платят им тем же; единственный способ набить карман – это забраться в чужой. («Для того, чтобы стать зажиточным, – говорит Сталин, – надо было обижать своих соседей»). Крестьянин строит избу поближе к соседу, чтобы сосед не поджег его. И он, и жена его – люди земли – являются добычей местного кулака: кулак давит их своим богатством, он заманивает их в ловушку и высасывает кровь ростовщическими процентами. Рабы земли, каторжники жизни, труженики, разбросанные по полям, могут только пережевывать голодными ртами слова: «я хозяин». А государство ничего не может им дать: их слишком много.

Но как изменится все, если они соберутся в коллективы по сто, по тысяче человек и начнут совместно обрабатывать увеличенный во сто, в тысячу раз кусок земли, сложенный из всех их клочков! Тогда – открываются большие возможности. Машины, выполняющие работу в мгновение ока и по качеству гораздо лучше людей; обширная, мощная и богатая организация, которая может пострадать от града, засухи или падежа, но погибнуть не может, – организация, которая положит кулака на обе лопатки. А советское государство уже может тогда оказать поддержку бедноте, изъять богатея, ростовщика и эксплуататора из обращения. И накопляются мешки – большие и маленькие, – и каждый видит, что заработал гораздо больше, чем в прошлом.

Так диалектически развертывается это видение на великой арене, под небом вселенной.

1927 год – очень существенная дата, она отмечает новый этап. Именно в 1927 году народное хозяйство СССР достигло довоенного уровня. Цифры 1927 года почти по всем пунктам несколько превышают цифры 1913 года и лишь в очень редких случаях немного не доходят до них.

Факт решающего значения. Отныне была доказана не только жизнеспособность чисто социалистического хозяйства вообще, но и жизнеспособность чисто социалистического хозяйства в одной стране.

В области сельского хозяйства довоенный уровень был превышен на миллиард рублей, или на 8 %. В промышленности – на 2 миллиарда рублей, что составляет 12 %.[10]

Общая длина железных дорог на территории СССР в 1913 году была равна 58 500 километрам, а в 1927 году – 77 200 километрам. Средний заработок рабочего по всей бывшей России вырос по сравнению с довоенным на 16,9 % (цифра учитывает изменение покупательной способности рубля).

Культурное развитие получило колоссальный размах. Приведем несколько особо ярких примеров: уже в 1925 году в начальных школах было на 2 250 000 учеников больше, чем в 1913 году, а число учащихся в профтехнических школах возросло вдвое. Расходы на просвещение увеличились вдвое (на душу населения), число научных учреждений возросло в десять раз.

Народный доход составлял 22,5 миллиарда рублей. По количеству механической энергии СССР уступал только США, Канаде, Англии, Германии и Франции.

Доля социалистических элементов в народном хозяйстве измерялась следующими цифрами: в промышленном производстве социалистический сектор составлял 77 %, а частный – 14 % (остальное приходится на долю кооперации); в сельскохозяйственном производстве социалистический сектор составлял 2,7 %, а частный – 97,3 %. В торговле социалистический сектор – 81,9 %, частный – 18,1 %.

Таковы были, несмотря на огромные затруднения в сельском хозяйстве, изумившие мир первые шаги, – результат поразительной и непреклонной мудрости.